Александр

      Александр видит свое отражение в зеркале гостиничного номера. Оно полулежит, откинувшись на подушки, худые ноги его обтянуты телесного цвета колготками. Слева от него – то есть, справа – Артур вынимает из запястья иглу.       Они не говорят о том, как Александру только что перерезали глотку стекольным осколком.       – Как тебе город?       – Замечательно. Брал бы тебя на все дела, не будь это так опасно.       Александр улыбается.       – Работать со мной?       – Работать с одними и теми же людьми, – Артур смотрит на него в зеркале, – это чудо, что Мол добралась до себя раньше, чем до нее добрались враги Кобба.       – А ты?       – Я? Пять попыток похищения, одна успешная. А я за него даже замуж не выходил.       Александр отворачивается от зеркала. Он смотрит на Артура – волосы у него встрепаны, он в одних рубашке и брюках, босой. Александр понимает только сейчас, что это, должно быть, знак большого доверия.       – Кобб на пенсии, – говорит он.       – Зато мы с тобой – оба – после работы с Сайто стали важными шишками. Может, важнее Кобба в его время.       – Я бы хотел работать с тобой.       – Я бы тоже хотел с собой работать.       Александр смеется.       – Сама скромность.       – Да, – Артур улыбается ему, – я такой.

***

      Руки у Имса изящные, с тонкими пальцами, с ухоженными ногтями матового красного. Совсем не как наяву.       Они в большом здании из стекла и металла, и металл – золото; словно внутри недешевой елочной игрушки, или внутри кубика-головоломки с подшипником, который надо загнать в лунку. Под пальцами у Александра зеркала переходов расцветают узорами венецианского стекла – индиго и пурпур, изумруд, цитрин. Узоры скрывают их от взглядов проекций, которые уже мечутся наверху, в отрезанном переходе. Александр улыбается, самодовольный.       У них здесь осталось не больше пяти минут.       – С тобой не соскучишься.       – С вами тоже, мистер Имс.       Имс скидывает каблуки и садится на пол.       – Ты не сильно-то меняешься. Можем после этого раза нырнуть еще, покажу пару трюков.       Александр облокачивается на перила. Все трясется. Где-то, пока вдалеке от них, слышен звон.       – Я хочу успеть к Артуру. Его портной говорит, сейчас от заказов не отобьешься, но для меня время нашлось. Я сделал пару набросков...       – О. Артур уже пристрастил тебя к роскоши.       – Это плохо?       – Костюмы на заказ от лучших мастеров Парижа? Просто ужасно.       Александр смеется, и все вокруг них звенит и грохочет. Пол у них под ногами расцветает венецианским стеклом, после – узором из трещин, а после они просыпаются.       Имс не встает с постели – он лениво потягивается. Александр, в низком кресле с львиными ножками, оправляет помятую юбку. Потом вынимает иглу.       – Как насчет завтра? Я в городе до четверга.       – А потом?       – Прованс, – мурлычет Имс, – побережье, Ницца...       Александр склоняет голову набок.       – А тебя кто пристрастил к роскоши?       – Как-то само получилось.       – Я...       – М?       – Пожалуй, откажусь от вашего предложения. Мистер Имс.       Имс переворачивается на постели набок, подпирает кулаком щеку. Неторопливо, со знанием дела, окидывает всего Александра взглядом.       – Скажешь, почему?       Александр долго думает – проходит, должно быть, минута. Он вертит в руках белую шахматную фигурку.       – Не думаю... Не думаю, что меня это в самом деле волнует. Как другие видят это, – он показывает, – тело. Наверное, самому важному меня уже научил Кобб.       Имс фыркает, вид у него – попранного достоинства.       – Это чему же?       Александр улыбается.       – Не бояться иголок.

