day of the mentally ill.

последнее, что ожидает увидеть хуа чен, переступив порог своих покоев в доме блаженств — своего драгоценного и безумно любимого гэгэ, самозабвенно целующего повелителя ветров. хуа чен замирает на месте, откровенно стопорится, сбитый с толку не только картинкой перед глазами, но и страшной мешаниной запахов, занявшей весь воздух в комнате. се ляневские туманные лилии накрепко перевязаны с чужими весенними одуванчиками (хуа чен только сейчас узнаёт, что одуванчики вообще могут пахнуть. он бы даже не понял, что это за цветы, если бы не знал природный запах цинсюаня со слов черновода) и, кажется, еле ощутимым ароматом морской соли — но это и не удивительно, повелитель ветров только собой уже давно не пахнет. собственные кровоцветы знатно ущемляются и, пусть не окончательно пропадают в этой какофонии, но и не доминируют явно. омеги его появления даже не замечают, слишком увлечённые друг другом, только се лянь инстинктивно хмурится и тянет воздух носом, где-то на краю замутнённого сознания понимая, что его альфа рядом. цинсюань не даёт ему возможности чётко воспринять чужое присутствие, углубляя поцелуй и перетягивая внимание обратно на себя. хуа чен, постояв каменным изваянием ещё пару секунд, наконец тянется пальцами к виску, входя в сеть духовной связи. — градоначальник? — черновод звучит как минимум удивлённо, но это и не удивительно — хуа чен покинул его резиденцию буквально пару минут назад. — что-то случилось? мы вроде все вопросы финансирования обсудили, помогу я со строительством этой вашей столицы, ты же знаешь мой сарказм, поверил что ли? — хэ сюань, — вкрадчиво и всё ещё ошалело прерывает его хуа чен. черновод, знатно прихуев от чужих интонаций и собственного имени (хуа чен последний раз его так называл, когда предупреждал, что с большой вероятностью чёрные воды будет разрушены близящейся схваткой), мгновенно замолкает. — хэ сюань, а где твоё ветряное божество, не подскажешь? — должен быть в покоях, у него скоро.. — непонимающе отзывается черновод, и вдруг прерывается. хуа чен, даже не видя его лица, знает, что то вытягивается пропорционально осознаю ситуации. — блять. только не говори, что он сейчас.. — у меня, — договаривает за него хуа чен. — с его высочеством в моих покоях. черновод, помолчав пару секунд, разражается отборным многоэтажным матом. хуа чен даже на мгновение приходит в себя, вскидывая бровь — хэ сюань составляет целые сложноподчинённые предложения, даром что цензурных слов из них — одни только предлоги. — я сейчас буду, — быстро оповещает черновод, сразу отрубая связь. хуа чен не успевает даже кивнуть толком — хэ сюань появляется через несколько секунд из соседней двери с перемазанными краской пальцами — явно судорожно менял надписи на заклятии сжатия тысячи ли, чтобы сразу в дом блаженств попасть. черновод делает ровно два шага и, прямо как хуа чен несколькими минутами ранее, встаёт с ним плечом к плечу, как вкопанный. омеги всё ещё не обращают на них внимания, двумя перегретыми змеями сплетаясь где-то в ворохе одеял и одежд на кровати собирателя цветов. — они.. — сипло начинает хэ сюань. — загнездились, — подтверждает очевидное хуа чен. — и нам их оттуда не вытащить, — всё ещё хрипло продолжает черновод. — определённо. непревзойденные наконец отрываются от созерцания происходящего на кровати безобразия и понимающе переглядываются. двое омег, свившие одно гнездо на двоих — это катастрофа. насильно залезть в гнездо нельзя — сразу потеряешь доверие и повесишь на себя пожизненный ярлык «опасность», который будет сидеть в чужом мозгу даже вне течки. а добровольно попасть им туда не дадут — цинсюань не подпустит к себе никого, кроме черновода, так же как се лянь — никого, кроме хуа чена. дозваться до омежьего сознания сейчас тоже не предоставляется возможным — у обоих только-только началась течка, а значит первая волна спадёт только дай боже через сутки. ситуация похожа на безвыходную — не достать извне, не попасть внутрь. демоны синхронно вздыхают, понимая всю степень пиздеца. — есть идеи? — устало спрашивает хэ сюань, уже мысленно смирившись с неизбежным — эту течку их омеги проведут друг с другом, а не со своими законными супругами. — никаких, — качает головой хуа чен. — можем только запаха подкинуть, других вариантов не вижу. черновод снова сокрушённо