Подруга детства?

Растянуться после душа на постели нагишом — всегда кайф, но сегодня жар не отпускал. Я попробовал читать, что подвернулось под руку, но на деле просто смотрел на узор из букв, прислушиваясь к каждому шороху. Лиска долго ворочалась у себя в кровати. Казалось, я даже слышу ее тяжелые вздохи. Наконец дверь ее комнаты щелкнула, и на пороге возник белеющий в полумраке силуэт. Лиска приблизилась неуверенно, медленно и бесшумно перекатываясь с пятки на носок. Челка закрывала половину лица, и я видел только один лихорадочно сверкающий глаз. Пижамы — плюшевой, черно-белой, нелепой, но невероятно идущей Лиске — на ней не было. На астеничной груди темнели маленькие аккуратные соски. Я скользнул взглядом по плоскому животу и затаил дыхание. Усилием воли заставил себя не смотреть ниже. Черт бы побрал! О чем я вообще думаю? Это не Елизар. Это подруга детства! Пусть они и делят одно тело на двоих. Пусть при каждом взгляде на нее я жду, что он вернется. Не трогай. Нельзя. Спокойно, держи себя в руках. Выкрути ручку на максимальное спокойствие. — Совсем не спится? Только дурак не понял бы моей заинтересованности! Бля. Убил бы себя за эту интонацию. Сука-а-а… Лиска не ответила. Отогнув край одеяла, юркнула под него, как обычно, только теперь не свернулась калачиком на противоположном краю кровати, а прижала щеку к моей руке, которой я подпирал голову. Несколько секунд, отсчитанных нестройными ударами сердца, ее взгляд блуждал по моему лицу, а я старался не дышать, чтобы не спугнуть ее. Наверно, я уже совсем рехнулся, если вижу свои фантазии наяву. Кожу живота обожгли холодные кончики пальцев. Я вздрогнул и закусил губу в ожидании, какое направление они выберут. Как гитарист пробует струны на ощупь, прежде чем подобрать мелодию по настроению, так и эти касания таяли и снова возвращались, перебирали волоски под пупком, спускались по дорожке ниже. Затем повернули вверх и улеглись на свернувшуюся лотосом татуировку. Прислушались к ударам сваебойной машины, которая орудовала у меня в груди. Лиска провела по впадине над ключицей, словно проверяла то место, которое еще утром согревала сонным дыханием. Я затаился — настолько, насколько позволяли вдохи, с силой и шипением рвущие легкие, и предательски расползающийся внизу живота ноющий жар. Может, еще не поздно? Нужно как-то прекратить это все. Но как, если я изнываю в ожидании новых прикосновений? Если я плавлюсь и не могу ничего возразить? Даже думать связно не могу. Лиска приподнялась на локте, и в раскрывшуюся пасть одеяла ворвался прохладный воздух, нагоняя мурашки. Она закусила губами мою шею там, где билась жилка. Кожу лизнуло ее горячее дыхание, и нервное возбуждение промчалось синкансэном до самых пяток. Невольно я подставил шею в ожидании ласки. Лиска мягко ощупала языком там, где темнел оставленный ею след от пореза. С ключицы ее ладонь скользнула ниже, сжала грудь, зацепив между пальцев давно затвердевший сосок. По искусанной губе чиркнул край зубов, и я, откинув голову, резко вдохнул — так сильно, что в глазах поплыла разноцветная рябь. Вот момент, чтобы все прекратить. Ведь держался же я до этого, хотя от желания сводило скулы. Но разве завелся бы я до умопомрачения, если бы это был просто Лискин исследовательский интерес? Если бы я не ощущал, как вздрагивают нетерпеливо кончики ее пальцев, не слышал, как прерывается дыхание? Но еще не поздно. Еще можно все исправить. Набрать воздуха в легкие и сказать. В горле как сухарей накрошили. Вместо слов из глотки вырвался только протяжный стон, а пальцы конвульсивно сгребли ткань, когда любопытная Лискина ладонь добралась туда, где горячо пульсировало: «Да, да, да…» На губах осело ее дыхание, стало плотным, в рот скользнул кончик языка и вскоре стал требовательным и властным. Вероятно, днем я целовал Лиску так же. А потом все исчезло. Я открыл глаза и столкнулся с таким же обалдевшим как, должно быть, и у меня самого, пьяным взглядом. Лиска сорвала одеяло, прижала меня сверху, и я чуть не взвыл от обжегшего нас обоих желания. Она терзала мои губы, и я поплыл. Сжав ее ягодицы, я вдавил в себя Лиску еще сильнее. Она приглушенно вскрикнула, выгнула спину, точно пыталась освободиться, а я упивался острым ощущением от пронзающего живот раскаленного прута. Я впивался в упругую плоть пальцами. Завтра там будет десять фиолетовых отметин, но, черт возьми, это преступление — иметь такую нежную кожу, подернутую только легким пушком. На живот попало несколько капель, и Лиска, тоже это заметив, удивленно заерзала. Я ослабил хватку, и она отстранилась. Я медленно повернул выключатель торшера на минимум. Мягкий медовый свет придал коже Лиски оттенок легкого загара. Она склонила голову, пересев чуть ниже и упершись ладонью мне в грудь, поддела прозрачную жидкость с моего живота, слизнула. Влажными от слюны пальцами скользнула по вздувшимся венам на члене. Щекотно. Она сжала ствол и принялась обводить пляшущую в такт ее