Дубовые плети любви

Согреваемый жарким июньским солнцем, князь Андрей с ноткой удивления в глазах вглядывался в могучий стан древнего дуба, который так впечатлил его, памятно осев в самой глубине души Болконского. Разомлевший от приятных образов, что пёстрыми разноцветными бабочками кружили в его голове, навеянные видом обожаемого древа, он сладко щурил глаза, любуясь всё более отдалявшимся от него дубом. Но мысль, что прямо сейчас он всё дальше находился от воспеваемого им дерева, заставила Болконского встрепенуться и в волнении оглянуться на заросли, давно скрывшие священную поляну. Молниеносно приказав кучеру остановиться, князь Андрей на ходу спрыгивает с ещё движущейся повозки и ястребом бежит по шелковой глади малахитовой травы, громко крича оставшимся позади недоумевающим слугам. — Не ищите меня! Мне нужно побыть одному, я вернусь позже! Слова князя звонко разнеслись по поднебесной округе, сливаясь с соловьиной трелью, которая звонкими колокольчиками отдавалась перекатами вдали. Но Андрея уже не волновало это. Сердце бешеной птицей колотилось в груди, плечи гулко вздымались и опадали в такт учащенному дыханию, а напружиненные ноги резво несли Болконского к заветной цели. Завидев точёные ветви векового дуба, князь остановился, переводя тяжёлое дыхание, и медленными покачивающимися шагами, направился к осанистому дереву. Опьянённый быстрым бегом и столь величественным видом благородного древа, он чувствовал, как по телу разливается приятное тепло, согревающее каждый уголок его безутешной души. Тот самый дуб, который ещё совсем недавно угрюмым гигантом ненавистно оглядывал всё, в чём благоухала жизнь, теперь добродушно смотрел вокруг, зеленея свежими побегами малахитовых ростков. Изящные резные листья весело шелестели на широких раскидистых лапах древа, умиротворенно покачиваясь от тёплого летнего ветра, который словно убаюкивал изумрудные шатры природы. С благоговением лицезрел князь Андрей эту восхитительную картину, которая с каждой секундой всё больше одухотворяла его расцветающее приподнятым настроением лицо. Он не мог перестать любоваться своим сердечным другом, чувствуя их нерушимую духовную связь, и всё дальше продвигался по ухабистой почве. Войдя под кружевные тени листвы, глаза князя заблестели, отражая в себе лучистую россыпь солнечных самородков, что освещали благородный и крепкий ствол дуба. Вслушиваясь в хрустальный стрекот кузнечиков, он, завороженный творением природы, очарованно оглядывал помолодевший дуб, который вновь дышал жизнью, преисполненный чувством обновления, и словно пытался поделиться со всем миром своим счастьем перерождения. Болконский ощущал это и робко протянул к нему свою дрожащую белую руку, как в смущении протягивают ручку юные девы своему первому кавалеру, боясь спугнуть такой важный для обоих момент. Кончики пальцев Андрея прикоснулись к испещрённой трещинами сухой коре дуба, бережно обводя каждую жилистую морщинку, таившую в себе долгие, порой суровые годы почтенной истории. Пытаясь как можно точнее запечатлеть каждое мгновение этого знаменательного события, Болконский напрягал всё своё нутро, внимательно разглядывая грубую кожу великана, а затем глубоко втянул свежий лесной аромат, опутавший его манящим, душистым флёром со всех сторон. Лицо князя покрылось лёгким румянцем, аккуратно проводя рукой по рельефному древесному телу, он устремил свой взор вверх, разглядывая ветви, непоколебимо вившиеся в высь лазурного неба. Восторженный хитросплетённым каскадом кроны, что был облагорожен сочной тёмно-нефритовой зеленью, сквозь которую проглядывали золотистые крапинки игривого солнца, Болконский, чувствуя прилив вдохновения и желания высказать ворох грустно-приятных дум, окроплявшие его душу безнадёжной тоской, застыл, не находя в себе сил прервать изящное молчание мудрого существа. Его уста дрогнули в немом упоении царственностью дуба, что горделиво раскинул свои широкие ветви, заботливо укрывая прохладной синевой тени своего обожателя. В смущении отведя взгляд, пряча стеклянные слезинки, которые так неожиданно выступили на глазах из-за безмерной любви, Андрей, вспыхнув, обнял дуб, пытаясь охватить его массивный ствол, а затем нежно прильнул мягкими губами к шершавой коре. Янтарные лучи солнца целовали красивое лицо Болконского, златыми вспышками обволакивая его каштановые волосы, перетекали на бурое древо, создавая ощущение единства такой задушевной сцены слияния понимающих друг друга созданий, чья встреча была