вздыхает. хуа чен копирует его и отходит к небольшому шкафу, нашаривая внутри пару именных талисманов. до официального обручения се лянь постоянно гонял минимум с одной такой побрякушкой, под завязку напитанной запахом хуа чена — и самому было спокойнее, и никто соваться не смел. — твоих у меня нет, — криво усмехается хуа чен, демонстрируя пару подвесок. — не таскаю талисманов с твоим запахом, уж извини. черновод показательно фыркает и требовательно протягивает ладонь. хуа чен скептически выгибает бровь, но одной побрякушкой всё-таки жертвует, не без интереса наблюдая за тем, что черновод собирается делать, ведь на чужой именной знак свой запах лепить нельзя — некрасиво и некультурно до ужаса, а на хуа ченовский ещё и не прицепится — слишком сильный носитель этого самого имени. но черновод, не задумывась, перехватывает ладонью лёгкий металл, и вдруг вздрагивает — цинсюань на постели неожиданно гнётся в спине до хруста и стонет на всю комнату. се лянь, то ли отзываясь, то ли поддерживая, стонет тоже, но значительно тише. альф пробирает мурашками по позвоночнику и они оба одновременно концентрируются на запахе друг друга, а не течных омег — с последствиями собственных инстинктов разбираться не хочется никому. — он всегда у тебя такой громкий? — продышавшись морской солью насмешливо спрашивает хуа чен. черновод вдруг стреляет в него яростным взглядом и несдержанно коротко рычит. хуа чен не пугается, но закономерно ерошится в ответ, коротко рявкая что-то не особо человеческое. — мне тоже поинтересоваться об особенностях се ляня в постели? — тон у него откровенно агрессивный. черновода уносит, но его нельзя за это винить — у него омега в течке, и он не только помочь не может, а тут ещё всякие до опиздения доминантные от природы альфы видят и слышат то, что им видеть и слышать не позволено. хуа чен, предсказуемо, взбешивается в ответ, находясь точно в таком же положении. его выдержке только позавидовать можно, но сейчас и она трещит по швам. даже эмин на поясе готов поддержать хозяина — так и наровит вырваться из ножен и линчевать всяких охреневших рыб, позарившихся на его высочество. альфы с трудом успокаиваются и берут себя под контроль, насколько могут. им бы поскорее на свежий воздух, пока мозги окончательно не спеклись. — виноват, — всё-таки выдыхает хуа чен, уводя взгляд от копошащихся слепыми котятами омег и останавливаясь глазами на подвеске, которую хэ сюань до сих пор сжимает в руке. — принимается, — строптиво фыркает черновод, не планируя приносить ответные извинения — не он эту перепалку начал. хуа чен раздражённо цыкает, но ничего не отвечает. хэ сюань возвращается к талисману, слегка колдует над ним парой незнакомых хуа чену символов и через мгновение уже держит в руке вторую побрякушку, совсем немного отличающуюся от оригинала. резные символы складываются в короткое и лаконичное «хэ сюань». — недурно, — оценивает хуа чен, забирая обратно собственную именную подвеску с вычурным «собиратель цветов под кровавым дождём». — техника повелителя земли, искусственное копирование, — спокойно отзывается черновод на неозвученный вопрос, вертит между пальцев металл, напитывая его своей духовной энергией и запахом. — порой жрать небожителей бывает полезным. хуа чен на это неопределённо хмыкает, явно с усилием проглатывая неуместную шутку, и очень осторожно подходит к гнезду, стараясь не попадать в поле зрения омег. се лянь с цинсюанем, в непонятно какой момент с головой заползшие под ворох одежды, не высказывают даже малейшего интереса к проиходящему снаружи — из-под разбросанных красно-чёрных тряпок (одеяний хуа чена и хэ сюаня соответственно) раздаются весьма красноречивые недвусмысленные звуки. черновод быстрой тенью подходит с другой стороны, оставляет талисман у края гнезда, не задевая формальную преграду — граница кривовато обустроенной кучи из его гардероба (откуда вообще она здесь) почти незаметно переливается золотым блеском. хуа чен это тоже замечает, пока укладывает собственную подвеску недалеко от подушки. омеги неосознанно окружили себя не только чужими феромонами, но и непробиваемой защитой — мощность почти неуловимого поля напоминает ауру правителя — даже если и захочешь, проскользнуть незамеченным не получится. общая духовная энергия цинсюаня и се ляня такая сильная и подходящая друг