Незначительная, вроде бы, деталь

Вокруг кто-то что-то говорит, спорит и даже кричит, но Вэй Усяню не до того. Он с внезапной и пугающей его ясностью осознает, что за год с его воскрешения не учел одну крохотную и незначительную, вроде бы, деталь. Которая меняет всё. У него почти всегда так бывает, ага. Не обращаешь на что-то внимание, считая это пустяком, а потому умираешь, разорванный на тысячи частей своими же мертвецами, ага. — Вэй Усянь!.. Что вы думаете?! — О том, что надо контрольно подрочить, — честно говорит Вэй Усянь. Потом смаргивает, оглядывается по сторонам и вспоминает, что, между прочим, сидел на Совете Кланов в делегации от клана Гусу Лань, потому что Лань Цижэнь отказался один представлять клан и потребовал, чтобы племянник с мужем страдали вместе с ним, раз уж Цзэу-цзюнь до сих пор в затворе. — А, — говорит Вэй Усянь. — Ладно. Это я еще прилично сказал. — А что вы изначально хотели сказать, господин Вэй? — даже теряется глава Яо. — Раз уж это в вашем представлении «прилично»? — Вы уж простите, глава Яо, но изыскания мои бывают довольно специфичны и странны для обывателя, — решает обойти тему Вэй Усянь. Ну, потому что взглядом его убивают уже и Цзян Чэн, и Лань Цижэнь. Только Лань Чжань не убивает, потому что Лань Чжань в курсе его опасений. — Но вы же потом поделитесь результатом? — вкрадчиво уточняет глава Яо. Вэй Усянь смотрит на него и честно говорит: — Нет. Глава Яо аж краснеет от возмущения и вопрошает: — Почему же это?.. Потому что это темное искусство?.. Вэй Усянь хмурится, потом решает: — Нет, это не темное искусство. Если бы мою ногу пришили другому человеку… и она работала как надо, это было бы достижение медицины и светлого пути, пожалуй. Тут — тот же принцип. Это не темное искусство. Но я понятия не имею, что со всем этим делать, потому что «каждый день» — значит «каждый день». А забыть про эту часть жизни не могу — я совсем не аскет. И… Ну… Он смущенно пожимает плечами, не зная, что еще сказать, а в зале висит оглушающая тишина, и вот в этой тишине Цзян Чэн мрачно говорит: — Ты, блядь, серьезно?! — Я месяц назад закончил формирование золотого ядра в этом теле, — говорит Вэй Усянь. — Ты сам знаешь, что золотое ядро формируется не телом, а душой. И душа-то у меня прежняя. Цзян Чэн таращится на него, а Вэй Усянь предлагает: — Вечером дорассказать тебе, к чему я пришел? Цзян Чэн терпеливо выдыхает, Цзыдянь на его руке трещит молниями, но он цедит сквозь зубы: — Да. — Я приду с вином и с Лань Чжанем, чтобы мы друг друга не придушили, — уточняет Вэй Усянь. Цзян Чэн только фыркает. Глава Яо чуть раздосадовано морщится, потому что понимает, что теперь ничего узнать не получится — так уж вышло, что глава Цзян отчего-то терпеть не может слухов. И с чего бы это?.. Вечером Вэй Усянь приносит в покои главы Цзян столько вина, что Цзян Чэн даже ругаться забывает, устраивается напротив за столом, смотрит на невозмутимо устроившегося рядом Лань Чжаня. Сначала они пьют в молчании, потом оба доходят до того состояния опьянения, когда могут начать разговор, и Цзян Чэн говорит: — Я рад, что это не неизвестное проклятье. Но… я никогда не думал, что это может быть… так интенсивно. — А-Чэн, а ты с кем-то ложе делил? — уточняет деловито Вэй Усянь. Цзян Чэн его за обращение не убивает, а смотрит возмущенно из-за смысла вопроса, и говорит: — Конечно!.. — А за последний месяц? — уточняет Вэй Усянь. Вопрос-то важный, потому что, кажется, всё плотское наслаждение, что получал Цзян Чэн с момента формирования Вэй Усянем золотого ядра, кажется, было порождено единением