***
Едва закрыв дверь, Киврин отправила его в ванную переодеваться; Колин не столько хранил у нее свои вещи, сколько вечно забывал их забрать. В ванной он сбросил с себя мешанину из костюмов разных эпох, позаимствованных в гардеробной, где Киврин помогла ему снять окровавленную форму – у него жутко дрожали руки, а когда она помогала ему смывать кровь, он опять зарыдал. В гостиную он вернулся в собственной пижаме. Киврин уже налила им обоим виски. Они подняли стаканы одновременно и чокнулись. Колин не садился. – За Майкла Дейвиса. – Теперь он принадлежит истории, – добавила Киврин. Колин выпил виски одним обжигающим глотком и протянул стакан Киврин за добавкой. Она без слов наполнила его снова, но не отдавала Колину, пока тот наконец не сдался и не сел на диван. Киврин протянула ему виски и села рядом. Пес Киврин запрыгнул на диван и устроился между ними. – Ты его знала? – спросил Колин, не сводя взгляда со стакана и рассеянно почесывая пса за ухом. Киврин пригубила виски. – Он поступил в Баллиол через год после меня. А я… Я вообще студенткой мало кого воспринимала всерьез. Такого опыта, как у меня, ни у кого не было. Колин непроизвольно улыбнулся; сколько раз во времена его студенчества они с Киврин сидели на этом самом диване и обсуждали, как болезненна его одержимость – и насколько он напоминал этим саму Киврин в том же возрасте. Началось это все, еще когда он заканчивал Итон, в апреле того года; на этом диване он дневал и ночевал до самого выпускного, пока не убедил маму, что должен путешествовать во времени, хотя еще даже не поступил в университет. И пока не убедил Финча – действующего завкафедрой истории в отсутствие мистера Дануорти, какую бы там должность он ни занимал сначала – принять его. – Я знала, что он модернист, – продолжала Киврин. – Модернист и почти универсал – работал со всем двадцатым веком и даже началом двадцать первого. Тогда мне это казалось бесцельным существованием; сейчас… сейчас скорее уравновешенным. Киврин говорила о Дейвисе с недоумением, которого тот вполне заслуживал; историки редко отличались привязанностью к семье и друзьям. Мало кто уже притворялся, будто висевшее в лаборатории объявление "Пони Экспресс" всего лишь шутка. Хотя слова "желательно сироты" вряд ли принадлежат Истории; скорее наоборот, это сироты отдают ей предпочтение. – И его все устраивало. История казалась ему захватывающим делом, приключением, на которое он мог отправиться в любой момент, а потом вернуться, чтобы доложить о произошедшем. Вскоре он бы получил свою степень, а потом стал бы преподавать и иногда вспоминать о былых деньках – дескать, вот было время! В сущности, неплохая жизнь. Колин закрыл глаза и снова залпом выпил виски. У Дейвиса была бы неплохая жизнь, если б только Колин сумел достать его до удара "Фау-1", если бы только переброска открылась раньше, если бы только за историком, которого признали погибшим еще пять лет назад, отправили настоящую спасательную группу. Вот только он не мог бы добраться до Дейвиса раньше, потому что после удара "Фау-1" с ним была Полли – Полли из сорок четвертого года, то есть с задания, на которое она отправилась почти восемь лет назад, прежде чем Дейвис вообще отбыл в Дюнкерк Второй мировой. А значит, Дейвис с самого начала был обречен. – А я его ненавидел, – Колин даже не стал открывать глаза. Он расслабленно погладил пса, приятно давившего ему на колени теплым брюхом. – Почти две минуты, в тот день, когда он вернулся. Я тогда решил, будто Полли в него влюблена, и тут же возненавидел. Вот и все. Больше я о нем и не думал, пока все это не началось. – Но ты нашел его, – сказала Киврин. – До него никто не мог добраться, а ты сумел. Колин только пожал плечами. Конечно, его упорство давно известно всему Баллиолю, он полжизни здесь провел. Но ему ли было не знать, что делал он это вовсе не ради Майкла. И потому еще больше винил себя за тот кошмар, в который превратилась его первая спасательная операция – ведь глубоко внутри в нем все еще жила страшная, хрупкая, мучительная, безудержная надежда. – Кив, – Колин потянулся за бутылкой и снова наполнил стаканы. Пес даже не шелохнулся. – Я успел поговорить с Майклом до открытия переброски. Он сказал