Кровь моей крови

Lovett — Monsters

Кинжал впивается в женскую ладонь в его руке; холодное лезвие скользит по коже, давая горячей гранатовой крови тонкими струйками сползти по запястью. — История наполняет их кровь, — напевает, тянувшись к закрытому облаками солнцу, бонза. Бамбуковые заросли Юйлуншань отличались от обдуваемых северными ветрами гор Мингуана. Тут, среди серых скал и колючих сосен, позвякивали колокольчики; пищал беркут, раскинувший над долиной крылья. Капли впитываются в ткань, по которой за века расползлись алые пятна. Они, бордовые росинки, заполняли медную чашу и проливались на каменные плиты алтаря. — Увидеть беркута — хороший знак, — шепчет Пэй Су, под его боком стоит закутанная в плащ девчонка, Баню Юэ, а за ними — высокий мужчина с черными лохмами и угрюмым выражением лица. Они сжимали ладони друг друга, соприкасались глубокими порезами, и напевающий клятвы жрец обматывал золотистым поясом их запястья. Острое, кусающее ощущение разрываемой плоти. Отдается эхом внутри кровь, которая теперь вытекает. — Наша кровь густа. Возвращает их к реальности, заставляет чувствовать, как громко и отчетливо бьется сердце. Повелительница дождя смотрит в его глаза — томные и вожделенные, внушающие желание и защиту. Боль ушла, пока Северный Бог войны, Мингуан, согревал ее дни скорби, сменившиеся пряным бризом. Рисовые поля юга никогда не примут север, а север — юг. Она никогда не возьмет его фамилию, а он — ее. Они кровью станут одной. Пэй Мин медленно поднял медную чашу свободной рукой. В багряной жидкости он видит свое отражение — давно уже Бога, зрелого мужчину, но не юношу, которым ведет жажда военных подвигов и запретной любви. Генералу Мингуану пора, наконец, отдать себя семье — внучатому племяннику, супруге и, когда придет время, невестке. Люди воспринимают кровь по-разному: для кого-то она противная, что начинает мутить, для кого-то — сахарная или соленая. Одно остается неизменным — железо, знакомое им. Повидав десятки сражений, поведя за собой батареи, генерал Сюйли не мог вспомнить ни одного вражеского кинжала, что когда-то пробил его латы. Настолько их было много. Став отрадой державы в решающий час, юная Государыня Юйши впервые взяла в руки меч, до этого не задумываясь, что, обретя власть, она спасет тысячи, придав себя Юлону. Губы соприкасаются с медью; еще их теплая кровь теребит язык и кружит голову, стоит Повелительнице дождя сделать свой первый неуверенный глоток. Сладкая жидкость стекает по горлу. Она густая и вязкая, но не маслянистая или липкая. Хотя это и странное ощущение, оно почти до странности приятное. — Наша кровь чиста… Металлический привкус поначалу отталкивает, но Юйши Хуан вскоре привыкает к нему. Хотя это не то, что она когда-либо решит сделать снова, это и не то, от чего бы она немедленно отказались сейчас. Зимние ветра раздувают огонь в факелах; скрипят чешуйчатые стволы сосен, покачиваясь своими пиками из стороны в сторону; кружатся над землей хвоинки, беркут мурчит. Она уже не ребенок, которым когда-то повстречала ее генерал Пэй Мин. Ей хватало счастья: и Бога, и человека — в жизнь. В прошлом Повелительница дождя сказала бы, что хочет пожертвовать себя на благо другим и быть одной, но истина близка: она женщина, и Небесные чиновники не примут ее. Юйши напористо впивается в уста Бога войны, сминает их, кусает и трется носом о его щеку. С каждым толчком натягивая между пальцев каштановые пряди. Подобно сладкому, но в то же время острому железу в воздухе, который смешивается с их дыханием, это волнующее и вызывающее привыкание ощущение. Он — это поле боя, окруженное холодным запахом ржавчины и солоноватым привкусом пота. С каждым поцелуем чувствуется острый, горьковатый след, что остается на языке и заползает в уголки ее рта. Но под всем этим песком и копотью таится сладость, как капелька меда, спрятанная среди крови. Черный бык пропыхтел: — История не помнит крови… Она помнит имена.