Мышонок

Олег не знал, чего желал больше — чтобы новоиспеченный супруг наконец вошел в эти непривычно богато убранные покои и наконец сделал с ним то, что полагается или, заплутав по коридорам родного терема, так и не нашел нужной двери. Но нет, Святослав не заплутает, не уйдет, даром что ли на пиру сильные ладони ложились на бедра, будоража стыд и смущение, ласкали сквозь слои свадебных юбок? Конечно, Олег не дитя уже, знал, что происходит наедине меж альфой и омегой, но только прощальные наставления, выданные дома, доверия всему не внушали: — Повалит на кровать, задерет нижнюю рубаху да и возьмет тебя, делов-то, — ему заплетают косу, с которой положено выпускать омегу из отчего дома, и чужие руки расчесывают волосы болезненно, с оттяжкой, — Хотя… О нем слухи ходят как о крепком и сластолюбивом альфе, — и по лицу названного, неродного младшего-отца пробегает ухмылка, заставляющая Олега поежиться, — Так что уж постарайся удовлетворить аппетиты мужа. Больно будет — терпи, слез не лей да нас не позорь! — Х-хорошо, — опустив очи долу, юноша кивает. «Больно будет…», — вторит он мысленно, сглатывая тревожный комок в горле. Его отчим недоволен, собирает небогатое по сравнению с довольством жениха приданое, цокая языком, не скрывая досадливого огорчения — как вообще угораздило из их трех омег будущему царю выбрать именно Олега, почти вышедшего возрастом, самого неказистого и невзрачного! Разумеется, ему, как и двум братьям, выделили время на смотрины, но самое крайнее, короткое в вечер перед тем, как альфа намеревался покинуть их княжество. — Расскажите мне о ваших землях, — произносит Святослав, когда они выходят на небольшую прогулку. На то омега давит глубокий вздох — да что рассказывать? Маленькое, почти затерявшееся на карте княжество, еще и без наследника-альфы, единственное чем ценное — наличием выхода к важному торговому проливу. Но возжелай кто-то присвоить это, едва бы они смогли отбиться, поэтому им бы хорошо сродниться с большим соседом миром. Но Олег все равно говорит, смущенный повисшей меж ним и альфой тишиной — о том, что за живность у них водится, об обычаях и богах, о том, что самому ему казалось любым и ценным. Затем они выходят к берегу реки, и переведя взгляд к фигуре Святослава, Олег вздрагивает — пока он вел свою речь, тот в два неслышных шага подошел к нему почти вплотную. Слишком близко, так, что он мог разглядеть несколько светло-коричневых веснушек. И альфа опускает голову ниже, отчетливо вдыхая его запах. «Он же не будет…не будет!», — Олег косится на находящегося в десяти шагах от них сопровождающего, но сердце все равно заходится в волнительной, сбитой с ритма трели. — Нельзя нам так стоять, — тихо, но насколько может твердо произносит омега, поднимая глаза к лицу нависающего над ним мужчины. — А отчего ж нельзя? — усмехается тот, с места не сдвигаясь, и вновь глубоко втягивая ноздрями воздух. Олег замечает, как зрачки карих глаз расширяются, делая их взор темнее и глубже. И совсем по животному встает мягкий пушок волос на загривке — что-то глубоко инстинктивное просыпается в нем не то в тревоге, не то в трепете. — Нельзя, — вторит омега, и покраснев, отступает на шаг назад, смыкает ладони за спиной, — Не супруги мы, чтобы так близко… Негоже. Еще несколько мучительных секунд длится это напряжение, а после Святослав, одарив его выразительным взглядом, смысл которого Олег едва ли понимает, как трактовать, отстраняется. «А вдруг…вдруг я все испортил?», — спустя несколько минут с тревогой думает юноша, крепче сжимая поводья и всматриваясь в широкую спину альфы, что вел свою лошадь впереди, — «Вдруг…». В то, что царевич сосватает именно его, он, в общем-то совсем не верит — ему уже грядет