Внутри секрета

      Серая потрепанная кровать, сделанная Мадарой на скорую руку несовершенной древесной техникой, была единственным местом моего пребывания долгое время. Я не знал ни даты, ни времени, я лежал практически бездвижно, получая питательные вещества лишь с клеток Хаширамы, которыми поддерживал свою жизнь и Мадара. Страшная боль пропитывала каждую клетку моего тела, расползалась черными корнями по жилам, заставляя каждый орган замирать в ожидании чего-то еще более ужасного. Именно это приходилось мне терпеть, получая шанс на выживание, а точнее сказать — существование.       Мои покалеченные части тела помог восстановить Зецу — его я хоть и не любил, но все же уважал. Не любил, потому что он был раздражительным, совал свой нос абсолютно в не касающиеся его дела; давил на меня, навязчиво задавая вопросы о моём прошлом, которое мне так не удалось позабыть и по сей день. Он трогал моё тело, задавал глупые, несуразные и смущающие вопросы, и только тогда в который раз до меня доходило: он не человек. Я не имел права на него обижаться, ведь Белый Зецу попросту не понимал обычных для людей вещей, но и давать ему возможность снова нагло распускать руки — я не мог.       Это было так гнусно и противно, но иногда даже... приятно. Дефицит человеческого внимания, нежности и любви, который преследовал меня с самого детства, тогда же стал чем-то более физическим. Я ни с кем не мог контактировать кроме старика и Белого Зецу, и это приводило мой мозг в сумасшествие. Я плакал. Кричал. Неистово молил. Ненавидел всех и матерился. Ровно до того момента, когда просто не привык. Не привык к тому, что меня поют грязной водой с ручья и кормят неумело приготовленным несоленым мясом. Привык, что Мадара засыпал на несколько недель, просыпался, говоря мне несвязную речь и снова уходил в сон. Я терпел раздражительный смех Зецу и его холодные руки на моих бёдрах, ненавидел его заинтересованный взгляд у меня на губах и крепкую ладонь под штанами. Но иногда это доходило до того момента, когда прикосновения больше не кажутся такими ужасными, и я так сильно желал ощутить их снова на своём теле, что начинал поддаваться и сам. За это я ненавидел уже себя. Он просто говорил, что ему интересно наблюдать за моим лицом и тем, как «он стреляет», а я лишь хотел ощутить себя кому-то нужным. Я хотел, чтобы меня попросту любили.       Зецу не был человеком, но благодаря своему мускулиному телу для меня он всегда ощущался как мужчина, и наверное именно этот фактор повлиял на то, кем я стал потом. Ненавижу. Себя. Он никогда мне не врал, потому что такие как он не умеют. Он всегда говорил правду и не давал мне никаких надежд.       «Никто не может исключить твою смерть прямо здесь и сейчас, О-би-то. Мне не известно, что такое злость, но в порыве чего-то подобного, мне кажется, я могу тебя прикончить. Однако меня это не касается, я просто должен сохранить тебе жизнь до поры до времени». Когда-то Зецу сказал эти слова, как приговор, но и в то же время в них не было ничего угрожающего. И всё равно он сказал правду: моя жизнь интересует лишь Мадару, и то, до определенного срока и лишь с тем условием, что я выполню все его приказы.       Зецу не умел врать, и это, пожалуй, единственная вещь, за которую я уважал его. Он говорил много умных вещей, над которыми я часто тогда задумывался, но когда Зецу снова лез ко мне, я забывал о том, какой, черт возьми, он философ.       Холодные руки - ненавижу.       Холодные руки - хочу еще...       Хочу этого тепла и этой необыкновенной «любви», хочу его изучающий взгляд на моём теле, и поцелуй в лоб «на ночь».       Пускай уберёт прочь свои грязные пальцы с моих ног, он даже не человек!       Господи, кто-нибудь, помогите мне, я больше не могу терпеть этот жар внизу живота.       Почему ты мне ничего не говоришь? А где же твоё <i>«Я люблю тебя, О-би-то»? Или ты никогда мне этого не шептал? </i>       Не прикасайся ко мне, урод! Я никогда не говорил, что мне это нравится! А я просто всего лишь хотел любви, тепла, прикосновений чьих-то пальцев к моей коже и объятий, и единственным, кто мог дать мне все это, был Зецу.       Я вырос, и полностью понял каким больным было всё происходящее со мной, и каким больным в итоге стал я. Я ненавижу Зецу, он сломал меня, даже не приняв тот факт, что что-то было не так, что происходящее было неправильным и аморальным. Только для меня.       Теперь он так часто пытается выйти со мной на контакт, и даже как в старые добрые «поцеловать» меня на ночь, но благодаря камуи я ловко научился его избегать. Не могу видеть его ни единой секунды, но мы оба в Акацуки, и мы оба знаем, что нас связывает.Только он знает все мои слабые места, и только он знает, чьё лицо скрывается под спиральной маской безумца Тоби. Внутри моего детского секрета я не один, и Белый Зецу, кажется, что-то задумал снова.