Укус ёжика

      Погода солнечно благоволит этой одной из очередных вылазок в лес. Точно щебетание перелетных птиц и зеленые пейзажи смогут полноценно заменить писателю общество тех, кого он самовольно от себя отстранил. Джон любил животных, даже уже подумывал завести собаку, скрасившую бы его однотонно тянущиеся будни, в каких он либо бесцельно лежал на диване, либо пытался выдавить из себя мысли на бумагу. Работа над его книгой шла, но не так энергично, как ему того хотелось. И стоило ли говорить, что Джон потратил на это многие годы: сюда входили и хроники их с Линчем выездов на дела, и житейские премудрости заядлого дачника, каким писатель уже себя и считал, и простые мысли, ловко завуалированные в красивые текста — словом он творил многое, не только плохое.       Дом, некогда развалившийся и ветхий, Джон отремонтировал, в этом ему помогал и Егор с Лукасом. Это было, правда, давно, но в душе он был им безмерно благодарен. И не только за это. За то, что они заняли неотъемлемую часть его жизни, оставаясь сейчас теплым, но больно давящим под сердцем воспоминанием. И если Лукаса он видел периодически, то Линча… Нет. Но племянник друга все равно оставался негласным связующим звеном между писателем и журналистом, упрямо лгущими о том, что их больше ничего не связывает, в то же время пересматривающими бесконечную пленку их похождений.       На опушку леса выходит ежик. Нет, Джон, конечно, видел ежей — и не раз. Но в этот раз что-то внутри нарочито навязчиво нашептывает ему подойти к дикому животному, тем более за пазухой у него оказались сухие яблоки. И когда он стал таким запасливым?       Рука со сладким кусочком тянется вниз, а Джон думает о том, что к следующему месяцу надо снова подлатать крышу, потому что осенние дожди ждать его не будут. И знал бы он тогда, что до следующего месяца он не доживет… — Ай, ты чего? — писатель вдруг одергивает руку, замечая небольшой рваный укус, болезненными импульсами пронизывающий кисть.

***

      Лукас не приезжает ни на следующий день, ни через неделю, несмотря на то, что теперь предательски часто в его голову вероломно забираются мысли о Линче. И дело будто бы даже не в той неловкой переглядке в ванной или чайнике, свист которого он не слышал, находясь в мутном трансе. Парень разбил чашку писателя, а совесть продолжала старательно выжирать себя. Было дрожи в пальцах стыдно возвращаться к дяде, и Лукас, как большой ценитель собственного спокойствия, этого не делал. До тех пор, пока в один ничем не примечательный день не получил короткое сообщение.                     Привет. Как ты? Как мама?                     Удивляло Лукаса не столько сообщение дяди, сколько своя реакция на него. От неожиданности он случайно не смахивает, а сразу открывает мессенджер, уведомляя отправителя о доставке и молниеносном прочтении. Только вот парень совершенно сейчас был не состоянии отвечать, лихорадочно ища в поисковике ответы на учебный тест под партой.       Непривычно было видеть высвечивающуюся иконку контакта, последнее цифровое общение с которым датировалось несколькими месяцами ранее, когда Лили, кажется, попросила что-то передать Егору. По телефону они с дядей никогда особо не общались, лишь по максимально рабочим моментам типа списка продуктов, нужных для праздничного ужина, или уточнения времени, к которому он обещает быть. Но чтоб «привет, как дела?»… Это было слишком загадочно даже для Линча.       С последней закончившейся пары все выходят одухотворенные и радостные, но почему-то не Лукас, останавливающийся у свободной лавочки, чтобы протереть очки — вдруг это линзы так подло его подводят. С чего Линча вообще вдруг стало это волновать? Пальцы машинально водят по экрану, чтобы наконец отписаться и так же быстро выйти из приложения, будто это странное действие предотвратит наливающее щеки беспокойство.                     Нормально. А ты как?              Даже показалось, что Лукас ответил как-то неправильно, чересчур по-дружески. И почему он в эту минуту придавал чрезвычайно большое значение случайному сообщению? Приходит новое уведомление.              Лучше. Есть планы на сегодня?                     Сейчас часа два, а планов и правда нет, однако парень не торопится снова открывать диалог. Дурное предчувствие грызет подкорку — и не обманывает.                     Съездим на дачу Джона?                     Нет, произошедшее не вымылось из матрицы, не разложилось до гумуса и не поросло густым мхом — все это было так свежо и осязаемо, что Лукас до сих пор телесно ощущал на себе отпечаток смерти, надменно щекочущий затылок. До сих пор как вживую видел жуткий беспорядок погруженной в гробовую тишину хижины, еще на пороге чувствовал смердящий запах, боясь даже предположить, что увидит, пройдя вглубь дома. Плотно зашторенное помещение, не пропускающее ни единого лучика солнца и кровать, проминающуюся под тяжестью безвозвратно неподвижного тела. Нет. Он не мог вымыть из влажных нежных мозговых борозд ту многотонную тяжесть, фривольно свесившую ноги с его шеи после роковой поездки к писателю. И было бы ему легче, если б не спонтанное желание набрать тогда Джона, не ответившего на пресловутый звонок ни на первый, ни на пятый раз за день? Жил бы он без вины, изнутри проросшей сосуды тонкой горькой колеблющейся пленкой, время от времени отрывающейся и вызывающей в сердце щемящее чувство? Он как никто другой понимал Линча. Однако Лукас непреклонно делал вид, что все в порядке, запрятав эмоции далеко внутри.       «Съездим на дачу Джона? Съездим… на дачу… Джона… дачу Джона…» — набатом выстукивалось, словно на печатной машинке с запавшей «д», в беспорядке переплетенных между собой мыслей.       Что хотел там отыскать Егор? Опровержение всего того, о чем ему поведала Лили, в свою очередь узнавшая нелицеприятные подробности от еле связывавшего слова Лукаса, или Джона, безмятежно сидевшего на крыльце в новеньком кресле-качалке? Сказать по правде, парень не горел пламенным желанием возвращаться обратно, однако неожиданное предложение дяди и промелькнувшая мысль о вещах, которые он бы мог оставить себе на память, буквально вынудили его пальцы вскоре настрочить положительный ответ.       И нет, Лукас совсем не думал о том, как стыдно ему было выходить из ванной Линча неделю назад.