семнадцатая весна, а в этом возрасте многие из его погодок несколько лет как замужем, да еще и дитя имеют. А его сводные братья куда миловидней, и отчим уж постарается расписать их во всей красе и достоинствах. «За кого-нибудь да выдадут», — давя вздох, размышляет Олег вечером, распуская и расчесывая перед зеркалом длинные, все время норовящие распушиться светло-русые волосы. Отражение показывает ему то лицо, что снисходительно нарекают миловидным, но едва ли назовут красивым — высокий лоб, большие, но глубоко посаженные глаза, аккуратный, но вздернутый кверху нос и небольшие губы. «Если возьмет Микулу или Милана, побратаемся с царской семьей, авось тогда и на меня кто-то позарится…», — думает омега, скользя гребнем по волосам. И поэтому, когда отчим вошел в его светлицу на следующее утро, он ожидал услышать из его уст все, кроме того, что было озвучено на самом деле: — Тебя выбрали. — Меня? — растеряно переспрашивает он. — Да, тебя, — с еще большим раздражением в голосе вторит старший омега, — Рад? — Д-да, — с заминкой выдавливает из себя Олег. На самом деле он и сам не знал, был рад или нет. Эта новость ударила обухом по голове, и не будь на лице старшего омеги такого откровенно-раздраженного выражения, Олег бы подумал, что его разыгрывают или это сон. Что-то невозможное, нереальное — неужели он действительно должен будет вскоре покинуть родные земли, стать супругом, хозяйничать в большом и шумном царском тереме? — Не знаю, за что боги тебя так одарили, — с досадой вздыхает отчим, цокая языком, — И чего он в тебе разглядел, ты лицом не особенен, фигура тощая? — Ему понравился мой запах, — тихо, но твердо произносит Олег, поднимая глаза к лицу говорящего с ним. «Ему понравился я», — размышляет он, — «Он мог любого выбрать, а сосватал меня», — от этой мысли становится и радостно, и тревожно. Его снаряжают в путь, что длится две долгих седмицы, и под конец омега измаялся так, что усталость наконец перевесила волнение от встречи с новым двором и семьей мужа. «Просто не будет», — отчего-то мелькает в его голове, когда Святослав помогает спешиться с коня, а он оглядывает встречающую его на крыльце терема толпу. Под опущенные головы его подводят к царю, и глубоко поклонившись, Олег целует сухую и жилистую ладонь, чувствуя, что от волнения сейчас сердце выпрыгнет из груди. — Здравствуйте, батюшка, — шепчет он, не смея поднимать глаз, но отчетливо ощущая, как его разглядывают и оценивают со всей придирчивостью. — Здравствуй, Олег из рода Хортцких, — но наконец над головой раздатся хрипловатый, покровительственный голос, — Приветствую тебя в твоем новом доме. «Мой дом…», — эхом отзывается в мыслях омеги, и от того что-то тоскливое скребется в закромах души. — А мальчик, что в первом ряду с семьей был, Ваня кажется, он тоже омега? — уточняет Олег, когда после всех приветствий и раскланиваний его ведут на омежью сторону терема. — Нет, бета. Он ублюдок, и Святослав его не жалует, так что и вам привечать не следует, — назидательно произносит служилый бета, которому поручили ввести Олега в курс дела, — Мила, средняя, вот она — омега, с ней я думаю вы поладите. Ну и Вячеслав — альфа, с ним ты особо не будешь пересекаться. Он сосредоточенно кивает, стремясь сразу запомнить все имена, и одновременно — повороты и лестницы чуждого своим размером пространства. «Ого…», — наконец оставшись наедине с самим собой, Олег устало опускается на стул, оглядывая новые покои, — «Жаль папа не видит… Он был бы рад, что у меня такой выгодный брак. Такие дорогие ткани и украшения…никогда таких не видел». — Нравится новая светлица? — от размышлений и воспоминаний его отвлекает скрип двери и раздавшийся за ним голос. — Да, нравится, — торопливо