Вэй Усяня с Лань Чжанем. — Времени не было, — хмурится Цзян Чэн. — Да и… это ж, как я понимаю, отголоски от того, что ты чувствуешь?.. Потому что так-то это иначе ощущается. Ярче. — А-Чэн, — подается к нему Вэй Усянь, — давай проведем эксперимент? — Хочешь подрочить контрольно? — уточняет Цзян Чэн с насмешкой. — Да, — даже не пытается облечь это во что-то более привлекательное Вэй Усянь. — А потом ты подрочишь. А потом меня Лань Чжань приласкает. А потом… — Если Ханьгуан-цзюнь «приласкает меня», я ему честно «ласкалки» оборвать попытаюсь, — предупреждает Цзян Чэн. Вэй Усянь хочет было возмутиться, но Лань Чжань вдруг сообщает: — А жаль. И продолжает невозмутимо пить чай. Вэй Усянь и Цзян Чэн смотрят на него с удивлением. — Муж, — говорит с усмешкой Вэй Усянь, — ты готов делить меня с кем-то?.. — Не готов, но уже делю, — просто говорит Лань Чжань. В общем-то, он прав, но это звучит несколько забавно. Вэй Усянь смеется, а потом запускает руку в свои одежды. Когда он сжимает свой член, Цзян Чэн дергается и возмущается: — Чего так сразу-то?! Я не готов!.. Мне нужно еще… — А-Чжань, придержи а-Чэна, — ласково просит Вэй Усянь. Схватка выходит короткой. Цзян Чэн лежит на полу под прижавшим его Лань Чжанем, таращится на него со злостью, но Цзыдянь остается спокоен даже тогда, когда руки Цзян Чэна прижимают к полу над его головой. — На кровать переберемся чуть позже, — бормочет Вэй Усянь, лаская себя и с удивлением сознавая, что на каждое его прикосновение реагирует и Цзян Чэн. — Хорошо, а-Чэн? Так — хорошо?.. Вэй Усянь ласкает свой член одной рукой, а второй сосков касается, груди, живота, шеи, замирает, как закрываются глаза Цзян Чэна, когда Вэй Усянь чуть сжимает пальцы на своем горле. — Будет еще лучше, — обещает Вэй Усянь и додрачивает себе быстро, сильно, почти грубо. Цзян Чэн напрягается в момент оргазма Вэй Усяня. — Не кончил, — говорит спокойно Лань Чжань. — Помочь? — Я сам, — цедит Цзян Чэн, отворачиваясь. — Слезь с меня!.. Лань Чжань отпускает его медленно, потом садится на пятки, но не уходит, сидит, смотрит внимательно, но взгляд его то и дело пытается на Вэй Усяня соскользнуть. — Айя, какое искушение! — смеется Вэй Усянь. — И не знаешь, куда смотреть, м?.. Он на коленях подходит к Цзян Чэну, на ходу снимая часть одежд. Это выглядит, наверное, не соблазнительно, а смешно. Но взгляд темнеет и у Лань Чжаня, и у Цзян Чэна. Вэй Усянь усмехается, напоминает: — Ты обещал. — Ну не при вас же, — огрызается Цзян Чэн, приподнимаясь на локтях. — А при ком еще? — удивляется Вэй Усянь, склоняясь к нему. — Мы с тобой буквально делим одно удовольствие на двоих, потому что часть меня — под твоей кожей, в твоем нижнем дяньтяне. И я так чувствую тебя, как и ты чувствуешь меня. На боль нас внимания не обращать научили, мы и не обращали, заблокировав ее. А вот удовольствие… это слишком деликатный момент, чтобы… Цзян Чэн вдруг подается вверх и целует Вэй Усяня. Он кусается, потому что не умеет, наверное иначе, а учить его нежности нет времени и желания сейчас. Позже, если они договорятся на это «позже». Целоваться, чувствуя странное эхо чужих ощущений… хорошо. От этого еще больше голову кружит. И всё становится сильней и странней, когда уверенная и знакомая рука накрывает член… Цзян Чэна. Он пытается дернуться, пытается брыкнуться, но Вэй Усянь ему не позволит. Он смакует каждое эхо прикосновения Лань Чжаня к Цзян Чэну. Ему хорошо. Ему правильно. Ему так сладко. А уж когда Цзян Чэна выгибает в наслаждении, всё и вовсе становится прекрасным. Вэй Усянь помогает Лань Чжаню раздеть