Когда вампир теряет веру в бога

      Если бы мать узнала, что Отис прячет в квартире отца, она пришла бы в ужас. Если бы узнала полиция, его бы посадили.       Ему восемнадцать. Он держит на плече термосумку, набитую льдом. Открывает дверь в темноту и, не включив свет, проходит в комнату. В комнате сбрасывает покрывало с клетки и, упав в кресло, наклоняется вперед, чтобы отпереть дверцу.       Он достает гемакон и манит пальцем. Демонические черные глаза следят за ним неотрывно, как примагниченные. Но вампир не может двинуться с места. Не может даже вытянуть руку — за границу клетки. Отис ему запретил. Запретил на словах. Но мозги вампира так работают.       Интересно, что работают они таким образом, только когда дело касается пространства. Если сказать вампиру просто «Не шевелись», он не послушается, Отис проверял. Вампир очень старался несколько часов, и кровь, предложенная в качестве награды, манила его взгляд и обоняние. Но в какой-то момент он упал на колени, он весь — склонился перед Отисом — и стал просить прощения, что больше так не может.       Но если приказать: «Не шевелись в этой клетке», клетка магическим образом заставит его застынуть. Причудливые вампирьи мозги. Почти так же занимательно, как космос. И точно интересней, чем лабораторные крысы в школе.       — Смелее, — говорит Отис, — можешь выйти.       Тонкие белые руки переступают по полу медленно и опасно. Тянутся к Отису, к его креслу, к его коленям, к нему всему. Демонические глаза смотрят снизу — и подчиняются. Отис подставляет гемакон, как койтель, и черные губы обхватывают трубочку.       Вампир зажмуривает такие же черные веки, будто перепачканные в сурьме… и плавится.       Кровь должна делать вампира сильнее, но один жалкий пакетик только лишает воли… Отис бы хотел проверить, как бы вампир вел себя, напившись досыта. Но тогда придется набрать ванну хотя бы вполовину.       Отис говорит с усмешкой:       — Ты бы умер от удовольствия.       Но его ручной вампир и так умирает, мучительно вытягивая остатки. Дать ему волю — разрежет пакет и вылижет всё до капли. Отис никогда не дает. Зато после кормежки плохой свиной кровью всегда утешает вампира за долгое ожидание в клетке.       Отдает ему жгут. Чтобы он сам перетянул руку чуть выше локтя. Затягивая, вампир всегда наблюдает… и спрашивает тихим шелестящим шепотом:       — Не слишком туго?       И пальцы у него подрагивают от предвкушения, и он покусывает губы, часто смачивая их языком.       Иглу Отис вставляет сам, подхватывая стремительно краснеющую полупрозрачную трубочку — и не дает с нее пить. Кровь свободно течет по кисти его руки. Прохладный язык собирает капли, вылизывая ему каждый палец, исследуя пульсацию в выпуклых венах, борясь с желанием — укусить.       Отис достает из термосумки железную банку с энергетиком, вскрывает свободной рукой и делает пару глотков. Он сползает по креслу ниже и закрывает глаза…       Ласковый язык подхватывает подушечки пальцев, холодные губы обхватывают первые фаланги. Это очень опасно, но Отиса уже не пробирает адреналином.       Он бы хотел попробовать, каково — если вампир укусит сам? Можно ли будет остановить? И насколько будет приятно, когда подействует анестезия и седативные вещества в его слюне? Будет ли приятно вообще? Отис бы хотел лечь на кровать и подставить шею. И отключиться. Но не хочет умирать. К тому же вампирская слюна сильно разжижает кровь… Как-то глупо баловаться таким, еще начнутся сбои в организме, Отис читал.       Пальцы теряют чувствительность… Причина, по которой Отис чисто из любопытства однажды прекратил кормежку и расстегнул ширинку. Член тоже потерял чувствительность. Отису было интересно: можно ли кончить без ощущений? Оказалось, что нет. Член просто опал. Стало скучно. И как-то никак.       Отис никогда не понимал, как отец мог трахать вампира. Это другой вид, у них гораздо ниже температура тела и они выглядят как мертвецы. Нужна, наверное, какая-то нехилая поломка в психике. Отис бы спросил у отца: «Почему?» — если бы спиритические сеансы и правда работали.       — Хватит.       Отис прижимает иглу ватой — и вынимает. Катетер, всё еще полный крови, отдает вампиру в руки.       — Развлекайся.       