«Каждая встреча с тобой становилась особенной.
Я чувствую, что наше сближение стало неизбежным — судьба сыграла в нашу пользу.»
Андрей подпирает рукой подбородок и, с недавних пор, вживую наблюдает за процессом написания работ Марата. Марат откладывает обгрызенный карандаш и застывает в моменте — белые пальцы, тяжело давящие на виски, и вперённый взор в окно: на чужую площадку, где резвились младшие товарищи. Суворов не замечает прямого тёплого взгляда в свою сторону, не замечает его глаз, потемневших до кобальтового-синего, и рук, так и не нашедших себе места, блуждающих на каждом уголке небольшого стола, тоже не замечает. Как там красиво писали: «Вся душа выливалась в этом взгляде тёмных глаз»? Андрей не интересуется, не припоминает. Только чувствует, что надо предложить свою идею, прежде чем уточняет аккуратно: — Не пишется совсем? — замечает, как теперь Марат ладони греет между своих бёдер. Тянется, чтобы выхватить его руку и уложить у себя. — Не, идей нет, — будто отмирает. Хмуро ведёт бровями и отворачивается от окна тогда, когда сильнее поднимается весенний ветер. Ветер негреющий, но лёгкий и желанный, прогнозируемый синоптиками с телека ещё неделей раннее. Зима выдалась крайне скверной в этом году. Но в остальном, когда проводишь её с нужным человеком — разве не всё равно на погодные условия? Суворов подкатывает свое компьютерное кресло ближе к Андрею, ложится на его колени и украдкой заглядывает в лицо: — Пойдём в парк, а? — Твой новый фотик тестить? — Ну, это тоже. Проветримся.***
Марату подарили фотоаппарат за отличное окончание учебного года. Когда Диляра не знала, чем лучше обрадовать сына за такую новость — попросила совета у человека, который за короткое время узнал Марата лучше, чем она, казалось, за всю жизнь: — Он инстакс хотел, правда дороговато выходит со всеми дополнениями. Картриджи, там, батарейки.. — Разве жалко для него? Он очень старался в этом году! — Диляра щерит зубы, показательно бодая своим плечом плечо Андрея; не переставая удивляться успехам сына, совсем изменившегося за один короткий период, она могла лишь хохотать. «Конечно нет, нисколько не жалко» — шептал тогда Васильев. Днём позже Андрей напрашивается помочь с покупкой, слушает указания, даёт советы сам. Через несколько часов домой они приходят довольные и, пряча приобретённый подарок в том же четвёртом ящичке комода — который когда-то служил местечком, оберегающим подарок для Андрея в Новый год — забывают о нём до вечера.***
— Давай тут нас сфоткаю, — предлагает Марат, когда, оглядываясь, не замечает вокруг большого количества людей. И не зря оглядывается. Они проходят возле входа в парк «Чёрного озера», со стороны улицы Лобачевского, где размещалась арка влюблённых. Подходя ближе — оглядываются снова. Марат щурит глаза и вертит фотоаппарат в руке, пытаясь разобраться. Ну, картридж они зарядили ещё дома, дело за малым: — Вставай, пока никого нет. Андрей прижимается сзади к его спине и правой рукой нарочно касается в районе груди. Перехватывает камеру — потому что у него руки длиннее, — переворачивает её и фокусирует в воздухе, чтобы оба попадали в кадр. Марат необдуманно и поспешно наклоняет голову вправо, нечётко тычется губами в чужую щёку, отчего Андрей вздрагивает и камеру в руке потряхивает, прежде чем слышится щёлк и вспышка. — Нахуя сейчас? Фото, наверняка, смазанное вышло. — Ну и похуй, тыщу других сделаем, — у Марата сердце бьётся бешено, когда из-за собственного дурного действия расширяются зрачки. А если бы попались прохожим? — Не похуй, ты знаешь какие картриджи дорогие? Нужно беречь для определённых моментов, — Андрей злится на ровном месте и непонятно зачем. Его, видимо, не совсем волновали возможные прохожие. — Ты знаешь, что каждый момент с тобой и есть — определённый и особенный? Прикинь, типа, это сразу нужно миллиард картриджей закупить? Андрей меняет интонацию. Кивает неодобрительно, но сам прыскает от смеха, проходясь взглядом по лицу напротив. Отвлекается, когда камера мгновенно выплёвывает плёнку с будущим фото. Марат заламывает пальцы и ждёт, пока на белой плёнке не проявляется рисунок. Выходит и правда смазанно, но при этом даже как-то легче, сразу появляется мысль о том, что такое можно носить под чехлом. И не бояться, с одной стороны, ходить так. На полароиде отчетливыми огнями, из-за встроенной вспышки, горели возмущённо голубые глаза, а рядом — счастливый Марат, чьего взгляда совсем не разглядеть. Тот ухмыляется, утаскивая снимок под чехол. Неторопливыми шагами они проходятся по тропинкам парка, в окружении распускающихся цветов и пышной зелени. Свежий воздух, солнечный свет, проникающий сквозь покачивающиеся ветви деревьев — помогают расслабиться. Суворов поправляет взъерошенные ветром волосы Андрея, когда они отходят дальше. Откидывает их на затылок, заправляет за уши, но треклятый ветер блуждает по лицу так, что это не помогает. Становится даже хуже. Андрей пересекает все попытки помочь, хватая небрежно чужую ладонь. Тянет за собой, усаживая на ближайшую скамейку под кроной дерева, в тени; шарит по карманам и достаёт проводные наушники, протягивая левый Марату. Перед ними — плески воды, поверхностно залитой солнцем, где-то за пределами видимости — щебетание прилетающих птиц, а в ушах — всё еще безмятежный, как впервые, голос Ланы.