Взрывная волна, вызванная неконтролируемым приближением, отбрасывает на десять шагов друг от друга.
Как у космического корабля при неудачной стыковке: весь слаженно работающий механизм разлетается на части от миллиметровой ошибки, и бам. Детали его теперь разбросаны по бескрайнему космосу.
Ну пиздец
Доуправлялись предметами и рассудками до того, что потеряли все собственные сенсорные и интуитивные точки опоры.
Весь космос, правда, у одного в голове, у другого — на кончиках пальцев. Только уже перепутаны линии связи, и между собой пытается за чем-то сочесться несочетаемое.
Закругленный двор Университета Магии располагается центром среди шести разных фасадов причудливых зданий. Новый декан боевого факультета еще пару лет назад предпочел строгие и холодные, серые оттенки бетонных плит, и с тех пор они неизменны, прям как твердые (ну почти) принципы местных студентов.
Цвет корпуса флоры и фауны почти не видно из-за оплетающих стены и окна виноградных лоз и распускающихся повсюду цветов, что выглядело бы куда романтичнее, если бы не охрана от чужаков в виде ядовитого плюща, угрожающего даже случайным близко-прохожим.
Лекари явно не особо запаривались внешним видом своей альма матер, предпочев направить силы на решение более важных проблем, особенно сейчас, в условиях все еще непонятной и от этого еще больше пугающей эпидемии.
А вот корпуса факультетов ментальной, объектно-ориентированной магии и пророчеств стоят как будто бы чуть более кучно друг с другом, чем все остальные. Сегодня трое деканов решили менять цвета их стен раз в час между собой. Вероятно, чтобы старшекурсники с предметного потренировались, а перваки сошли с ума превентивно, не дождавшись и первой сессии.
От крыш этих шести зданий в небо устремляются лучи-дороги разных рельефов, скрещенные посередине круглой площадкой, похожей на ковер-самолет: пафосное место встречи старост всех факультетов.
Но Джошуа все это мало интересует.
У него в списке занятий в этом семестре «Смягчение твердых поверхностей», «Структурирование процессов колоризации неодушевленных предметов», «Основы левитации тканей», «Методы визуализации биологических структур», «Психология телесности» и «Чарующий дизайн».
А в среду после четвертой пары — факультатив по «управлению телами в пространстве». Правда, не совсем понятно чьими, если единственное неуправляемое тело сидит как обычно рядом и нудит у него над ухом, как раз в среду, как раз после дополнительного занятия после четвертой пары, когда мозг и так способен только на самые бесхитростные манипуляции.
Поэтому Джошуа старается не обращать на тело внимания и продолжает все также монотонно водить пальцами по каменному изваянию, постепенно сглаживая углы скульптуры с помощью совсем слабых импульсов предметной магии. Высовывает кончик языка и застывает взглядом, лишь бы сделать свое творение максимально утонченным и аккуратным.
Хрупким и сильным одновременно — чтобы и его тоже можно было полюбить.
Во дворе Университета солнечно и ясно будет еще пару часов, до заката. Прекрасное время, чтобы вытащить скульптуру из душного кабинета и поработать на улице, потому что при таком естественном освещении Джошуа может видеть каждую шероховатость на холодном мраморе. А еще каждую волосинку вечно растрепанного во все стороны блондинистого бардака, мельтешащего перед носом. И каждую желтую прожилку, как молнию, в карих озорных глазах. Круглых при малейшем удивлении, и вечно будто заспанных из-за того, как пушистые ресницы тянут веки вниз.
Игривая усталость или усталая игривость — как-то так бы Джошуа описал этот взгляд, если бы признался себе, что думает сейчас о нем, а не о том, как идеальному золотому сечению мраморного изваяния добавить сетки клеточной структуры на коже.
Иногда Джошуа кажется, что ему куда легче осуществить мечту всей жизни и заставить зашевелиться свои скульптуры… чем заставить Джонхана не двигаться.
Все окна в летний сад распахнуты только на факультете боевой магии — по стандартной схеме, именно там студенты задерживаются дольше всего. А таким образом, видимо, пытаются распылить свой горящий энтузиазм и на остальных. И именно оттуда доносятся странные вскрики, которые прослеживают с интересом игриво-сонные глаза с желтыми молниями в карих зрачках. Чтобы после, хлопнув пару раз ресницами, вернуться к основной цели: вглядываться внимательно и изучающе в то, как Джошуа кончиками пальцев делает мрамор гибким и вытачивает из него суставы на неживых пальцах.
Джонхан в своем расписании обводит спецкурс по манипуляциям. Его имя вписано в сетку занятий по «Технике безопасности при работе с триггерными мыслями», «Основам программирования телепатических способностей с помощью рун», «Философии сновидений» и «Применению магии убеждения в ораторском искусстве». Учеба на последнем курсе ментального факультета забита разномастными техниками гипноза, исследованиями соотношения интеллекта и креативности, экспериментальными технологиями психологии убеждения и влияния сознательного “я” на принятие решений.
Судя по выбранным предметам, его не до конца осознанное “я” решает, что быть хорошим психологом — значит красноречиво внушить кому-то мысль “ты долбаеб” и очень качественно ее обосновать.
Не то что этот непонятный Хон Джису с дурацкого предметного факультета, который носится со своими фотографиями и скульптурами и который всем неосознанным “я” назначает идеей фикс всей жизни смочь заставить их двигаться с помощью магии.
Как вообще идеей фикс может быть кто-то кроме Джонхана? Он — и идея, и фикс на нем должен быть полный. Особенно вечно спокойного взгляда почти черных глаз с хищным разрезом.
Страшно, когда твоим неосознанным “я” пытается стать взгляд на тебя кого-то другого.
— Ты же предметник, — вдруг говорит Джонхан после минуты молчания (в память об испаряющемся психическом здоровье напротив, судя по всему), — а волосы подкрасить не можешь.
— Мне было не до этого, — отмахивается Джошуа, — и по-моему, красный выцвел в красивый персиково-бронзовый оттенок, тебе не нравится?
— Персиково-бронзовый? — переспрашивает Джонхан, поморщившись. Он пытается попасть в рот трубочкой от молочного коктейля, но получается это у него только с третьего раза (сразу понятно, почему не предметами пошел управлять, если даже своими руками не может), пока Джису аккуратными изящными мазками ногтей продолжает выводить складки на расправленных косточках пальцев своей скульптуры. — Я думал, это облезлый красный.
Он хихикает, а Джошуа закатывает глаза, но прячет за каменным ухом то, как немного улыбается.
Оба на секунду отвлекаются на то, как из окна третьего этажа факультета флоры и фауны вылетает большая разноцветная птица. Взмахивая переливающимися крыльями, она взмывает в воздух.
— Бася, ну подожди! — следом за ней — из окна высовывается лохматая голова кого-то из студентов, в которой, только прищурившись, можно рассмотреть Ли Сокмина.
— Жесть, я бы тоже левнул, если бы меня назвали Басей, — комментирует Джонхан, отрываясь от поедания несъедобной трубочки.
Джошуа искренне и по-доброму усмехается. Возвращаясь назад к статуе, он может по дороге легально в течение пары секунд смотреть на воодушевленный взгляд желтых молний в карих радужках. Если Джонхана что-то действительно заинтересовывает, его глаза становятся почти детскими: они округляются и даже немного косят от восторга.
— А его как зовут? — спрашивает Джонхан, возвращая в рот трубочку от коктейля, которую уже просто кусает, и кивая на еще не готовую статую. — Надеюсь, не Жужа.
Джошуа опускает глаза. И так с опущенными глазами и щелкает пальцами, чтобы превратить бедную пластиковую трубочку — в сахарную. Джонхан удивленно застывает, когда при очередном клацаньи зубами откусывает кусок карамели.