Цзян Чэна донага и устроить на кровати. Тот не особо сопротивляется, жмурится, хмурится, прислушивается к тому, что чувствует сам, что чувствует Вэй Усянь, которого начинает раздевать Лань Чжань. Подставляться под руки и поцелуи до странного хорошо, когда получается осознать, что это удовольствие понимает и делит с тобой кто-то еще. — Странно, — говорит Вэй Усянь, становясь на колени и локти рядом с Цзян Чэном, — обычно я раздражен, когда думаю, что Лань Чжань может быть еще с кем-то. Потому что он мой. Но вот что странно… и ты мой. Но иначе. И с тобой делиться получается. — Заткнись, делильщик херов, — выдыхает Цзян Чэн. — Почему у него такие большие пальцы?.. — И ведь он готовит пока что не тебя, — усмехается Вэй Усянь и склоняется к Цзян Чэну, тычется носом в шею, трется, целует, чувствует чужое наслаждение от этого. — Пока что? — сдавленно повторяет Цзян Чэн. — Никогда-а-а-ах!.. Вэй Усянь смеется ему в шею, привычно принимая супруга в себя и глядя на извивающегося почти под ним Цзян Чэна. Потом чуть напрягается, и Лань Чжань понимает его правильно — он всегда понимает Вэй Усяня правильно — и подхватывает под бедра, опустив уже над Цзян Чэном. — Извращенцы гуевы, — с трудом выдыхает Цзян Чэн. — Ага, и ты с нами, — довольно соглашается Вэй Усянь, снова целуя и кусая чужую шею. — Ах, а-Чжань, я понял, что ты в этом находишь!.. А синяки будут пурпурными… под цвет твоего одеяния, а-Чэн. Оставишь на мне такие же?.. Может, еще и на Лань Чжане?.. Чтобы все видели, чтобы знали, что ты — мой, ты — наш. Чтобы никто не посме… Вэй Усянь задыхается, выгибается в руках Лань Чжаня, но его внезапно удерживает Цзян Чэн, который еще и выговаривает сердито: — Куда ты дергаешься? Хорошо же было… Вэй Усянь смеется, потом стонет, смеется и стонет одновременно, пытается даже что-то говорить, но Цзян Чэн втягивает его в поцелуй, откровенно помогая Лань Чжаню доводить супруга до вершин наслаждения. И всё заканчивается быстро, но так ярко. Вэй Усянь лежит на груди Цзян Чэна, разглядывая шрам, а тот гладит его по спине и рассеянно перебирает волосы. Лань Чжань возвращается с теплой мокрой тряпкой и обтирает всех. Цзян Чэн, правда, на миг напрягается, но потом расслабляется и остается лежать. — Мы переезжаем в Пристань Лотоса, — сообщает Вэй Усянь. — Курс по талисманам я могу вести и в Пристани Лотоса. Соображу, как распутать это — заблокирую связи и… Ай!.. Цзян Чэн разжимает пальцы на его волосах, в которые вцепился. Лань Чжань садится рядом на кровати и говорит спокойно: — Цзян Чэн не хочет этого. — Почему? — удивляется Вэй Усянь. — Мы же, фактически, принудили его обрезанным рукавом стать. А-Чэн, тебе же самому удобней будет, когда на тебя перестанет давить эта связь. Цзян Чэн под ним глубоко вздыхает, но ничего не говорит. Зато Лань Чжань сообщает: — Связь нужно научиться блокировать для безопасности. Но не перекрывать. Вэй Усянь, кажется, что-то упускает, нет?.. Он хмурится, пытается приподняться снова, но Цзян Чэн не пускает, а потом и Лань Чжань устраивается так, чтобы его рука лежала на Вэй Усяне тяжело и успокаивающе. Утром на Совете Кланов глава Яо не спрашивает, что там придумал Вэй Усянь. Потому что сонно хлопающий глазами Вэй Усянь так и не свел с шеи засосы. Точно такие же, какие видны на шеях чуть сердитого и тоже сонного Цзян Ваньиня и совершенно невозмутимого Лань Ванцзи. Что уж там случилось — пустое, гораздо интересней, куда это всё приведет и с чего всё это началось. Главу Яо ждет очень плодотворное время в сборе и распространении исключительно истинной информации, да-да.