Ночь, «Москвич», Роман

Я сидел на заднем сидении «Москвича», что было уже само по себе не совсем привычно, а уж то, чего я ждал, вообще находилось не то что где-то за пределами обыденного, а скорее даже вне границ приличного и общепринятого. Тут открылась дверь, ввалился Роман. Он попытался устроиться, неудобно извернул шею, чтоб не стукнуться головой, а потом наконец брякнулся ко мне на колени. Началось всё с того, что на следующий день, как я принял окончательно решение о переводе, Роман вскочил ни свет ни заря, растолкал меня и объявил, что сегодня он, дескать, проведёт мне экскурсию по городу, как он выразился, во избежание. Во избежание чего я так и не понял, но наскоро оделся, умылся, выпил стакан кефиру и был готов. Под конец дня у меня голова шла кругом, потому, наверное, когда Роман в очередной раз обнял меня за талию, указывая на что-то рукой, я подумал… не о том, о чём, наверное, полагалось. Говоря откровенно, именно и исключительно дружба за пару дней, что мы были знакомы, завязаться не успела. Потому я готов был пойти на риск. Жалко было его прерывать, но он сам осёкся и замолчал, стоило мне поднять на него взгляд. Мне не хотелось с Романом объясняться, но хотелось, чтоб он понял всё сам. Всё было прозаично, я так рассчитывал на его понятливость… У меня зудела и гудела внутри необходимость сотворить какую-то несусветную глупость, вернее, глупость вполне определённую, и это мне почти удалось. Я собрался с силами, потянулся к нему, но тут он грубовато ухватил меня за плечи, останавливая, сказал серьёзно и, в общем-то, по делу: «Ну, не дури. Мы тут как на ладони. Пойдём». Так мы и оказались в салоне, тесноватом для двух людей не самого маленького роста. Теперь Роман улыбался, Роман глядел на меня выжидающе, Роман очень мне нравился, а я смотрел на одну маленькую, еле заметную ямочку у него на щеке. Он пододвинулся ко мне ближе, и я почувствовал на своём лице его спокойное дыхание. Я не робел, снова потянулся к нему первым. Губы у него были тонкие и тёплые, когда я прижимался к ним своими. Мы вдумчиво, неторопливо целовались. — Ты когда-то… делал что-то такое? Я почти удивился звуку собственного голоса. Прозвучало как-то коряво, но здесь будто не было ни правильного вопроса, ни правильного ответа. С ответом Роман и не спешил; вместо этого пару раз коснулся губами моих щёк и подбородка. В этом сквозило слишком много чувства, и я вдруг ощутил себя странно: будто имел право на нежность от него, будто всё, что между нами происходило, много для него значило. — А ты? — тихо спросил Роман, накренил голову. Влажное прикосновение его горячего рта к шее настолько отвлекало, что я сначала вообще забыл, что говорил что-то. — Ну так я первый спросил. Роман заглянул мне в лицо; глаза его весело сверкали, вокруг них у него были уже едва заметные морщинки, как у человека, который много и искренне смеётся. — А ты мне нравишься, — сощурился он. — Было дело, скажем так. Я не расспрашивал дальше, будто это удовлетворило моё любопытство. Да и говорить, честное слово, не охота было, по крайней мере сейчас же, я надеялся всё выспросить позже. У меня по коже шли мурашки — мне нравилось, как по-мягкому настойчиво и в то же время осторожно он касался меня сквозь одежду. Я привлёк его к себе, положив руку на затылок; у него были вьющиеся, жестковатые на ощупь волосы. Он подался навстречу, поцеловал увереннее и жарче, его ладонь скользнула к моей шее в подобии ласки. Я поймал себя на мысли о том, что это было похоже на морок — мысли путались, хотелось всего и сразу. Роман целовал меня в шею, мне было ужасно жарко, и кожа у Романа была горячая, когда я лез руками ему под одежду, и спасения нигде не было от этого жара, лихорадочного, вездесущего. — В бардачке, — сказал я, когда Роман с таким энтузиазмом рванул молнией у меня на джинсах, что я испугался, как бы собачка не