***
Так Му Цин в один момент узнал, что у Фэн Синя есть ребёнок. Чего абсолютно нельзя было сказать ни по его лексикону, отнюдь не самому чистому и правильному, ни по внешнему виду, ни по постоянной занятости на работе. Как-то раз они сцепились в перепалке за то, что переработки ни к чему не приводят. Теперь Му Цин смотрел на ту ситуацию немного под другим углом. — Ты знал, — не спрашивает, а утверждает Му Цин, потирая пострадавшее ухо от двух воспитателей, когда дверь в кабинет за Се Лянем закрывается. Ребёнок спит на диване. — Он мой друг, — пожимает плечами Се Лянь, возвращая закатанные рукава рубашки обратно в нормальный вид. — Было бы странно такое не знать. — А мне никто из вас не сказал, — Му Цин чувствует, как говорить становится физически больно от завязывающегося в груди узла. Се Лянь виновато отводит взгляд в сторону. Как всегда. — Фэн Синь просил не говорить, — сдаётся наконец под напористым недовольным взглядом Се Лянь, выставляя руки перед собой в защитном жесте. Му Цин закатывает глаза. Ну да. Точно. — Появился повод лишний раз дать ему по лицу, — Се Лянь лишь качает на это головой. Му Цин знает, что означает этот жест, но игнорирует. Перемирие между ними будет возможно лишь тогда, когда солнце встанет на западе. Но об этом он старается не думать. Как и о том, что, как оказывается, он очень мало знает об окружающих его годами людях. Му Цин пальцами зачесывает отросшую чёлку назад. — Ладно, не важно. Почему ребёнок сегодня здесь? — Потому что в садике карантин. Му Цин моргает. Карантин. У малявок. Что вообще может быть способно закрыть целую группу детей на карантин? Ветрянка? Оспа? Сибирская язва? — Значит, он… — Нет, только сегодня, — отрицательно мотает головой Се Лянь и Му Цин хочет снова закатить глаза. Его сегодня перестанут перебивать или как? — Ясно, — Му Цин переводит взгляд на закрытую дверь. Из кабинета не доносится ни звука. На его плечо опускается аккуратная ладонь и Му Цин только в этот момент понимает, что толком не дышал. — Займись работой, за Цо Цо я послежу сам пока Фэн Синь не вернётся с совещания, — и улыбка, сука, такая мягкая, что нельзя даже попытаться отказать этому человеку. Му Цин осторожно убирает чужую руку с плеча, разворачиваясь в сторону своего кабинета. Сегодня, кажется, впервые за очень, очень много лет у него пропало желание говорить. Это так тупо, но в голове полная каша. Поэтому цифр и букв сегодня Му Цин в рабочих документах не видит. Ему нужно выпить.***
Они об этом не разговаривают. Они вообще редко когда просто разговаривают между собой, не прибегая к ругательствам и лёгкому рукоприкладству. Не заведено между ними таких откровений, так уж вышло. Возможно, но только возможно, Му Цин впервые об этом жалеет. Его вечный интерес докопаться до сути вещей только распаляется, когда он по крупицам получает информацию от Се Ляня. Но это же так тупо, правда? Тупо копаться в чужом грязном белье, потому что своё-то выстирано и убрано по полочкам. Тупо хотеть выяснить что за человек такой Фэн Синь, раз не носит обручальное кольцо, является отцом и не последней занозой в жизни Му Цина. Возможно, но только возможно, не только в рабочей жизни. Се Лянь ничего не говорит, когда застаёт Му Цина около машины Фэн Синя, и Му Цину тут же становится мерзко. Серьезно, он просто как грабитель осматривает внутренности чужого автомобиля. Му Цин хмурится, закуривает и отходит к своему авто, залезая на водительское сидение. Се Лянь машет ему ладонью на прощание и получает в ответ едва заметное шевеление пальцами. В салоне прокурено, как и в голове, которую Му Цин кладёт на руль. Это ведь так тупо, но почему его так зацепил тот идиотский день, когда выяснилось, что у придурка есть не только работа и качалка в жизни? Почему Му Цина никак не отпускают эти детские глаза, смотрящие на него с немым восхищением, будто ребёнок увидел перед собой что-то невероятно красивое и желанное? Они же даже не друзья, в конце концов, почему тогда Му Цина это так беспокоит?! Ну скрыл и скрыл, подумаешь они друг другу в глотки вгрызаются каждые несколько часов на перекурах уже несколько лет. Му Цин же тоже не всё рассказывает, в конце концов. Но эта тупая драма в голове не хочет уходить и оставлять Му Цина в покое, чтобы можно было также спокойно, как и раньше, доебываться до каждого просчета и неверно сказанного слова, потому что Фэн Синь был именно таким — неправильно использующим слова, не относящиеся к профессиональным терминам. И Му Цина просто бесконечно это раздражало, потому что, «между прочим, у него есть глава и мозги, чтобы читать книжки, а не только контракты». Он был вспыльчивым, упрямым и до отвратительного настойчивым в работе. Он не был таким растрепанным и с синяками под глазами как в тот день. Он, сука, просто