другу, словно они одно целое. хуа чен с трудом отрывается и спешно отходит от гнезда на шаг. дёсны противно ноют, пытаясь сдержать привычно прорастающие клыки. хуа чен поднимает глаза на черновода — тот тоже заворожён, а потемневший взгляд не предвещает ничего хорошего. собиратель цветов не может его осуждать и исключительно понимает, но всё-таки насильно пышет запахом в воздух, чуть разгоняя ядерную смесь омежьих феромонов. — хэ сюань, — хуа чен зовёт таким твёрдым голосом, каким только может. черновод вскидывает голову, словно готовится опять рычать и всеми силами защищать принадлежащее ему. — не надо. хуа чен не угрожает, не нападает — он действительно просит. знает, что сложно, и потому исключительно упрашивает не совершать того, о чём в будущем хэ сюань может горько пожалеть. черновод пару раз моргает, сбивая наваждение, и отшатывается назад, стараясь больше не смотреть на отчаянные копошения омег. самое несправедливое — им нужен альфа. обоим. а эти самые альфы связаны по рукам и ногам без возможности не то что помочь — даже привлечь к себе какое-никакое внимание. — пошли отсюда, — хрипло бросает черновод, быстрым шагом покидая чужие покои. хуа чен без сопротивлений идёт за ним, по пути прикрывая двери и быстро запечатывая вход двумя талисманами, чтобы кроме него и хэ сюаня никто не мог зайти в комнату. стремительно убежавший черновод находится на террасе, крепко засадивший когти в резные деревянные перила и как-то уж слишком сосредоточено смотрящий на покачивающиеся ветки растущего неподалёку дерева. хуа чен останавливается рядом, выуживает из карманов одежды длинную трубку и привычным жестом забивает в неё табак, сразу раскуривая. — будешь? хэ сюань с трудом отрывает взгляд от невероятно интересной листвы, скептически смотрит на дымящуюся трубку в чужих пальцах и молча забирает, глубоко затягиваясь. он даже при жизни не курил, что уж говорить о посмертном существовании, но горло предсказуемо не дерёт — мёртвым лёгким глубоко плевать на наличие в них инородного предмета. — ты же бросил ещё двести лет назад, — мимоходом замечает черновод, лишь бы увести мысли куда-нибудь подальше от цинсюаня, который — он уверен — сейчас безумно в нём нуждается. хуа чен отвечает ему красноречивым взглядом и отбирает трубку обратно. делает несколько затяжек, снова протягивает руку в сторону хэ сюаня. тот запоздало удивляется чужой щедрости и думает только о том, что хуа чен будет сукой, если запишет стоимость табака — явно не маленькую, отрава всё-таки отборная — как процент к его долгу. мужчины стоят в густом молчании ещё пару минут, пока трубка не гаснет. едва ли это дало хоть какой-то настоящий эффект, но психосоматика ответственно делает своё дело — напряжение самую малость отпускает. — с ними ничего не случится, — вдруг говорит хуа чен, нарушая натянутую идиллию. хэ сюань неприятно усмехается, и без него прекрасно это зная. они словно поменялись местами — обычно спокойного и уравновешенного черновода безбожно (иронично) штормит, а привычно вспыльчивый в отношении всего, что касается се ляня, хуа чен его успокаивает. от осознания, что они так сильно понимают друг друга, становится как-то напряжно — всё-таки они слишком разные по своей сути, но к своим омегам относятся почти что одинаково. дурное беспокойство за двух божеств даётся обоим непревзойденным с невыносимым трудом. — блять.. — неожиданно вздыхает почти никогда не матерящийся черновод, начиная понимать, в какой же всё-таки заднице они оказались. успокоиться не получается вообще никак. — я даже не почувствовал, что он сбежал из резиденции. с каких пор из моих покоев открыто прямое перемещение в дом блаженств? хуа чен тихо хмыкает у него за спиной и продолжает нервно перекатывать между пальцев вплетённую в косу красную бусину. — я тоже не знал, что этот ход есть. его высочество никогда не говорил об этом. демоны переглядываются и вдруг синхронно истерично усмехаются. их омеги буквально у них под носом устроили незаконные посиделки, а они оба были слишком очарованы самим фактом наличия у себя этих самых омег, чтобы проверить, не учудили ли боги что-нибудь на их кровной территории. — не со зла же, — фыркает черновод, словно выгораживая цинсюаня — идея явно не се ляневская, тот бы обязательно посвятил своего драгоценного сань лана в подобную детскую