А ты как синабон у самых моих рук

      Под эту печальную музыку Фонтейна, которую наигрывал одинокий шарманщик, становилось так спокойно. Стоя на главной площади, смотря на этот огромный шар, обеспечивающий энергией весь город, о чём остаётся думать? Не о чем.       Мелодия умиротворяла, не оставляя и шанса подумать о чём-то всерьёз, и вместе с тем стягивала все чувства к тупой, как лезвие на старой кухне, тоске. Почти доброй, но всё ещё далёкой от этого.       — Навия, — он обращается в никуда, не смотрит на собеседницу. Как же хотелось высказать ей все свои чувства или хотя бы показать их с помощью картинок. Однако это просто невозможно сделать. Ведь если передавать всё то, что он испытывает, словами, то это будут членораздельные звуки, вместе ничего из себя не представляющие. А если представить всё картинками, то это будут даже не абстрактные изображения, а такие же брызги чернил, как на карточках, показываемых душевнобольным психологами и психиатрами.       Даже если бы всё было так, он знает, что Навия всё равно бы всё поняла.       Она исключительная.       В их головах сидят абсолютно разные, не похожие друг на друга совершенно, тараканы. Но почему-то в таких сложных вещах, как чувства, Навия была ему роднее сестры, образ который с каждым годом начинал всё больше плыть перед глазами.       Прожить жизнь с Навией — это величайшая из благ, которые можно получить в жизни. Остаться с ней — это дражайшая возможность, которую нельзя отпустить. Это как золотистый, переливающийся на солнце песок. Казалось бы, не медли! Хватай его с неимоверной скоростью, сгребай его в прекрасные рельефные песочные часы, пока он не высыпался из твоих рук обратно в пляжную пучину. Но Итэр даже не брал их, эти часы. Никогда он не видел тех мощённых узоров на них, и того тонкой ручной работы стекла, выдуваемого специально для этой позолоты, которую ты можешь лицезреть лишь раз в жизни.       Он предпочитает иные методы, точнее, не методы даже. Он предпочитает мириться, увидеть лишь раз и никогда больше не коснуться, он предпочитает навсегда запечатать увиденное на обратной стороне век, чтобы, засыпая, иногда прокручивать собственные воспоминания, он предпочитает ещё какое-то время помнить парфюм и тепло от чужих длинных и пышных волос. Он предпочитает остаться в этом мгновении, даже если оно давно прошло. Даже если «навсегда» будет длиться всего-ничего: до следующего дня, до следующей чужбины, до следующей спутницы.       Всё идёт своим чередом. И он, и Навия это прекрасно понимают.       Что-то точно большее произошло между ними за это время, но что-то точно меньшее произойдёт дальше. Они достигли апогея. Чувства, которые бурлили и не давали жить, как раньше, обернулись своеобразным грузом. А со временем и вовсе скатились до пустой побаливающей пустоты, которую они хранили в себе.       Бесконечная любовь и невозможность её бытия взорвались огромной яркой вспышкой, оставив после себя обугленные жерлова сердца.       За последнее время Навия пережила слишком многое. Пережила почти всех своих близких, несколько нападений, экономические кризисы, заговоры. Пережила, и переживёт ещё многое.       Когда ей грустно — она плачет. Когда весело до чёртиков — она, что есть мочи, заливается звонким смехом, хватаясь руками за живот. Когда она что-то испытывает к другому человеку, она подкрепляет слова действиями. Возможно, именно за эту детскую искренность, которую она смогла пронести с собой сквозь такое недетское время, её и ценят друзья. В том числе, ценит и он.       Она элегантна, умна, расчётлива, щедра, умеет сострадать и держать ответственность — она идеальный лидер. Не безбожно сурова, и не слишком мягка — идеальный симбиоз своих родителей.       На её нежных бархатных плечах, обрамлённых тканью из Дома Тиори, лежит огромная миссия. Она первая Леди, но знакома остальным больше как «Босс». Очень тяжело оставаться такой же, когда за последние пол года в твоей жизни стало всё верх дном. Привычное русло жизни не просто поменяло свой курс, но почти стало течь перпендикулярно прошлому.       Её ломает до невозможности. Как определиться в этом мире неопределённостей? И скудных донельзя слов не хватает, чтобы с кем-то поделиться. Собственной головы не хватает, чтобы всё осознать.       Итэр подарил ей гарантию. Он и Паймон — те, на кого ты можешь положиться, в какой бы ситуации не находился. Сострадательный к другим, борющийся за справедливость, пусть даже и не всегда по своей воле, беспринципный путешественник из далёких краёв. Вот уж чья жизнь меняет своё направление почти что каждодневно. И он не сошёл с ума, не сломался, не вывихнул руки от того, что не мог понять собственных чувств.       