не был таким! Му Цин устало бьется головой об руль и ещё несколько раз, пока мысли не возвращаются обратно к сигарете и том, что дома его ждёт некормленная кошка Се Ляня, которую ему на какое-то время сбагрили пока сам Се Лянь занимался ремонтом в квартире. Думать о беленькой и весёлой Жое было проще, чем о том, что буквально всё, что Му Цин знал о давнем, простигосподи, приятеле оказалось лишь поверхностным, причём настолько поверхностным, что в общей сумме давало примерно нихуя. Это так злило. Но если бы он сказал об этом кому-то, то, вероятно, получил бы ответ в духе «ты не спрашивал». Да. Точно. Му Цин облизывает пересохшие губы, сладкие от приторного вишнёвого фильтра. Он же не спрашивал. Ему же было плевать чем там занимается этот придурок за пределами офиса, главное чтобы в самом офисе выполнял всё беспрекословно. Ну и иногда можно было вытерпеть его на встречах Се Ляня или его мужа. Хотя, выбирая между мужем Се Ляня и Фэн Синем, Му Цин ни секунды не думая, указал бы на Фэн Синя. Его хотя бы можно было вынести дольше чем две минуты в диалоге. Так, хватит. Он же сам себе сказал думать о Жое, а не о том, какой же, все-таки, он ебаный неудачник в построении каких-либо отношений с кем-либо. Это же так тупо, думает Му Цин, выезжая с парковки. Он же не тринадцатилетняя девчонка в пубертате, которая впервые разочаровалась в парне. А может он себя просто переоценивал. Или думал о Фэн Сине куда дольше и больше положенного для их статуса отношений коллег по работе и приятелей Се Ляня. В любом случае ни один из вариантов Му Цину не нравился. Ему вообще мало что нравилось. И пушистая белая кошка была одной из тех немногих вещей, от которых лицо не кривилось. Поэтому Жое была сбагрена на свои колени как только Му Цин разделся и сел на диване в гостиной. Жое была чудесной девочкой, очень послушной и отзывчивой на ласку. И Му Цину это в ней нравилось. Нравилось чесать её за ушком, наблюдать как она изворачивается на его ногах, довольно мяукая, и одно лишь мяуканье этой прелести способно было заставить перестать Му Цина хмуриться. По крайней мере кошка точно не могла преподнести никаких неожиданных новых сведений о себе. Это уже делало её лучше всех людей вместе взятых. В особенности одного до тошноты заебавшего его мозги человека. Выпить так и не удалось. Му Цин просто откладывал поход в бар как только мог. Его невероятно раздражало то, как его распирает изнутри противоречивыми чувствами, которые абсолютно точно никак не должны были мешать его работе и жизни, но этих предателей абсолютно это не волновало. И по пьяни кому-то об этом трепаться (а трепаться Му Цин ой как любил, а пьяным так только в путь) абсолютно не хотелось. Но жизнь сука такая, вредная. Ей абсолютно наплевать что там Му Цин думал о своём состоянии и пытался игнорировать надоедливое желание выяснить побольше про Фэн Синя (чисто из принципа, как считал сам Му Цин), потому что у неё свои дела. Мнения Му Цина, разумеется, она спрашивать не собиралась, а даже если спросила, то не получила бы ответа. «Да нахуй», устало думает Му Цин, резко открывая мессенджер на следующее утро после своих невесёлых раздумий. Сообщение от Се Ляня, как обычно, очень вежливые. Иногда Му Цин задумывается, понимает ли вообще Се Лянь тот факт, что он, как бы, ну, прямо говоря — его босс? Ему не обязательно просить или вежливо отсылать имейлы строго после восьми утра, когда человек точно проснулся. Но он всё равно это делает. Но вот смысл этого милого сообщения заставляет Му Цина выплюнуть пасту едва ли не в зеркало. Спасибо что он вовремя сориентировался. Снова отмывать эту идиотскую стеклянную поверхность от разводов ему совершенно не хотелось в ближайшие дни. Мистер-Я-В-Порядке: «Доброе утро, Му Цин! Надеюсь, Жое тебя ещё не довела. Мне очень нужна твоя помощь. Как ты знаешь, сегодня я еду в другой город на слушание и никак не могу остаться и помочь Фэн Синю. Уже вижу как ты закатил глаза, но, пожалуйста! Выручай! Зайди в аптеку, список будет ниже, и заедь к нему! Очень-очень выручишь нас обоих. Вам обоим сегодня оплачиваемый выходной! Заранее спасибо! :)» И ниже действительно шёл список. Му Цин устало прислоняется лбом к зеркалу, все-таки его пачкая влажными волосами, но сейчас ему так всё равно. Как будто Се Лянь умудрился вытащить из него всю душу одним лишь текстовым сообщением. Такой резкий упадок сил он последний раз чувствовал когда перепил и погрузился в пространственные размышления о том какая жизнь сука вместе с каким-то угрюмым на вид парнем из бара. В тот бар, кстати, он больше так ни разу и не заходил. Чтобы не было поводов для новых подколов со стороны и без того не самого приятного мужа Се Ляня. Вы: «ладно.» Мистер-Я-В-Порядке: «Ты настоящий друг! : 3» А от этого