Потом отцепляет жгут и делает еще один глоток энергетика. В квартире очень тихо. Отису очень скучно. Всё время.       Говорят, кого-то спасает телефон. Или книги. Или фильмы с сериалами. Отиса ничего не спасает. Постоянно пусто.       В детстве он любил смотреть на звезды. Отец даже дарил ему телескопы. Сначала детские, потом один настоящий, взрослый. В городе мало звезд, но в вампирском районе — много: там ночью отключают электричество. Вот бы туда… В бесконечные темные трущобы, без единого фонаря, где кишат вампиры и видят небо так ярко, как Отису даже не снилось. Они видят один только свет… Всё для них — свет.       Даже волосы Отиса — ослепительные нити. Человек — венец творения, переплетенье солнечных вен.       — Перевяжи.       Отис отдает бинт, и вампир честно закрепляет вату на сгибе его локтя. Потом опускается вниз и утыкается носом Отису в запястье… Его дыхание — легкое, даже чувствуется… Здесь не касался язык. Вампир вдыхает запах кожи, целует Отису руку, поднимаясь до проспиртованной ваты. Огибает ее, слабо поморщившись.       Отис пьет энергетик — и прекращает, только когда прохладные губы касаются его шеи и дернувшегося кадыка. Отис отставляет банку на подлокотник и ждет. Но ничего не происходит.       Отис спрашивает:       — Как сильно ты меня хочешь? По десятибалльной шкале.       Вампир выдыхает:       — Одиннадцать…       Отис ловит его за голову и гладит большим пальцем по щеке, тут же с готовностью прильнувшей к ладони.       Отис просит:       — Отведи меня в трущобы.       Вампир тут же вскидывается и раскрывает глаза. Чуть мотает головой, не зная, как — отказать и ослушаться. Целует Отису ладонь — просительно. Потом — требовательно, потом — присваивая.       Отис его отталкивает прочь. Вампиры — собственники. Они не делят своих людей с другими. Могут погрызться за человека. Они — одинокие хищники. Может, потому что паразитируют вдолгую и дорожат своей связью с человеком, как с потомком бога Ра. Они готовы поклоняться кому-то, кто для них и впрямь выглядит как дитя солнца. Они готовы терпеть, чтобы пить горячее по капле и хотя бы секунду греться.       Вампир Отиса снова остыл из-за ледяного гемакона. Отис не хочет поднимать его температуру, даже если тот мерзнет и жмется ближе — в поисках тепла. Пусть впадает в анабиоз, когда Отис уходит… В анабиозе его тело не сжигает само себя — и он может долго дремать, долго ждать, долго жить — в ожидании.       Это его суть. Ничего противоестественного. Вампир выглядит как жертва, чтобы настоящая жертва возвращалась снова и снова — и позволяла пить, продлевая вампирское пустое существование.       Вампиру всегда будет мало тепла, сколько ни грей. Чем горячее его тело, тем быстрее оно истощается — и тем сильнее жажда. Отис знает, как держать инстинкты вампира под замком. И как держать под замком его самого.       Он командует:       — В клетку.       Но вампир цепляется и просит:       — Отис, пожалуйста, я так скучал, мне очень тебя не хватало… И я так мерзну… Я ужасно мерзну в этой клетке. Можно я еще немного посижу с тобой?       — Нет. Я запрещаю тебе выходить.       Это действует безотказно. У Отиса природный иммунитет — к жалобам и просьбам. Не только вампирским, а в целом. У Отиса тоже поломка в психике. Не такая, как у отца. Отец был эмпатичный — и даже слишком. Вампирские «чары» на него действовали. Он им верил.       Отис не верит. Только изучает.       Иногда еще наказывает, проверяя — запомнится ли это наказание до следующего раза:       — Я пойду в трущобы один, раз ты не захотел меня отвести.       — Нет, Отис, это опасно… Там другие. Они голодные. Их много. Они могут слететь с катушек. Отис…       Отис собирает сумку — под испуганный слабый шепот. Бросает в нее опустевшую банку, достает мороженое — и выходит из холодной квартиры в жаркий летний вечер. Пальцы всё еще ничего не чувствуют. Сердце — тоже.       Отис знает, чем обычно кончаются походы в трущобы. Это всё равно что путь в один конец. Но подразнить сотню черных глаз, походив у решетки, он может. Может сказать, что у них небо темнее и лучше видно звезды. Может сознаться, что он хотел бы на звезды смотреть. Может спрашивать у вампиров: как эти звезды для них выглядят?       