слетела. Он замер, растерянно моргнул. — Салфетки, — пояснил я, — в бардачке возьми. Машина не моя, обивку портить не хочется. — Понял, — понял Роман. Он каким-то невероятным образом извернулся, потянулся: я посмотрел, как майка задралась у него на боку и спине, обнажив смуглую гладкую кожу; проступил контур рёбер. Роман повернул голову, и я поймал его полный лукавства взгляд, которым он, видно, хотел смутить меня. Но я смущаться отказывался, не на того он напал. — Слезь с меня, — сказал я вместо этого. — Передумал? — с какой-то странной интонацией спросил Роман. Не разочарование ли это было? — Нет, неудобно. — Я развернулся, больно ударил колено о спинку переднего сидения, умудрился локтем заехать в дверь, буркнул: — Чёрт-те что! Чтоб я ещё когда-нибудь… — Ну с такими-то ногами конечно… Чудо, а не ноги… В следующий раз… — он не оставлял теперь попыток жестоко расправиться с моим ремнём, — что-нибудь придумаем… Я фыркнул; уши мои горели, подобная манера общения была мне не очень привычна. Но я не смог вот так просто не зацепиться за его последнюю фразу, это было совсем несложно: — Ты уже и следующий раз запланировал? — Он не ответил, только неопределённо дёрнул плечом. Почву прощупывал? Ну-ну. — Ну, иди сюда. Он совершенно не противился, когда я его раздевал, хотя делать это было необязательно, вернее сказать, даже нежелательно — кто знает, кому и когда взбредёт в голову побродить ночью да позаглядывать в окна чужих автомобилей. Впрочем, остроты ощущениям это определённо добавляло, а, как известно, кто не рискует, тот воды с сиропом не пьёт. Справедливости ради, джинсы я всё-таки на нём оставил, просто стянул до щиколоток, чтоб не мешались. Где-то посередине всего этого сумасшествия я поймал себя на мысли о том, что и вправду был бы не против, если б этот случай был не единственным, не разовым помутнением (или, наоборот, прозрением), приправленным изрядной дозой ударивших в голову гормонов. Было что-то в том, как жарило мне ключицу его дыхание, когда он утыкался взмокшим лбом мне в плечо, как дёргался при глотке сухого спёртого воздуха его кадык, как упирались его квадратно острые колени мне в рёбра, как обвивала его рука мою шею, когда я всё-таки решался его целовать. Да, в этом определённо что-то было… — Ловкость рук… и никакой магии. — улыбаясь, выдохнул Роман, потряс этими самыми руками и устало откинулся на сидение. Я слабо засмеялся и принялся одеваться; во всём теле чувствовалась приятная истома. Теперь охота было курить. И немного есть. Но больше курить. Я наконец вылез из машины навстречу приятной прохладе ночного воздуха, вздохнул свободно, полной грудью. Сквозь кроны деревьев виднелся диск луны. Я глянул на часы: почти час ночи! Немного погодя вылез уже причёсанный и почти не красный Роман, приткнулся рядом со мной у машины, оперевшись спиной на дверь. Я дал ему прикурить, шутливо спросил: — Благодетель? — Да-а… — многозначительно сказал Роман, болезненно морщась, потёр шею, потянулся, хрустнул поясницей, ненамеренно, судя по тому, как ойкнул, щёлкнул бедром и наконец успокоился. — Вот сейчас глядя на тебя и не скажешь, что тебе… — Я вдруг понял, что даже не знаю, сколько ему лет. — К слову, сколько тебе? Я успел заметить, как дёрнулся уголок его рта, а потом он сам повернулся ко мне. Он прищурился одним глазом, блик от огонька сигареты на секунду бросил ему во взгляд рыжим. — Сто семьдесят. Я тупо смотрел на него. За последние несколько дней я многое повидал, но это было уже слишком. Наверное, сказывалась усталость, потому что я почему-то не сразу понял, что Роман мне голову морочит, а когда понял, то засмеялся так, что где-то у нас над головами вспорхнул со своего места испуганный филин. — Хорошо сохранился, — засмеялся я. — А серьёзно? Его губы тронула улыбка, он опустил голову, тихо засмеялся, качнув головой, и посмотрел на меня опять как-то