произносит Олег, с замиранием сердца оборачиваясь на вошедшего к нему жениха. Вообще, эта комната казалась ему даже слишком большой, и от этого менее уютной, чем та, что он оставил дома, но то был не повод для капризов. — Если что нужно будет иначе сделать — просто приказывай слугам. На то омега молча кивает — раздавать приказы тоже не входило в его привычку, но показать того и выставить себя простофилей не хотелось. Святослав тем временем подходит ближе. — Теперь-то можно? — игриво протягивает он, с неторопливостью уверенного в победе хищника загоняя омегу в пространство меж столом и собой. — Еще нет, — кротко произносит Олег, на мгновение потупляя глаза, ощущая, как по всему телу проходит волнение, оседающее в кончиках пальцев, — Пока не благословили еще Боги наш союз. В ответ на это альфа усмехается, и ухватив за запястье, притягивает к себе. Святослава та кротость в сочетании с наличием характера и привлекла — иные омеги, что он сватал не чурались позволить себе чуть больше в попытке заманить желанного жениха. Смущение же Олега на смотринах было искренним, ничем не прикрытым, и едва ли он пытался показать себя в лучшем свете, зато говорил складно, певуче, и знал, как блюсти честь — а то было качество для мужа будущего царя немаловажное. — Под цвет глаз твоих, — шепчет Святослав на ухо омеге, оставляя на пылающей шее мягкий, дразнящий поцелуй. — Ага… — только и может ответить вздрогнувший всем телом Олег, не сразу понимая, что на его руку лег браслет с крупными, серо-белыми камнями, — С-с-спасибо! Шкатулки перед зеркалом были полны подобного, никогда в жизни у него не было столько разнообразных украшений, и Олег даже подумывал отправить что-то домой, братьям в подарки, да опасался, что эти дары едва ли поймут правильно. Свадьбу собирают быстро — и уже через три дня, он, ровняясь лицом со своим белоснежным одеянием, приносит клятву перед родовыми идолами, а на запястья ложатся тяжелые брачные браслеты из литого золота с каменьями. Весь пир и проходит как в тумане, и кусок в горло не лезет от волнения. Череда плясок, поздравлений, даров — все словно во сне, в расплывчатой дымке тонут и завистливые вздохи омег из дворовой знати, и искренние поздравления и подношения молодым, и пристальный и внимательный взгляд старого царя, восседающего на троне. Очнулся Олег только тогда, когда, подхватив его за локти, слуги вывели из-за стола и отвели в баню, где в четыре пары рук ловко раздели, обтерли тело отваром из трав, призванных отгонять злых духов, и, оставив лишь в одной рубахе да брачных браслетах, проводили в светлицу дожидаться суженого. «А если ему не понравится?», — теперь с волнением думал юный омега всматриваясь в свое отражение и нервно теребя косу, лежащую на плече, — «Я же…ничего не смыслю в этом!». Тревога скручивает живот холодом, и он насилу удерживает себя на месте. Наконец раздается скрип дверей, а затем и половиц. Подпрыгнув на месте, Олег вскакивает на ноги, оборачиваясь на вошедшего в светлицу альфу. Сейчас, согласно повелению обычая, муж должен распустить его волосы. Олег хочет сказать что-то, но уста словно медом склеивает — только и выходит, что, поймав поблескивающий в сумраке свечей карий взгляд, наблюдать, как Святослав подходит ближе и ближе, разворачивая его к зеркалу и оставаясь за спиной. Молчание меж ними искрит так, что кажется сейчас вспыхнет обжигающим пламенем. Пальцы мужчины медленно и размеренно вытягивают из его волос ленты, что спадают к ногам тонким шелком, оставляя волосы свободно струиться по спине. — Давай избавимся и от этого, — шепчет Святослав, прикусывая краешек плеча, выступающий из выреза рубахи. — Но я же буду… — слабо лопочет Олег, поворачиваясь лицом к