***
Мало что на свете воняет так, как свежие потроха горного шипастого слепозмея. Шэнь Цзю за свою недолгую жизнь успел нанюхаться всякого, но вонь из развороченного брюха громадной, в полтора чжана, твари превосходила даже самые отвратительные помойки его детства. Толстые, покрытые мерзким зеленоватым налетом, скользкие внутренности расплескались по траве, черная, похожая на масло, кровь, никак не желала впитываться в землю и тоже пахла отнюдь не пионами. Шэнь Цзю задержал дыхание, едва подавив порыв зажать нос, но показывать слабость перед байчжаньцами не хотелось до зубовного скрежета. Вместо этого он отошел к туше второго змея, которому просто снесли голову. Крови и здесь натекла целая лужа, но хотя бы потрохами не воняло. Вот что стоило и первого убить аккуратнее, не превращая в зловонное месиво… Он понимал, что несправедлив: горные шипастые слепозмеи — твари четвертой категории опасности, и то, что группа учеников справилась с ними без необратимых потерь, само по себе было отличным результатом. А убить слепозмея с одного удара — так это надо быть Юэ Ци… Шэнь Цзю скривился и пошел туда, где над ранеными уже хлопотали двое учеников с Цяньцао. Что тут у нас? Одна сломанная рука… очень неудачно, кстати, сломанная, осколки костей пробили кожу и торчат наружу. Без Печати Прозрачной Плоти их теперь и не сложишь, как положено, а в полевых условиях ее не начертит, наверное, даже глава Цяньцао, так что терпеть бедолаге до возвращения. Одна прокушенная насквозь голень. Это вообще ерунда, шипастые слепозмеи не ядовиты. Один вспоротый бок… Хмм, а парень везунчик. Разрез глубокий и длинный, в ране белеют ребра, но, судя по тому, как спокойны лекари, ничего важного не задето. Не забыть отдельно упомянуть в отчете, что никто из учеников Цинцзина не пострадал. — Проверьте окрестности! Тварей две, где-то рядом может быть гнездо с детенышами! Всё-таки голос у шисюна Хэ на редкость противный. Шэнь Цзю только глаза закатил. На первый взгляд предложение выглядело дельным: обезвредить потомство тварей, выморивших едва не весь скот в двух небольших деревеньках, определенно, стоило. Только вот все трактаты в один голос утверждали, что узкие, похожие на брюшные плавники, шипастые выросты у самок горных слепозмеев меняют цвет на темно-желтый после первой же беременности, а у обеих убитых тварей плавники были глянцево-синими. Впрочем, откуда байчжаньской бестолочи знать такие тонкости, а оба ученика с Линъюя совсем мальчишки и слепозмеев еще явно не изучали. Шэнь Цинцю презрительно усмехнулся и под благовидным предлогом поспешил уйти от воняющих останков. Выбрал себе поваленный ствол поудобнее и принялся не спеша чистить Сюя, не забывая, впрочем, прислушиваться: мало ли какая дрянь может прийти на запах крови? Шаги за спиной он узнал, даже не оборачиваясь. Разумеется, как же Юэ Цинъюань упустит такую прекрасную возможность! Он резко обернулся, но заготовленные ядовитые слова застряли в горле. Юэ Ци стоял совсем близко и протягивал ему сложенную лодочкой ладонь, полную крупных, с хорошую вишню размером, спелых ягод пушистой ледяной брусники. Он непроизвольно сглотнул: ледяная брусника росла в самом темном и запущенном углу одичавшего сада, куда они с Ци-гэ сбегали в редкие минуты отдыха, и ее душистые, полупрозрачные ягоды были единственным лакомством, доступным без воровства. Единственным, которое не надо было пихать в рот как можно быстрее, пока не отобрали, а смаковать не спеша, растягивая удовольствие. И когда только успел набрать целую горсть… И ни одной же ягоды сам не съел, вон, губы чистые. Он против воли задерживает взгляд. У Юэ Ци волосы ниже лопаток, лежат ровной тяжелой волной. На черно-белой форме Цюндина — ни единого пятнышка, словно он не из боя вышел, а из зала для музицирования. На лице — робкая виноватая полуулыбка. — Сяо Цзю, — протягивает ягоды, смотрит, как побитая собака, словно лакомство не предлагает, а выпрашивает, — возьми… Злоба мгновенно вскипает внутри, горячей волной прокатывается по позвоночнику, сжимает горло колючей петлей. — Убирайся! Вместо голоса выходит какое-то шипение. Шэнь Цзю бьёт по протянутой руке, ягоды разлетаются веером. Одна из них впечатывается в плечо Юэ Ци, оставляя на белоснежном рукаве неряшливое пятно. Рука Юэ Ци бессильно падает. Он опускает голову и, ни слова не говоря, уходит. Шэнь Цзю хочется крикнуть ему в спину что-нибудь злое, но горло вновь перехватывает спазмом. Когда Юэ Цинъюань скрывается среди деревьев, Шэнь Цзю долго смотрит на крупную ягоду, лежащую у ног. Потом нагибается, подбирает её, и, зажмурившись, кладет в рот. Сладкий сок тает на языке, но не может перебить разлившейся внутри горечи.***
На камень падает тень, и ящерица срывается с места, мгновенно исчезая в высокой траве. Шэнь Цинцю поднимает голову. Юэ Цинъюань — прекрасный и величественный, самый красивый из бессмертных даже в простой походной одежде, подходит вплотную и протягивает ему сложенную лодочкой ладонь. Ягоды пушистой ледяной брусники лежат аккуратной горкой, и даже нежный сизый налет не потревожен, словно их собирали, не касаясь руками. «Те ягоды были крупнее, «— нелепая мысль мелькает где-то на задворках сознания. Терпкий аромат касается ноздрей, и Шэнь Цинцю непроизвольно вдыхает глубже. Юэ Цинъюань смотрит на него, чуть улыбаясь, и от этой улыбки начинает болезненно тянуть под ребрами. Шэнь Цзю наклоняется вперёд и губами собирает душистые ягоды. Чувствует, как вздрагивают пальцы, прихватывает их кончики зубами, невесомо проходится языком по ладони. Слышит сорванный вздох и поднимает голову. — Глава Юэ полагал, что принёс этому мастеру десерт, — голос его звучит вкрадчиво, а с пальцев срывается контур сторожевой печати и беззвучно растекается по округе, — но он ошибся. — Кто же ест десерт перед основным блюдом? Он делает шаг вперёд, прижимается к Юэ Ци вплотную, вглядываясь в изумленно распахнутые глаза, запускает руки под тяжёлый шелк, и весь мир тонет в солнечном свете и сладости чужих губ с привкусом ягодного сока.