Острые края

От тростника пахло теплом и водорослями; солнце било в лёгкую рябь и остро блестело. Рыба плескала хвостом, покачивались белые кувшинки. Каменные плиты грели спину, а тонкий слой мха и травы мочил голени. Над Дрифтером зависала синяя стрекоза, выискивая, чем бы поживиться. Поживиться было чем. В воздухе пахло гнилью. Даже не гнилью, ведь тела были ещё тёплые — а болезнью. В углах платформы в лужах грязно-жёлтой крови лежали лягушки c распоротыми брюхами и простреленными головами, а в противоположном углу, тоже в крови, но уже ярко-красной — Дрифтер. Мох под ним багровел, а сам Дрифтер тяжело дышал. Солнце расплывалось в сплошной жгучий диск, и стрекоза, мельтешившая перед глазами, вырисовывала на нём замысловатые рисунки. Дрифтер отмахнулся от стрекозы. Солнце истерично дёрнулось и встало на место. Бедро и голень тупо кололо, пока он не пошевелил ногой — колено прострелило режущей болью. Дрифтер вскрикнул, ударил рукой о плиту, завалился на бок; ногу резануло опять; Дрифтер мог только зашипеть и замереть, пережидая волну боли. Когда перед глазами перестало плыть, он как приподнялся на локтях. Над коленом торчали острия сюрикена, из-под которого пульсирующими струйками текла кровь. Как только Дрифтер вытащит его, кровь хлынет и пропитает мох на платформе насквозь. Дрифтер то ли заскулил, то ли рыкнул и вновь лёг, зажмурив глаза. Сквозь веки пробилось насмехающееся солнце: два дня без сна дали о себе знать. Он бы отключился прямо здесь, но сознание упорствовало, упиралось в боль над коленом, поднимало голову. Он почти добрался до площадки телепортации. Если бы не треклятый кашель, уже дошёл бы, но нет — его встретила засада. Дрифтер распластался по площадке, и рука в перчатке свесилась с платформы в солоноватую воду. Он не мог даже попить. У него не было ни еды, ни лекарств, а мох тем временем становился всё темнее. Он не мог вытащить сюрикен — иначе истёк бы кровью прямо здесь. И он не мог оставить его — ему не дойти до площадки телепортации, до которой, вообще-то, требовалось прыгать по платформам. Сверчки стрекотали в тростнике. Их не заботило едва двигающееся тело, которое даже при желании не могло позвать на помощь. Дрифтер был беззвучен — и беспомощен. В груди болело, в горле то вставал, то растворялся ком, и Дрифтер жмурился, пытаясь загнать его поглубже. Чего делать не стоило. Потому что Дрифтер вцепился когтями в мох, не двигая корпусом и бёдрами, и закашлял, закашлял, закашлял, в судороге ударился головой о площадку. Лёгкие скрутило, а наружу — в ладонь, закрывшую рот, прижавшую голову к земле — вышла кровь. В этот раз — чуть больше. Дрифтер утёрся дрожащей рукой, во рту встал металл. Всё вокруг было мокрое и красное, и его перчатка — тоже. А вокруг на несколько километров — вода, утонувший в ней город и захлебнувшиеся тела и мелкая живность, грызущая плоть. Дрон пиликал. Нога болела, растекалась по мху, а воздух был слишком горячий, и ветер шевелил камыши слишком тихо. Солнце стояло в зените, не отбрасывая теней. Дрифтер шмыгнул и извернулся, взглянул на развороченное колено. Он был жив; да, он был жив и рисковал остаться хромым, но всё-таки — живым, а не разморённым на пекле в слизистую кашу. Пришлось несколько раз рвануть из-под себя плащ, чтобы вытащить его и теми же неуклюжими движениями начать разрывать на полоски — красные полоски, которые скоро станут ещё краснее, если такое вообще возможно. Под сюрикеном остро пульсировало; Дрифтер не мог сесть рывком, так что он приподнялся, отставив дрожащие локти назад. Колено двинулось, заискрилось, Дрифтер зашипел, зажмурился, сжал в руках лоскуты ткани, но всё же оторвал руки от земли. Он сел. Просунул под бедро красную ленту. Он дышал так часто, что мог нарваться на очередной приступ, но ему было всё равно; он обматывал ногу, сдавливал её, и от этого сдавливало лёгкие и мозг где-то у основания, и всё темнело. Он жмурился; он слышал, как пиликал дрон; и хрипел. Он сидел. С красным жгутом над коленом. И струями крови, вытекающими чуть медленнее. Но всё ещё не мог встать. Если бы он начал двигаться, а тем более прыгать, острые края сюрикена изрезали бы всё до самой кости. Он не мог позволить себе такую роскошь. Так что Дрифтер взялся за сюрикен… и потянул его вверх. Это была вспышка солнце безумие ад, соль на пальцах плиты голова, голова, дрон — прямо перед