сообщения Му Цину уже пришлось сглатывать неприятный вкус желчи во рту. Да-да. Конечно. Раз на работу уже не надо было, Му Цин позволил себя выпить ещё одну чашку кофе, прежде чем схватить ключи от машины и спуститься на парковку. Жил Фэн Синь в каком-то жилом комплексе, названия которого Му Цин не помнил (или даже не пытался запомнить), зато адрес был вбит в навигатор всего единожды и навсегда там и остался. Потому что Му Цину было слишком лень чистить историю. Или ещё почему-то. Не важно, в прочем-то. Код от электронного замка, который позже услужливо прислал Се Лянь вместе с этажом и номером квартиры, запищал о том, что всё верно, и впустил Му Цина с прохладной улицы в тёплый подъезд. Чистый, светлый и кафельный. Ковёр, лампа, лестница. Всё было таким обычным, хотя Му Цин прекрасно знал сколько Фэн Синь зарабатывает. «Но, очевидно, не тратит на себя, потому что на детей требуются огромные расходы», как гром среди ясного неба ударяет мысль и Му Цин срывает своё раздражение на кнопке вызова лифта. В дверь звонить не пришлось — стоило её на пробу дёрнуть, как она послушно поддалась, впуская гостя в квартиру. В пугающе тихую квартиру, словно тут никого и не было. Но тревожное чувство поселилось в груди не больше чем на пару секунд, прежде чем из какой-то двери раздалась возня и из неё выглянул мальчик с ужасно растрепанными волосами, как будто он только что проснулся. Что, в целом, могло быть правдой. Весёлые часы в виде какого-то покемона в прихожей показывали ярким жёлтым неоном восемь сорок семь утра. — Привет, — Му Цин лениво помахал рукой ребенку, и пакет с символом медицинского креста смешно зашуршал и заёрзал на его запястье. — Я к Фэн Синю. — К Ф… Вы друг папы? — ребёнок застенчиво жался около своей двери, не решаясь ни сказать, ни сделать хоть что-то, чтобы Му Цин, наконец, перестал тупо стоять на входе, закрыв за собой дверь. На слове «друг» у Му Цина дёрнулась бровь. — Да. Где он? — Папа спит. Он очень-очень горячий, — тихо сообщает ребёнок и Му Цин начинает складывать два плюс два, чтобы получить четыре. Господи, ну какие же все вокруг него идиоты. Почему нельзя было просто написать, что этот придурок заболел и ему нужны лекарства, потому что оставлять ребёнка одного в квартире ему явно не хотелось? Это Му Цин уже выяснил на своём опыте. — Хорошо. Где у вас тут ванная? Руки помою и посмотрю что там с твоим п-папой, — слово противно резало слух, и Му Цин подумал, что, возможно, ему стоило и вовсе его избегать для безопасности его головы от тупых навязчивых мыслей. Мальчик указал на дверь в конце коридора и Му Цин ему кивнул. Как обращаться с детьми он понятия не имел, но, проходя мимо, потрепал ребёнка по волосам. Тот снова молчал, смотря на нового человека в их квартире. И это молчание, как-никак, а напрягало. Потому что Му Цин знал, что дети обожали болтать со всеми подряд, кто хоть каплю покажется им дружелюбным. А этот мальчик был тихим. В ванной обнаружилась детская ступенька, а на сушилке висело маленькое полотенце. Всё в этом доме, Му Цин уверен, если осмотреться, будет кричать о присутствии ребёнка, причём на постоянной основе. Так почему же Фэн Синь, ебать его в запонок, ничего не говорил про своего сына?! — Как тебя зовут? — спрашивает Му Цин, выходя из ванной и гася за собой свет. — Цо Цо. Мы с Вами уже виделись, — мальчик робко ему улыбается и на щеках расцветают ямочки, — у папы на работе. — А… — Му Цин старается запомнить это простое имя и кивает ребёнку так же нерешительно, как тот поглядывает на него из своей комнаты. — Помню. Ну давай, Цо Цо, веди меня к своему очень-очень горячему папе. Цо Цо выскальзывает из двери и тихо двигается по паркету, обходя все игрушки и валяющиеся вещи. Му Цину хочется прибраться. Очень сильно. Но это всё абсолютно не его дело. Они проходят мимо гостиной и Цо Цо с усилием открывает дверь на противоположной стороне. Планировка похожа на его собственную квартиру, но зеркально. Му Цин этому не удивлён. — Только не разбудите папу, ему ночью было очень-очень плохо, — просит Цо Цо и Му Цин берёт пакет с лекарствами. — Постараюсь, — дверь за собой он не закрывает, но Цо Цо это делает за него. Му Цин останавливается и прислушивается к тому, как маленькие ножки шлёпают в другую часть квартиры. Комната зашторена светонепроницаемой тяжёлой тканью и видно в ней примерно нихрена. Му Цин стоит около двери, дожидаясь пока глаза привыкнут к темноте, чтобы не напороться на что-нибудь острыми коленями или не ушибиться рукой. Медленно вырастают очертания кровати, шкафа, стула, комода. Кажется, дальше стоит стол. Пространство небольшое, но не он хозяин этой жилплощади, чтобы говорить о том, что глупо было делать из этого помещения спальню. — Просыпайся, — Му Цин пинает тело, завёрнутое