предначертана самой судьбой. Отстранившись, Андрей, опаляя своим жарким дыханием коричневый покров чешуи, полуприкрытыми глазами смотрел пред собой, пытаясь по частицам собрать расслабленный, лишённый концентрации от ласок, разум, как вдруг крамольная мысль пронзила его голову, заставляя того, багрово покраснеть. Стыдливо опустив взгляд, Болконский, будто надеясь не найти подтверждения собственным тянущим ощущениям в низу живота, сокрушенно смотрел на настырно натягивающуюся ткань его штанов. Не смея поднимать глаза на воинственно возвышавшийся над ним дуб, князь Андрей, отступив на пол шага назад, опустил руку на горячее естество, боязливо озираясь по сторонам, в надежде, что никто не увидит его жалкого грехопадения. Раскалённое дыхание срывалось с его трепещущих губ, которые расплывались в неловкой улыбке, а дрожащее от непристойных мыслей тело начинало изнемогать от страстного желания, всё больше овладевая истосковавшимся от одиночества Болконским. Но только фаланги его пальцев коснулись кромки штанов, глаза Андрея расширились от тревожного предчувствия. Не успел он сдвинуться с места, как земля под ногами князя вздыбилась и с громким гулом и треском расступилась глубокими щелями, оголяя длинные древесные корни. Не понимая, что происходит, Болконский увидел, как дубовые плети зазмеились по его напружиненным ногам, лишая всякой возможности пуститься в бег от столь неестественного события. Предпринимая безуспешные попытки вырваться из крепких пут, сильно обвивавших всё его тело, и плотно перевязывая за спиной руки, Болконский уже хотел закричать, но гибкий широкий корень мигом закрыл норовивший разразиться истошным визгом рот. Князь, как кролик, загнанный оравой голодных остервенелых псов, судорожно метал испуганный взгляд по округе, не зная, что предпринять для своего спасения. Грудь сдавливало тугими верёвками, отчего дыхание становилось всё более взволнованным и тяжелым. Дуб властно смотрел на своего дорогого товарища, с тёмным наслаждением разглядывая его беспомощный вид. Если бы у него было лицо, то на нём бы красовалась довольная ухмылка, а глаза бы узились в похотливой насмешке. Но дуб не хотел причинить боль князю Андрею и тот знал это, однако ничего не мог поделать со своим невольным ужасом, когда мощные корни подняли его над землей, разводя не перестававшие дёргаться ноги. Словно ящерица, оказавшаяся в руках любопытных детей, Болконский бился и извивался, в крепко опутавшей его древесной паутине, и молящим взглядом смотрел на дуб, который недавно казался таким тихим и спокойным, но теперь ехидной хваткой вцепился в мягкое тело, путая в князе все ощущения. Исполняя приказ хозяина, один особо оживлённый корень устремился к всё ещё стоявшему достоинству Болконского и настойчиво начал поглаживать чувствительное место. Краска вновь залила щёки князя и тот с новыми силами продолжил свои попытки высвободиться, однако от дуба не укрылось его лицо, наполненное плохо скрываемым удовольствием. Андрей выгибался от непрекращающихся ласок и тихо постанывал, хмуря тёмные бровки от разливающемуся по животу приятному наслаждению. У князя бурлит кровь от наждачки кнутов, которые так усердно опоясывают его долгое время лишенное чьих-либо прикосновений тело, доводя того до терпкой изумительной истомы. Ещё никогда он не испытывал настолько потрясающих ощущений, из-за чего его взгляд заволокло бордовой пеленой страсти. Каждое острое касание дуба отзывалось в нём сильнейшим шквалом бурных эмоций и пульсирующими иглами пронизывало всю разрываемую ненасытным влечением к древу сущность Болконского. Даже его ужасно непотребный вид не заботил настолько сильно, как давно позабытое желание удовлетворения плотских потребностей, из-за чего Андрей с каждой секундой всё меньше сдерживал свои животные побуждения, которые сейчас казались ему такими соблазнительными и пикантными. Одно только осознание, что такой великолепный, преисполненный торжественной красотой природы дуб, покорил его душу и разум, а теперь хотел завладеть им полностью, сладко-пугающей лестью затуманивало подавшийся искушению рассудок Андрея. Наконец добившись нужной реакции от своего драгоценного поклонника, дуб, удовлетворённый происходящим, решает сменить тактику и преступить к такой желанной для них части. Нити корней ослабевают на лице Болконского, отчего тот жадно начинает хватать пересохшими губами воздух, но тут же другой отросток проникает в широко раскрытый рот князя. Землистый привкус заполоняет собой всю