Они оба не сделали ничего подобного и от ново-приобретённых конфликтов с самими собой.       Что-то точно большее произошло между ними за это время, но что-то точно меньшее произойдёт дальше.       Их конец настал ещё задолго до роковой встречи. Обычно это называют тем, что никогда произойти не могло.       Есть разная любовь. Например, люди, до этого не знакомые, но сплотившиеся против одной угрозы, которая может обернуться непоправимой бедой для всех, могут начать испытывать друг к другу нечто большее. Как Роза и Джек из старого фонтейнского фильма, которые никогда бы не влюбились друг в друга, если бы не катастрофа с наводнением.       Что-то похожее произошло и у них. Настолько необъяснимо было то, чо они оба внезапно почувствовали, что решение просто насладиться этой секундой синергии двоих людей было лучшим.       Он храбр, благороден, умён, отважен, и главное — ценит каждую связь, приобретённую за всё время его путешествия. Он знает, когда можно пошутить, а когда лучше молча составить компанию своим товарищам, понимает, когда действия будут важнее тысячи слов, выброшенных на Мондштатский ветер. Возможно, именно тем, что он много понимает и многое повидал, он и нравится своим друзьям. В том числе, нравится и ей.       Его мягкие, тёплые по своему обыкновению, губы, которые так приятно целовать в контрастирующую прохладную погоду, сейчас были плотно сжаты между собой. Взгляд всё также ясен, как и всегда, поза не выдаёт в нём абсолютно никакого беспокойства, но Навия всё понимает. Госпожа Спина-ди-Росула успела слишком сильно полюбить и слишком сильно разлюбить эти губы, чтобы по ним одним всё прочитать. Словно на картах, разложенных астрологами, она изучает его естество. Разумеется, никогда до конца так его и не поняв.       Как и он её.       Навия стоит рядом, держится ровно и чинно. Её гладкие под этими перчатками руки покоятся друг на друге в области живота. Они наблюдают одну и ту же картину, их мысли медленно, словно уставшие червяки, разнеженные солнцем, расползаются в разные стороны, чтобы в один момент слиться в одно общее, не различаемое ощущение. Как это бывало раньше. Шелковистые локоны падают ей на грудь, с которой приятно в ночную прохладу сцеловывать каждый вздох, и мерно на концах покачиваются от тёплого ветра. Взгляд всё также мягок, как и всегда, ни одна мускула не выдаёт в ней напряжения, но Итэр всё понимает. Он слишком хорошо знает её, чтобы по одной уставшей полу-улыбке прочитать её, без дальнейших попыток докопаться до сути.       Он никогда не сможет стать ей верной опорой по жизни, как и она для него. Они компаньоны, поддерживающие друг друга во все времена. Они прекрасно знают: если одному когда-нибудь понадобится помощь, второй, естественно, её окажет. В любой момент они придут на выручку, будут готовы отдать жизнь. И среди этой чистой и неоспоримой верности не будет тех ночных посиделок недалеко от базы в Пуассоне. Не будет жарких и ненасытных прикосновений друг к другу, колких взглядов, от которых бросает в приятную дрожь, не будет необузданных и непонятных всплесков, когда от счастья хочется рыдать.       Но они касались, они смотрели, они рыдали, когда сливались воедино не только духовно, но и физически. Её фонтан из переживаний, выливаемых бурным потоком слёз, попытки ухватиться за чужую сильную спину ещё крепче, почти раздирая её в клочья, мешались с его скупыми слезинками, падающими на её щёки, на её исцелованную и искусанную шею. Он тихо шмыгал носом, продолжая в такие моменты доводить весь свой мир до одной единственной точки под названием «Навия». Они были буквально двумя чувственными комками нервов, спутывающихся между собой, взрывающихся от одной искры. Взрывающих всё до основания, чтобы потом вместе лежать и, почти синхронно, уставше посмеиваться, не прижимаясь друг к другу, но лёжа рядом, и просто глядеть в прекрасное звёздное небо.       — А где Паймон? — Навия слегка склоняет голову вбок, к своему собеседнику. Ей правда интересно было узнать, где находится подруга.       — Пошла за вкусняшками в «Дебор Отель».       — Как мило. Она так заботится о Вас.       — Было бы ещё милее, если бы это была не моя мора.       Навия какое-то время широко-распахнутыми глазами смотрит на Итэра, когда тот наконец поворачивает голову к ней в ответ и непонимающе вглядывается в её лицо, а потом взрывается громким приступом смеха.       — Ах-ха… Малышка Паймон лучшая! — пытается всё успокоиться она, но никак не выходит. Она заливается звонким и чистым смехом, да ещё и таким заразным, что некоторые прохожие, проходя мимо, тоже начинали улыбаться. Что уж говорить об Итэре. Почти с первых секунд непонимание на его лице сменяется на такой же искренний и лёгкий смех.       Паймон как всегда спасла ситуацию. Всё-таки она никогда не врала, говоря, что она — лучший компаньон.       Спустя несколько минут неумолкаемого смеха, двое кое-как начинают приходить в чувства. Шарманщик успел закончить свою одинокую мелодию, поблагодарив неравнодушных зрителей, столпившихся около него, и отправился в сторону кафе. На небе смеркалось. Лишившись одной музыки, город будто обрёл свою. Как говорится, в Фонтейне никогда не бывает по-настоящему тихо. Где-то всегда будут гулять молодые парочки, вслух наслаждаться пейзажами старики и шёпотом замышлять что-то неладное отступники. Именно по этой причине, Кур-де-Фонтейн, столица правосудия, изобретений и моды, вкладывает так много сил на защиту своего народа.       Вместе со смехом утихает и грызущее изнутри чувство незавершённости. Будто они не сделали чего-то, что должны были, не высказали тех слов, обязанных прозвучать в этот самый вечер. Всё улеглось, слилось в покое, как круги на водной глади.       — Навия, — он снова обращается к ней, смотрит с небывалым спокойствием и нежностью на её ещё розоватое после смеха лицо. Нет чего-то такого, что он хотел бы сейчас срочно высказать ей. Больше нет слов и разноцветных картинок, напоминающих плакаты с фестиваля Иродори. Одна лишь безмятежность и ощущение правильности происходящего. — Спасибо тебе.       Итэр тепло улыбается, не отрывая от неё глаз. Глава Спина-ди-Росула на секунду опешивает от такого искреннего счастья, но очень быстро понимает суть происходящего. Всё её лицо принимает выражение безмерной и бесконечной любви к смотрящему. Нежные губы расплываются в самой милой улыбке, а глаза буквально искрятся двумя звездами. И надо сказать, что это полностью взаимно.       Они стоят уже полностью развернувшись друг к другу. Нет смысла больше стоять боками, таить что-то и подставлять для удара менее болезненную сторону.       Итэр осторожно берёт её руку в свои и подносит к губам в чуть склонившейся позе. Смотрит на Навию сверху вниз, и в одном этом взгляде она находит ответы на все свои вопросы, которых не осталось.       Он отстраняется, по прежнему не выпуская её руку из своей, бережно поглаживая большим пальцем мягкую кожу не обрамлённую перчаткой, и поворачивается обратно к огромному энергетическому шару.       — Да, смотреть на фонтан Люсин в это время было бы куда романтичнее, — вслух роняет он, упиваясь всем своим существом сложившейся ситуацией.       Навия не отвечает на эту мысль, склоняясь чуть вниз, на уровень лица путешественника, и оставляет слегка розоватый след от блестящей помады на его щеке.       Поцелуй ощущается мягко, будто к ране прикладывают нежнейшую вату, чтобы перестала течь кровь. Плохое сравнение, но для Итэра это высшая степень заботы.       Он разворачивается и смотрит на неё слегка удивлённо. Покоящиеся до этого брови чуть приподнимаются. Момент единения сердец — это, безусловно, прекрасно, но таких «подарков» не ожидал даже он сам.       — Я тебя тоже, — легко произносит девушка, и эти слова тут же подхватывает тёплый ветер, унося куда-то вдаль.       Итэр смотрит на неё и понимает, что всё уже было сказано. Все чувства получили свою огласку, не осталось ничего потаённого, касаемого их двоих.       Это не значит, что она станет его верной спутницей, что он бросит приключения и однажды вернётся в Фонтейн, чтобы назвать место, где будет ждать она, «домом», она никогда не пойдёт под венец, а он никогда не выскажет при полном зале «клянусь». Они даже никогда больше не поговорят об этом. Всё ясно и без слов.       И их полностью это устраивает.       С минуты на минуту к ним присоединится Паймон, которая, естественно, на полученную раннее мору, купила вкусняшек на всех. Навия снова посмеётся с небольшой словесной полемики двух друзей по этому поводу, а потом предложит эту ночь провести во Флёв Сандр вместе с ней. Она пообещает Паймон наготовить по-больше пирожных и половину ночи они точно будут беседовать о том о сём, абсолютно не связанном с заботами и делами.       И они так и не отпустят рук друг друга. По крайней мере, в этот вечер.