альфе, судорожно перехватывая чужие руки, тянущиеся к его одеянию. «Совсем нагим», — мысленно заканчивает он, но видит во взгляде напротив поблескивающие огоньки, явственно говорящие о том, что именно так дело и закончится. — Тс — предупредительно, но больше лукаво цыкает Святослав, — Только порог терема переступил, и уже перечишь мужу? — с лукавой улыбкой протягивает альфа. Рвано, тревожно выдохнув, Олег усилием воли разжимает пальцы, отнимая ладони от ткани. Это все меньше походило на описываемое отчимом. Разве не должен он уже лежать, уткнувшись лицом в подушку, покорно принимая мужнюю плоть? — Снимай же, — вместо этого произносит мужчина, сопровождая реплику выразительным движением бровей. — Я? — дрогнувшим голосом переспрашивает омега, поднимая глаза к лицу супруга. — Да, — кивает Святослав, — Не робей, — добавляет он, скользя глазами по краснеющим щекам. Было что-то особенно сладкое, чтобы с полным правом мучить этого прекрасного омегу этой медленной, стыдной для нетронутого тела истомой. Вздохнув и пуще прежнего покраснев, Олег подхватывает край рубахи. Движения выдают омегу с головой — будь больше опыта, он, не лишенный грации и изящества, мог бы спустить рукава с плеч и выскользнуть из тонкой ткани гибкой куницей, предстать во всей красе, подразнить изгибами и молочной сладостью нетронутого тела. Но вместо этого юный муж жестом неловким, совсем не соблазняющими, стягивает последнее прикрывающее тело одеяние через голову. Ткань путается с волосами, дрожащие, одеревеневшие от волнения пальцы слушаются плохо. Но Святославу то и нравится, вызывая особый азарт хищника, жаждущего чистой, незапятнанной чужой охотой плоти. — Запутался? — смеется мужчина, и протянув вперед руки, помогает омеге избавиться от одежды, — Дрожишь, как мышонок. Боишься, что съем? А тот сгорает от стыда и неловкости — мало того, что его так смутило это требование альфы, так еще и справиться с ним не смог. И теперь Олег стоит перед мужем абсолютно обнаженный, и только распущенные волосы едва прикрывают наготу ключиц и груди. — Красив… — жарко выдохнув, Святослав укладывает ладонь на его лицо. Омега от того слабо улыбается. Боязно было, да все равно трепетно — мужу любым быть. Одно сильное, крепкое движение — и коротко охнувший Олег оказывается в кольце крепких рук. — Я…я не знаю, как правильно, — едва слышно шепчет он, когда губы альфы спускаются по шее, оставляя за собой терпкие, горячие ласки, а руки подхватывают под бедра, с легкостью поднимая над полом и прижимая к себе, — чтобы вам…тебе понравилось… — Откуда ж тебе знать, — хмыкает Святослав, в два шага доходя до взбитой перины, укрытой простынями из выбеленного льна и опуская на нее омегу. Сегодня он оставит на этой шее множество следов, в том числе тот самый, главный. Олег, замерев пужливо, распахнув очи, всматривается в карие, налившиеся блеском вожделения глаза, не решаясь опустить взгляд ниже к широкой, мускулистой груди со шрамом под ребрами, крепкому торсу, и не дай бог, еще ниже. Ему хочется стыдливо прошептать «не смотри», зажмуриться, закрыть руками пах и живот, или прижать в попытке закрыться острые колени к груди. В полном праве был Святослав смотреть, трогать, целовать, ласкать, все, что положено альфе делать с омегой. Оперевшись одной ладонью на перину, другой он касается горящего лица. Палец поглаживает мягкую щеку, соскальзывая на подбородок, касаясь уст. Надавить на алую припухлость искусанных в томлении губ — словно на переспелую, согретую солнцем ягоду, что вот-вот брызнет соком. «А вдруг он!..» — тревожно думает Олег, окидывая альфу взглядом из-под дрожащих ресниц. О таких ласках он знал лишь в теории — и при мысли, что сейчас Святослав попросит (потребует?) удовлетворить