влажную полость, а от инородного предмета в горле Болконский невольно давится, но скользкая слюна облегчает размеренное движение корня. Выбиваясь из сил, князь, который уже сам того жаждал, решает отдаться такому постыдному деянию и покорно позволяет дубу распоряжаться собой, вручая тому власть над собственным, подчинившимся древу телом. Очередная вспышка возбуждения нахлынула на него, он почувствовал опалившее шевеление снизу, сразу после того, как бывшие оковы для ног, почти полностью стащили с него штаны и бельё и вновь скрепили норовившие высвободиться конечности. Его член обхватили будто острыми кнутами и двигались по всей длине, царапая тонкую кожу. Болконский глухо замычал, а с его глаз катились жемчужные слёзы, переливаясь в игре лучистых бликов. Ощущая на себе блуждающие древесные руки, он всё больше распалялся, искренне желая продолжения сладострастного ритуала. Тонкие корешки, ловкими движениями распахнули пуговицы на рубашке, оголяя красивую белую грудь князя. Ужами они обвили персиковые бусинки сосков, оттягивая и сжимая их, заставляя тело Андрея покрыться ворохом мурашек. Древесные плети всё активнее тёрлись об обмякшего Болконского, раздразнивая своими движениями чувственные зоны. Князя захлёстывали волны удовольствия, медовым сиропом расходилось оно в каждый уголок его разума. Тихо мыча и посасывая плавно проникающий в его глотку корень, Андрей мог лишь охотно поддаваться навстречу бедрами, позволяя дубу так непристойно играться с ним. Предэякулят, поблескивая росистыми каплями с головки члена, медленно распределялся корнем по всей длине и смягчал трение неутомимого корня. Болконский, окончательно потерявший связь с реальностью, пребывая в блаженном экстазе, мелко подрагивал как дубовый лист на беспощадно рвавшем его ветру. Он заметил, как две небольшие древесные плети, извиваясь, ползли к его ягодицам. Князь шумно задышал, тревожно пытаясь сменить положение, но дубовые корни уже подобрались к ложбинке, и пристроившись с противоположных сторон, принялись растягивать ещё никем не тронутую дырочку. Сконфуженный и отрезвлённый новыми ощущениями, Андрей настороженно следил за тем, что будет дальше, прислушиваясь к обострённой реакции своего тела. Боль в заднем проходе усиливалась и видимо, пытаясь избавить от ненужных тревог своего друга, дуб принялся томно ласкать Болконского с ещё большим увлечением. Дотрагиваясь шероховатыми корнями до сильной спины, поглаживая изящные бедра, нежно дразня красивую шею, дуб тщательно старался разнообразить свои заигрыванья и сделать их как можно более приятными. Измученным ярко-розовым соскам, как и члену, он уделял особое внимание, лёгкими касаниями подразнивая нежную кожу, будоража каждую клеточку распалившегося князя. Убедившись, что Андрей уже готов, дуб вынул из его рта мокрую дугу корня, которая обронила водянистые капли и направил ту к сжимающейся дырочке. Болконский, облизывая глянцевые вишнёвые губы, громко ахнул, почувствовав проникновение и странное ощущение заполненности внизу. Он ощущал как в нём уверенно движется широкая дубовая плеть, отчего у князя закружилась голова, не выдерживая резкий наплыв сладкой боли, что распространялась по всему его нутру, покалывая и сводя с ума, заставляя всё сильнее содрогаться от каждого последующего обжигающего толчка внутри. Маленькие берёзки-сплетницы, давно наблюдавшие за похабными действиями старого дуба, пригнули свои зелёные головушки, словно стыдясь увиденного, но тихо хихикая и перешёптываясь, продолжали любопытно поглядывать на брачные утехи этих двоих. Скрипя деревянистым туловищем, дуб раскатистым треском словно одобрительно смеялся над реакцией шушукающихся берёзок и по-хозяйски рассматривал раскрасневшееся личико князя Андрея. Корень легко скользил меж тугих стенок благодаря слюне, однако жгучая боль не сразу позволила Болконскому с должным наслаждением принять любовь дуба. Морщась от хлюпающих звуков, он громко стонал, заглушая собой многоголосое пение природы. Древесное щупальце проникало всё глубже и в такт с другим корнем, что надрачивал член Андрея, быстро входил и выходил, почти непрерывно попадая по нужной точке, чем выбивал в глазах Болконского лучезарные искорки. Стиснув зубы и крепко зажмурившись, князь, покусывая губы, расплывался от вожделенных прикосновений и распирающего изнутри экстаза от ускоряющихся проникновений. Испепеляющий стыд дурманил его душу, но ему было так приятно ощущать себя наконец наполненным как духовно, так и физически, что