in your unrealizable dreams

Зеркало отсвечивало лучи солнца на старый паркет. То пробивалось сквозь полупрозрачные шторы призрачными полосами, терялось в вихрастой темной макушке и таяло дегтем в отдельных прядках. Стекало к безвольным глазам. Ресницы скрывали их пушистыми зонтиками, завораживающе искрившихся сдерживаемыми слезами. Только осунувшееся щеки помнили соленые дорожки, рассекающие душу холодной грустью. Хенджин больше не видел его. Отражение собственного расплывчатого образа, который перестал казаться таким близким, было невыносимо. Длинный, непримечательный силуэт будто не вписывался в зеркале, которое тускнело с каждой утекающей в никуда секундой. Каждое движение, которое точь-в-точь следило и повторяло за ним там, выглядело одной большой насмешкой. А в памяти все еще были его улыбки и искрящиеся смехом глаза. Молчаливые и понимающие кивки, раскрашивающие что-то изнутри и дарящие сладкое тепло. Оно светилось как серебро ночной луны, не скрытой за темными облаками. Чанбин был где-то там. Там, где не было его. Не было ни единого намека на его существование, только лишь отражение в старом зеркале, которое в один день показало кого-то другого. Которое показало другую сторону, слившуюся с его существом так безвозвратно. Мягкие черные кудри, прячущиеся за ушами, подпрыгивали на каждое движение, пока рука старательно зеркалила иероглифы, чтобы ему было удобнее читать. Хенджин мечтал зарыться в них рукой и втянуть их запах, который, он был уверен, стал бы его любимым до конца жизни. Чанбин был любимым им до конца жизни. Но понял он это, лишь когда его отражение исчезло без следа. И пусть он не слышал его голоса, пусть не видел его вживую, а только касался дрянной ряби зеркала, обжигающей своей холодностью, пусть… Хенджин буквально трепетал от одной мысли, что где-то там есть он. Чанбин. Смущенно пишущий «Джинни» и краснеющий своими щеками. Чанбин, который пытался веселить его, когда он приходил домой и рыдал на кровати без продыху. Чужой фонарик робко скользил у голеней и выше к ладоням, фантомным касанием успокаивая и держа за руку. Он так чертовски хотел коснуться его. Чанбин подарил ему надежду, что все будет хорошо. Что даже после дождя выходит солнце. И оно же сейчас освещает то место, где его больше нет. А раньше оно отражалось в его глазах. Сверкало мирами, разделяющими их друг от друга. Миллиардами километров и абсурда. Но он был реален. Где-то там. Без него. Последний день, который отвел себе Хенджин, был солнечным. Цветы на чужом балконе приветливо подставляли зеленые листочки разбушевавшемуся ветру. Небо терялось в рваных розоватых облаках, цепляющихся за верхушки небоскребов. Хенджин не смотрел на них. Он смотрел выше, сквозь них и пытался разглядеть там хоть что-то, отдаленно напоминающее его. И только порывистый ветер трепетал мурашками на озябшей коже прямо как тогда, когда он первый раз посмотрел ему в глаза. Улыбка сама растянула губы. Последние лучи солнца скользнули по лбу и согрели глаза. Хенджин видел яркое пятно в объятии красных нитей. Он раскинул руки в стороны и вдохнул полной грудью, отпуская память о Чанбине туда, где был он. И нога последовала за выдохом, взмахнувшаяся над пустотой. Только чужие руки обняли поперек живота и утянули на грязный бетон. — Что ж ты делаешь-то! Я думал, мне показалось, но решил проверить. Жизнь же так прекрасна, зачем ты, почему… Хенджин содрогнулся. Отчего-то он знал, чей это голос. Оттого и обернувшись на спасшего его парня, он не удивился и не испугался. Родные глаза смотрели с недоумением. Кудри упали на лоб, а пухлые губы гоняли воздух от спешки. — Она совершенно того не стоит, если в ней нет тебя. Сосед с квартиры сбоку лишь смущенно улыбнулся.