в одеяло, и бросает пакет с лекарствами на матрас рядом с Фэн Синем. Из-под подушки слышится недовольное мычание. Му Цин закатывает глаза, на этот раз совершенно оправдано. Он пинает больное тело ещё раз, добавляя (как ему кажется) мягче: — Давай, я принёс лекарства. — Как знал что нельзя писать Се Ляню, — сипло хрипит голос из-под подушки и Му Цин её поднимает, откладывая за пределы досягаемости завёрнутого тела. — Верни. — Хуй, — лаконично, но вполне достойно отвечает Му Цин, поднимаясь, чтобы открыть окно и впустить свежего, немного дождливого воздуха в больную духоту. Он двигает один пласт шторы, оставляя небольшую полоску света на кровати. Теперь видно лицо одного придурка. Придурка, который щурится, прикрывая глаза от яркости ладонью. Растрепанного придурка. — Что ты тут делаешь? — Я думал ты заболел, а не оглох. Принёс лекарства, сказал же, — Фэн Синь, кажется, впервые за этот короткий диалог смотрит на него осмысленно. Температурит, что ли? Ну, да, было бы логично, учитывая, что Цо Цо сказал про очень-очень горячего папу. — Градусник есть? — В ванной за зеркалом, — снова хрип. Му Цин одаривает его едва сочувствующим взглядом, прежде чем выйти из спальни. Из недр квартиры слышится какой-то шум, то ли телевизора, то ли просто какого-то видео. Кажется, Цо Цо нашёл чем себя занять. Отлично. Му Цин признаётся сам себе в том, что ему совершенно не хочется ещё больших контактов с ребёнком, чем их уже было. Аптечка находится там, где и было сказано. Градусник, правда, лежит рядом, а не в ней, но это уже мелочи, главное что нашёлся в этом беспорядке. Му Цин кидает его на подушку рядом с чужой головой. Дальше сам разберется. Пакет с лекарствами перекочевал на стол, который, все-таки, тут действительно стоит. Му Цин раскладывает все купленные им пачки по порядку приёма, смешивает лекарство от кашля согласно инструкции и ставит спрей в горло около чужой кровати. — Тридцать семь и восемь, — из-под одеяла высовывается рука и Му Цин забирает термометр, откладывая его к спрею на тумбочку. И больше ничего не делает, смотря на Фэн Синя каким-то изучающим взглядом. — Что? — Впервые вижу тебя болеющим, — медленно, словно нехотя, вытаскивает из себя слова Му Цин, отворачиваясь, чтобы начать собирать первую порцию лекарств. — Пройдёт через два дня, — шмыгает носом Фэн Синь и Му Цин начинает сомневаться в его здравой оценке собственного состояния. Такое за два дня не проходит. — Почему сам не сходил в аптеку? Никогда не поверю что ты не почувствовал, как у тебя поднимается температура и текут сопли. Фэн Синь какое-то время молчит. Му Цин тоже молчит. Шебуршание и шелест упаковок разбавляют нависшую тишину. — Цо Цо боится оставаться один, — наконец выдавливает из себя Фэн Синь; Му Цин видит, как от него отводят взгляд. — Разве дети не должны ходить в сад? — поднимает бровь Му Цин, закрывая упаковку с жаропонижающим. — В таком состоянии мне только за руль, — замечает Фэн Синь и, к глубокому своему сожалению, Му Цин не может с ним не согласиться. — С твоей зарплатой ты не можешь себе позволить няньку? Транжира. — Не лезь не в своё дело, — это звучит злобно. Куда озлобленнее, чем в их перепалках. Видимо, Му Цин задел что-то такое, чего задевать была нельзя. На это Му Цин только хмыкает и отмахивается рукой от из разговора, показывая, что тот закончен, раз так. — Да пожалуйста. Он выходит из комнаты в поисках стакана и воды. Пусть варится сам в своих делах, Му Цин не слишком горит желанием узнавать, что да как. Даже если вчера и пытался найти признаки детского прибывания в чужой машине. Звуков видео не слышно, как несколько минут назад, Цо Цо нигде не видно и снова Му Цин этому очень благодарен. Кухня находится ровно там, где и ожидалось. Переступая через игрушки и подвинув разбросанные разрисованные детскими рисунками бумажки со стола, Му Цин наливает воду из графина в ближайший чистый стакан и идёт обратно. — …очень плохо? — доносится тихий детский голос из-за двери и Му Цин останавливается, задержав руку на ручке. — Посплю и пройдет, — какая-то возня. — Я тебе сделаю чай, а ты лечись! — снова слышится возбужденный шепот. — Попроси Му Цина, чтобы он налил кипяток. — Пап, я большой! Я знаю как делать чай и не пораниться! Му Цин замирает. Смешок. Хриплый, приглушенный, но смешок. Он слышит, как непринужденно посмеивается Фэн Синь. И в груди словно что-то обрывается. Что-то такое, о существовании чего он не догадывался раньше. Или просто хорошо это игнорировал. — Хорошо. За дверью слышатся шаги и Му Цин делает шаг назад, чтобы в него не врезалась ни дверь, ни Цо Цо. Мальчик выскальзывает из спальни отца и прикрывает за собой дверь, вздрагивая, когда замечает рядом с собой гостя. — А Вы будете чай? — он не отпускает ручку двери и Му Цин