Мы живëм, под собою не чуя страны

      Если бы человек, написавший это, родился на пару тысяч лет раньше, она могла бы процитировать его. Но пока она пишет. Кисть в руке выводит один за другим иероглифы на белом листе, пока она прислушивается к каждому шороху за стенами. Она настолько сосредоточена, что вздрагивает и едва не проливает тушь, когда ночной ветер прорывается в её комнату, распахивая окно.       Она пишет, потому что ни на что больше не способна. Она пишет, потому что больше не может с этим мириться. Каждый день она видит молодых ребят — новоиспечённых солдат армии Сюйли, которые, проходя мимо её лавки, всегда лучезарно улыбаются «красавице, скучающей с иголкой и очердной туфлей в руках». Обычно, для них это последний спокойный день. Уже завтра их определят в какой-нибудь полк и отправят на войну, далеко-далеко отсюда. И, быть может, если они вернутся, то станут завидовать мертвецам. Но пока они веселятся и гордятся своим новым статусом. Ей кажется, что с каждым днём новобранцы всё больше и больше походят на мальчишек. Она ставит обломком угля засечку на листке под прилавком, так сгорает её терпение.       Кажется, она согласна даже на революцию, хотя ещё недавно, наверное, не поддержала бы этой идеи, ведь лишнее кровопролитие ничего хорошего не принесёт. Но теперь она готова была встать в первые ряды мятежников, если бы только знала, что этот мятеж готовится. Стихийный, настоящий, а не подстрекаемый теми секретными кружками из каких-то умников. К сожалению или к счастью, но работа на людной улице и наблюдение за повседневной жизнью даёт намного больше удручающе настоящих результатов, чем сидение в подполье и чинное обсуждение за чаркой вина того, какие же бесчестные министры и генералы и вся верхушка, вплоть до самого короля. Они, конечно, правы, но их собрания бесполезны, пока даже их слова никуда не выходят. Будь оно по-другому, она бы знала.       Она пишет, потому что боится. Боится, что если не напишет, то станет кричать. Кричать всё, что думает о «прекрасном королевстве Сюйли» и его правителях. Она боится, что если не напишет этих слов сама, то не напишет их уже никто.       Она пишет «Анти-Сюйли», потому что слышит плач ребёнка за стеной и дрожащий голос его матери.       Она пишет «Анти-Сюйли», потому что совсем юных девушек выдают замуж за тиранов, которые будут пользоваться ими, пока не надоест, а после выкинут, как наскучившую игрушку. А надоест им очень скоро.       Она пишет «Анти-Сюйли», потому что нищета заставляет простых людей, таких как её отец, опускаться на самое дно.       Она пишет «Анти-Сюйли», потому что видит одиноких стариков, вынужденных батрачить на полях и в городе, чтобы прожить ещё один тяжëлый день.       Она пишет «Анти-Сюйли», потому что стоит на грани отчаяния.       Сначала она старалась подбирать слова, чтобы текст шёл стройной и логичной цепью, но несколько строк спустя она пишет, не задумываясь. Всё то, что накопилось последние несколько месяцев… лет… нет, пожалуй, за всю её жизнь. Критики, наверное, назвали бы её сочинение бессвязным криком, выплеском эмоций. Пускай. Ей не нужны почести и слава. Она хочет разжечь огонь в сердцах других людей, таких же как она. Пусть оно будет написано просто и наивно, но она будет честна с собой. Она посвящает это народу Сюйли. Она пишет иероглиф за иероглифом, и каждая черта пронзает сердце, подобно стреле.       Наньгун Цзе хочет вложить в своё эссе как можно больше, но боится не успеть до рассвета в храм Совершенного Владыки, где должно будет висеть «Анти-Сюйли» наравне с другими работами. Она набрасывает на плечи плащ, натягивает капюшон на голову и шуршит по лестнице, едва дыша. Крадётся по улице к храму, сжимая в одной руке рассказ, из другой не выпуская кисти.       В святилище тихо. Ни души. Когда она кладëт «Анти-Сюйли» к остальным сочинениям, её сердце пропускает удар. Она слышит завывания ветра и скрип деревьев. Наньгун Цзе опускается на колени перед божественной статуей и складывает дрожащие руки в молебном жесте. «Совершенный владыка, прошу, пускай всё это закончится», – шепчет она одними губами. Ещё пару минут сидит бездвижно и, наконец, не ощущая ног, поднимается и уходит, всё ещё сжимая в руке кисть.       Вернувшись домой, Наньгун Цзе чувствует себя вымотанной, будто только что пробежала от столицы Сюйли до самой дальней границы. Не раздеваясь, она валится на циновки и в оцеплении продолжает размышлять. Если её затея удастся, можно будет считать это победой. Теперь она бравый воин, а её оружие — слово. Не та пустая болтовня, которая копится в подпольных кружках, но искренний душевный порыв.       Этот лист бумаги — все её чувства и её смертный контракт. Но она не отступит.       Наньгун Цзе с замираением сердца ждёт нового дня, чтобы прийти в храм Цзинвэня и посмотреть на реакцию тех, кто будет читать её сочинение. Ей ещё не вдомëк, что люди, действительно, станут роптать и обсуждать по углам заветные строки. Что через несколько месяцев, этим сочинением заинтересуется государственная стража. «Анти-Сюйли» заберут из храма и станут искать автора. Ранним холодным утром к ней придут трое солдат и взашей вытолкают на улицу. Зеваки повысыпают из домов и повысовываются из окон и станут неотрывно смотреть. Она будет вырываться и кричать, но капитан сразмаху ударит её по лицу, а двое других посильнее сожмут локти и ей придётся успокоиться. Она будет озираться по сторонам, в поисках помощи от толпы. От людей, которые читали её сочинение, обсуждали его по каждым углам, которые выбрали её работу лучшей в состязании, потому что она отзывалась в их сердцах; от людей, за которых она боролась… Но эти же люди, все до единого останутся стоять и смотреть, как её уводят. И никто не сделает и шага в сторону этой малочисленной процессией.       Что же это за прекрасное королевство, где настолько опасный преступник, достойный того, чтобы его гордо провести по главной улице, простой автор литературного текста? В королевстве Сюйли уже давно не осталось ничего прекрасного. Здесь нет места красоте и искусству, здесь не жалуют мечты и чувства. Всё это ложь.       В сырой и тëмной камере городских темниц она больше не сможет держать себя в руках, и слëзы сами собой польются из её глаз, а из груди вырвется отчаянный вопль. Насмешливый стражник злорадно улыбнётся, подойдя к решётке, и скажет: «Все вы мятежники такие. Только и горазды на пафосные речи о том, как вам плохо живëтся. А стоит вас поймать, начинаете выть как последние псины». Но всё это будет потом, через несколько далëких месяцев. Пока что Наньгун Цзе лежит на циновке в своей комнате и оцепенело смотрит на кисть, зажатую между пальцами.       Пожалуйста, только бы этот кошмар закончился…