все неловкие мысли быстро сменялись пылкой любовью и обожанием. Распростёртый в крепкой хватке исполинского дуба, полуобнажённый Болконский ритмично подпрыгивал на грубых, всё более ускоряющихся древесных плетях, мелодично поскуливая и задыхаясь от переливающихся внутри безудержных чувств кипящих в нём горной неистовой рекой. Широко разводя ноги, Андрей мучился в предвкушении, и дуб, по-видимому, чувствуя тоже самое, резким движением придавил охнувшего Болконского к свежей ароматной траве лицом вниз, и принялся размашисто вдалбливаться в задницу князя. Бесстыдно роняя звонкие стоны, Андрей плавился от хаотичных и грубых действий дуба. Всё его тело горело и требовало большего. Предчувствуя приближающуюся разрядку, князь Андрея, уткнувшись головой в такую родную землю, сам того не замечая, двигался всем телом навстречу корням дуба. Яркая вспышка мелькает в глазах Болконского, заставляя того выгнуться и кончить. Божественное наслаждение разливается по всему телу, а с члена стекает поблёскивающее перламутром семя. Дубовые плети не сразу ослабели на запястьях Андрея, корни медленно начали сползать с обмякшего тела, многовековое древо в приятной расслабленности неторопливо волочило свои конечности, скрывая их в законных трещинах почвы и, довольно шурша зеленевшей листвой, успокаивалось от столь бурного единения. Грёзы сковали уставший разум князя Андрея, он уже не чувствовал ничего, кроме тепла и нежного восторга, которым так благодушно наделил его бесценный дуб. В лиловой позолоте лежал закат. Коралловая бахрома облаков курчавой гривой обволакивала вечерний небосвод. Болконский, сидел, облокотившись на рубцеватый медно-ореховый дуб и безмятежно дремал. Умиротворённое, ожившее его лицо выражало покой и довольствие. Лениво приоткрывая тяжелые веки и смотря расплывчатым взором на встревоженных слуг, которые отчаянно его будили, князь Андрей рассеянно оглядывался по сторонам, сонно моргая длинными ресницами. Он осмотрел себя и удивлением приметил, что вся одежда, хоть и растрёпана, но была на нём в почти изначальном виде. Помогая тому встать, один из слуг достал из волос Болконского веточку с небольшим дубовым листиком, отчего князь покраснел, возвращаясь в жаркие воспоминания, подробности которых он навряд ли сможет кому-либо открыть даже спустя долгие годы. Морщась от раздражающего жжения снизу, ковыляя к повозке с помощью слуг и что-то невнятно бурча про внезапно ухудшившееся самочувствие, князь Андрей робко обернулся. Застенчиво поджимая губы, он поднял свои вновь сияющие глаза, в которых теперь теплилась давно угасшая надежда, возрождённая чудной встречей, словно подаренной этим двоим необъяснимой случайностью. На фоне оранжевого неба, что зыбилось пышными пуховыми облаками, красовалась коренастая фигура дуба и, покачивая ветвями от прохладного вечернего ветра, словно кивала вслед уходящему другу. На глазах Болконского навернулись слёзы, но слёзы эти были наполнены радостью и счастьем, они приятно отзывались в груди и распускались девственными лепестками на выжженном пожаром горечи сердце. Понурив голову, чтобы никто не видел его минуту чувственной слабости, Андрей улыбался как в давно позабытой им юности, когда ещё с сестрой он беззаботно восторгался каждым новым днём и с детским азартом ликовал над любой мелочью. Он не знал встретятся ли они вновь, но в одном он был уверен точно, что этот дуб отныне и навсегда станет частью его когда-то пошатнувшегося, но теперь вновь расцветшего мира. Не думая ни о Наташе, ни о полках, ни об имении, Болконский всё воспроизводил в памяти образ этого исполненного величием древа, нарядно укутанного роскошной кучерявой листвой, от которой веяло тягучим благоуханием природной свежести и гармонией. На краю дороги стоял дуб. Тот самый дуб, что вероятно был в десять раз старше берёз, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой берёзы. И этот дуб, что совсем недавно, как и Болконский, хмурым отчаянным видом считал свою жизнь оконченной, теперь с печально-ласковым трепетом смотрел на силуэт удаляющегося от него возлюбленного. Связанные навеки, они навсегда покорили сердца друг друга и лишь одна мысль, что где-то там вдали дышит тот самый, что способен понять и принять без единого слова, грело и успокаивало их души долгими и глухими, сверкавшие бесконечным количеством звёзд ночами. Дуб лукаво махал ему своими громоздкими реликтовыми ветвями, понимая, что впервые за многие сотни лет, он чувствовал себя по-настоящему живым.