видит, как белеют его маленькие костяшки. — Буду, — Му Цин пытается мягко улыбнуться, чтобы это не походило на усмешку или оскал, и, кажется, у него даже это получается, судя по тому, как Цо Цо ему робко улыбается и убегает за спину. Вдох-выдох. — Какой у тебя резвый ребёнок. Явно не в тебя, — Му Цин заходит в комнату и видит, как Фэн Синь смог справиться с тем, чтобы сесть. Одеяльный кокон согнулся буквой L. — Давно тебя по матам не таскал или чего? — Фэн Синь криво усмехается, но болезненный вид портит всё впечатление от угрозы. — Да-да, сопля, очень страшно. Пей, — Му Цин всовывает в чужую руку стакан с водой, а следом сгребает со стола таблетки, высыпая их в подставленную вторую ладонь. — Ненавижу таблетки. — Тебя никто не спрашивал. Стакан отставляется на тумбочку, а кокон снова падает на подушки. Му Цин думает, что можно было бы открыть окно посильнее, но если этого придурка сейчас ознобит, то это погоды не сделает. За дверью слышится какой-то шум, а потом в спальню вваливается Цо Цо. Ещё более взъерошенный. — Пап, ты опять убрал чай на верхнюю полку! Му Цин честно, прям честно-честно пытался сдержать смешок. Но даже хороший самоконтроль иногда даёт сбои, верно же? Поэтому на него смотрят сразу две пары янтарных глаз, пока он всеми силами прикрывает рот ладонью, скрывая улыбку. — Му Цин, ты… — Я достану тебе чай, — проигнорировав Фэн Синя, Му Цин обращается к Цо Цо и тот, кивнув, выходит из комнаты. Му Цин собирает волосы в хвост, бросив на Фэн Синя насмешливый взгляд: — Как так, пап? — Завались, — Фэн Синь прикрывает глаза (наверняка устало) и показывает один неприличный жест рукой, на который Му Цин давно не обращает внимания. — Сам завались и спи, ты ребёнка пугаешь, — Му Цин понижает голос до шепота и тянет: — Очень-очень горячий папа. — Ты признал мою неотразимость? Я польщён, тебе потребовалось на это всего три года. — Если ты про последнее место в списке, то не волнуйся, ты там давно. Как обычно. Даже с температурой Фэн Синю лишь бы напомнить, какой он красавец. Му Цин хочет в него чем-нибудь кинуть. Но он выходит из комнаты, потому что его ждут. Ждут, чтобы достать глупый чай с верхней полки.***
Цо Цо, как выяснилось, был довольно энергичным и послушным мальчиком, пусть и очень стеснительным и робким. Что, как считает Му Цин, странно с таким-то отцом. Фэн Синя не то что нельзя — невозможно назвать застенчивым или каким-то замкнутым. Зато внешнее сходство была куда заметнее. Почему-то Му Цину кажется, что именно так в детстве и выглядел Фэн Синь, пусть он и не видел никогда чужих детских фотографий. Есть что-то в этих детских чертах лица едва уловимое и узнаваемое, вместе с блестящими янтарными глазёнками, которые так бессовестно его рассматривают. — Сколько Вам лет? — спрашивает Цо Цо, весело болтая ногами. Му Цин сидит напротив него, медленно вертя в руках давно остывшую и опустевшую чашку из-под чая. — В этом году двадцать восемь. — Вы такой старый, — округляет глаза ребёнок и Му Цину хочется под землю провалиться. Бровь непроизвольно дёргается. — Твоему отцу столько же. — Папа тоже старый, — мальчик показывает на свой лоб, там где у Фэн Синя временами залегает складка, когда он хмурится, — у него тут морщины. — А тебе сколько лет, раз ты знаешь про морщины? Может, ты тоже уже старый, — Му Цин складывает руки на груди. В глазах Цо Цо загораются озорные огонёчки точь-в-точь как у Фэн Синя, когда между ними затевает новый спор, в правде которого уверен именно Фэн Синь. Это сходство заставляет Му Цина ещё сильнее захотеть поддразнить мальчика, пусть это и неправильно — дразнить детей. — Мне шесть исполнилось! — гордо заявляет Цо Цо, немного задирая подбородок. — Я не старый, я в самом расцвете сил. — Вот и у меня расцвет сил, — хмыкает Му Цин. Общаться с детьми, как выяснилось, куда проще, чем он думал. Цо Цо на его слова отрицательно качает головой и Му Цин не отказывает себе в желании закатить глаза. Кухня, по планировке почти такая же как и у него самого, не менее засранная, чем вся квартира, но стол, на удивление, чистый. Видимо, Цо Цо убрал следы своей жизнедеятельности после того, как сделал чай. Где-то видны разводы от фломастеров. Му Цин разрывается между желанием попросить ребёнка показать свои рисунки (коих, судя по всему, очень много) и оттереть эти пятна. Осознание, что Фэн Синь явно будет против уборки в своей квартире, тем более от Му Цина, заставляет ещё больше захотеть провести тут и там хотя бы влажной тряпкой и помыть сваленную горой посуду в раковине. — Цо Цо, — мальчик заинтересованно вскидывает голову, — давай уберёмся? — Не люблю убираться, — тяжело, очень тяжело, Му Цин даже сказал бы, что драматично, вздыхает Цо Цо, подпирая пухловатую детскую щёчку кулаком. — Сделаем твоему папе