его этим способом волнение еще сильнее вскипает в крови, мешаясь с тревогой стыда и всполохом возбужденного любопытства. Будь хорошим омегой, послушным… — всплывают в голове слова отца, а за ним и отчима — …постарайся удовлетворить аппетиты мужа… И Святослав лукавил, если бы сказал, что подобных мыслей в его голове не было. Еще пуще был бы хорош этот омега, опустись он меж его колен, подняв полные стыда глаза. И как славно было бы сгрести мягкие волосы в руку, притянуть к себе ближе — от этой всплывающей в воображении картины пуще прежнего тяжелело в паху. Но слишком уж был трепетно-тревожен его молодой муж, и было бы даже немного жестоко прямо сейчас требовать от него такой сноровки. Всему свое время. Одарив Олега обволакивающей улыбкой, альфа припадает к приоткрытым губам, вовлекая в глубокий и пылкий поцелуй. Робким движением омега укладывает ладони на нависающие плечи, обнимает подрагивающими коленями мощные бока. В живот упирается твердое, отяжелелое возбуждение, а руки Святослава бродят по всему телу, оглаживая, изучая, сминая на округлостях бедер. — Ах! — когда губы, спустившиеся с шеи накрывают его сосок, Олег не удерживается от короткого вздоха, что переходит в стон, когда зубы альфы чуть прикусывают малиновый ореол. Дальше язык очерчивает ребра, спускаясь к поджимающемуся животу, оставляя поцелуй на родинке над пупком. А потом, подхватив за бедра, Святослав в одно ловкое движение переворачивает его на живот. В руках крутит — словно он пушинка какая-то, не плоть и кости, а что-то невесомое. От этого вновь становится немного страшно, но и в животе сладко тянет. Ладони оглаживают его спину и повинуясь инстинкту, Олег сводит лопатки, прогибаясь в пояснице, раскрываясь в той самой разнузданной позе. Чужие пальцы мнут бедра, и Олег ощущает, как ребро ладони проходится меж его повлажневших от ласк и поцелуев ягодиц. Он слышит удовлетворенную усмешку альфы, и, робко обернувшись через плечо, видит, как тот проходится языком по пальцам, снимая сладко пахнущую влагу. Порывисто, свистяще выдохнув, омега вновь утыкается в подушку, ощущая как кончики ушей горят, словно их прижгли каленым, только из печи железом. «Всего смущается…», — вожделенно облизнувшись, думает Святослав, оглаживая мягкие бедра. Стоящая в воздухе сладость майской сирени дурманила его не хуже крепкой браги. Когда-то, когда он был совсем мал, у них был сиреневый сад при тереме — да погорел потом, оставшись лишь теплым воспоминанием о спокойных и мирных днях безоблачного детства, еще не нагруженного ответственностью старшего сына-альфы, будущего наследника. Уложив ладони на ягодицы омеги, Святослав оглаживает их, сминая, разводя в стороны, раскрывая для себя самую нежную и чувствительную часть омежьей плоти. Большой палец кружит вокруг поблескивающего влагой входа, слегка надавливая. Бедра в его руках вздрагивают, и Святослав скользит взглядом по напряженной спине с разметавшимися волосами и усмехнувшись, крепче сжимает ладони на ягодицах, наклоняясь к ним лицом. Омега же даже не сразу понимает, что происходит — а когда понимает, то по телу проходит горячая, подгибающая колени волна. — Н-н-е-е надо! — сипло шепчет Олег, силясь увильнуть от прикосновений языка, — Стой! В ответ на это альфа издает низкий, вибрирующий рык, и не остается ничего, кроме как подчиниться. Нашарив под собой покрывало, Олег вгрызается в него зубами, пряча не то всхлип, не то стон. Он раньше и думать не смел о таком тайном, сладком, запретном, том, о чем не смели шептаться меж собой омеги его положения. Но если муж того хочет, значит, нет в этом ничего преступного? — Т-с-с-, — шепчет Святослав, — не убегай, мышонок. Ты уже такой мокрый, — его ягодицам достается