мне, что Полли жива, и Меропа с ней, и он дал мне адрес, по которому они жили в январе сорок первого. Всего за два месяца до окончания эмбарго, а Полли ведь знала безопасные убежища. Она все еще может быть… Они могут быть… Киврин залпом выпила виски и опустила стакан; Колин тут же наполнил его снова. – Колин, а он ничего не говорил про… После тысяча семьдесят шестого, где Колин нашел ту самую заметку, он сразу отправился к Киврин. "Мужчина, не опознан, погиб 10 сентября". В тот вечер они прикончили бутылку крепчайшей медовухи – двое сирот Истории, которые внезапно осиротели вновь. Где-то на полпути до дна они скачали формы заявлений на смену фамилии, чтобы прибавить к своим «Дануорти», а потом еще полбутылки обсуждали, как к этому отнесутся знакомые. Баллиольцы наверняка бы и глазом не моргнули; их с Киврин называли "двойняшками Дануорти" еще с тех пор, как Колину исполнилось четырнадцать. Но они никак не могли решить, как бы отнесся к этому сам мистер Дануорти, так что Колин в конце концов постановил: – Придется подождать и спросить его при встрече. Киврин тогда просто кивнула и убрала заявления в ящик стола, и на этом тему закрыли. – Нет, не говорил, – покачал головой Колин. – И я даже не знаю, что бы это могло значить. У нас было всего несколько минут, и я... Мы оба думали только о Полли. И Меропе. Но Полли – Полли была там, в ту ночь, прямо на месте взрыва. Они встретились там. – Полли из сорок четвертого, – без труда расшифровала Киврин. – Господи, да историки уже просто натыкаются друг на друга. Уже одного этого хватит, чтобы… – Пожалуйста, не нужно об этом. Они молча сидели, пили виски и раздумывали о значении смерти Майкла в теории доктора Исиваки об ужасающих поправках, которые вносит континуум после внешнего повреждения. Переброска не открылась вовремя. Эти несколько минут могли стать решающими, но вместо этого Майкл истекал кровью у Колина на руках и рассказывал о Полли. – Я ведь говорил тебе, что сказал ей тогда. Это был не вопрос. За прошедшие годы Киврин терпеливо выслушала действительно все, что он когда-либо говорил Полли в те первые годы в Баллиоле – или, по крайней мере, помнил, что говорил. Киврин оказалась куда более терпеливой двойняшкой-с-разницей-в-восемь-лет, чем он заслуживал. Даже если учесть, что однажды Колин спас ей жизнь. Спустя столько лет Киврин знала его как облупленного, и ей не требовалось объяснять, что именно он имеет в виду. – А этот момент настал и уже прошел, – только и сказала она. Колин покачал головой. – Просто… За прошедшие семь лет мне временами приходило в голову – так и происходит, так и приходится взрослеть, чтобы… чтобы…. Краем глаза Колин заметил, как Киврин кивнула, и оставил попытки завершить мысль. Не отрывая взгляда с колен, он сосредоточенно гладил пса. – Я ведь знал, что она историк, просто… Просто мне даже не приходило в голову, что если я буду взрослеть быстрее ее, то годами не смогу видеться с ней, не смогу добраться до нее, если она окажется в опасности, если… Киврин успокаивающе накрыла его ладонь своей, но Колин помотал головой. – Я просто не представлял себе… Все должно было быть иначе. Я не должен был застрять здесь, только не здесь и сейчас. Я собирался путешествовать куда только захочу… – На поиски приключений, – мягко закончила Киврин. – А потом возвращаться, чтобы доложить о них. Колин внезапно залился краской, словно снова стал семнадцатилетним. Он прижал стакан к щеке. – Вместо этого я застрял здесь, Майкл Дейвис погиб, его кровь на моих руках, буквально – а где-то глубоко внутри я все равно гадаю, не остался ли я для нее навсегда просто глупым мальчишкой. Киврин молчала, но все так же крепко прижималась к нему плечом, а пес все так же мирно спал, растянувшись у него на коленях, и Колин знал, что Киврин не собирается выгонять его из дома – даже после всего, что он здесь наговорил. Наконец она сказала: – Вот что делают путешествия во времени с историками, Колин. Мы можем не верить в Бога, но готовы ручаться головой, что причинно-следственные связи существуют. Мы пытаемся понять, что привело к тем или иным событиям, а в результате начинаем верить, что на все есть своя причина. И начинаем верить, будто этой причиной можем быть мы сами. Колин поднял голову, но не отрывал взгляда от стены. – Хочешь сказать, чувство вины – это эффект наблюдателя? – Нет, – Киврин опустила голову ему на плечо. – Я хочу сказать, что ты не один.***