приятно. Выздоровеет, а тут чисто, — скажи он когда-нибудь кому-нибудь (кроме Се Ляня, разумеется), что совместил Фэн Синя и слово «приятно» в одном предложении — никто бы не поверил. В особенности, сам Му Цин. Но, как он заметил, для отца Цо Цо готов сделать что угодно, поэтому в наглую решил на это давить. — Он точно порадуется? — Цо Цо прищуривается, но заметно оживляется, когда появляется перспектива получить похвалу от папы. Му Цин кивает. — Вы оба, как я заметил, не любите заниматься уборкой, — Цо Цо на эти слова едва заметно розовеет. Значит, Му Цин правильно всё понял по чужой квартире. Дело не в невероятной загруженности Фэн Синя, а в лени обоих жильцов. Му Цин поднимается из-за стола: — Давай ты уберёшь свои игрушки на места для начала? — Все-все? — Цо Цо сползает со стула и поднимает с пола рядом с собой маленькую машинку. — Все-все. Ты всегда сможешь разложить их заново, — Му Цин закатывает рукава водолазки, проследив за тем, что делает ребёнок. Цо Цо и вправду начал медленно собирать разбросанные по полу игрушки. Хаотично и без какой-то определенной логики, но на то он и ребёнок. — Придётся искать коробку, — бормочет Цо Цо, уже полностью погрузившись в процесс работы. Правильно говорят, что глаза боятся — руки делают. Через несколько минут от страданий Цо Цо не осталось и следа. Он время от времени подбегает к Му Цину, моющему посуду, и демонстрирует разные игрушки. То плюшевую акулу, то смешного растягивающегося осьминога, то очередную машинку. Несмотря на обилие посуды, Му Цин тратит на неё не очень много времени. Возможно, это потому, что его отвлекает Цо Цо своими рассказами обо всём, что только придёт в маленькую головку. От прошлого стеснения остались только недавние воспоминания. Кажется, почувствовав себя спокойно рядом с Му Цином (очень странно, как считает сам Му Цин, по его скромному мнению, обладающий довольно пугающей аурой, особенно для детей) Цо Цо дал себе волю. В конце концов, он был дома, а Му Цин являлся «другом» самого важного для него человека. Из кухни они перетекают в гостиную, потом в коридор, потом в комнату Цо Цо. Местами медленнее, местами быстрее, но, к радости Му Цина, по мере их продвижения квартира и правда начинает становиться относительно чистой. В своей комнате Цо Цо убирается сам, не давая Му Цину поучаствовать. Поэтому, чтобы всё было по справедливости, и чтобы не пришлось просто так сидеть, пока ребёнок из-за него же рвёт спину, Му Цин начинает собирать по всем уголкам вещи, в конце концов закидывая их в стирку. С детским порошком. Пусть от Фэн Синя попахнет не удушающим одеколоном, а мягким запахом ромашки, как утверждает производитель гипоаллергенного детского порошка. Ну так. Для профилактики. Правда, даже бельё не способно занять Му Цина достаточно надолго, чтобы он не чувствовал угрызений совести, сидя на диване и слушая, как в комнате Цо Цо что-то активно перемещается помимо него самого. Поэтому, чтобы отвлечься, он встаёт с дивана и медленно ходит по гостиной, бессовестно вторгаясь в чужую личную жизнь ещё сильнее. Только фотографии, стоящие на полочке над электрическим камином, он игнорирует. Что-то внутри него говорит о том, что он не имеет никакого права встревать в такие личные воспоминания, с которыми он никак не связан. Нахмурившись, Му Цин чуть резче, чем планировал, вытаскивает из-под рамок стопку бумаг, очевидно, принадлежащую Цо Цо. И медленно принимается листать этот очень потрепанный, как выяснилось, альбом. Мальчик явно любит рисовать и, за последние пару лет, если верить подписям, неплохо научился изображать отдельные вещи. Игрушки стали больше похожи на игрушки, а не на цветные линии, а в цветах Му Цин даже способен отличить тюльпан от лилии и розу от гвоздики. Много каких-то непонятных детских пейзажей. Странные рисунки большой чёрной тучи. По подписям Му Цин узнает, что это некий Эмин, видимо, очень кучерявый кот. Му Цину интересно, где этот Эмин обитает (и поладят ли они с Жое) и при каких обстоятельствах познакомился с Цо Цо. Приближающийся шум застаёт его как будто врасплох. Он убирает рисунки обратно на полку и спешно отходит от неё, будто пойманный на преступлении. Цо Цо замирает в дверях с ворохом одежды в руках, как будто другой грабитель, наткнувшийся на незнакомца в предположительно пустом доме. Му Цин от их поз двух испугавшихся тушканчиков только громко смешливо фыркает и помогает Цо Цо донести вещи до стирки. — А Вы умеете готовить? — поднимает свои ясные глазёнки от корзины для белья мальчик, и Му Цин впервые за всё это время не понимает, чего от него хотят, поэтому тупо кивает. Цо Цо опускает глаза и снова принимает этот очаровательно-стеснительный вид с розовыми пухлыми щёчками. — А сможете сделать завтрак? Я очень проголодался… — Пойдём посмотрим, что у вас в холодильнике валяется, — от сердца отлегает небольшой камень. Мальчик просто проголодался. Лучше заняться детским завтраком, чем пытаться разобраться, почему он только что так тупо улыбался, пялясь на детские рисунки даже не своего ребёнка. Лучше… лучше резать огурцы.***