— Никак еще. Я только тренируюсь и повторяю техники скульпторов Ренессанса. Нужно отточить их приемы, чтобы создать что-то свое, — отвечает Джису на заданный вопрос.
Он слишком долго занимался фотографиями — до скульптур руки дошли только сейчас.
Джонхан осторожно и боязливо двигается чуть ближе на широкой лавочке и даже от этого уже учащается пульс. Здесь, посреди дня, во дворе Университета, впервые за месяц их десять шагов друг от друга снова превращаются в три. Хочется задержать дыхание, чтобы не спугнуть его шаткую инициативу. Но Джошуа все еще зол.
— Ты просто так пришел до меня докапываться? Опять заняться нечем? — ядовито спрашивает он, не отвлекаясь от скульптуры и очень надеясь, что да, нечем.
А даже если есть чем, выберут все равно докапываться до него.
Им друг до друга — три шага, но Джонхана не устраивают все три, потому что во всех трех правду придется говорить и самому, а это вариант нежелательный.
Заставить говорить правду нужно только Хон Джису.
Ведь почему-то же он тогда его поцеловал и молчит об этом уже целый месяц как упертый баран.
Летний ветер будто передает прикосновения от длинных изящных пальцев — растрепанным белым волосам, и завитком возвращается обратно, погладив Джошуа по смуглой щеке.
Это заставляет вновь поднять глаза и осуждающим взглядом посмотреть на пятно от коктейля на вороте чужой мятой футболки. Ну как из деревни, честное слово.
У персиково-бронзовых волос Джошуа укладка муссом, название которого он конечно же знает, идеально гладкая смуглая кожа, и подобранный к классическим брюкам оттенок белых носков. Застегнутая на все пуговицы до треугольного выреза велюровая кофта, сделанная вручную одним из самых известных дизайнеров-волшебников Сеула: каждый день она немного меняет оттенок.
А Джонхан давится карамельной трубочкой. У него размазанный по щеке след от немагической ручки, волосы, крашеные в блонд, растрепаны как у нахохлившийся птицы, потому что после душа он только вытер их полотенцем на скорости х2, а после отдал на растерзание летнему ветру, горящие умные глаза, мятая футболка, мешковатые светлые штаны и рюкзак, который он украл, походу, у какого-то школьника.
Сплошное недоразумение, а не идея фикс.
Джошуа хочется разобрать на части слово “не до разум умение” по отношению к Джонхану, но он только снова тяжело вздыхает и щелкает пальцами левой руки.
— О, магическая прачечная, — улыбается Джонхан, наблюдая, как с ворота исчезает пятно, — а погладить тоже можешь?
Погладить его Джошуа и может и хочет, и из-за этого и возникают все их проблемы.
— Да, но тебя обожжет, — “разглаживать же в любом случае придется паром, глупый”.
В ответ только фыркают, мол “не очень-то и хотелось”.
— Ты был бы отвратительной домработницей, — кидает Джонхан, скривившись.
— Хорошо, что я магистр предметной магии, а не она, — тут же возвращает Джису.
Спустя минуту любопытный нос снова пролазит между ним и его работой.
В те секунды, когда расстояние между ними двумя сокращается до нуля шагов - пульс не смог бы удержать даже самый искусный из лекарей.
Джонхан часто приходит на многие лекции других факультетов помимо своего, но из боевой магии он бы записался только на курс «как выебать мозг».
Страшно было то, что в его случае такая формулировка грозилась стать почти буквальной. Никто из «предметников» не умел ставить блок на магию сильных телепатов, и Джонхан прекрасно это знал.
И еще ни разу этим не воспользовался.
Джошуа оставалось только гадать: что же такого нужно сделать, чтобы вывести его из себя и заставить применить сосредоточенную в мыслях силу.
Ну, вот, оказывается, что: поцеловать его под гребаным воздействием гребаного зелья Чжон Ченлэ на университетской вечеринке. Разыграть с ним сценарий молодежного фильма, короче. И нарваться на невроз психозов и психоз неврозов во всей красе.
Чжон Ченлэ потом поделился тайной: его секретное зелье называлось коктейль из водки с пивом, и из волшебства там было максимум взболтать шейкер.
— А ты в курсе, — спрашивает Джонхан, внимательно наблюдая за тем, как Джошуа ладонью трепетно проглаживает изгиб плеча (не его, а какого-то куска камня, что бесит еще больше), — что я могу внушить тебе любую мысль?
Джису вздыхает, но не отрывается от своего занятия.
— Да, я в курсе. Ты в тройке лучших на факультете Разума. Надо думать, ты можешь.
— Я, вообще-то, лучший, — надувается Джонхан.
— Был бы лучшим, если бы не скинул свой рюкзак из окна на голову профессора Чо.
— Я проверял, можешь ли ты заставить его летать.
— Я тогда был в общаге, Джонхан.
— И что… — он пожимает плечами, а Джошуа совсем незаметно выглядывает из-за плеча своей статуи, чтобы кинуть пронзительный взгляд. — Вообще-то, не могу. Я могу заговорить в твоей голове, но не заставить тебя о чем-то думать.
А вот этот факт — полное фиаско, братан, думает Джошуа про себя. Потому что было бы куда легче считать, что это Джонхан насильно заставляет его катать себя в мыслях туда-сюда как потерявшийся теннисный мячик, скитающийся по всем уголкам улиц.
И белые волосы, которые он не укладывает вообще, что блестят сейчас на солнце, представлять так близко к своей щеке, чтобы носом можно было почувствовать свежий запах шампуня, еще хотя бы раз. И тонкую кожу, к которой наконец, всего лишь однажды, получилось прикоснуться так близко и встретить податливость в ответ, изучать глазами, губами и пальцами.
…
Целоваться с Джонханом было так…
Н Е Л Ь З Я
Ни при каких обстоятельствах и ни под какими предлогами. Но никто в университете не владеет законной силой стирать память. Делать это было разрешено только высшими магами по решению суда, а Джошуа мог подать в суд только если на себя самого, за то, что все-таки сорвался и нарушил собственное “табу”. Знал же, что если прикоснется, остановиться уже не получится.
Хорошо, правда, что загадочное зелье Чжон Ченлэ походу стерло память Джонхану, который за весь месяц ни разу об этом не заговорил. Что, вероятно, и к лучшему.
А то, что он начал сходить с ума еще сильнее, чем обычно, можно списать, например, на расширение границ его гениальной магии. Джошуа даже себя убеждает в том, что его друг ведет себя все более и более по-идиотски, просто потому что с каждым днем процент идиотизма в нем накапливается как волшебная манна.
Топливо у Джонхана такое для восполнения жизненной энергии — долбаебизм.
Да или просто он, в силу своей несерьезности, решил списать все на опьяняющий пейзаж западного Инчонского моря, на берегу которого Джошуа вдруг решил что-ну-ахренеть-какая-романтика-сейчас-будет-бухим-тебя-засосать, и не предавать произошедшему тайные смыслы.
В виде трехлетней влюбленности.
Подумаешь, мелочь.
Все, чем занимается Джонхан уже месяц, — крутится рядом, поддевает, изводит и обращает на себя внимание невпопад. В общем, делает все то, что хочется ему, не спросив разрешения, как и всегда.
И даже сейчас думает: о чем бы еще поговорить, чтобы не уходить?
Глаза Джонхана загораются недобрым огнем.
— Знаешь, что такое нейро-лингвистическое программирование?
— Ммм, — отрицательно мычит Джошуа, все еще стоически не отрываясь от дела. Он знает только как вышить изящный узор на тонком шелке, поменять цвет и обивку дивана, и не тащить тяжелую сумку из магазина, а заставлять ее парить в воздухе перед собой.