шалость. тем более, магических сил у повелителя ветров куда больше — на нём никогда не было запретов к прелюбодеяниям, сжирающих просто дикое количество духовной энергии. — переделаешь потом на парадный вход? будет не очень удобно принимать гостей прямо в спальне, — хуа чен.. шутит. чтобы развеселить хэ сюаня. сегодня поднебесная поменяется с небом местами — уж больно непривычное для него поведение. черновод слегка задумывается и находит весьма забавным то, каким покорным хуа чен становится под воздействием феромонов его высочества. и тактично пропускает мысль о том, что реагирует на цинсюаня примерно также. — хэ сюань, — нет, он действительно не в себе. который раз обращается к нему по имени, это ж умереть ещё раз можно. — что? — так и не дождавшись продолжения фразы отзывается черновод, оборачиваясь на зов. хуа чен выглядит неуверенным в том, что собирается дальше сказать. нет, правда, хэ сюань собирается вызвать ему лекаря — его самого уже отпускает ситуация, а собиратель цветов всё ещё на пределе. — дашь себя почуять? что? — что? — хэ сюань сразу же озвучивает мысль вслух, чувствуя себя так, словно его громом поразили. ну, теперь хотя бы понятно, почему хуа чен так сомневался, прежде чем озвучить просьбу. — ты услышал, — с едва заметным раздражением от неловкости ситуации отзывается хуа чен. черновод первым делом перебирает в мозгу лучших целителей, которых знает, а потом вдруг думает что-то дикое, из-за чего врач может понадобиться ему самому — «а почему нет?». — я альфа, если ты забыл, — по инерции отказывает черновод. взгляд хуа чена на секунду загорается злостью, но сразу же приходит в норму. — я знаю. и то, что предлагаю, я тоже знаю, — он будто само спокойствие сейчас. хэ сюань невольно заражается этой мнимой безмятежностью. объективно, им обоим сейчас тяжело. разумеется, не так сильно, как двум омегам, сейчас проходящим все круги ада без их помощи. мысль о страдающем цинсюане заново запускает процесс самоуничтожения в мозгу черновода. его никогда не чуяли. ну вот вообще никогда, хотя он и слышал, что это незазорно — быть почуянным другим альфой, когда ты сам носишь такое же звание вторичного пола. а реакция того же цинсюаня на чуйку всегда была максимально очевидной — он становился жидкостью. конечно, не в прямом смысле, да и не тёк почти, но прямо на глазах расслаблялся и буквально обмякал в его руках, чувствуя себя защищённым и полностью успокоенным. и всё же, быть почуянным собирателем цветов, когда его собственная омега прямо в этот момент делит постель и гнездо с омегой хуа чена.. черновод почти пугается, когда в голове вместо «странно» или «мерзко» проносится короткое «заманчиво». всё, тушите свечи, топите гулей, он сошёл с ума. хуа чен всё ещё стоит ровно и ждёт его ответа. такой покорный, словно это вовсе не он предлагает прямо сейчас оставить свой запах на другом князе демонов, буквально во всеуслышание заявляя о том, что они куда более близки, чем просто коллеги на равном посту. хэ сюань, устав думать и оценивать риски (всё равно из него хреновый счетовод — по кредитной истории видно), решает, что горит сарай — гори и хата. — ну вперёд. хуа чен пару раз моргает, по всей видимости обрабатывая факт того, что ему всё-таки не отказали, а потом спокойно подходит, будто занимается подобным не в первый раз. — рука или шея? — черновода уже начинает подташнивать от его ненормальной учтивости. он резко и почти раздражённо склоняет голову на бок, запоздало понимая, что сейчас по факту подчинился таким жестом. хуа чен, однако, даже не усмехается, только понятливо кивает и, помедлив ещё полсекунды, склоняется над открытой железой. черновода прошибает электрическим током, когда холодные губы прикасаются к такой же холодной коже. какого чёрта, просто блять какого ёбаного чёрта. хэ сюань понимает, что у него подкосились колени, только когда хуа чен вдруг подхватывает его за талию, помогая устоять на ногах. доля секунды, одно короткое касание, а у черновода уже искры в глазах, как в разгар гона. это не возбуждение, даже не желание, это что-то дикое, паранормально неестественное, что-то абсолютно новое. черновод инстинктивно отталкивает хуа чена от себя, отскакивает назад, неприятно врезаясь поясницей в деревянные перила со следами собственных когтей, и судорожно накрывает пахучую железу рукой, запоздало