На звук открывшейся двери Му Цин никак не реагирует, лениво листая чужой Netflix, удобно развалившись на чужом диване под чужим пледом и с чужим ребёнком, сопящим на его коленях. — Почему ты ещё тут? — спинка дивана прогибается под тяжестью чужого тела, но Му Цин всё также смотрит в экран, бездумно щёлкая по программам. — Спасибо, Му Цин, что присмотрел за болеющим мной и посидел с моим ребёнком, как я могу тебя отблагодарить, — тихо тянет Му Цин без намёка на язвительность в голосе. Причина сегодняшнего пропуска работы (да, оплачиваемого, но клиенты от лишнего дня так-то теряют деньги, а Му Цин — репутацию) тупо молчит. Сидит, смотрит и шмыгает носом. Му Цин уверен, что если проведёт ещё хотя бы день в этом рассаднике микробов, то заболеет сам. Почему не заболел Цо Цо? Видимо, детский организм крепче. — Я думал, мне приснилось, — наконец подаёт голос Фэн Синь, и теперь Му Цин поворачивает к нему голову, непонимающе хмурясь. Тот выглядит помятым ото сна, болезненно бледным, несмотря на загорелую кожу, и каким-то растерянным. Му Цин не уверен, что видел такую смесь эмоций на чужом лице. — Что я принёс лекарства? — Что ты остался. И никак, сволочь патлатая, не объясняет. Тупо смотрит каким-то невидящим взглядом на Цо Цо, а потом наклоняется, забирая сына на руки. Цо Цо морщится во сне, но не просыпается, и Фэн Синь уносит его из гостиной. Скорее всего, в спальню. Расценив это как жест, довольно откровенно намекающий, что больше его услуги няньки и сиделки не нужны, Му Цин потягивается до хруста и снимает с себя плед, когда голос из проёма его останавливает: — Подожди. — Зачем? У тебя упала температура, дальше ты можешь позаботиться о себе и Цо Цо сам, — Му Цин изгибает бровь, всё-таки поднимаясь с дивана. — А тебе обязательно спорить даже когда тебя просто попросили? — недовольно спрашивает его Фэн Синь, но яда в его голосе Му Цин совсем не слышит. Это сбивает с толку. Как будто мало сегодня произошло вещей, которые заставили его почувствовать себя странно. Он снова падает на диван и разводит руки в стороны: — Я слушаю. — Спасибо. Что? — Что-что? — Я говорю, — Фэн Синь тяжело вздыхает через сжатые зубы, — спасибо. За то, что посидел сегодня с Цо Цо. — Не за что, — пожимает плечами Му Цин, чувствуя, как что-то внутри него делает кульбит. И он никак не может понять, хорошо это или плохо. — У тебя послушный сын. Снова тишина. Фэн Синь выглядит откровенно дерьмово. Му Цин соврёт, если скажет, что видел его таким хоть раз в жизни. Таким помятым не только от болезни и сна, но и от жизни. Как будто сейчас, стоя в своей собственной квартире и говоря вполголоса, чтобы не разбудить ребёнка, на него разом навалились все проблемы. Внезапно появились эти круги под глазами, а в самих блестящих янтарях читалось что-то, что Му Цин никак не мог расшифровать, лишь больше убеждаясь, что совсем не знает Фэн Синя. И именно сейчас ему кажется, что это плохо. Что такого Фэн Синя знает, вероятно, один лишь Се Лянь. — Выглядишь дерьмово, — прерывает их молчание Му Цин. Впервые за долгое время их знакомства он говорит что-то не с целью задеть или подстебнуть. На языке ощущается какой-то странный привкус. — Ты хочешь меня спросить где его мать, да? — словно его не слыша, спрашивает Фэн Синь. Му Цин обводит гостиную взглядом ещё раз, будто бы не провёл в ней весь день. — Очевидно, не живёт тут. — Поразительная наблюдательность, — Фэн Синь усмехается, но совсем невесело. Грустно. Очень обреченно. Как будто ему больно говорить об этом. — Появилась из ниоткуда, отдала мне его в руки два года назад и исчезла. Всё. Пуф. Как шарик улетела. Му Цин молчит, впервые не зная, что ответить Фэн Синю. Сама абсурдность ситуации за последние дни в его голове накалилась до предела, а происходящее сейчас лишь заставило звенеть что-то в его мозгу. В груди сейчас он ничего не чувствует. Ни злости, ни сострадания, ни переживания, ни радости, ни грусти. Ничего. Он просто смотрит на Фэн Синя. — Цо Цо тогда сильно болел, почти ничего не помнит до прошлого года. Её тоже не помнит. Это нормально, — продолжает говорить Фэн Синь, будто вода течёт из крана. Как будто ему нужно выговориться. — Он хороший мальчик, но отец из меня так себе. Не думаю, что он со мной счастлив. — Зачем ты мне это рассказываешь? — прерывает его монотонный монолог Му Цин, вставая с дивана. Он убирает руки в карманы штанов. Может, чтобы не выдать, как они начали трястись после чужих слов. Может, чтобы сдержаться