А еще как заставить свою бабушку, которой давно нет, улыбнуться на старой фотографии шестидесятых фирменной доброй улыбкой. И это — самое ценное для него знание.
— Метафизика сознания, — Джонхан разводит руками в грозном “уууу”. — Гипноз, простыми словами. У меня только две пары прошло, но так прикольно.
— Ты теперь умеешь гипнотизировать? — прищуривается Джису, все большим вниманием уплывая к своему собеседнику.
Еще один классный вариант. Это все злодейский гипноз, а не желание еще раз почувствовать беззащитный выдох в губы и попытки отчаянно притянуть ближе к себе. Гребный Юн Джонхан был настолько уязвимым в тот момент, что от одного воспоминания спазмом сводит под кожей.
— Это просто, — кивает Джонхан, — почти любой сможет, если выберет правильную… — он скипает в сознании слово “жертву”, смотря вдруг на небо, — правильный объект, — возвращается взглядом к смуглым щекам, но не глазам с хищным разрезом.
— И какая же жертва
“правильная”? — поддерживает Джису его рассказ, уговаривая себя, что делает это из вежливости.
— Идеальный
объект, — Джонхан двигается ближе, скрывая за челкой то, как волнуется, — кто-то очень мягкий и податливый, не нарушающий правила и готовый слушаться. Кто-то очень… хороший.
Вот в его голосе — вот ни капли намека.
— И? — изгибает Джошуа бровь.
— Может быть, кто-то, кому даже нравится слушаться, — подбородок Джонхана чуть вскидывается выше, пряча за самодовольством страх и смущение. — Гипноз — это установление контакта с воображением вместо сознания. При этом разум видит то, что создаст воображение. Получается, под гипнозом ты никогда не сделаешь того, чего не хотел бы сделать на самом деле.
Да блять. И эта теория разбивается вдребезги.
Джонхан пугает и притягивает одновременно своими вечными угрозами залезть в чужой мозг и разобрать там каждую мысль
о нем же, и тем, что никогда этого не делает.
Вскрикивая, Джошуа вдруг одергивает руку. Только сейчас он понимает, что, задумавшись, указательным пальцем оставил огромную вмятину на мраморе вместо того, чтобы начертить еле заметную ямку ключицы.
— Меня зовут принять участие в эксперименте, — медленно говорит Джонхан, буравя взглядом образовавшуюся дыру.
— Серьезно?! — не выдерживает Джису и повышает голос. Он расширяет глаза и вскидывает руками в явном “да пошло оно все”. — Джонхан, серьезно? Не “прости, что отвлекаю”, не “ой, ты как?”, не “тебе чем-то помочь?”, а “меня зовут в эксперимент”?
Джонхан виновато опускает глаза.
— Прости, я не подумал.
— А ты никогда не думаешь.
Как же тупо предъявлять это мЕсТнОмУ гЕнИю
думания, но Джису очень-очень-очень злится. За то, что Джонхан не подумал о нем сейчас, не подумал о них тогда, и походу не думал о них все то время, что его скульптуры неосознанно получались с озорством в глазах и почти женственной изящностью, перекликающейся с легкостью мальчишеских движений.
Не подумал, когда раскрыл рот в ответ, не подумал, когда потянул на себя на песок, не подумал, когда потянулся сам…
с у у к а
Повисает дурацкая нервная пауза.
Снова какой-то взрыв раздается из открытых окон факультета боевой магии, но на этот раз они оба не обращают на него никакого внимания.
Джошуа нравится взаимодействовать с физическими предметами, для Джонхана — весь процесс протекает внутри головы.
Пока Джошуа часами монотонно возится с идеальными изгибами своих статуй, Джонхан часами сидит неподалеку и перекатывает его из одной своей мысли в другую как раскладывающуюся и снова складывающуюся головоломку. Разбивает его на неровные части и кубики лего, примеряет неподходящие грани друг к другу, собирает рамочку пазла и наполняет его содержимым.
Так, словно Хон Джису — путешественник в новом для себя мегаполисе — чужом сознании. И вот он выходит на рандомных станциях метро и исследует каждую улочку, заглядывает в каждую витрину и пытается найти дорогу до дома без карты. И так интереснее всего, потому что он сливается с этим городом (сознанием) и становится навсегда его частью.
Только почему-то у Джошуа наоборот весь результат работы покоится глубоко внутри, а Джонхану о своих — хочется орать.
Джошуа раздраженно прикрывает глаза, затем смотрит вперед и думает, что как жаль, что на первом курсе он уделил все свое внимание “магическим предметам первых трех рангов и их эксплуатации”, и оказывается под ноль проебал курс по игнорированию игривого голоса и растрепанных белых волос.
Джонхан смотрит в ответ и думает, что лучше бы он не умел строить ни одну математическую модель магических процессов, но умел бы замедлять сердцебиение при виде темных глаз с лисьим разрезом.
— Я просто хотел спросить совета, — бубнит он, косясь исподлобья так обиженно, словно он тут — главная жертва. — Может, таро мне разложишь?
— Ты идиот? — в интонации Джису — только искренний спокойный вопрос.
— А что, это разве не предметная магия? На предсказания что-то не тянет.
Он явно издевается. Джошуа снова раздраженно расширяет глаза.
— Я понять не могу, ты со мной флиртуешь или оскорбляешь меня?
Джонхан заводит за голову одну руку в попытке осознать отличия.
По-другому он просто не умеет.
У Джошуа пальцы вечно в каком-нибудь материале: глине, пластилине, песке, муке, краске, грунте, незасохшем цементе. У Джонхана в глазах отображаются вихрем крутящиеся мысли. Прямо в его зрачках они друг с другом спорят, сражаются, заключают перемирия, признаются, сдаются, побеждают, веселятся и задумчиво затихают.
Их игра и нежелание в ней поддаваться друг другу за последний месяц заходят слишком далеко, все сильнее и сильнее отдаляя от искренности.
Джонхан, не успев ответить, ойкает, отвлекаясь, когда запястье начинает вдруг больно жечь. Джису инстинктивно подается вперед, чтобы перехватить его руку. Но это оказывается всего лишь неласковое напоминание от однокурсника, что пара начнется через три минуты.
— Это Сынчоль, у нас сновидения.
Бросая это уже по пути, Джонхан убегает, а Джошуа прикрывает глаза, чтобы досчитать до десяти.
Снова до десяти шагов между ними.
Только он должен был иметь право на “
у нас сновидения”
*
На паре по философии осознанных снов совершенно не получается сосредоточиться.
Это все потому, что она стоит вечером. Ну кто до этого додумался?
— Раз сновидения, то почему не ночью вообще, — ворчит Джонхан и то и дело кидает взгляд в закрытое из-за работы кондиционера окно, пытаясь предположить, в саду ли еще Джису и дождется ли он его.
Ведь зачем-то он его
снова поцеловал.
Вечно шмыгающий носом заторможенный профессор (слишком много времени он проводит во снах) заканчивает вводную часть занятия и раскручивает запястья вовнутрь, призывая соседей по парте повернуться друг к другу.
— Теперь ваша задача — поработать в парах, — говорит он плавным высоким голосом, очень подходящем худой вытянутой фигуре. — Практика — важнейшая часть передачи информации и программирования нейролингвистических импульсов. Только с ней вы сможете добиться успеха.
Джонхан поворачивается к другу и впивается в него внимательным взглядом. Сынчоль спокойно наблюдает за тем, как крутятся вихрями мысли в карих зрачках, и долгое время не говорит ни слова.