Они всё ему выложат, наобещают, отведут. И потом, не поделив, отведают, пока не иссушат тело. Но только если Отис согласится. Отис может не согласиться. Отис может просить их в ответ: «Пожертвуйте мне глаза, чтобы я увидел звезды, как вы».       И они пожертвуют. Всё — для потомка бога.       Отец был другим. Он думал, что у человека над вампиром слишком много власти… и эта власть, как любая другая, развращает и деформирует личность. Делает слишком жестокой. Несправедливо жестокой.       Но Отису всегда было интересно, с самого детства: как можно оставлять вампира на свободе, если так легко посадить в клетку, и как не попросить его вырвать свои глаза, если он непременно вырвет и поднесет свой кровавый дар? Слишком большой соблазн — даже из любопытства.       Отис едет на окраину города. Туда, где кончается свет. Ходит вдоль сварной сетки, собирая тощих сонных вампиров. Отис — не как отец. Он никогда не полезет — туда. Смотреть на их храмы. Оправдывать. Любить. Искать в глазах демона душу.       За Отисом ходит слабый вампир, касаясь его пальцев — пальцами — через сетку.       Отис спрашивает:       — Отдашь мне свои глаза? Я хочу посмотреть на небо, как ты.       Вампир отвечает:       — Я про тебя слышал.       — Что слышал?       — Что ты просишь других отдать их глаза и они отдают.       — Ты бы отдал?       Вампиру очень сложно отказаться, если просит человек. Он всегда хочет согласиться, услужить, подмаслить. Но этот вампир медлит и молчит.       Отис собирается его купить:       — За сколько крови ты бы отдал глаза?       — У тебя столько нет…       — Я могу найти.       — Людей?       — А что насчет моей крови?       — Если я выпью, сколько хочу, ты потухнешь…       — Какая разница, если ты уже отдашь мне глаза и перестанешь видеть?       — Очень приятно смотреть…       — Приятней, чем кровь?       — Нет…       Что-то слабое — интерес, наверное, — оживает в Отисе. И он спрашивает:       — Хочешь, я тебя вытащу?       Вампир замирает, а Отис продолжает идти… с мыслью: всякого ли вампира легко посадить в клетку? И когда он наконец найдет такого, чтобы прекратил всё это? Все брождения по вечерам, эксперименты, вопросы. Всю затягивающую в себя, как черная воронка, пустоту.       Отис разрезал бы себе грудную клетку — и пригласил всех вампиров к своему сердцу. Чтобы они лизали это сердце языками с анестетиком — и оно больше не ныло, не сквозило, не билось.       Вампир всё еще молчит. И Отис останавливается, обернувшись.       И тогда вампир тихо спрашивает:       — Зачем я тебе?       Обычно они сразу соглашаются стать чьими-то. Им так проще. Этот хочет знать зачем. Странный.       Отис не виляет, говорит начистоту, следит за реакцией:       — Заберу себе. Посажу в квартиру. Посмотрю, как ты поладишь с другим вампиром. Буду иногда кормить. Даже своей кровью.       — Другим?..       Это всегда действует на них — вот так. Беспочвенной ревностью, желанием обладать и ни с кем не делиться.       Отис предлагает:       — Можешь попытаться его убить, тогда я весь буду твой. Или притащу еще кучу вампиров. Слышал про вампирские бои?       Вампир долго молчит. И разглядывает Отиса грустно.       — Когда я смотрю на других вампиров, они совсем черные и пустые, но бывает, что внутри у них свет.       — После крови?       — Нет… Когда я смотрю на тебя, ты — свет, но внутри черный и пустой…       Точно. Очень близко к правде. Взгляд насквозь. Отис усмехается и прижимается к сетке плечом. И, вглядевшись в толпу позади мальчишки-вампира, пытается еще раз:       — Ты уже очень долго со мной говоришь. Тебя за это убьют. Если я тебя не заберу.       — Знаю.       — Я тебе разрешаю покинуть зону. Пойдешь со мной?       Вампир качает головой и отступает в темноту. Потому что, может быть, на его глазах умер его же бог — человек. Идеальный всегда, совершенный даже в своей жестокости. Умер, разбился вдребезги, превратился в дьявола — и теперь сам вампир, отчаявшись, хочет убить себя. За утраченную веру.       Отис такого еще не видел. Вампирское разочарование. Почти забавно, почти человечно. Отис ускоряет шаг. Доходит до дыры в сетке и проникает в трущобы. Чтобы забрать вампира, который сбил его с толку. Забрать против воли… Такого он точно еще не встречал — волю у вампира. Иммунитет к человеку. Умное рассудительное «нет».