***

      Стамбул это, можно сказать, нейтральная территория. Не слишком близко к дому – след успеют потерять; не слишком далеко – не потеряешься сам.       Рука у Юсуфа влажная от волнения.       – Мы с тобой, – говорит шепотом Александр, – вместе чуть не погибли. Могли отправиться в тюрьму. И тебе страшно сейчас?       – Кто сказал, что мне тогда не было страшно?       Юсуф все-таки наступает Александру на лакированный ботинок.       – Нет, я больше не могу.       Александр отшагивает от него. Кольца черных волос липнут ко лбу Юсуфа.       – Ты сам попросил.       – Я же не знал, что это так, – он всплескивает руками, – так. К черту эти ваши танцы, эти...       Рука Александра находит его плечо.       Из окна, как картина в крашеной раме, стеклом сияет Босфор. В ресторанчике напротив искаженные маревом музыканты два часа кряду заняты скрипичными вариациями. Ветер пахнет выхлопами и солью.       – Можно, я поведу?       Юсуф, прежде чем ответить, допивает свой чай с подоконника – уже не холодный, но и не теплый, с привкусом полууличного ресторанчика, соли и выхлопов.       – Во сне было бы проще.       – Ты обычно остаешься наверху.       Юсуф морщится и подыскивает английские слова.       – Не люблю это... Сомнение.       – Во сне ты или наяву?       – Да. Как только проснулся, сразу об этом думаешь.       – У нас для этого тотемы. И в свою голову какого-нибудь Кобба я не пущу.       Юсуф подставляет блестящее лицо ветру.       – А кто сказал, что ты не сможешь убедить сам себя? Раз считаешь, что все реально, и сам знаешь свой тотем.       Александр позволяет себе погладить его влажную от жары и напряжения спину. Рука его снова останавливается на округлом плече.       – Нужно или... Или верить себе, своей памяти и рассудку. Или согласиться на компромисс.       – Компромисс?       – Между реальностью и сном. Раз ты не можешь никогда сказать точно, где ты – значит, ты здесь и там. Но я предпочитаю верить, что еще в своем уме.       Юсуф оборачивается к Александру. Он явно не хочет больше об этом думать – смуглая рука его раскрыта перед Александром.       – Если думаешь, что поможет – веди.       Александр ободряюще улыбается. Подозрительно вовремя скрипки подхватывают новый виток темы.       Сосредоточенное дыхание Юсуфа, поделенное на темпы, пахнет солью и терпким чаем.

***

      Под башмаками у Александра хрустит галька. Он снится себе в новом костюме – черном, с расшитими цветами лацканами; в костюме приталенном, но не слишком, с плечами шире обычного, но не чересчур. Кобб снится ему таким, каким Александр видел его в самолете. Лицо у него бледное, и он уже не думает о них – об Артуре, об Александре и даже о Сайто.       Он видит лицо Филиппы. Он качает на руках Джеймса. Они играли в саду. Там нет больше ничего, что сажала Мол. Там чистый, ровный газон – в траве валяются игрушки, мячи и фрисби, целая россыпь машинок и еще не собранная автомагистраль.       Теперь он смотрит на море. Прибой катает вперед и назад цветные камни.       – Как они?       – Отвыкли. И я отвык. Школа – сущий ад.       – Думаешь перевести на домашнее?       Кобб кивает.       – Так всем будет лучше.       Александр находит руку Кобба своей, но тот осторожно отходит, прячет руки в карманы.       – Извини, – говорит он, – с женщинами мне всегда было проще.       Александр склоняет голову набок.       – С женщиной – говорит он, – с одной женщиной. Да и той у тебя уже нет.       Лицо Кобба искажает гримаса боли. Будь он настоящим, Александр бы никогда такого не сказал – но этот Кобб снится ему. Перед ним можно выгрести из себя всю грязь без капли вины.       Когда он просыпается, то ему на секунду кажется, что в горле у него все еще морская вода, а на затылке руки Кобба.       Он оглядывается. В номере он один. Только второй Александр смотрит на него из зеркала.       На другой стороне планеты, у Кобба, сейчас самое время для разговоров. Александр пару минут раздумывает, не позвонить ли ему.       Хотя Кобб, должно быть, не узнает его голоса.       Трубку снимает Филиппа.       – Здравствуйте.       Александр слышит на фоне шум. Дорога? Нет. Дождь. Он представляет промокший двор с ухоженным газоном. Как ржавеют оси рассыпанных машинок.       Он говорит:       – Здравствуй, Филиппа. Позови, пожалуйста, папу.       – Зачем?       Александр глубоко вздыхает. Ночью с пролива тянет свежестью, а от города – остывающей пылью. За стеной сейчас спит Юсуф.       – Мне нужно кое-о-чем ему рассказать. Это не очень важно. Скажи, если он занят – пусть перезвонит потом.       Филиппа думает. Александр слушает шум дождя вперемешку с треансатлантическими помехами.       – Хорошо, – наконец говорит она, – это Артур?       – Нет. Он обо мне, наверное, не рассказывал. Это Александр.       Он слышит, как Филиппа начинает выписывать большую 'А' прежде чем положить трубку.