хлопок — не болезненный, но ощутимый, — А какой в течку сладкий будешь… «Боги!», — застонав, Олег закрывает глаза, и голос, в совокупности с обволакивающим ароматом терпкого феромона, отнимает всякую волю, заставляя послушно подчиняться, глубже прогибаясь и подаваясь навстречу нежным и бесстыдным ласкам. Кончик языка оглаживает его чувствительные края, слизывает сочащуюся по внутренней стороне бедра смазку, дразня, проникает внутрь, заставляя добела сжимать в руках покрывало. Казалось, нет дна у этого падения, но к языку добавился легко вскользнувший в его возбужденное, влажное нутро палец. А после еще один. Пальцы альфы двигаются в нем крепкими, уверенными движениями, порождая хлюпающие, выжигающие стыдом звуки. Другая рука Святослава ложится на его живот, едва ощутимо, дразняще оглаживая вставший член, так, что с уст вырываются жалобные, просящие стоны. Олегу кажется, будто со всего его тела сняли кожу, весь он — оголенный нерв чувствительности. Тронешь — вспыхнет, как сухая солома под солнцем в зените. — Нравится? — хмыкает тем временем Святослав, вновь прикусывая ягодицы, поднимаясь языком по дрожащему хребту и дразняще царапая зубами выпуклые позвонки. Ответить омега не в силах — ни соврать, ни сказать правду, только и остается, что уткнуться лицом в мокрую наволочку, скрывая тяжелое дыхание, вздрагивая от каждого касания к покрывшейся испариной спине. Олег ожидает, что вот сейчас-то альфа, приподняв его растекшиеся по перине бедра, обхватит ладонями влажные ягодицы и навалится сверху, окончательно присваивая себе. Но снова выходит не так. Избавившись от остатков своей одежды, Святослав переворачивает его на спину, нависая сверху. — Так боишься? — хмурится альфа, всматриваясь во влажное, раскрасневшееся лицо. — Твой я, и духом, и телом, — на выдохе шепчет омега, обхватывая его шею. — А чего слезы льешь тогда? — подхватив аккуратный подбородок, мужчина задирает его лицо, понукая смотреть в глаза, — Не будет тебе больно, не робей. — Просто…хорошо… — наконец признается Олег, сглатывая пересохшим горлом, утыкаясь носом в шею, рвано вдыхая сгустившийся, терпкий феромон возбужденного альфы, и голову от запаха дегтя ведет пуще прежнего, — И…и…стыдно. — Стыдно? — приподняв бровь переспрашивает Святослав. — Угу, — только и может выдавить из себя омега, пряча мокрое лицо в изгибе мощного плеча, — Очень. «Такой я дурак, кому понравится плакса в постели?», — с нарастающим отчаянием думает он, вжимаясь в мужа, словно тот сейчас схватит за шкирку и сбросит с перины, — «Решит еще что я…дурноватый!». — То ли еще будет, — усмехается альфа, и нагнувшись к шее, плашмя вылизывает, собирая языком раскрывшийся во всей глубине аромат сирени. И себя уже не сдерживает — и так вволю натерпелся. Одну ладонь укладывает на колено омеги, сгибая его к груди, раскрывая для себя, а другую — на бедро, притягивая, наконец проникая в разгоряченное тело. Короткий рык сливается с коротким вскриком, что переходит в протяжный стон. Олег ощущает, как от копчика по всему позвоночнику простреливает, но это чувство перетекает не в боль, а в тянущее томление, дискомфорт, что превращается во что-то жгучее. Он глубоко стонет, и, словно услышав этот разнузданный, бесстыдный стон со стороны, торопливо запирает следующий, прикусывая пальцы. — Не сдерживайся, — альфа перехватывает его руки над головой, с легкостью сжимая оба запястья одной ладонью. Всхлипнув, Олег поднимает глаза к лицу нависающего над ним мужчины, и, кажется в них за расширившимся зрачком и карего цвета не видно. Он почти сразу изливается меж их прижатых к друг другу животов, обмякая, растекаясь под альфой, ритмично вбивающим его в перину. Только тонкий вскрик взлетает под потолок