***

      Дом Егора находился диаметрально противоположно даче Джона, поэтому Линчу пришлось проезжать через город, как раз подбирая Лукаса у общежития. Подъезжая к пустующей автобусной остановке, мужчина еще издалека завидел племянника, сидящего рядом и весело общающегося с какой-то рыжей девушкой. Как только черный автомобиль попал в поле зрения парня, улыбка начала таять, превращаясь в неестественно сконцентрированно стянутый рот.       Окно пикапа, купленного Линчем пару лет назад, как раз когда общение с Джоном пошло на спад, киношно открывается. — Здравствуйте! Как давно мы не виделись, — мило восклицает Дана, поправляя огненные рыжие кудри и переводя вопрошающий взгляд на однокурсника.       Егор тактично чуть приподнимает уголки губ, переводя взгляд с Лукаса и девушки на переднее зеркало справа, где растушенным грифелем вырисовывается автобус, тупым выражением квадратных фар намекающий, чтобы тот ускорился и освободил путь. Племяннику посылается деликатно поторапливающий кивок головой, которому парень охотно повинуется и спустя пару затянувшихся мгновений уже по неосторожности крепко хлопает дверью, косым извиняющимся движением зрачков оглядываясь на дядю. Но ему будто бы все равно — раньше он даже немного ворчал на такое «неосторожное обращение с машиной». Однако сейчас Линч предельно невозмутим, даже слишком. Пусто смотрит на парня, серыми вялыми бликами отражаясь в его очках. Лукас сразу же понимает, что тот еще на таблетках, грузно ложащихся поверх больных мыслей и заглушающих ту ноющую, кислотой разъедающую нейроны боль потери. А по самому парню-то и не скажешь, где у него кровит и еще как долго будет, однако при прямом взгляде на дядю конъюнктива будто насыщается участливо-понимающим блеском, какой Лукас тут же старается укрыть, переводя взор на лобовое стекло. Словно и сиденье чересчур неудобное, и зеркало над головой раздражающе замыленное, и даже тихая музыка в динамиках кажется какой-то не такой, скверно шуршащей и неестественной. — Едем? — хриплых от волнения возражений не следует, и темный автомобиль уверенно трогается, оставляя позади себя томно вздыхающую Дану, запыленную остановку и способность Лукаса говорить уверенно и членораздельно.