и не врезать в опухшее лицо. Фэн Синь едва заметно, но всё-таки вздрагивает. Пытается натянуто ухмыльнуться, но Му Цин его прерывает: — Даже не начинай извиняться. Я и так натерпелся уже всякого непонятного за последнее время. — Не знаю. Показалось, что ты не такой уж и сволочный, каким пытаешься казаться, — Фэн Синь, всё-таки, ухмыляется. Очень натянуто и бледно. Но Му Цину такое выражение лица видеть куда привычнее разбитого. Он начинает приближаться к Фэн Синю, выставив палец вперёд: — Зря. Я та ещё сука. И я натяну твой тупой глаз на твою тупую жопу, если ты подумаешь ещё раз заикнуться, что я добренький или что Цо Цо тут страдает с тобой, понял? — Му Цин подходит практически вплотную, тыкая пальцем в чужую грудь (наверняка больно): — Я весь день слушал про то, как вы классно постоянно проводите время вместе. Мы готовили тебе суп и он даже помог мне убраться в этом свинарнике, чтобы тебя порадовать. Понятия не имею почему ты решил, что ему тут плохо, но это не так. — Это ты меня сейчас утешаешь так тупо? — Утешение соответствует тому, кого надо утешать. Фэн Синь, блять, соберись, — Му Цин берёт его за грудки и встряхивает, уже не беспокоясь, что заболеет сам. Похуй. Так и так уже подцепил вирус. — Ты понимаешь, что я мог спокойно уехать, какой умничка. И не уехал, прикинь. Даже возился с твоим ребёнком, хотя вообще детей не люблю. Так пораскинь своими тупыми мозгами и подумай об этом денёк или два, сложи три плюс три и получи шесть. — Схуяли ты так сейчас злишься? — хмурится Фэн Синь, хватаясь за чужие запястья, но Му Цин никуда не убирает руки, сжимая пальцы сильнее, до белых костяшек. — Я думал мы хотя бы приятели, если не друзья, но оказывается у тебя есть ребёнок. Хороший ребёнок. Похожий на тебя, как две капли воды, ребёнок. Ты, блять, вообще представляешь, каково это — узнать, что у твоего друга есть ребёнок, причем даже не полугодовалый?! — Му Цин срывается на яростный быстрый шепот, снова пытаясь встряхнуть Фэн Синя, но это не получается сделать из-за хватки. — А ты думал, я каждый день подхожу к тем, кто мне, блять, симпатизирует и говорю: «Привет, у меня есть ребёнок, но ты мне пиздец как нравишься уже какой год и я хочу построить с тобой отношения»? — теперь уже Му Цина пытаются встряхнуть. Снова мимо. Они борются кто кого быстрее достанет ещё несколько секунд, пока Му Цин не сдаётся и не отпускает чужую футболку. — Тоже открой глаза, еблан, я бегаю за тобой уже ебучие полтора года, но тебе что в лоб, что по лбу. Так что не тебе меня в чём-то попрекать. — Фэн Синь, это, мать твою, ребёнок! — шипит Му Цин, уверенно игнорируя вторую половину чужих слов. Потом. Просто потом. — О таком нельзя молчать, если ты пытаешься добиться от меня внимания! — Ты сейчас меня будешь учить, как за тобой ухаживать, блять, серьезно?! — Фэн Синь сжимает чужое запястье, с силой дёргая Му Цина на себя. Они оба распалились из-за яростного шёпота и эмоций, щёки красные, а дыхание сбитое. Му Цин сдаётся первым. Как обычно, в целом, потому что этот блядский Фэн Синь как-то неправильно действует на его организм. — Да как же ты меня заебал, сил моих нет, — он тянет этого придурка на себя, хватая свободной рукой за растрепанные волосы, и впивается (если не ударяется или вгрызается) в чужие губы своими. Быстро. Глубоко. С силой сжимая волосы и недовольно, как и всегда, выдыхая. Только уже в чужой рот. Судя по всему, не только Фэн Синь заебал Му Цина, но и наоборот. Му Цин врать не любит, поэтому и сейчас придётся говорить правду. О том, что именно это он игнорировал. Именно то, как сильно хотелось вмазать, а потом поцеловать в разбитую губу. Именно это так сильно убивало его изнутри все эти дни в незнании. Его убивало чувство преданности так, будто ему изменили, хотя они даже в мыслях не были вместе. — Ты, идиот, сделал мне пиздец как больно, — шепчет в чужие губы Му Цин, разжимая руку в чужих волосах. Его второе запястье, наконец, отпускают. — И простым «прости» ты не отделаешься. — Я и не надеялся, — Фэн Синь шумно выдыхает, прикрывая глаза и сглатывая, а затем снова открывая. Му Цин видит, как напряглась вена на его лбу. Нервничает, идиот. — Но только Цо Цо в этом не виноват. Так что не думай сейчас прикрываться им и идти на попятную, — Му Цин шепчет всё также уверенно, но уже куда ближе к чужим губам, чем до этого. — Этого я тебе точно не прощу. — Хера с два ты от меня отделаешься, если первый полез ко мне с поцелуями, — криво усмехается Фэн Синь и тут же сдавленно откашливается в сторону. Перенервничал. Точно идиот. — Заткнись. Просто заткнись. До какого-то определенного возраста дети верят в сказки. Не важно, шесть им лет или уже за двадцать. И до какого-то определенного возраста какие-то сказки имеют странное свойство сбываться.