Линна, вся в черном, ждала их у ворот колледжа – она обхватила себя руками, будто замерзла, хотя день выдался теплый. – Колин, подожди минутку, пожалуйста. Колину хотелось только одного – найти себе место в часовне где-нибудь на краю дальней скамьи, но он послушно остановился. Киврин подхватила его под руку, давая понять, что без него никуда не пойдет. – Колин… – начала было Линна, когда стало ясно, что никто не собирается нарушить неловкое молчание; на мгновение Колину показалось, что она сейчас его обнимет, но Линна сдержалась и только поправила лацканы его пальто. Она его узнала, конечно же. Это пальто в гардеробной сшили специально для Колина, чтобы он не выделялся из толпы, куда бы его ни занесло в период с пятидесятых годов до самой Пандемии; на десятки перебросок он приходил именно в нем. Это пальто было единственной черной вещью в его гардеробе и как никогда подходило случаю. – А что… – Колин осмотрелся; тротуар у ворот колледжа был пуст. – Носильщиков не хватило? Линна удивленно посмотрела на него и покачала головой. – Да нет, носильщиков гроба уже подобрали. Просто мистер Финч просил, чтобы я поймала тебя, если получится. Колин поморщился. Он уклонялся от встречи с мистером Финчем с самого возвращения, но даже предположить не мог, что тот решит загнать его в угол на похоронах Майкла. – Но я и без того хотела с тобой поговорить, – добавила Линна. – Мы узнали его последние слова. Колин поднял на нее непонимающий взгляд. – Последние слова Майкла. На случай разных накладок по всей лаборатории расставлены камеры, и на записи было видно, как Майкл что-то сказал. Бадри прогнал запись через специальные программы. Мы просто подумали, что если уж такая возможность есть, его последние слова должны знать все, и мы наверняка все правильно разобрали – хотя это скорее экстраполяция, но в контексте… Ты ведь звал его по имени, Майклом. А он сначала ответил – почти наверняка: "Меня зовут не так". Колин кивнул. – В сорок четвертом он называл себя Майком Дэвисом, и потом, он работал на спецслужбы… Но Линна покачала головой. – Нет, он еще кое-что сказал. А он был из учеников мистера Дануорти, и в Лондоне бывал, возможно, даже в соборе Святого Павла, так что вполне мог его видеть, и к тому же он наверняка слышал все эти рассказы, мы все их слышали. Он сказал: "Я Фолкнер". Объяснять ей не пришлось; хотя Колин был младше остальных, он все равно принадлежал к старой гвардии, был одним из учеников мистера Дануорти. Он тоже слышал все эти рассказы. И знал, что имел в виду Майкл, когда, умирая, назвал себя Фолкнером. Колин не раз слышал эту историю; он даже видел тот самый монумент в соборе. Но только сейчас осознал – он не помнит имя того бедняги, что оказался рядом с умирающим капитаном Фолкнером. Но кем бы он ни был, именно ему пришлось взять на себя командование поврежденным судном, сцепленным с вражеским фрегатом, и выиграть битву. А все с надеждой смотрели на него, будто он точно знал, как завершить этот бой с честью, просто потому что унаследовал это судно от героя. Этот парень справился, и только благодаря ему капитана Фолкнера помнят как героя; если бы он проиграл, все усилия того пошли бы прахом. Как жаль, что Колину никак не вспомнить его имени. – Спасибо, – сказал Колин; больше ему было нечего сказать. Ему дали второй шанс, и хотя изменить ничего было нельзя, он мог хотя бы что-то понять. Линна кивнула, но тут же перевела взгляд на что-то позади Колина. Киврин тоже обернулась, увлекая Колина за собой. К ним приближались катафалк и небольшая процессия машин. Застыв между Киврин и Линной, Колин молча наблюдал, как носильщики осторожно достают гроб и поднимают его на плечи. Все они были с последних курсов, совсем молодые – Колин уже и не помнил, когда сам был таким, – но лица их были серьезны и торжественны. Зачарованный этим зрелищем, Колин не видел, кто еще приехал на похороны, пока Линна не подтолкнула его к толпе, легко и непринужденно, словно просто поправляла его положение в сети. И