лицом, проясняющее сознание, за которое надо было хвататься, хвататься. Боль до самого позвоночника. Он опять — на земле. Опять пропитывал собой мох. На прибрежном камыше сидела стрекоза. Солнце всё ещё стояло высоко, тени немного удлинились, но гниль из воздуха не пропала. Сюрикен лежал в метре, оставив за собой слабый кровавый свет. Нога пульсировала явственнее. И — свободнее. Дрифтер приподнялся на локтях, но у него не получилось с первого раза. Всё сыпалось, плавилось, растекалось, особенно тело и то, что было внутри него. Вываливалось наружу. Кровь, кишки, сознание, патроны… пульсировало красным и белым по очереди. Когда Дрифтер всё-таки сел, он вслепую нащупал справа от себя рельсотрон и вцепился в него. У пустой платформы, в углах которой лежали жабьи трупы, плескалась вода; всего в трёх гиперпрыжках отсюда была площадка телепортации. Бесконечно далеко. Дрифтер выдохнул. Он подтянул боком к себе здоровую ногу и упёр в землю приклад ружья. Мох чавкнул. Дрифтер оттолкнулся от земли, но едва ли обмякшие руки дали ему сделать этого; он лишь немного приподнял плечи, прежде чем сел обратно. Мокрые перчатки заскользили по прикладу. Бетонная плита, на которой сидел Дрифтер, давно перестала казаться твёрдой; вода, плескавшаяся у её острых, как лезвие, краев, рябила от многочисленных жуков, резвившихся на ней, и изредка всплывающих рыб. Дрифтер оттолкнулся ещё раз, стиснув зубы; рану сжало и разжало, и он не знал, что из этого было хуже; он чуть не повалился назад, но успел подвернуть под себя ногу и опереться на неё, а благодаря ружью — не завалиться. Кровь уносила за собой сознание, и ничего ниже больного колена не существовало; Дрифтер с размаху бросился в небо и — о чудо — встал, но бетонная плита накренилась, пошатнулась, раскрошилась, сгинула, и приклад невнятно стукнул по ней. Дрифтер встал. Встал посреди поля боя, и если бы он хоть немного накренился вправо, то упал бы в тёплую солоноватую воду, рыбы нежно обглодали бы его кости, а Стражу через несколько месяцев выдры бы принесли до боли знакомый рельсотрон. Так что Дрифтеру пришлось стоять. Дрон, которого он всё это время упорно игнорировал, вновь залился тревожным пиликаньем. От этого горизонт взбух и опал; Дрифтер задвигался вперёд, царапая приклад о бетон, боясь оторвать его, боясь упасть в воду — и одновременно игнорируя разбросанные кругом трупы, налетевших на них мух и охотившихся на мух стрекоз. Он волочил ружьё — и себя — по плите, пока не достиг её края; края, за которым была солёная вода, готовая прожечь насквозь его рану и горло; края, из-за которого он мог не вернуться. Стоял, пока не понял, что ему нужно будет сделать три. Мать его. Прыжка. Худшие в его жизни. Слипшиеся в единую фиолетово-розово-красную массу с отказывающей ногой и кошмаром под глубиной вод. Он забыл про третий прыжок и сделал его слишком поздно, так что проехался подбородком по асфальту; но эта боль была ничем в сравнении с тем, как мутило всю нижнюю часть тела. Он содрал покрытие на перчатках и ударил запястья. Но он лежал на последней плите, и ему больше не нужно было никуда прыгать; площадка телепортации была всего в паре метров от него. Да, совсем рядом. Он никогда не задумывался, что телепортация проходит столь близко от воды; возможно, сюда будет небезопасно возвращаться в сезон дождей. Но сейчас было лето, и площадка находилась всего в нескольких шагах от него; да; вот только он уже не мог шагать. Дрифтер приподнял голову. Его мутило, щёку едва ощутимо жгло; он не был уверен, где рельсотрон, и пытался нащупать его вокруг, но не мог. Голову клонило обратно; это было не важно; он лежал всего в паре метров от конца. Он пополз, царапая локти о бетон. За Дрифтером оставался ярко-красный след; он отталкивался здоровой ногой, но даже та была слишком слаба, чтобы он мог быстро передвигаться. Изорванный плащ цеплялся за колени; щёку всё время хотелось утереть о плечо, но это тратило силы и время, и Дрифтер терпел. Всё терпел. К площадке телепортации вели три низкие ступеньки. Но по ним Дрифтер взбирался, по частям подтягивая своё тело; он не знал, сколько времени это заняло, но его ноги, руки, тело были в крови. Когда он наконец затащил раненую ногу на площадку, то скрючился на боку, едва ли не обнимая её, трясущейся рукой подозвал дрона и выбрал пункт назначения. Он отправлялся домой.