странно. — Двадцать шесть. А ты ведь тридцать восьмого года? — я кивнул. Интересно, что он запомнил это. — Двадцать четыре, то есть? — Двадцать три. — Дай-ка сюда руку. — Зачем? — не понял я. — Ну дай, дай, увидишь. Я, колеблясь, протянул ему руку, как для рукопожатия. Роман цокнул, повернул её ладонью вверх. Взгляд его сделался какой-то сосредоточенный, он беззвучно зашевелил губами, наморщил лоб, как будто пытался что-то рассмотреть. Тут до меня дошло. — Я сразу говорю, денег нет у меня, в вашем Изнакурноже вытрясли всё! — засмеялся я. — Да подожди ты! У меня же личный интерес… Асцендент… козерог… Ага! А, нет, чёрт! Коэффициент неправильно посчитал… Пятый дом в… Не-е-ет, наверное, всё-таки… Всё это время он не выпускал из своих рук моей кисти, сосредоточенно водил по ладони пальцем, а мне, честно говоря, было не так уж интересно, когда женюсь, умру, дачу куплю, как водилось в подобного рода… практиках. Сама мысль о предопределённости такой комплексной вещи, как человеческая жизнь, мне совершенно не импонировала. А вот Роман — да, потому гораздо увлекательнее было наблюдать за тем, как менялось выражение его лица, от растерянного до почти самодовольного. Он, кстати, молчал уже некоторое время, и я собрался было сказать, что он мог бы просто попросить, если ему так хотелось подержать меня за руку, но вспомнил, что мы всё-таки не так долго знакомы, и я не могу знать точно, как он отнесётся к подобному замечанию при несколько иных обстоятельствах, чем минут пятнадцать назад. Короче говоря, я не знал, предпочтёт ли он делать вид, что ничего и не было. — Сашка, скажи… — наконец задумчиво обратился он ко мне. — У тебя день рождения случаем не в сентябре? — В сентябре, — подтвердил я. Роман просиял и, к моему уже сожалению, руку мою отпустил. — Значит, не всё так плохо. Но хиромантия всё-таки не моя специальность… Вот что, — Он вдруг заглянул мне в глаза. — Тебе если нужна будет полная дешифровка… Ты тогда зайди, напиши лучше заявление в отделе Предсказаний и Пророчеств. Я тебе в случае чего объясню что да как, ладно? Так, а в общежитие тебя не заселили ещё? — Нет пока, завтра позвонить обещали. — И где же ты собрался ночевать? — Как это «где»? — удивился я. Как будто в первый раз! — Да вот, в машине. В Музей ваш не очень что-то хочется… — Да никто тебя уж туда так и не пустит, — вздохнул Роман. — Нет, я мог бы подсуетиться, конечно, но… А не хочешь опять у меня заночевать? Я опешил. Роман бросил на меня какой-то испытующий взгляд, засунул руки в карманы и принялся как будто бы разглядывать что-то за моей спиной. Значило ли это предложение сегодня больше, чем то же самое вчера? И всё-таки я решил, что не буду слишком уж долго думать об этом. Сказал: — Не хотелось бы тебя смущать… — Не будешь, не волнуйся. Пойдём. — отмахнулся он и тут же схватил меня под руку. Сумки с моими вещами, к слову, всё ещё стояли у него в комнате, потому что с утра ни он, ни я не подозревали, что с этой «экскурсией» по местным окрестностям мы так… загуляемся. Осталось лишь отогнать машину обратно к зданию института — рядом с общежитием оставлять её не было особого смысла, да и до самого корпуса «Аз», где жил Роман, оттуда было рукой подать. Я шёл с Романом рядом, слушал, как он рассказывает что-то — честно, вполуха уже слушал и чуть ли не клевал носом от усталости. Лёжа в постели, уже почти засыпая, я невольно задавался вопросом: нравлюсь ли я ему так же, как он мне? Испытывает ли он по отношению ко мне такое же навязчивое любопытство? И ещё: связано ли это моё любопытство с тем, что именно после встречи с Романом я впервые осознанно вступил в контакт с этим пока ещё не изученным мной волшебным аспектом нашего мира, что именно он приоткрыл завесу обыденного? Было ли дело в том, что он стал, в моём понимании, будто бы частью того, что так меня влекло? Наверное, это мне ещё предстояло выяснить.