светлицы, когда внутри становится влажно и горячо, но, мазнув губами по виску, альфа отстраняется от него, поглаживая подрагивающий живот, что пачкается остатком семени. Муж целует его влажное лицо, оглаживает волосы, после поднимаясь с постели. «Не поставил метку…», — с удивленным смятением думает Олег, переведя дыхание, — «И не повязал…». — Еще вся ночь впереди, — хмыкает Святослав, в абсолютно верном ключе интерпретируя выражение лица омеги, что сев на постели, натянул на обнаженное тело край покрывала и осторожно, почти украдкой потрогал шею, — Нам некуда торопиться. Наполнив вином стоящий на небольшом столике кубок, он отпивает, а после предлагает Олегу. «Вся ночь?», — мысленно вторит омега, слабо пригубливая протянутый напиток — вина он обычно никогда не пил, переживая, что, захмелев, мог сказать или сделать глупость. Но сейчас послушно делает глоток, и тепло растекается по и так горячему, разомлевшему телу. — Уже не так страшно, а, мышонок? — протягивает мужчина, подхватывая его узкое запястье и усаживая на свои колени, перехватывая кубок и допивая вино до дна. — Н-нет, — отвечает Олег, смыкая руки на широкой спине и опуская голову на плечо, — Не страшно… «Но все еще ужасно смущающе», — мысленно заканчивает он, поворачиваясь лицом к супругу. Прикусив губу, Олег робко подается вперед, касаясь его шеи. В ответ с уст альфы стекает удовлетворенный рык, и ободренный им, и усиливающимся запахом, Олег вновь касается губами плеча, оставляя мягкий поцелуй. Ладони Святослава тем временем ложатся на его спину, стекая по лопаткам к копчику. Пальцы скользят меж ягодиц, проникая во влажное, растянутое нутро, надавливая и лаская. «Ох…», — мысли превращаются в сладкую, вязкую паутину, и Олег просто позволяет себе расплыться по держащим его рукам, прикусить зубами плечо в ответ на более глубокие и резкие толчки внутри себя. Желание вновь поднимается, распускаясь горячим, жаждущим удовлетворения зудом, особенно когда свободная рука альфы мягко процарапывает чувствительный сосок. — Нравится? — хмыкает Святослав, прикусывая мочку уха и свободной рукой надавливая на поясницу омеги, прижимая плотно тело к телу, — Али все еще стыдно? — У-у-гу, — омега, заерзав, тяжело выдыхает, невольно подаваясь навстречу движениям руки и подхватывая скользящие по его щеке губы первым собственным поцелуем — робким и мягким. Сильная рука вплетается в его волосы, углубляя ласку. Супруг оглаживает его губы, прикусывает, не прекращая дразнить пальцами. Святослав откидывается на спину, оставляя его сидеть сверху на своих бедрах. С уст Олега рвется вопрос — «Прямо так?», но он его не задает, все понимая по лукавому огню в глазах мужчины под собой. Но альфа на этом не останавливается -подхватывает его руку, направляя к паху. Сглотнув, Олег обхватывает ладонью прижатые к друг другу члены, и прикрыв глаза, прогибается в спине, позволяя себе сделать первое движение, порождающее новый трепет в теле. — Да, вот так… — с губ Святослава слетает одобрительный стон, — А теперь посмотри на меня. Прикусив губу, Олег подчиняется, открывая глаза и сталкиваясь с пламенеющим, пожирающим его взглядом, и от того ладонь, ласкающая совместное возбуждение, замирает. — Продолжай, — приподнимает брови муж, и этот голос обволакивает омегу словно патока, — Сожми ладонь чуть сильнее, — и, следуя за этим голосом, Олег подчиняется, сбиваясь дыханием, не смея отводить взгляда от гипнотизирующих карих глаз, — Да, вот так, молодец… — удовлетворенно хмыкает альфа, крепче смыкая ладони, лежащие на молочных ягодицах. От того движения Олег стонет, ему ужасно, ужасно стыдно. Стыдно за то, что он не в силах сдержать срамных, рвущихся из уст звуков, за то, что альфа смотрит на