Ну можно же совсем не думать о том, какие последствия для ментальной магии несет полный хаос в башке, и просто… сосредоточиться. Выдать свою нервозность за движение к цели, эмоциональность — за старания. Мысли о прикосновении, от которых перехватывает дыхание…
— Ммм, западный берег Инчона? — ухмыляется наконец Сынчоль, заставляя вздрогнуть.
Уши вспыхивают ярким цветом, и слава богу белые волосы полностью это закрывают.
— Что? — ошарашенно переспрашивает Джонхан.
Сынчоль пожимает плечами.
— Это ты мне скажи. Почему-то вместо диктовки формулы расшифровки языка магов Чосона, — он кивает макушкой в сторону плавающей в воздухе доски, где написан нечитаемый код, значение которого им нужно попробовать передать друг другу, — ты уже пять минут рассказываешь мне про температуру песка на западном пляже в Инчоне, вкусе…
Джонхан подается вперед, выставляя перед собой обе руки, лишь бы друг замолчал.
— Не… — начинает он, но Сынчоль усмехается.
— Не переживай. Я вовремя понял и поставил блок, спасибо ему за сохранение моей психики.
Джонхан криво передразнивает издевающуюся улыбку и снова кидает взгляд на окно, когда Сынчоль спрашивает о том, принял ли он решение по поводу предложенного эксперимента.
Заняться делом сейчас совсем не помешает.
***
В четверг после языка рун расписание предметников полностью освобождено. Джошуа, задерживаясь как всегда в мастерской, с нежной улыбкой рассматривает свой самый первый успех. И пусть в мире людей давно существуют гифки, видео и стикеры в мессенджерах — он единственный, кому удалось заставить шевелиться изображение на старой распечатанной фотографии.
Выцветшая темно-зеленая блузка на молодой женщине колышется от порыва ветра, который наверняка обдавал весной 1965го Центральный Парк Нью-Йорка, посреди которого она стоит. Джошуа смуглой ладонью проводит по фотографии, и блузка, как и ее обладательница, вновь застывают.
Вот бы так получалось и со статуями. А еще лучше, с некоторыми людьми.
Вдруг голос Сынчоля звучит прямо в его голове. От неожиданности Джису роняет фотографию на пол. Что-то настолько срочное, что тот даже не использует телефон или свой излюбленный способ связи — быстро исчезающие надписи на руке: фокус, доступный даже предметникам-первокурсникам, но приводящий в восторг всех с ментального факультета.
Джошуа достаточно расслышать только имя в барахлящем радио-сигнале, чтобы сорваться с места.
Путь до больничного крыла при лекарском факультете занимает сжатое пространство и время. Сейчас бы как никогда понадобилась телепортация, но даже ее азы начинают преподавать только в аспирантуре и только тем, кто пройдет жесточайший отбор.
Забегая в светлый коридор и тяжело дыша, Джошуа думает лишь об одном. Все это время, день за днем пытаясь жить нормальную жизнь, каждый из них боялся, что разбушевавшаяся эпидемия поразит кого-то из близких. При одной только мысли о том, что это может быть Джонхан, ему тут же хочется отдать себя любым заклинаниям, позволить лишить любой силы — все, что только понадобится, лишь бы не позволить отобрать у себя самое ценное.
Но никто еще не придумал, чем можно пожертвовать ради остановки загадочной болезни, пустившей свои корни по всему Сеулу.
Чону лежит в коме уже почти месяц, и Сынчоль практически ночует рядом с его постелью, вследствие чего знает здесь всё наизусть.
— Что случилось?
Его спокойный голос и рука на плече позволяют выдохнуть настороженно, но уже не панически.
— Все нормально. Он вызвался помочь экспериментальной группе проникнуть в сознание, пораженное вирусом. Его оттолкнула защита третьего уровня. Сейчас уже все хорошо, — на всякий случай еще раз повторяет Сынчоль, чтобы закрепить информацию.
Джошуа застывает. Четвертый уровень блока менталистов — смертельный. Защита такого уровня поражает мозг и нарушает связи нейронных процессов. То есть, еще чуть-чуть и…
— Вызвался? — переспрашивает Джошуа. — Я его убью.
Он так быстро огибает Сынчоля, чтобы зайти в палату, что даже не успевает расслышать “ну его попросили вообще-то…” вслед.
Вид сидящего на краю больничной койки Джонхана учащает пульс, но и успокаивает одновременно. Он выглядит так, словно в него ударила молния. В карих зрачках желтые царапины закручиваются бегунком загрузки. Глаза удивленные смотрят в пол и не шевелятся. Волосы, как наэлектризованные, торчат в разные стороны еще сильнее чем обычно и, приглаживая их ладонью, Джису опускается на корточки перед кроватью, пытаясь заглянуть в лицо.
Даже ярость рядом с ним всегда идет вровень с нежностью.
Снова между ними меньше десяти шагов и снова не по инициативе кого-то из них.
Джонхана мелко потряхивает, а взгляд, более застывший, чем мраморные статуи Джошуа, смотрит куда-то сквозь. Беря чужую тонкую руку в свою, Джису думает о том, что это как будто назначенная Джонхану цена: за сильные мысли получить настолько слабое тело.
— Ты слышишь меня? — спрашивает он.
Джонхан вздрагивает, моргает два раза и кивает.
— Отлично, тогда ты услышишь, как я рассказываю, почему ты идиот.
— Не начинай, пожалуйста, — тихо бормочет Джонхан, опуская глаза.
Джису очень сложно представить себе, что такое атакующий в ответ ментальный блок. Как ощущается удар по разуму, рассудку и мыслям? И вряд ли он хочет это когда-то узнать, но от рисующихся в воображении картинок, применительно к единственным мыслям, которые он любит, беспомощность и злость разливаются по телу ядом.
— О чем ты думал? — спрашивает он. — Их разум отравлен, а ты решил туда залезть? Кто вообще до этого додумался?
— Это… — мнется Джонхан, облизывая губы. Его взгляд постепенно становится более подвижным и осознанным, — не совсем легальный эксперимент. Не говори, пожалуйста, никому.
Джошуа раздраженно вздыхает, прикрывая глаза, но мелко подрагивающую от остаточного шока руку из своей все еще не выпускает.
— Ты прекрасно знаешь, как я отношусь ко всем этим
не совсем легальным экспериментам. У них достаточно профессоров, а не подопытных кроликов среди студентов. По-моему, мы уже проходили…
— Я пытался вчера спросить твоего совета, — тут же возвращает Джонхан, морща нос и сам вырывая холодную ладонь. — И узнать твое мнение.
И правда пытался. Только не совсем как все нормальные люди. И Джошуа прекрасно знает: слушаться этого совета он не собирался.
— Ты не…
— Если бы получилось, это могло бы помочь в расследовании эпидемии. Кто вообще тебе сказал? Почему ты здесь?
А вот это, брошенное с пренебрежением, уже срабатывает красной тряпкой. Джонхан вечно пытается контролировать: указывать, советовать, направлять. И никогда не дается до конца сам. Приходит только тогда, когда ему нужно. Чтобы поиграться, позаигрывать, отколоть еще кусочек от сердца и снова исчезнуть.
Ответить на поцелуй и сделать вид, что ничего не было.
Очень жаль, что предметников на первом курсе учат магии смены цвета, но не учат записываться к психотерапевтам для разговора о своей зависимости с белыми волосами и по-детски надутыми от обиды губами.
Магия, походу, вообще не особо полезная во взрослой жизни штука.
Джошуа заводится с полоборота, когда все копившееся в течение месяца непонимание между ними обличается в форму слов. Чужая ошибка — спусковой крючок давно нервно тикающего механизма.
— А ты не для этого тут выделываешься? — спрашивает он, облизывая губы и используя лисий разрез своих глаз для хищного взгляда. Джонхан удивленно выпрямляется. — Что? — нет, на этот раз его раненый взгляд не подействует. — Опять будешь разыгрывать жертву? Вечно куда-то лезешь только ради того, чтобы добиться внимания.
