Просто открой глаза.

- Неужели ты меня не помнишь?    Соленая влага, предательски катиться по щекам. Столько времени, столько сил, столько жизней и все в пустую. Ему не хочется верить, не хочется смотреть, оставаться в этой реальности. Ему нужно бежать, далеко и без разницы в какую страну и в какой год.    Осколки неприятно жалят руки, но это лучше, чем чувствовать страх и бушующее опустошение, что снова провалился, попал не туда, обознался.    - Прошу…    Срывается с губ, покрытыми чем-то липким. На автомате стирает рукой, кидает взгляд и замирает. Кровь, прям как тогда. Снова.    - Эй, пацан!    - Паша!    Слышит где-то совсем рядом, но также и далеко, далеко за сознанием. Острая боль в висках, руке и спине, а потом темнота.   Паша открывает глаза, терпит жжение во всем теле и пытается осознать, где он и что, твою мать, происходит.    - Где я?    А голос тихий, хриплый, будто боится разбудить кого-то.    - Паша!    Звонко, давно позабытому. Оглядывается, но кроме темноты ничего не зацепляет взгляд.    - Паша!    Со страхом и болью. Дрожь ощущается в каждом слоге.    - Паш…    Безэмоционально, дико одиноко.    - Где ты сейчас?    Ему бы самому знать, даже смешно от таких вопросов становиться. Смешно и обидно.    - Я дома.    Вранье. Дома он не был уже больше пары месяцев. Интересно, как там родители? Друзья.    Хотя все его друзья здесь.    Нет, не здесь.    Они умерли. По нелепой случайности, ошибке, недоразумению.    - Паша, просто открой глаза…    Все тот же голос и он не может не подчиниться. Открывает и все по новой. Старый бассейн. Киняев. Ребята. Костенко.    - Нет!    Вырывается само по себе и все фигуры оборачиваются. В их пустых глазницах видна насмешка и желание убивать.    Они делают шаг вперед. Медленно, будто давая шанс убежать.    - Нет!    И Паша бежит. Падает на каждом шагу, не разбирая дороги, но бежит.    - Спи, отдохни.    Как молотом по голове, а голос знакомый, тихий, чарующий. И Паша засыпает, с падением в бездонную яму.    Телефонный гудок, чье-то шипение, стук, тишина.    Павел вновь открывает глаза, а за окном полыхающая станция. Звук сирен усиливается, постепенно достигая нужной точки сознания.    Запах гари, боль в глазу и шее. Он помнит. Срезает горлышко о бутылки и ложиться на дно бассейна. Закрывает глаза.    Еще немного.    - Павел.    А теперь по-другому. Страшно. Даже просыпаться не хочется. Множество голосов одновременно со всех сторон. Какой-то чужой, а чей-то до боли знакомый. Детский, взрослый, мужской и женский.    - Ты же помнишь меня.    Все воспоминания, все жизни и все времена круговоротом проносятся перед глазами.    - Зона.    Признается, скорее сам себе.    - Ты можешь называть меня и так, но «мы» - кое-что сложнее, чем радиация.    Темнота начинает рябеть и маленький сгусток начинает проявлять свою форму.    - Отпусти меня.    Между всхлипами, между минутами долгих раздумий и самостоятельных наивных объяснений.    - Ты же сам не хочешь уходить.    Не хочет? Бред!    Он уже так давно, что аж сбился со счету, с каждым очередным прыжком в неизвестность только и просит, что одного: вернуться домой.    - А что такое дом?    Формация предстает в виде маленькой девочки. Ее большие, светлые глаза искриться жизнью.    — Это…    Пытается отыскать ответ Паша, но не выходит. Он давно потерял этот дом. Он один, совершенно.    - Ты в этом уверен?    Юное тело расщепляется на пять силуэтов.    - Паша, смотри, этот подкастер новое видео выложил.    Двуцветная куртка так породному мельтешит перед глазами, а в дурацких очках будто снова блеснула такое далекое солнце.    - Паша, ну ты дебил? Где Леха?    Рыжая копна волос обжигает. Дарит впечатление чего-то устойчивого и обычного.    - Эй, ты чего? Смотри какие у нее буфера.    Гоповатый смех задевает внутри что-то ценное и до боли хрупкое.    - Паша, мне страшно, сними меня от сюда!    Высоко, страшно упасть, но не так страшно, как потерять близкого человека.    Близкого… и родного.    - Слышь, пацан, я не хотел их всех убивать, но вы не поняли… либо поняли, но не так.    Тихое потрескивание старого советского радио. Шипение утюга и… знакомые серые глаза.    - Ну не смотри ты на меня так!    А Паша смотрит, не отрываясь, как приклеенный. Смотрит и понять никак не может. Ему хочется одновременно вскочить и ударить, вскочить и о таком многом его расспросить или… вскочить и…обнять…    - Смотри, чтобы башня была прямо в прицеле и стреляй!    Звон пуль, искры, огонь.    Паша оборачивается, но застает лишь тающий силуэт.    - Нет!    Бежит навстречу, но теряет равновесие и падает на паркет. Руку пронизывает острая боль. Осколок бутылки?    - Ты меня не помнишь?    - А должен?    И снова круговорот.    Москва сити. Глобал Кинтек.    - Почему один пришел? Испугался, что я и всех твоих друзей схвачу, вместе с тобой?    - Нет… Я просто тебя увидеть хотел.    Что? Нет! Такого разговора не было. Паша чувствует, как его губы не шевелятся, но слышит голос. Свой голос у себя в голове.    - Мне страшно. Я не знаю, что делать, не знаю кому доверять, но в этом мире, да и во всех других именно ты был тем островком безопасности и всезнания, что я просто уже не могу…, забери меня!    Дешевое пиво течет по горлу, топя все не высказанное.    - Почему ты не сказал?    Вдруг спрашивает Костенко и подходит ближе, а Паша дрожит. Смотрит побитой собакой, губы потрескавшиеся кусает и плакать хочет.    Такого разговора не было!    - Я испугался… Я и сейчас боюсь.    Теплое касание губ опускается на складку между бровей. Второе на слезы на щеках.    Третье в губы. Мягко, почти не весомо. Едва ощутимо.    - Ты одинок, Паша?    Тепло рассеивается, лишь тонким следом запечатавшись на больном сознании.    - Теперь да.    Тяжело, но искренне, справедливо.    - С чего ты решил?    Вспышка и Паша снова открывает глаза. В голове полный бардак, а в затылке адская боль. - Паша! Паша! Где ты? Снова эти голоса. Как же тоже хочется кричать.    Медленно, сверяя каждое движение, он встает и облокачивается на стену. Зеленую…такую…знакомую?    - Паша! Вот ты где, что с тобой?    - Эй, тебя что били?    А люди вокруг будто реальные. Руки Анины по-настоящему теплые, а голос Лехи и в правду очень громкий.    - Ребята?    - А? Где ребята? Да на первом, тебя ждут. Ты как? Идти сможешь?    Впервые простой кивок затрачивает так много сил. Паша отталкивается от стенки и спешит выйти. Воспоминания прошлого атакуют, стараясь выбрать лучшую для себя позицию.    - Паш!    Аню хочется игнорировать, а мнимый звук джипа ощущать почти осязаемое.    - Стойте! Там кто-то есть, я, кажется, видел.    Дрожащее, но теперь, почему-то кажущееся менее жалким, тело подкастера уже не надоедает.    - Тогда я пойду посмотрю.    Он знает, что может случиться, знает и очень боится, но идет.    - Эй, Пашк, ты чего? Это этот что-то видел, так пусть и идет.    «Этот» дергается как от тока и уползает куда-то в угол.    - Нет, я проверю. Если что-то пойдет не так, то… простите.    Скрипит дверь и в кромешной тьме уже видны очертания автомобиля. Паше даже кажется, что он чувствует кофейный аромат салона.    - Паша!    Снова этот голос. Сердце мчит на всех 180. Ослепляет свет фар.    - Паша…    Быстрые, тяжелые шаги в его сторону. Но ему не удается ничего разглядеть непривыкшими к свету глазами.    Еще пара шагов и вот большая черная тень совсем близко. Страшно. Опасно.    - Паша.    Крепкие руки обхватывают его за плечи и прижимают ближе, сильнее.    Парень даже осознать все до конца не успевает, как по лицу ручейками течет что-то обжигающее.    - Сереж…?    На пробу, лишь бы понять, не обознался?    И его слегка отпускают. Держат на расстоянии вытянутой руки, чтобы в глаза посмотреть, но в случае чего удержать и не потерять.    - Ну, привет.    Шепотом и это слишком. Всего этого просто слишком.    Паша снова притягивает его ближе. Дрожит всем телом. Ломается всей душой. Заново рождается всем существом.    - Прости. Прости. Прости меня.    Тараторит, старается сказать все и сразу и даже не сразу чувствует, ка по лицу порхают маленькие поцелуи – бабочки.    - Дурак. Это я извиняться должен. Маленький… сколько же… сколько…    А мужчину тоже трясет.    - Не надо! Прошу! Не надо!    Требует надрывным голосом, носом в грудь зарывается и вдыхает такой родной, но забытый аромат.    Его еще сильнее стискивают, стараясь в себе растворить, стать одним целым.    Паше кажется, или его кофта тоже становиться влажной?    - Паша…    С дрожью, но уже с большим спокойствием.    - Поехали домой?    И огромный валун, что все это время сдавливал его между жизнью и смертью вдруг превратился в простую пыль, что оседает на сапогах.    - Домой?    И Паша оборачивается. Смотрит на старое здание КГБ СССР и видит шесть силуэтов.    Дрожащего подкастера.    Смущённого Гошу.    Шокированную Настю.    Ахуевшего Лешу.    Растерянную Аню.    И маленькую девочку, с большими, ясными глазами.   - Езжай, Паша, домой. Счастливого пути.   И Паша едет. Садится на переднее сиденье, оставив ребят тесниться сзади. Фильтрует все появившиеся вопросы и не сводит взгляда с маленькой девочки.    - Она тебя не забудет.    Раздается слева и парень оборачивается. Значит он тоже ее видит. Он тоже знает и понимает. Паша не один.    - И я ее тоже.    Сергей сжимает хрупкую ладонь, заводит машину и трогается с места. Маленький силуэт начинает пропадать, но лишь для того, чтобы на всем пути, до границы Зоны Отчуждения, проводить их сотнями пустых глазниц.    - Счастливого пути…    Раздается одновременно, разными голосами. КоНеЦ