движениям головку разбухающей своей, размазывая сочащуюся смазку. Хотелось, чтобы эти нежные прикосновения, так контрастирующие со вспарывающей изнутри жаждой, не прекращались никогда. Вторя ее движениям, кончиками пальцев я вырисовывал узоры на ее остром колене, на сгибе локтя, чтобы хоть немного отвлечься. Чтобы не так быстро накрыло. Полумрак комнаты стал почти осязаемым. Лискино дыхание прикосновением перышка оседало на живот. Комната наполнилась тягучим ароматом разгоряченной кожи — тем самым, обступившим меня еще в ванной, острым, как перец. Он заставлял хищно трепетать наши ноздри. Глядя на ее сосредоточенное лицо, я старался поверить, что это реальность, что это действительно происходит со мной, что она не плод моего воспаленного воображения. И не мог. Я приподнялся и потянулся к ее лицу, коснулся бархатистой щеки, провел большим пальцем по приоткрытой нижней губе, с которой срывались короткие и горячие выдохи. Перевалившись через острый край зубов, я уперся в мягкий теплый язык, который тут же лизнул подушечку пальца. Я надавил, погладил, с удовольствием отмечая, как розовеют ее щеки. В ответ Лиска вжала сосок мне в грудь — меня с хрипом выгнуло, и я рухнул обратно на постель. Она продолжала скользить, высекая искру отвердевшим членом. Ее встряхивало все сильнее, движения стали судорожными, а вдохи и выдохи рваными. Больше всего распаляли не прикосновения, от которых все плыло перед глазами, а осознание того, что наше растущее желание взаимно. Держаться дольше уже не хватало сил. Я был бы рад выстрелить в живот и успокоиться на этом. Я был бы рад просто сдохнуть от неутоленного голода, лишь бы не нарушить нашего прежнего хрупкого равновесия. Но что делать с ней? С ее безумным умоляющим взглядом? А что, если в нем я видел лишь свое отражение? Я открыл ящик тумбочки с презиками, перчатками и гелем: — Ты знаешь, как этим пользоваться? — Еще бы! — фыркнула Лиска и потянулась к новым игрушкам. Она зашуршала целлофаном, разрывая упаковку, неуверенно прижала латексное колечко к себе и замерла. Я раскатал презерватив, сжав ее ладонь в своей. Никогда не думал, что буду так делать. Лиска выдавила чуть ли не полтюбика на ладонь и принялась гонять гель по поверхности подрагивающих членов, удивленно наблюдая за происходящим: сначала — пару небрежных мазков по своему, потом — несколько изучающих движений по моему. Я впитывал каждый миллиметр ее ласки, как впитывает первые брызги дождя растрескавшаяся от засухи земля. Нежно сжав мой член напоследок скользкой от смазки ладонью, она спустилась к ягодицам. Поплывший лубрикант закапал с пальцев на кровать. — Ну давай, входи уже! — Настала моя очередь умолять ее взглядом. Лиска неторопливо возилась у сфинктера, надавливая все сильнее и продлевая мне агонию нетерпеливого ожидания. Подхватив мои подрагивающие от возбуждения бедра, закинула лодыжки себе на плечи и, пока я отвлекся, мягко вошла. — Не тяжело? — прохрипел я, кусая губы. Она покачала головой, и челка снова закрыла половину ее лица. Волосы липли к блестевшим губам, которые она то и дело облизывала, трепетали от ее дыхания, пока она, с силой сжимая меня, осторожно и размеренно двигала бедрами. Лиска вводила глубже рывками, понемногу, часто зависая и прислушиваясь к ощущениям. Я успевал почувствовать, как она пульсирует внутри. Она подняла на меня лихорадочно сверкающие глаза. Даже в тусклом свете торшера я увидел, как горят на ее скулах широкие мазки румянца. Заметив, что ее руки начинают подрагивать, я выгнулся сам, облегчая ей задачу. В голове у меня взорвался фейерверк. Его потрескивающие искры, осыпаясь, замелькали в глазах, поплыли психоделическими узорами по потолку. Сердце норовило выпрыгнуть из горла вместе с хриплым выдохом. Блестящие капельки пота на Лискиных висках превращались в бисер, а потом крупные, вызревшие уже капли стекали по щекам к подбородку и падали на меня. Моя спина тоже была вся мокрая, и простынь прилипала к плечам. Все пропиталось резким запахом пота и секса. Кажется, для обоих это была ночь экспериментов. Ночь, когда у каждого все было впервые, во всех смыслах. Мы не отрывали взгляда друг от друга, и я с восторгом наблюдал, как меняется выражение Лискиных глаз. Удивленное и растерянное поначалу, на какое-то время оно стало сосредоточенным, а потом смягчилось и слегка опьянело. Ресницы, отбрасывая на щеки длинные тени, затрепетали. Ладонь скользила вверх-вниз по члену, сжимала и отпускала в такт осторожным движениям внутри. Когда она задевала подушечкой большого пальца уздечку, меня подбрасывало так, будто Лиска касалась оголенного нерва. Лискина рука задрожала, движения стали дергаными. Принимать ее становилось все тяжелее. В ее округлившихся глазах отразился испуг, она дернулась в последний раз и замерла с приоткрывшимся ртом, не издав ни звука. Вскоре по моим ребрам толчками растеклась липкая дорожка. Непроизвольно внутри все сжалось, по животу змейкой пробежала судорога.