понимая, что похерил весь контроль над феромонами и теперь воздух вокруг насквозь пропитан ароматом морской воды. хуа чен выглядит не менее ошарашенным, во все глаза (глаз) смотря на покрытого мурашками черновода. — какого хера? — хэ сюань спрашивает не у демона, даже не у воздуха, просто озвучивает непонимание вслух. — понятия не имею, — честно отвечает хуа чен, не зная, как реагировать. в его восприятии черновод должен был просто успокоиться, максимум расслабиться — чуйка в целом именно для этого и создана — но никак не превратиться в выброшенную на берег рыбу, отчаянно хватающую ртом губительный кислород. — се лянь случаем сознание не теряет от такого? — не сдерживается всё ещё поражённый подобной подставой от собственного тела хэ сюань, с микроскопическим промедлением понимая, что эту тему лучшее вообще не затрагивать. опасно блеснувшие блики во взгляде хуа чена подтверждают то, что ему стоит заткнуться. черновод неопределённо мотает головой, молчаливо показывая, что тема закрыта. терраса погружается в недолгое странное молчание. сегодняшний день можно отметить в календаре и назвать в честь него праздник — день душевнобольных. хэ сюаня в очередной раз кусает за сознание дурная мысль, и он откровенно устаёт отметать её куда подальше, поднимая на хуа чена взгляд. тот перестаёт смотреть куда-то вдаль, ловит зрительный контакт и вопросительно вздёргивает бровь. черновод решает, что гори оно всё ярким пламенем, как грёбанная оружейная. — дашь почуять себя тоже? хуа чен даже не стопорится — сразу кивает. из-за этого ненадолго стопорится хэ сюань, но виду не подаёт — засранец давно уже всё понял, просто ждал, пока предложат. хуа чен вновь сокращает между ними дистанцию, лёгким жестом закидывает волосы за плечо и подставляет шею, полностью зеркаля чужие действия. хэ сюань чувствует себя как-то странно, когда тянется к стойкому запаху кровоцветов, но чует не задумываясь, как привык — как обычно чует цинсюаня, — слегка кусая. если собственная реакция показалась ему бурной, то реакция хуа чена — что-то совсем за гранью. он несдержанно рычит, хватается ладонями за деревянные перила у черновода за спиной так, что те чуть ли не идут трещинами, и роняет внезапно потяжелевшую голову на чужое плечо, неосознанно давая ещё больший доступ к уязвимой шее. запах кровоцветов становится таким сильным, что черновод невольно давится загустевшим воздухом, спешно отрываясь от железы. ему хочется отстраниться хотя бы на пару шагов, но в поясницу всё ещё давит резная балка, а руки хуа чена загнали его в невольную ловушку, расположившись по обе стороны от тела. проходит какие-то время, прежде чем они понимают, в каком положении находятся — пропахшие друг другом князья демонов на непозволительно близком расстоянии друг от друга, потерявшие адекватность происходящего ещё в тот момент, когда собиратель цветов связался с черноводом по духовной связи. хуа чен медленно поднимает голову, но не отходит, смотря прямым взглядом в потемневшие сильнее обычного глаза хэ сюаня. они замирают на какое-то время, целиком и полностью осознавая то, что вообще творится между ними. когда хуа чен вдруг усмехается, хэ сюань лишь зеркалит его жест, соглашаясь без слов. всё-таки они слишком хорошо понимают друг друга, не смотря на то, какими разными являются. хэ сюань успевает только прикрыть глаза и податься вперёд, когда хуа чен накрывает холодные бледные губы поцелуем. изначально в голове черновода это должно было быть изменой, но он не почувствовал даже малейшей ревности, когда увидел цинсюаня, целующего се ляня с такой отдачей, будто его высочество — самое желанное существо в трёх мирах. поэтому и сейчас, заползая пальцами в распущенные волосы хуа чена и прижимая его ближе, хэ сюань не чувствует, что предаёт повелителя ветров или свои чувства к нему. хуа чен, понятное дело, придерживается такого же мнения, пока собственическим жестом сжимает ладонями тонкую талию. это странно и неправильно, и так определённо не должно быть. но во внутренних покоях в обнимку спят их любимые и измотанные друг другом омеги — се лянь с цинсюанем, пока на террасе самозабвенно целуются хэ сюань с хуа ченом, и всем четверым почему-то спокойно и хорошо. инь юй обводит в календаре дату и ставит под ней короткую подпись. четырнадцатое февраля — день душевнобольных.