Роман с камнем

      Неровное пламя свечей бросало на стены дрожащие тени. И то, что при свете дня казалось безобидным сейчас, принимало пугающие очертания. Удлинялись тени, а отблески жёлтого пламени на серых стенах, казались отражением адской пляски. И фигура человека сидящего за столом, такая неправдоподобно резкая с обречённо поникшими плечами… Руки собраны в замок, на них тяжело опирается подбородок. Мужчина не мигая смотрит перед собой, но он настолько неподвижен, что становится понятно: взгляд этот устремлён не во вне, а сосредоточен внутри. Какая-то неуловимая, но тягостная мысль омрачала высокое чело и заставляла сходиться чёрные брови. Человек по-видимому размышлял и лёгкое потрескивание свечей не тревожило его.       То был архидьякон Жозасский Клод Фролло, застугнутый в этот недобрый час мрачными думами. Уже больше десяти лет он бился над загадкой получения философского камня. Шаг за шагом, пытался воспроизвести «великое делание», осуществленное Никола Фламелем. И как только этот ловкий деле, ничтожный писарь, сумел проникнуть в тайны бытия и уподобиться ЕМУ, тому кто превыше всех и обитает в небесных сферах?! Что как не чудовищно везение, позволило самому обычному человеку, заполучить философский камень, а вместе с ним и возможность трансмутации металлов? Фламель, по мнению архидьякона, распорядился нечаянно полученным сокровищем неразумно, так как мог это сделать человек заурядный, лишённый воображения! Одна суета! Фламель построил в Париже несколько зданий, внёс лепту в украшение кладбища Невинных и обустроить странноприимную келью. И повсюду, словно в насмешку над потолками, он оставил аллегорические подсказки как можно повторить «Великое делание» или где он мог спрятать свой философский камень. Только и всего! Погрязший в мелочных заботах этот парижский писать, не смог сделать ничего великого. Не стал помогать Восточной империи одолеть кровожадных турок, которые уже тогда угрожали её границам. Ведь можно было стать самому императором этого великого наследника Рима! Не захотел Фламель также отвоёвывать христианские святыни, занятые сарацинами, или объединить под своей властью всех христианских правителей! Не снарядил он экспедиции для поиска новых земель и морских путей! По сути, всё что сделал этот человек несло на себе печать глубокой ничтожности.       Клод Фролло со вздохом выпрямился, одновременно опуская руки на столешницу. Накола Фламель нечаянно получивший невероятную силу, не смог облечь её в величие. Но он, Клод, сможет! Сегодня, в ночь накануне Богоявления, архидьякон замыслил дать алхимии последний шанс…       Уже давное, где-то с конца лета, в душе архидьякона две неверных чувства: любовь к черноглазой уличной плясунье и жажда заполучить наконец, философский камень. Обе эти страсти различные по природе, но почти равные по силе терзали его, побуждая совершать ошибки. И, если сегодня «Великое делание» не совершится, то все свои силы Клод Фролло направит на прелестную цыганку. Ибо что-то одно должно было ему покориться: величие или любовь.       Обрушив на стол удар кулака, архидьякон преисполнился решимости. Он резко встал и со странной улыбкой посмотрел на тигель Никола Фламеля, который мирно покоился на треножнике. Да, сегодня Клод испытает судьбу…       У него не было чёткого плана, скорее безрассудно вдохновение. С последней попытки осталось немного красного фосфора, а в герметично закрытой колбе ожидала своей участи серебристая ртуть. Потянулись часы, в течение которых архидьякон смешивал, нагревал и выпаривал казалось бы мало сочетаемые вещества. Минуты нанизывались одна на другую, образуя часы, а те в свою очередь неумолимо сокращали долгую зимнюю ночь. По другую сторону Сены горожане с негодованием следили за багряными отсветами из окна кельи на вершине Северной башни. Безошибочным чутьём люди угадывали адское пламя, видимо архидьякон вновь взялся за ворожбу.       - Ничего святого у чернокнижника! - в сердцах воскликнул торговец вином.       - Когда уже черти заберут его? - ворчала древняя старуха, чьи дальнозоркие глаза пожирали алое свечение окошка алхимической кельи.       Город не любил архидьякона, но Клоду Фролло в эту минуту не было никакого до этого дела. Ибо существуют такие мгновения чистого вдохновения, когда человек окрыленный внутренним убеждением в собственной правоте, творит смело и безоглядно.       