него, такого открытого в своей наготе, за то, что по бедрам течет смазка, смешанная с излитым в него ранее семенем. Но сильней всего стыдно за то, что хочется слышать эту похвалу снова и снова, и омега внутри него едва может сдержать скулеж, дикое, древнее желание подчиниться сильному. Уперевшись одной ладонью в грудь мужчины, Олег, склонив голову набок, сбивающимися движениями продолжает ласкать прижатые к друг другу члены. Но раньше времени сорваться за край удовольствия ему не дают — приподняв его бедра, в одно крепкое движение Святослав проникает внутрь, и коротко вскрикнув, омега оседает на его грудь, вцепляясь пальцами в плечи. От коротких толчков снизу в сумме с руками, что насаживают его на член, голову ведет, и омега, поскуливая утыкается носом в шею партнера. — А теперь попробуй сам, — прикусив его плечо, шепчет Святослав, — Немногим сложней езды на лощади, — усмехнувшись, альфа облизывает его шею, заставляя вновь громко и бесстыдно заскулить. И всхлипнув, Олег сначала едва ощутимо, а после чуть выше приподнимает бедра, сам опускаясь на распирающую его плоть. — Да, правильно… — Святослав награждает его мягким поглаживанием по спине, дразнящим надавливанием на ямочки на пояснице, — Не бойся опускаться полностью… у тебя отлично получается, мой хороший. Глубокий стон, что рвется в ответ на эти слова с омежьих уст, пропадает в жадном, глубоком поцелуе. Теперь Олегу становятся более чем ясны слова отчима про аппетиты своего супруга, но также становится ясно, как далеки от реальности были все пугающие предостережения о происходящем на брачном ложе. На следующий день Олег просыпается в постели один — Святослав, поцеловав его сонные, сомкнутые глаза, огладив спутанные волосы, позволяет доспать до того момента, как в светлицу не входят слуги. — Уж давно засветло! — и распахиваются ставни, вносятся новые наряды и украшения, — Пора бы просыпаться, господин! — А?.. — заворочавшись, Олег распахивает глаза, обнаруживая вокруг своей кровати четыре пары глаз. — Сегодня второй день пира, — поясняют ему слуги, — Вас уже заждались. Кивнув и поднявшись с постели, омега подходит к зеркалу. Он уже почти не помнил себя, когда во время второй или третьей вязки Святослав с глубоким, гортанным рыком нагнулся к его шее и вонзил клыки в беззащитно оголенное место меж шеей и плечом. Острая боль пронзила все тело, став вспышкой, в которой эта долгая, наполненная сладострастной и изматывающей негой ночь потонула окончательно. «Вот и все», — думает Олег, ощущая, как грудь переполняет чувство, сильнее и больше его, — «Супруг…». Больше всего хочется вернуться обратно в смятые простыни, укутаться в них, как в кокон, спрятаться ото всех и вся и уснуть, набираясь сил после изматывающей, бессонной ночи, позволить телу, чьи мышцы с непривычки тянет там и тут, обмякнуть в перине. Но нужно выполнять обязанности, положенные ему как царевому омеге — выйти к служилому люду, высоко подняв голову пройти мимо рядов боярских омег, демонстрируя ноющую, еще чуть кровящую метку. — Как вы себя чувствуете? — раздается участливый вопрос, вырывающий его из размышлений. Олег косит глаза на стоящего рядом слугу — тот смотрит на него с вкрадчивым любопытством. — Прекрасно, — спокойно произносит он, переводя усталый взгляд в зеркало и на мгновение прикрывая глаза. Чужие руки тем временем расчесывают спутанные волосы, вдевают в уши тяжелые серьги, облекают покрытое следами касаний тело в слои дорогих тканей. В баню его отведут только вечером - пока он должен нести на себе максимально ярко звучащий аромат смешавшихся дегтя и сирени, свидетельство принадлежности мужу. Открывая глаза, Олег улыбается почти что незнакомцу в своем отражении самыми кончиками губ.