Джонхан сжимает губы и кулаки.
— А как еще мне его заполучить? Я же не твои дурацкие статуи, чтобы со мной возились дни напролет.
Все непонимание упирается только в то, что Джису имеет в виду “ты добиваешься внимания всех”, а для Джонхана “все” — дурацкий побочный эффект лишь одной цели.
— Молодой человек, — недовольно зовет вошедшая медсестра, — если вы собрались на него кричать, неподходящее время и место. Уходите.
Она закрывает за собой дверь, а Джошуа чувствует, как рушится между ними что-то, что строилось все три года знакомства. Он знал, что трогать было нельзя, но сорвался и все испортил. И теперь едкое непонимание витает в воздухе, заменяя собой то, что у них прекрасно получалось выдавать за близкую дружбу.
Словно какая-то невидимая нить оборвалась, а новую они все пытаются, но никак не могут нащупать.
И он сам виноват.
— Она права, — кивает Джошуа, пытаясь не обращать внимания на испуганный взгляд. — О тебе тут есть кому позаботиться. А мне пора
к своим статуям, — делает такой акцент на последнем слове, что самому становится не по себе.
Джонхана уже на втором курсе научили с помощью волшебства программировать нейровизуализацию восприятия, но никто так и не добавил в его расписание предмет, объясняющий, почему так важно уметь говорить уязвимую правду.
Магия — бесполезная штука во взрослой жизни.
***
Десять шагов превращаются в сто и даже тысячу. Оказывается, можно быть на расстоянии многих миль друг от друга, даже находясь в одной аудитории.
Из общих предметов к последнему курсу осталось лишь два — практикум по оптимизации процесса теоретической телепортации и «проблемные вопросы магической этики», на который Джонхана запихали насильно за применение
нелегальных способов во время занятий по “трем л
егальным способам заставить сказать правду”, и который Джошуа был очень нужен в силу необычной специальности — совсем не хотелось нечаянно сделать в работе с неодушевленными объектами что-нибудь катастрофически незаконное и попасть в руки полиции.
Им с эпидемией и так дел хватает.
В большой аудитории собираются студенты всех факультетов и курсов, и именно сегодня это особенно волнительно, потому что профессор просит Джошуа выступить с докладом по проделанной им работе.
Вставая у кафедры и откашливаясь, он даже не смотрит в сторону Джонхана, который сидит от его места через ряд, заполненный шумной компанией первокурсников-природников, рядом с Хоши, вечно обнимающим свой волшебный шар, который пытается выдать за настоящий пророческий.
— Привет, — улыбается Джису, явно смущаясь от количества направленных на него взглядов. Ораторское искусство — удел менталистов, а не предметников. И разговаривай они с Джонханом, тот бы точно помог ему подготовить речь для презентации. Но пришлось довольствоваться помощью Джонни. — Я расскажу о том, как в проектной дипломной работе нам с профессором Ли удалось заставить улыбнуться девушку на фотографии, сделанной в 1963 году. Сейчас наше исследование продвинулось на несколько шагов вперед, но я хотел бы поделиться первыми действиями, которые помогли нам подтолкнуть к развитию эту область предметной магии, не преступив установленные границы магической этики.
Краем взволнованного зрения Джошуа замечает каким яростным взглядом вцепляется в него Джонхан, и тут же отворачивается к другой части заинтересованной аудитории.
— Что ты делаешь? — шепчет Хоши, толкая рядом сидящего друга в бок, но Джонхан только бьет его по ладони.
— Отстань.
Пытающийся сосредоточиться на цели он резко начинает пугать. Непроизвольно самодовольно ухмыляется кончиками фигурно очерченных губ и не отводит исподлобья взгляда от стоящего за кафедрой друга.
Джису на долю секунды прикрывает глаза, лишь бы не сбиться только от этого.
Слова "нам надо поговорить" у Джонхана где-то после "мотоинструмент с двигателем внутреннего сгорания и различными съемными органами, которые крепятся непосредственно к корпусу двигателя" по количеству использований.
А вот инструментом “надо подумать” — он пользуется куда чаще.
И теперь идея подумать прямиком в Джошуа наконец кажется ему венцом собственной гениальности.
«Шуа-я» — зовет ласково он, настраиваясь на то, чтобы звучать в чужой голове.
Так он и отомстит за несправедливый наезд, и отыграется, и…
Что “и” он еще не решил, хоть и уже понимал.
Если Джошуа так жалуется, что Джонхан пытается добиться внимания всех вокруг, — пожалуйста, теперь добиваться будут только его.
«Джошуджи» — повторяет снова издевательски-нежным голосом Джонхан (настройку телепатического тона он освоил на третьем курсе в прошлом году) —
«Хочешь, я всем расскажу, как я придумал это прозвище?”
Ну конечно, Джису не реагирует. Продолжает делать доклад, щелчком пальцев (совсем легкий фокус предметников) листая большие бумажные слайды, летающие перед ним в воздухе.
«Джису-яя»
«Ну же, что заставит тебя сбиться»
— Хён, — пытается снова одернуть рядом сидящий Хоши, но все бесполезно.
Раз ему надо правду, будет ему эта правда. Хотел искренности и открытости — можно закинуть ее ему в голову и наслаждаться.
«Если ты сейчас на меня не посмотришь, я начну говорить о том дне»
Игнор. Полный тотальный и г н о р.
Ну уж нет.
«Ну же, поговорим об этом, ты же хотел»
— Настройка контактной визуализации проекции с некогда живого изображения, — продолжает ни в чем не бывало Джису — позволяет нам обратиться ко времени, когда было сделано фото.
Как же бесит.
От собственной беспомощности Джонхан начинает распаляться только сильнее, уже забывая о том, что творит.
«Ты помнишь, что сказал, прежде чем меня поцеловать?»
«Что ждал этого все три года»
«И что? Это была не правда?»
Как будто совсем ничего не получается. Но Джонхан точно знает, что его сигнал не разбивается о пустоту. Он прекрасно отличает собственные мысли о тех, что передает кому-то другому.
Хочется плакать от злости.
«Я заставлю тебя на меня посмотреть»
«А что если я скажу тебе, что тоже думал об этом все три года до и весь последний месяц»
«О том, что я хочу с тобой сделать на самом деле»
На секунду от сосредоточенности отвлекает закашливающийся на соседнем ряду длинноволосый парень. Первокурсник с факультета флоры и фауны, который, видимо, так заслушался нежным низким голосом докладчика, что забыл вовремя подышать.
Джошуа все еще продолжает как ни в чем не бывало рассказывать о фотографиях. Поразительно.
Плакать хочется от злости, отчаяния и несправедливости.
«Твою мать, Хон Джису, что ты хочешь услышать?»
«Что я ревную тебя к твоим гребаным статуям? И к фотографиями твоим тоже ревную. Вообще ко всему, что находится рядом с тобой чаще чем я»
«ПОСМОТРИ НА МЕНЯ»
— Джонхан, — сквозь зубы цедит Хоши, с натянутой улыбкой в сторону профессора придавливающий рукой начинающий подниматься в воздух учебник своего соседа по парте. — Ты меня пугаешь, хватит.
Через ряд от них все у того же длинноволосого первокурсника друг спрашивает, все ли в порядке.
«Дурацкие твои статуи, слышишь?»
«Я же тут и я живой»
«Я никогда еще ничего такого не говорил, Джису»
«Мне же очень страшно, посмотри на меня»
«Все чего я хочу, это поцеловать тебя еще раз и заснуть с тобой как тогда, как первый раз на первом курсе, помнишь?»