только когда Финч ободряюще сжал ему плечо, Колин понял, что они уже присоединились к процессии, чуть ли вместе с ближайшими родственниками покойного. Перед Колином шли только пара среднего возраста, видимо, родители Майкла, и молодой человек не старше его самого, возможно, брат? Колин не знал, объяснили ли родственникам Майкла, кто он такой, и что они думают по этому поводу. Но Финч наверняка в красках расписал им героическую спасательную вылазку, так что в стенах Баллиола неприятных сцен сегодня не будет. Процессия двинулась, и Колин вместе с ней – он тут же понял, что шагать медленнее, чтобы сравняться с Киврин, ему не дадут. По пути к часовне он едва отрывал взгляд от земли, но когда перед входом носильщики остановились, взгляд Колина зацепился за глупую бумажку, брошенную у восточной стены, напротив мемориала погибшим во время Пандемии. Однако стоило ему присмотреться, как он понял свою ошибку. Это был не мусор; кто-то специально прикрепил к мраморному основанию листок бумаги. И под вытесненными золотом именами баллиольцев, погибших во Второй мировой, аккуратно выписал чернилами: "МАЙК ДЭВИС". Колин смотрел на эту надпись, пока Киврин не увлекла его за собой, и они не вошли в часовню вслед за гробом – вслед за Майклом. Свободна была только одна скамья. Колина бросило в пот от одной мысли, что ему пришлось бы сидеть напротив родителей Майкла, по ту сторону гроба. Но Киврин в мгновение ока устроилась между Дейвисами и Колином, а место по другую сторону занял Финч. Колину хотелось сжаться, снова стать двенадцатилетним мальчишкой, чтобы спрятаться между ними, но из одной лишь привычки он держал голову прямо. Всю службу он изучал витраж напротив, едва слыша слова священника. Он снова почти ничего не видел от слез, но на этот раз лишь оттого, что свет был таким ярким, таким прозрачным. Служба закончилась, и юные носильщики снова подняли гроб; Майкл покидал часовню и Баллиол, на этот раз навсегда. Колин поднялся со скамьи вслед за Финчем и остановился в проходе, чтобы пропустить родных Майкла. Однако его мать остановилась рядом, переводя взгляд с Финча на Колина и обратно. И когда Финч кивнул, крепко взяла Колина за руку и повела его по проходу; мистер Дейвис, отец Майкла, вежливо предложил помощь Киврин, так что Колину оставалось только послушно следовать за своей спутницей. Миссис Дейвис молча вывела его наружу, на ярко освещенный передний двор. И только там мягко произнесла: – Я хотела поблагодарить вас, мистер Темплер. Вы вернули его домой. Мы наконец узнали, что произошло. Колин не мог сказать ей, что это он во всем виноват, что этого можно было избежать. Он не мог изменить события сорок четвертого года. Но он вспомнил слова Линны, которые не требовалось объяснять им, старой гвардии, но которые, возможно, могли бы помочь миссис Дейвис пережить утрату. – Когда он понял, что умирает, – тихо сказал Колин, глядя на гроб и думая о монументе в соборе, фигуре Фолкнера в объятиях Чести, – он хотел только одного – рассказать мне, как найти других пропавших историков. Теперь, благодаря ему, у нас появилась возможность вернуть их домой в целости и сохранности. Если бы не он, у нас не было бы ни малейшего шанса, мэм, и он… Он знал, когда умирал, что благодаря ему мы еще можем спасти других, и по-моему… По-моему, он был рад, что сумел им помочь. Миссис Дейвис остановилась и смотрела на него не отрываясь, и хотя всего минуту назад она говорила совершенно спокойным голосом, сейчас по ее щекам лились слезы. – Простите, – беспомощно произнес Колин, но она покачала головой и улыбнулась с щемящей печалью. – Спасибо, я… Спасибо, – и она повернулась к мужу, который тут же оставил Киврин и достал платок. Сам Колин взять платок забыл. Только сейчас Колин увидел, какой поток изливается из дверей часовни. Столько людей никак не могло разместиться внутри; должно быть, половина из них сидела в общей комнате отдыха напротив, слушая запись службы или просто храня торжественное молчание. Колин заметил огненно-рыжие волосы Верити и узнал молодого человека рядом с ней – это был Нед; там же, конечно, были и Линна с Бадри, а рядом шли Эндрюс и Бартоломью. В парадной одежде торжественно вышагивали студенты, а рядом, словно