Неосуществимое

Если бы только Влад был слабее, то давно уже упал, свалившись без сил к чужим ногам, хватаясь за ткань штанов в области колен, вцепившись крепко, дабы сбежать от него было невозможно, словно захлопнулся капкан. И прижался бы вдруг контрастно, мягко, щекой к теплому животу оголодавшим диким зверем, безмолвно, но явно умоляя своим видом хоть немного ласки, внимания, любви, в конце концов. Только вот всё же Влад уверяет себя, что не настолько сильно болит сердце. Практически заставяет себя поверить насильно — оно лишь поноет чуть-чуть, поскулит жалобно, подобно дворовой псине, ожидающей хоть кости, лишь бы наполнить разъедающий пустотой желудок. Но Влад не надеется даже на обглоданную кость. А если где-то внутри себя и тайно желал даже такой жалкой подачки, то его гордость — уже надломленная, оскорбленная, униженная — не позволила себя одурачить каким-то объедком. Поэтому Влад давится пустотой, но ещё не задыхается, пока не решает её заменить чем-то иным. Например, алкоголем, который в трудную минуту всегда рядом. Возможно, будь у Влада чуть больше отчаянья, то, напиваясь до боли в висках, он бы писал Коле. Записывал длинные и не очень голосовые сообщения осипшим голосом, отсылал кружочки с помятым лицом в телеграмм, когда пальцы не способны были попасть по клавиатуре на экране телефона. И между монологами, внезапным смехом, объяснениями, где он и почему вновь напился, опять же, будь Влад чуть более отчаян, — мог позволить вырваться из своего грязного рта словам в виде тупого неуместного признания, становясь, наверное, в разы более жалким, но... У Влада ещё остались зачатки здравого смысла, пускай и замутненного алкоголем. Поэтому вместо Коли Влад пишет Антону, прося себя забрать. Подальше отсюда. Подальше от Коли. Подальше от себя.