«Обещаю, я больше не буду убегать, только поцелуй меня еще раз»
Наблюдая вошканье через ряд и все еще придерживая чужой учебник, Хоши обреченно закрывает свободной ладонью лицо.
«Ах так»
Злость затмевает здравый смысл. Сейчас, когда Джонхан наконец-то дошел до той точки отчаяния, в которой готов кричать в чужую голову уязвимое признание, он оказывается недостоин даже мимолетного взгляда, кивка или улыбки.
То, что Джису не реагирует, становится вызовом.
«Тебе не хочется говорить об этом, да?»
«Тогда почему тебе так хотелось меня раздеть»
«Я прекрасно помню, что ты начал делать»
«Так, как ты поцеловал меня в шею, не целуют по пьяне на вечеринке, слышишь?»
«Все, чего я хотел тогда, — снять с тебя твою идиотскую кофту и сделать так, чтобы ты стонал от удовольствия как можно дольше»
Звуки кашля справа становятся громче, заставляя остальных студентов переглядываться и перешептываться, отвлекаясь от доклада. Но Джонхан уже вообще ничего не слышит и не воспринимает вокруг.
Вышедшая из-под контроля самая сильная область присущей волшебнику магии — страшное оружие, направленное против него же самого. Мысли надвигаются на разум войной.
«Что если я скажу, что все, о чем я думаю, — это то, как разложить тебя на этом столе»
«И что есть только один действенный способ заставить тебя заткнуться со своими докладами, а не признаниями»
«Если бы ты хоть раз разрешил мне прикоснуться к тебе не в пьяном бреду»
«Чтобы не сделать на следующий день вид, что ничего не было»
«Я бы больше никогда от тебя не оторвался»
Понесло — это слово, из которого сейчас состоит весь Джонхан. В ход идут все описания их запутанных и обосновывающихся помутнениями поцелуев, которые он делал вид, что забыл.
А он помнил каждую точку прикосновения смуглых пальцев к своей бледной коже. И самое время в этом признаться.
«Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал?»
«Что еще мне сделать, чтобы тебя заслужить?!»
«ДА СКАЖИ ЖЕ ТЫ МНЕ»
В мыслях отпечатками проносятся воспоминания о самой счастливой ночи месяц назад, которая обернулась самым страшным кошмаром.
Наконец сидящий на соседнем ряду первокурсник срывается с места, и, извиняясь и кланяясь по дороге, вылетает из аудитории.
Сбитый этим Джонхан откидывается обратно на спинку стула. Взмывший было в воздух учебник грузно ударяется об парту. Только сейчас он понимает, что тяжело дышит сквозь приоткрытые губы, а по щеке катится обжигающая тонкую кожу слеза. Быстро ее смахивая, Джонхан тупит взгляд в столешницу.
За все это время Джошуа ни разу на него не посмотрел.
Десять шагов становятся километрами и трансформируются в бесконечность.
*
Голова теперь раскалывается от боли. Как будто кто-то решает устроить барабанное соло в висках.
— Хён… — тянет Хоши в столовой, где после трех голодных пар набирает себе полную тарелку кимчичиге.
— Только ты не начинай, — взмаливается Джонхан, без аппетита ковыряясь и в заботливо принесенной ему порции ложкой.
— Да я и не собирался, просто…
Но озвучить мысль Хоши не успевает. Еще дожидаясь очереди и крутя в руках свой магический шар (на самом деле, это была простая игрушка, вроде тех шаров с предсказаниями из детских магазинов, рандомно выдающих тебе туманные ответы “на любые вопросы” — его настоящий шар с предсказаниями два дня назад подменил на это недоразумение Чон Джехен, до которого еще предстояло добраться. Но Хоши настойчиво продолжал делать вид, что гадает лишь с его помощью), он замечает, как мнется недалеко от них уже знакомый длинноволосый первокурсник-природник.
— Привет, — когда тот наконец решается подойди, Хоши даже удивляется низкому голосу, резонирующему с кажущимся сперва миловидным лицом. Джонхан тоже поднимает страдальческий взгляд слипающихся сонных глаз. Все силы ушли на неконтролируемый взрыв магии на паре по этике, — Простите, что отвлекаю, но… вы друзья Хон Джису с предметного, да? Я видел вас вместе. Не могу его найти. Кажется, у него проблемы.
— Проблемы? — удивленно переспрашивает Хоши.
Взгляд Джонхана за секунду становится более осознанным и настороженным.
— Да, я… кажется, кто-то пытался передать ему телепатическое… сообщение. Но случайно попал в меня.
И вот тут уже сонливость как рукой снимает. Джонхан в ужасе округляет глаза, а Хоши сжимает губы в тонкую полоску, лишь бы не заржать.
Пазлы догадок моментально складываются друг с другом резными краями.
— И, вы же с факультета прорицаний, да? — продолжает тараторить первокурсник. — Квон Сунен, я знаю. Видел вас на фестивале в день первака. Пытался обратиться к Хансолю-хёну, но он сказал, что ему нужно проспать десять часов, чтобы проверить каждое предсказание. А сообщение, кажется, было срочным…
Хоши не удерживается и фыркает от смеха. Вот это его друзья устроили первокурснику обряд посвящения, ничего не скажешь.
Джонхан в ахуе продолжает рассматривать свое кимчичиге, пытаясь слиться с его ярко-красным цветом.
— Сядь, — вдруг серьезно разыгрывает Хоши, с умным видом доставая свой магический шар из детского мира. — Я все понял, сейчас проверим. Как тебя зовут?
На самом деле, он и так знает.
— Чхве Бомгю, — то, что Бомгю мнется и стесняется исключительно когда ему это выгодно, разлетелось новостью уже по всем факультетам. В нем пряталось потрясающее сочетание не стремления к популярности и того, как она тут же свалилась на голову из-за яркого и взбалмошного характера. — Так вы сможете понять, кто это был?
— Я попробую, — кивает Хоши. Он заставляет Бомгю ладонями обнять шар, а после, накрывая сверху своими, закрывает глаза и на несколько минут сосредотачивается, двигая их руки вместе с игрушкой по часовой стрелке.
Джонхан отвлекается от своего ахуя просто ради того, чтобы скривиться в непонимании от всего этого цирка.
Когда Хоши останавливается, на небольшом экране шара предсказаний высвечивается надпись
Н Е Т
— И что это значит? — спрашивает Бомгю, заинтересованно пялясь на экранчик. Кажется, он абсолютно убежден, что это действительно один из причудливых способов гадания.
— Мне жаль, — участливо кивает ему Сунен, положив на плечо руку, — никто не внушал тебе эти мысли.
— Так это что… этого всего
Я хочу? — Бомгю истерически отрицательно мотает головой и даже не замечает, как Джонхан съезжает на стуле почти под стол. — Но я не мог о таком думать…
— Наше бессознательное — страшная штука, — говорит Хоши тоном прошаренного йога-гуру. — Не беспокойся, у тебя стресс, ведь первый курс, новый коллектив…
— Да нет у меня никакого…
— Тшш, — плавно произносит Сунен, выставляя между их лицами указательный палец, — это все стресс говорит в тебе. Не волнуйся, это ничего не значит. Минутное магическое помутнение. Ступай, волшебный шар подсказывает тебе забить. Возвращайся, если вдруг симптом повторится.
Когда Бомгю решает, что действительно лучше смыться куда подальше от этой ненормальной компании и ретируется в сторону ждущих его друзей, Хоши складывает руки на груди и возмущенно изгибает бровь, возвращая все внимание к своему все еще красному как помидор однокурснику.
— Я не понимаю, — Джонхан вжимает голову в плечи, — что произошло? Предметники не умеют ставить блок на ментальную магию. Особенно мою.