С шипением испарялся буроватый раствор. Архидьякон щипцами подхватил тигель и перевернул его на железный поднос. Сделав это последнее усилие священник замер. Отвага сменилась в его душе страхом поражения. Если последует неудача, то не станет ли она доказательством того, что он взялся за "Великое делание" с корыстными намерениями. Смешно подумать, но поиск "философского камня", способного даровать несметные сокровища, следовало проводить с чистыми помыслами. Иначе ничего не получилось бы.       Вначале пути, когда Клод только вступил в область алхимии, его помыслы и правда были кристально чисты. Но годы и бесконечные неудачи, привели к тому, что стремления его окрасились в тёмные цвета. Разве злые насмешки, которыми он осыпал мысленно Фламеля и мечты о величии, не служили тому доказательством?       Сейчас же, следя неподвижным взглядом за тем как тигель из красного превращается в темный, архидьякон страшился предпринять следующее движение и перевернуть его. Но тишину ночи, пронзил крик петуха, настолько неуместный, что заставил вздрогнуть Клода Фролло. Да, всё решено! Следовало покориться судьбе. Архидьякон вновь взялся за щипцы и убрал тигель в сторону, после чего с обледеневшей душой взглянул на результат ночных трудов. Перед ним высилась кучка черного порошка, без особой надежды Клод поворошил её щипцами. И, о, чудо! Щипцы наткнулись на нечто твёрдое! Сердце зашлось убегающим зайцем, когда Клод уже голыми руками судорожно принялся рыться в тёплом ещё пепле. И вот пальцы с жадностью ухватили нечто горячее и гладкое. Архидьякон чихнул от поднявшейся в воздух золы, затем поднеся к лицу находку подул на неё, дабы очистить от легчайшей сажи. И вскоре Клод Фролло с трепетом сияющий, размером с голубиное яйцо самоцвет. Жар исходящий от камня не остывал и не обжигал, через это сверхъестественное тепло архидьякон ощутил, как в него вливаются жизненные силы. Исчезли тяжесть бессонной ночи, и усталость сковавшая тело. Камень положенный на широкую ладонь переливался всеми возможными цветами, он продолжал напитывать священника силой. А смотреть на этот сияющий самоцвет было настолько упоительно, что Клод ощутил как вместе с красотой в его глаза, а затем и сердце протекает невероятное бесконечное тепло. Оно тут же очистило мысли архидьякона от всякой скверны. Словно дым развеялись гордые мечты о величии и отвоевании Восточной империи. Растаяла нечистая страсть к прекрасной цыганке, не оставив после себя даже сожалений. Философский камень подобно волшебному фонарю, прогнал тьму из души архидьякона. И горячие, очистительные слёзы заструились по строгому лицу. Ему открылось истинное значение любви, очищенное от дурных помыслов и корыстолюбия. Пройдя за короткий промежуток, тернистый путь очищение и самоотречения, Клод Фролло осознал, что величие философского камня заключалось в его преобразующей силе. Камень открывался лишь достойному, тому кто способен сохранять в тайне своё открытие и употреблять его только во благо.       Позже проведя несколько успешных трансмутаций, архидьякон навсегда закрыл алхимическую келью. Благодаря полученному золоту Клод Фролло принялся тайно строить приюты для детей и убогих, дома призрения для беззащитных вдов, и учреждал в школах стипендии для талантливых учеников. Он совершал всё в величайшей тайне и с тысячью предосторожностей, прикрываясь целой сетью посредников. Клод Фролло также отправил учиться в Италию за свой счёт нескольких бедных школяров, в том числе и родного брата. Он следил за тем, чтобы построенные на его средства здания попадали под опеку собора Нотр-Дам, так ему было легче следить за всем.       С таинственным камнем архидьякон не расставался ни на миг, поместив его в кожаную ладанку, которую хранил у самого сердца.       Прошли годы. Давно исчезла из Парижа цыганка Эсмеральда, стал уважаемым советником Парламента Жоанес Фролло и умер незадолго до своих сорока лет горбун Квазимодо, а Клод Фролло продолжал хранить свой секрет. В последние минуты жизни, он заклинал брата похоронить себя с кожаной ладанкой.       - Прошу тебя, - едва слышно шептал священник, - не заглядывай в ладанку.       Растроганный Жеан, уже облысевший и обрюзгший, поклялся исполнить последнее желание брата.       Клод Фролло умер, и с последним его отлетевшим вздохом, камень спрятанный в кожаном мешочке обернулся прекрасным и незримым духом с тельцем горящим золотом. Это существо наподобие прелестной сильфиды, подхватило душу священника и вознеслось с ней к небесам.       Архидьякона похоронили со всей подобающей пышностью на кладбище Невинных. За гробом шёл стеная мэтр Жоанес Фролло, поддерживаемый супругой и многочисленными светловолосыми отпрысками.