Всё повторяется

      Тьма накрыла так любимый когда-то Мастером город, и в этой тьме без остатка растворились слепящие огни высоток и фар, пёстрые вывески и солнце, отражённое в стёклах. Тьма накрыла Москву посреди дня, и Мастер видел её, как живую.       – Мессир, не стоит ли нам…       Воланд посмотрел на Коровьева, и тот умолк сразу же, только нервно сглотнул и сделал шаг назад. Свита тревожно зашепталась. Воланд хотел одёрнуть их, но Мастер словно не слышал и не видел ничего – провожал взглядом длинную, на несколько улиц растянувшуюся процессию людей с цветами. Цветы осыпались на землю, накрывая ковром из лепестков и обломанных веток упавшие заграждения. Отрывистые приказы, крики, смех и плач. Люди шли, и Воланд знал, что, если бы его Мастер жил в этом городе не тогда, а сейчас, сотней лет позже, он шёл бы вместе с ними.       Стояли долго. Цветов и людей становилось всё больше. Пронзительно гудели машины, чёрные фигуры в касках теснили толпу, с плакатов смотрело одно и то же лицо, одно и то же имя.       Мастер пошатнулся, едва не потеряв равновесие, но Воланд успел подхватить его за локоть. Такой страшной и бездонной боли не было в его глазах даже тогда, когда он собственными руками сжёг роман. Мастер уткнулся лицом Воланду в плечо, и вздох его был похож на всхлип.       – Они сделали это снова, – слабый шёпот.       Воланд притянул Мастера к себе и коснулся губами волос.       – Да, мой дорогой Мастер. Всё в этом мире – и в этой стране – повторяется. Они сделали это снова. И, к сожалению, они сделают это снова.       – Мне казалось, что… после всех событий… мы же боролись, и другие тоже… я думал, что-то изменится.       – С твоего времени многое изменилось. Местное народонаселение уже более… живое, я бы сказал.       – Но это всё же случилось. Снова. Я думал, что...       Мастер замолчал, но Воланду и без того были известны все его мысли, надежды и страхи. Предложив, как бы невзначай, посетить Москву, Мастер боялся увидеть именно это – и надеялся, всей душой своей надеялся, увидеть совсем другое. Как и много, много раз прежде. Раньше Мастер плакал, проклинал Москву и тех, кто сотворил такое с ней, теперь он себя сдержал и совершенно сухими глазами посмотрел на процессию. Люди вливались в бурную реку со всех сторон. А могила, ради которой они пришли, была уже почти не заметна под ворохом цветов. Нет, московское народонаселение ощутимо изменилось за прошедшие годы.       Но этого не хватило, чтобы новый крест не появился на Борисовском кладбище.       Свита всё ещё не решалась подойти к Мастеру, но их обеспокоенные взгляды он почувствовал и, как мог, вымученно им улыбнулся. Конечно, они привязались к нему за сотню-то лет – недавно Гелла насмешливо спросила, а точно ли на грядущем балу нужна королева Маргарита.       Воланд стоял рядом с человеком, который разделил с ним вечность, пока Мастер наконец не повернулся и не сказал тихо, но твёрдо, глядя прямо ему в глаза:       – Давайте вернёмся домой, мессир.       Раньше Мастер умолял Воланда пощадить Москву, помочь ей, сам рвался на митинги и в соцсети, стоял с плакатами на площадях, писал яростные статьи, записывал ролики, за которые любой другой оказался бы очень быстро куда-нибудь сослан или где-нибудь заперт. Воланд каждый раз напоминал ему, что это плохая идея, но не отговаривал и тем более не запрещал. Он читал роман Мастера – этого человека даже Дьявол не удержит.       Сейчас Мастер не просит ни о чём, не спешит влиться в толпу у ворот кладбища. «Давайте вернёмся домой» – и взгляд такой тоскливый, такой бесконечно усталый. Мастер в последний раз смотрит через плечо на Москву и то, чем она стала, крепко прижимается к Воланду и уходит за ним. Воланду и спрашивать не нужно, он знает – больше в этот город они не вернутся никогда.