Звон сямисэна

Дрожащий, обрывистый звон струн хрустальными искорками срывался вниз и медленно опускался на самое дно глубокой темной речи. Горели фонари, трепетали под настойчивыми прикосновениями северного зимнего ветра, но стойко держались, не желали оставлять четверых мужчин в крытой лодке под властью совершенного сумрака новолуния. Лодка медленно карабкалась по течению, предоставленная капризным желания стихии. Рулевой давно вернулся в подобие каюты и теперь нежно ласкал длинными тонкими пальцами струны искусно сделанного сямисэна. Старинная, почти забытая мелодия была единственной, что вплетала свое несогласие в темные нити тишины. Да еще волны мягко шуршали, окружали лодку со всех сторон, со свойственным им любопытством пытались заглянуть внутрь, посмотреть, кто это вздумал собираться в такой поздний час и бесцельно бороздить холодные зимние воды. Мужчины молчали и даже не смотрели друг на друга. Один играл, склонившись к грифу, почти как к любимой женщине. Второй, тот, что с длинными, небрежно рассыпавшимися по плечам волосами, упоенно ухаживал за оружием. Его катана грозно отражала во все стороны оранжевые отблески фонарей, острый клинок принимал заботу хозяина почтительно, но с достоинством, тут же давая клятву хранить господина даже ценой собственного существования. Третий беззаботно спал, раскинувшись прямо на полу и вытянув длинные ноги. Твердая мозолистая ладонь прикрывала глаза, а короткие, но в последнее время отросшие серебристые волосы красиво обрамляли голову мужчины причудливым ореолом. Четвертый смотрел на реку, сидя возле маленького окошка у дальней стены. В его лице таилась странная неуверенность, какая-то неправильность, словно бы что-то не хватало, словно бы привычное выражение временно оставило хозяина, уступив место тихой меланхоличной грусти. Лодка качалась на волнах ровно так же, как и полгода назад, и полгода до этого, и еще полугодом ранее. И мужчины все так же, как и всегда молчали и даже не смотрели друг на друга. Их объединяло и разделяло общее прошлое, общее горе, общее счастье, оказавшееся слишком уж хрупким и ненадежным. Между ними стояли теперешние цели и планы, текущие разногласия и новые обиды и даже предательства. Они больше не были друзьями, от пошлого слова «приятели» всем четверым хотелось немедленно опустошить желудок, «знакомые» казалось слишком мелким и бессмысленным, а врагами им стать было не суждено. Никогда. Их вполне была способна заполнить ненависть, черная, всепоглощающая, не ведающая пощады, но вражда даже не решалась подойти к странному, бессмысленному, болезненному, почти невыносимому, но жизненно необходимому союзу четырех. И они раз за разом собирались вместе, усаживались в лодку и плыли, куда унесут волны, молчали, почти игнорируя друг друга. Отставляли в сторону текущие склоки и недоразумения, обиды и претензии, потому что после учителя Шое они трое — вот все, что было у каждого из них. — Ребята, вам не кажется, что наши встречи — ужасное лицемерие? — наконец, не выдержал тот, что сидел у окна. Задумчиво вытащил из кармана солнечные очки, покрутил их в руках и с глубоким вздохом убрал обратно. Сямисен на секунду запнулся, а затем продолжил выводить старинную полузабытую мелодию. Звякнул меч, сбившись с траектории. Лежащий навзничь самурай на мгновение приоткрыл темно-алые глаза. — Лицемерием станет забыть все это, — хрипло сказал он и вновь уснул. Любопытные волны упрямо разбивались о борт лодки. Назойливый ветер леденил открытые участки кожи и норовил забраться под одежду. Суденышко смело встречало будущее, покоряясь неумолимым ударом судьбы. Очень скоро четверо мужчин сойдут на берег и вернутся к своим жизням. Возможно, когда-нибудь они попытаются убить друг друга, но никогда не забудут о том молчании, что согревало их время от времени, дарило силы, надежды и ощущение того, что существуют на этом свете еще трое, которые не факт, что смогут принять, не обязательно согласятся, но непременно поймут, что бы ни случилось.