маленькие вороны, толпились преподаватели в профессорских мантиях, твердо намеренные идти до конца. Присутствовали здесь и те историки, что давным-давно бросили путешествия – он узнал тех, кто оставил колледж в шестидесятых; вернулись Фиппс и Атертон. Были здесь и те, с кем Колин раньше виделся только мельком – друзья и коллеги мистера Дануорти, работавшие с ним еще на заре путешествий во времени. Он даже узнал не совсем приглушенный голос леди Шрапнелл, раскаты которого разносились над клумбами и толпой, собравшейся на переднем дворе и продолжавшей расти. Пусть историки – сироты, но своих они не бросают. По крайней мере, если им известно, как найти друг друга, подумал Колин, но скорее с тревогой, нежели с горечью. В этот момент к нему подошла Киврин и снова взяла под руку – и тут Колин увидел знакомую фигуру, выступившую из толпы. Из Лондона приехал доктор Исивака. Колин вдруг остро почувствовал свое поражение. Доктор наверняка уже слышал о том, что переброска не открылась вовремя, что континуум убил Майкла – тем самым подтверждая теорию Исиваки. Колин убеждал миссис Дейвис, что Майкл подарил им шанс – в надежде, что его смерть не была напрасной, что он все-таки стал Фолкнером, – но теперь этот шанс казался ничтожным. Смерть Майкла стала последним гвоздем в гробу Полли, Меропы и мистера Дануорти. Колин хотел уйти, но отступать было некуда; сзади утирали слезы уже и мистер, и миссис Дейвис, а Финч нерешительно топтался рядом, пока носильщики стоически ждали их у ворот. Но доктор Исивака уже увидел его, замахал и чуть ли не бегом стал пробираться к нему сквозь толпу. Колин понял, что встречи не избежать. – Колин, – доктор замотал головой, еще не успев добежать до него. – Колин, все не так, как ты думаешь. Колин недоуменно смотрел на него: – А как же иначе… Исивака увидел чету Дейвисов, схватил Колина за локоть и увлек в сторону. – Скажи, – настойчиво говорил Исивака, как и много лет назад, когда впервые безжалостно объяснял Колину суть своей теории, – правда ли то, что мне рассказали? Дейвис говорил с тобой перед тем, как открылась переброска? Колин кивнул, не отрывая взгляда от тротуара под ногами. – Он хотел рассказать все, что мог, пока еще был в силах. – О событиях, произошедших в период эмбарго? Колина удивила настойчивость расспросов Исиваки, и он поднял взгляд. Таким он доктора Исиваку еще не видел; казалось, тот надеется на что-то, как надеялся сам Колин с тех пор, как услышал от Майкла, что Полли жива. – Разве ты не понимаешь? Колин, ведь это же значит, что из периода эмбарго просочилась информация! А если бы переброска открылась вовремя, Майкл бы не успел ничего рассказать, но и в этом случае он мог бы умереть. Однако тогда до нас не дошла бы и информация. Ты не стал консультироваться со мной перед своей спасательной операцией… Колин отвел взгляд. Конечно же, он не стал просить совета у Исиваки; тот наверняка сказал бы, что эта попытка обречена на провал. – Нет, Колин, послушай меня. Я бы сказал тогда, что установи ты контакт с пропавшими историками, то тоже оказался бы в ловушке времени или погиб бы. Теперь Колин пристально смотрел на доктора. – Именно об этом говорит теория, – Исивака чуть встряхнул Колина за локоть. – Либо Дейвис не смог бы поговорить с тобой, либо ты не выбрался бы оттуда живым. Понимаешь, Колин? Это совершенно новые данные. И я не знаю, что они значат. Не знаю! Колин открывал и закрывал рот, не говоря ни слова. У него вдруг появилось ощущение, которое иногда возникало перед самым выходом из переброски. В такие моменты все вокруг казалось до боли четким и прекрасным, ведь он возвращался на передний фронт времени, покидая дальние рубежи истории. Здесь он не мог знать грядущее; здесь он еще мог все изменить. Он улыбался, но глаза снова застилали слезы. Исивака встревоженно предложил ему платок, но Колин взял его, покачал головой и сказал, шевеля непослушными губами, которые не желали перестать улыбаться: – Я вернусь за Полли. Я знаю, где она. И если вы… если все это… возможно, я смогу до нее добраться. Возможно, я смогу вернуть ее домой. Исивака радостно закивал, словно совершенно точно понимал, что сейчас ощущает Колин. – Теперь возможно все что угодно.