— Не сшиби потолок носом, — цокает Сунен и закатывает глаза, — я тебе скажу, что произошло. Ты перемешал магию мыслей с эмоциями и чуть не разрушил ребенку психику, вот что произошло.
— Кто бы говорил, — бубнит Джонхан, отправляя в рот первую ложку бульона и тут же морщась от того, что тот уже холодный, но все еще острый. — “Шар подсказывает тебе забить”, серьезно?
— Я импровизировал, — разводит Сунен руками, — надо же было как-то тебя спасать.
***
Конец эпидемии ознаменовывается турниром пяти факультетов, отложенным до этого на неопределенный срок.
Сложно было предположить, что главным виновником всеобщей истерии окажется вдруг Ким Мингю, который даже не подозревал, что своим простым заклинанием отправляет сильнейших волшебников в кому одного за другим.
Но теперь, когда приняты все необходимые меры предосторожности и принесены все извинения, а все заболевшие ранее приведены в сознание, в ежегодном мероприятии Университета по традиции не участвует только факультет прорицателей.
Их задача — принимать ставки на команду, которой суждено одержать победу и получить кубок турнира.
Хочешь подурачиться — идешь к Хоши, который наконец вернул себе настоящий магический шар, всем теперь сообщая, что он точь-в-точь как у Сарумана. А хочешь реальные (нелегальные) ставки — за последним столом сидит с хитрой улыбкой Чхве Субин, не собирающийся упустить возможность срубить на турнире бабла.
Сложенная случайностью команда Джошуа вылетает еще в первом раунде, и не остается ничего кроме как наблюдать за тем, как две оставшиеся более удачные команды сражаются за бесполезный кубок.
— Долго ты его еще мучить собираешься? — улыбается немного осудительно Доен, наблюдая за тем, как лисий прищур не отрывается на экране от блондинистой макушки, мельтешащей в лабиринте, спроектированном профессорами флоры и фауны.
— Ага, прям так и вижу, как он страдает, — кривится Джису.
— Вы два идиота, — то ли умиляется, то ли оскорбляет Доен. — И кстати, это я попросил его помочь нам тогда с проникновением в сознание Чону, ты ведь в курсе, да?
Джошуа ничего не отвечает, да и бесполезно до него сейчас даже пытаться достучаться, поэтому приходится перевести заинтересованный взгляд в сторону постороннего шума.
Туда, где неподалеку Субин раздраженно сдвигает, как назойливую муху, нагло усевшегося на его стол Бомгю.
— Ты мне смотреть мешаешь, — возмущается он, смахивая с лица светлые волосы.
— Да не на что там смотреть. Уже все понятно.
Действительно отрываясь от экранов, транслирующих происходящее на стадионе, Субин переводит взгляд на друга.
— Ты выглядишь так, будто собираешься захватить другую планету, — констатирует он результаты своих наблюдений.
— Оооо, — тянет Бомгю, — другую планету это точно.
— И ты прям с захватом? Бомгю, ты прицепишься к человеку на службе, так же нельзя.
— У меня есть идея, — уже не слушая моральные указания от человека, руководящего нелегальными ставками, Бомгю спрыгивает со стола, на котором уже успел снова устроиться, и превращается в “вижу цель не вижу препятствий”.
Кан Тэхен и Чон Вону дежурят на турнире в качестве полицейских. Вероятно, начальство еще так и не отошло от потрясения эпидемией и старается предпринять все максимально возможные меры предосторожности. Вокруг все настолько спокойно, что Тэхен зевает, оперевшись на металлическое ограждение, когда к нему подходит и окликает по имени бывший одноклассник.
Все это время Бомгю пытался придумать повод заговорить вновь. Смотрел издалека на серебристые волосы и умный сосредоточенный на работе взгляд, но боялся подойти без причины.
— Офицер, — говорит он со всей серьезностью, которая у него бывает только наигранной.
Действительно серьезный Бомгю умеет изображать лишь несерьезность.
— Че тебе надо? — улыбается друг. Кажется, бояться было нечего, и он уже не злится. Взгляд Тэхена — всегда спокойный и проницательный, словно постоянно что-то анализирующий.
Благо, в Бомгю для него — всегда есть что анализировать.
— Я хочу написать заявление за домогательства.
— Чего? — тормозит Тэхен. — Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает он, однако, выслушав всю душещипательную историю, только закатывает глаза. — Боже, Бомгю, что за бред?
— Ты не понимаешь, это же домогательство! Мои права были нарушены!
— Я прекрасно знаю, что тебе на это плевать, — цокает Тэхен. — Тебе максимум жаль, что этот пранк не ты придумал. Может, лучше расскажешь, зачем этот цирк?
— Это харассмент! — не унимается тот.
— Бомгю, это максимум шутка. Тебя ведь никто не трогал.
— Ты даже не представляешь, какой я невинный…
Ну вот, началось. Чхве Бомгю и демонстрация актерских способностей. Губки бантиком, страдальческий взгляд исподлобья и носок кроссовка, смущенно вырисовывающий узоры на земле. Сама чистота и незапятнанность.
Но нет, снова это уже не прокатит.
— Я с тобой в школе учился, я прекрасно представляю какой ты, — возвращаясь к своему утонченному спокойствию, отвечает Тэхен.
Общаясь с Бомгю, вечно ждешь подвоха в искренности. Тэхен же сразу выбрал тактику на этот вечер: не обращать на него внимания. Только не сейчас и не на работе. Он как-нибудь потом, позже, когда будет время, разобрался бы со своими чувствами. Тщательно бы их проанализировал и внес бы в нужную графу соответствующие выводы.
Типа вывода “ААААААААААААААААААААААА ЧХВЕ БОМГЮ”
Но снова ничего не получается.
— Ладно, все равно тут нечем больше заняться, — сдается Тэхен, — можешь рассказать поподробнее, что произошло.
*
Окончание турнира всегда означает открытие ежегодного фестиваля.
Солнце уже опускается за горизонт, и расширенный магический двор Университета загорается разноцветными теплыми огоньками гирлянд. Открывают свои ставни ларьки с конфетами и комнаты со светящимися игровыми автоматами.
Прямо по центру, рядом со стадионом, вырастает сцена для выступлений, а за ней — высокое колесо обозрения с красно-золотистыми кабинками.
Вся эта магия света переливается на выбеленных волосах сидящего у одной из палаток с едой Юн Джонхана.
Их команда заняла второе место из-за глупой ошибки в самом конце, и теперь хотя бы есть на что списать причину своего отвратительного настроения.
Проигравший, растрепанный, расстроенный и злой он грызет трубочку от молочного коктейля, которую никто не превращает в конфету.
Взвинченный от раздражения и уязвимости, сидит на высоком барном стуле посреди парада всеобщего веселья, когда Джошуа оказывается напротив и ловит на себе расстроенный взгляд.
На пушистых белых волосах висит переливающаяся ленточка, оставшаяся с награждения, которую Джонхан не замечает. И от этого вида Джису настолько нестерпимо хочется улыбнуться, что приходится закашлиться, закрывая широкой ладонью рот и отворачиваясь немного в сторону.
Друг без друга — невозможно, но при стыковке вечно сносит взрывной волной.
Между ними снова десять шагов.
Джонхан чуть исподлобья, воинственно-решительно смотрит прямо в глаза. И судя по тому, как каменеет и сосредотачивается его взгляд, он решает, что терять ему больше нечего.
«Ты меня не переиграешь» — вдруг звучит у стоящего рядом студента в голове и тот отшатывается, испуганно озираясь по сторонам.
— Твою мать, — Джонхан шипит сквозь зубы вслух. Но снова пытается сосредоточиться на цели. Все, что ему нужно, — это попасть в уложенную муссом башку. Теперь это дело чести, жизни, смерти, любви и чего там еще.
