Безнадега

Получая в наследство старый особняк с заброшенным огромным садом, я ни о чем не думала. Точнее, я даже подумать не могла, во что все это может вылиться. Я устала от жизни, от мира и от суеты. Мне вывернули душу бесконечные очереди в супермаркетах и вонь разогретых позавчерашних булок, что местные пекарни отчаянно пытались выдать за свежую выпечку. Картонные стаканчики с кофе, банковские карточки, терминалы для оплаты, офисные туфли и бесконечные тюбики с губной помадой. Лица людей — хмурые, осенние, переполненные раздражением и заботами, повседневными настолько, что ни одному нормальному человеку не придет в голову воспринимать их всерьез. Меня убивало осознание, что одно из этих отвратительных, отталкивающих лиц — мое собственное. Показатели и отчеты, клиенты и посетители, кипы бумаг и бесконечная круговерть документов, когда на место одной разобранной стопки дел моментально прилетает еще десяток — все это выжигало меня изнутри до тех пор, пока там не остался только серых холодный пепел. И жажда одиночества — настолько сильная, что от ощущения чужого присутствия рядом хотелось разнести весь мир. Я представляла себе, как небо раскалывается пополам, как начинают рушиться высотки, как лопаются опоры мостов, как летит в реку россыпь смятого и искореженного металла и человеческого мусора — и улыбалась от ощущения острого, пусть и мимолетного счастья. А затем пришло письмо. И уведомление о том, что мой дальний родственник почил, но решил оставить все свое барахло мне. И что барахло это затерялось бог знает где, почти на окраине мира. Я плохо помнила родича, почти не навещала его, а уж в последнее время и вовсе не была, и мне стало слегка стыдно за свою черствость. И я сказала: «Очень жаль, дядюшка, что ты так внезапно умер, но спасибо тебе за то, что перед смертью подумал обо мне». Уволилась, точнее, ушла в свободное плавание, подхватила подмышку любимый ноутбук, сумку с вещами и исчезла с лица большого города так же, как исчезали миллионы до меня, как исчезнут миллиарды после меня. Дом был более или менее ничего, пусть и обветшал слегка. А вот сад, огромный, раскинувшийся далеко-далеко, сколько хватало глаз, одичал, разросся, оказался заполнен мусором, сухостоем и обрывками старых, чужих мне воспоминаний. А еще в доме оказался совершенно сумасшедший дворецкий, точнее сказать, садовник, потому что почти все свое свободное время он проводил именно там, в саду. Я работала в своем собственном режиме, разбазаривала дядюшкино наследство на содержание его же бывшего имущества и чувствовала, что я, словно этот сад, постепенно оживаю. Мы вместе с ним были сначала заброшены и запущены, почти умерли, почти забыли себя. А затем вернулись. В моем саду завелись собака и кошка. А еще белки. И совы. И если пройтись и прогуляться по всем частям сада, можно было обнаружить мышей и кротов, лебедей и карпов, черепах и лягушек, словно национальный зоопарк временно нашел убежище в моем доме. Повсюду появились клумбы. Точнее, не так. КЛУМБЫ. Их оказалось слишком много, они торчали отовсюду, изо всех щелей. Странный садовник-дворецкий пихал растения всюду, куда только падал его взгляд, затем немного успокаивался и пихал еще. Тонкий цветочный аромат щекотал ноздри в любой точке моего поместья, и избавиться от него оказалось совершенно невозможно. Кусты, цветочки, деревца, газончик, водные цветочки, горшки, клумбы, вазоны, лепестки, листья… Мне очень не хватало хотя бы одного дикого местечка, но, с другой стороны, торжество жизни, заставляло меня улыбаться и качать головой. По моему саду носились дети. Как-то так само собой случилось, что все жители маленького городка приспособились устраивать на моей территории фестивали. Сюда приезжали чокнутые китайские (или японские?) мудрецы постигать дзен. Здесь собирались чужие свадьбы. Здесь проходили рыцарские турниры и соревнования по сбору урожая. Здесь запускали фейерверки, устраивали чаепития, изучали редкую флору и фауну, улаживали сердечные дела. И постоянно околачивалась шайка проходимцев, принадлежащих к семейству моего дворецкого. Все то, от чего я бежала в своем городе, накрыло меня здесь приливной волной, сбило с ног и размазало по стене. Я смотрела из открытого окна на развернувшуюся внизу суету и не знала, что лучше: сделать шаг с подоконника, разогнать непрошенных гостей поганой метлой или тонко улыбнуться, заказать чашечку чая, мастерить которые дворецкий был большой искусник, и вернуться к работе, потому что теперь эта суета вызывала не раздражение, а умиление и радость за людей, которые смогли стать гораздо счастливее благодаря мне. Я вернулась за рабочий стол, свернула все проекты, прихватила чай и вышла на улицу, чтобы оказаться в шумной водовороте чужого гуляния. Я смеялась и качала головой на проделки детей, я ловила губами брызги фонтана, я принимала горячие, снабженные домашней выпечкой и наливками благодарности соседей. Я снова стала собой и была готова принять мир и себя такими, какими мы были — во всем своем несовершенстве.