«Я все равно до тебя доберусь»
Фраза отскакивает в кого-то еще, стоящего неподалеку.
Джошуа делает шаг. Между ними остается девять.
«Ты не заставишь меня сказать»
И снова мимо.
Восемь шагов.
«Ты и так прекрасно все знаешь»
Мимо.
Семь.
«Хватит уже издеваться»
— Что делаешь? — спрашивает Джису, улыбаясь. Он может думать только о том, как же скучал весь этот дурацкий месяц плюс (видимо, бонусную) неделю, даже при виде угрожающего ему взгляда. Сейчас Джонхан больше всего похож на сумасшедшего профессора на пороге открытия.
— Я не могу попасть в твой мозг, потому что у тебя его нет, — шипит он злобно.
Шесть.
Джошуа смеется.
Пять.
«Не заставляй меня говорить это словами»
Снова попадает не в цель.
Четыре.
— Так боишься сказать? — спрашивает Джошуа вслух.
— Не боюсь, а провожу эксперимент.
Ну да, как же.
Сердце заходится истерическим ритмом.
Ничему этому на парах не учили, а ведь это самая настоящая магия.
Три.
От напряжения безуспешных попыток вот-вот лопнут вены на шее. Глаза застилает пелена слез. Джонхан собирает все имеющиеся силы, чтобы справиться.
Два.
Глаза в глаза.
На весь фестиваль будто с неба, громче играющей музыки, громыхает голос.
Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ ПРИДУРОК
Один.
Джошуа застывает.
Джонхан в ужасе бьет одной ладонью по губам и тут же добавляет вторую. Видными остаются только огромные испуганные глаза.
От шока Джису раскрывает рот. Брови непроизвольно ползут вверх.
— Это… ты сейчас сделал? — ошарашенно спрашивает он после минуты осознания.
Джонхан отрицательно мотает головой, так, что она грозится отвалиться, продолжая зажимать обеими ладонями рот.
Люди вокруг вопросительно переглядываются и озираются по сторонам. Но скоро возвращаются к своим делам, не найдя в громе, у которого вдруг появился голос, ничего опасного.
Между ними — все еще последний шаг. Джошуа снова улыбается хитро.
— Это получается… я помог тебе выйти на новый уровень магии?
— Заткнись сейчас же.
Джонхан красный не менее чем бордовый стол позади него.
Когда спасительного расстояния не остается, он спрыгивает с высокого стула и срывается в сторону от. Джошуа тут же кидается следом, но не ловит до тех пор, пока Джонхан сам не теряется в приглушенном свете под трибунами стадиона, за колесом обозрения. Здесь их хотя бы никто не видит.
Ему прекрасно известно: Юн Джонхан бегает очень быстро и очень недолго.
— Молчи молчи молчи, — повторяет он, отбиваясь, когда Джошуа догоняет, перехватывает за запястья и заставляет остановиться.
— Джонхан.
— Не-а, — крутит головой во все стороны, лишь бы не смотреть прямо.
— Да послушай ты, — приходится немного качнуть, чтобы настроить на себя фокус внимания, — ты не мог попасть ко мне в голову, потому что Доен научил меня ставить блок.
— Это был не я… стоп, что?
На секунду воцаряется тишина, прерываемая вскриками и фейерверками с фестиваля, который кажется сейчас совсем далеким. В круглых глазах с желтыми молниями отражаются переливающиеся огоньки гирлянд с крутящихся кабинок колеса обозрения.
— Я хотел тебя побесить и пошел к Доену. А, узнав о такой мотивации, он с радостью согласился помочь. Ну и… в общем, он научил меня ставить блок на телепатию. Тем более… — Джошуа одновременно смущается, но и не может скрыть довольную искорку в глубине глаз, — ты не мог сосредоточиться из-за эмоций, и у тебя в любом случае выходило хреново.
— Эмоций? У меня? — у Джонхана получается настолько искренне сыграть удивление от этого факта, что Джошуа тут же хочется предложить ему актерскую карьеру вместо проебанной интеллектуальной магии.
— Я просто хотел, чтобы ты сказал словами, — объясняет он.
— Я тебя убью, — говорит Джонхан абсолютно серьезно.
— Что ты сказал, «люблю»?
— Ты труп.
Пытаясь высвободить руки, он оказывается еще только больше зажат в тесном пространстве.
Как будто бы Юн Джонхан мог бы влюбиться в кого-то, кто не смог бы его переиграть. Нервно дергаясь в очередной раз, он бьется головой о балку и Джошуа тут же перехватывает, гладя место ушиба.
Джонхан прикрывает глаза и чуть не мурчит от прикосновения.
— Вот если бы я был твоим парнем, я бы подарил тебе фен, — говорит Джису, ласково морща нос и приглаживая волосы.
— Но у меня есть фен.
— Тогда я бы научил тебя им пользоваться.
— Я соглашусь, только если ты сам будешь мне их укладывать.
— Соглашусь? Мы тут не теорию обсуждаем?
Джонхан зависает на лисьих глазах и окончательно обмякает в руках. Энергия, ушедшая на взрыв магической силы, заставляет физически отдать над собой контроль. Но сонными яркими глазами он смотрит прямо перед собой.
— Сними блок, — шепчет, ныряя в раскрытые для него объятия и укладывая голову на плечо, — я хочу туда.
Кожу плавит от долгожданных прикосновений.
— Куда? — улыбается Джошуа, растрепывая носом вкусно пахнущие пряди и утыкаясь после в мягкую щеку.
— Пусти меня.
Внутрь, в тебя, запутаться и найти там, в твоих мыслях, наконец себя самого.
Джису прикрывает глаза, избавляясь от магии ментальной защиты и тут же слышит внутри себя голос.
«поцелуй меня»
У Джонхана слишком мягким тоном получается гладить изнутри, и это ощущение тепла разливается по всей голове, делая ее ватной.
— За то, что ты портишь мне жизнь? — вслух.
«За то, что я планирую портить ее дальше»
— Хочешь теперь…
«Медаль за старания»
Новый какой-то уровень — продолжать друг за друга предложения на телепатическом уровне.
Джонхан — внутри и снаружи, и уже ничего с этим не сделаешь.
Наконец наклоняясь, Джошуа раскрывает своими губами чужие и тут же закрывает глаза. Его шею обвивают холодные от волнения руки, и легкое тело позволяет мягко прижать себя к поверхности сзади. Оно становится меньше и слабее, голова с растрепанными волосами укладывается на плечо, губы сонно отвечают на поцелуй, а после между бровей закладывается счастливая складка от щекочущих прикосновений к носу, лбу, пушистым ресницам и мягким щекам.
Руки Джошуа вечно в каком-нибудь материале — и сейчас они скользят по бледной коже, создавая свое лучшее и самое живое творение.
Вся сила Джонхана — внутри головы, и он мыслями диктует, что сделать с ним пальцами дальше, мурча вслух в теплые губы.
Километры сжимаются до нулевой отметки на шагомере.
***
— Ты не понимаешь всей серьезности ситуации, — причитает театрально Бомгю, заводя Тэхена в открытый кабинет на природном факультете и закрывая за ними дверь. Тэхен со слабой улыбкой и в абсолютном спокойствии наблюдает за развернувшимся перед ним представлением. Он опирается на одну из парт и складывает на груди руки. — Ты даже не представляешь, что он грозился со мной сделать, — Бомгю прикладывает пальцы ко лбу и морщится, всем своим видом пытаясь показать какую боль приносят ему воспоминания.
— И что же? — спрашивает Тэхен, наблюдая за тем, куда тянется чужая рука.
— Это ужасно, я должен показать во всех подробностях, — Бомгю щелкает дверным замком и улыбается.
