Мой мальчик

            …Может быть однажды. Может, когда ты станешь старше. Может, когда я уйду отсюда, то это будет моим прощальным подарком. Может, через много лет, когда мы в следующий раз встретимся, уже в Наружности. А, может, никогда.       Я поправляю галстук и воротничок рубашки, чтобы выглядеть презентабельно, когда выйду во двор на церемонию прощания.       Нет, я не выгорел. Нет, я не сдался. Я просто хочу уйти, чтобы не повторить историю Лося, заигравшегося в нежность с домовскими детишками. А также у меня свои личные причины, сообщать о которых я никому не намерен.       Третья ломится в дверь, но я не пускаю. Мало ли что у них на уме? Может, захотят навечно оставить меня в Доме и прирежут, а останки поместят в нишу какой-нибудь стены и замажут бетоном, а потом, принеся на мою могилу грёбаные растения и устроив теплицу, будут приходить и жаловаться на Псов и Крыс, «от которых житья совсем не стало, Ральф,» сморкаясь в листья плюща. Оно мне надо? Нет. Совершенно точно нет.       Я не знаю, есть ли среди них мой монстр, но открывать, чтобы узнать это, мне не хочется. Мальчик устроит скандал, вцепится в меня пальцами и я не смогу уйти. А я хочу уйти. Я должен уйти.       Выглядываю в окно и вижу, как Акула своими скрюченным паучьими пальцами указывает, куда поставить кафедру, из-за которой он будет вещать. Уже представляю, что он обо мне скажет.       Опускаю взгляд на письмо, которое держу в руке. Там, запечатанная, лежит моя характеристика. Я ещё не читал её. Надеюсь, она хорошая, потому что я планирую перевестись в другое детское учреждение. Возможно даже в другой детский дом. Может, даже в детскую психлечебницу. В нормальную, — Наружновскую… Туда, где не будет Стервятника.       Черт… почему это так тяжело? Не может быть, что я проникся тёплыми чувствами к этому костлявому существу.       Я иду по коридору лиц и замерших силуэтов. Все смотрят на меня как первый раз. Как в день, когда я прибыл в Дом. Это было лет восемь назад, верно? Тогда всё было по-другому: деревья — выше, трава — зеленее, мир — проще. Тогда я был непреклонен. Тогда не загонялся. Тогда не позволял голубизне просачиваться и укореняться во мне. Тогда Стервятник был «другом» и соратником, а не недолюбовником… С той ночи прошло уже почти три года, и я всеми силами старался избегать мальчика и не думать о том, как восхитительно он сжимал меня и как стонал, кричал и вздрагивал, и звал меня «папочка», и вжимался в меня бедрами, когда я шлёпал его… А этот поганец словно нарочно появлялся на пути, из-под земли вырастал, караулил за углами, и смотрел, паршивец, так пристально, исподлобья, выразительно и пошло, так, что мне хотелось выдрать его грубо, по-собачьи, держа за волосы, и отыметь его в изломанный оскалом рот.       Спускаюсь по лестнице и едва не цепляюсь ногами за колеса Курильщика. Черный в последнюю секунду оттаскивает его коляску назад. Иду мимо Диванного перекрестка, где домовцы оставляют свои нацарапанные послания на горшке с фикусом и стене за диваном — вместе с окурками, фантиками, крышками пивных бутылок и прочей белибердой.       Выход уже близок. Я слышу шорохи за спиной и оглядываюсь. На меня таращатся пустыми, серьезными, насмешливыми и грустными глазами пёстрые домовцы. Я ищу среди них пару лимонно-желтых. Быть может, я недостаточно внимателен? Быть может, внимателен чересчур? Я не вижу Рекса. Нахожу Сфинкса, Черного, Курильщика, Рыжего с его грёбаными очками, Лэри с его особенными прыщами, Коня с его подкованными сапогами и Табаки с его… штуками… И ещё много всяких других, чьих имён не знаю.       Мог он обидеться на меня настолько за то, что я лично ему не сказал, чтобы не прийти проститься в мой последний день в Доме?.. конечно, мог. Будь я на его месте, я бы себя убил за годы игнора… Но можно ли меня винить? Я не был рад отношениям с малолеткой, помешанным на моей персоне. Да, с ним было приятно спать, но я же не совсем ку-ку!.. Возможно, мне хотелось этого? Секса, я имею в виду. В целом, а не конкретно с ним. Может, мне просто спермотоксикоз в голову ударил? Может, я просто соскучился по живой отзывчивой плоти под руками?.. Я же не трахался хер пойми сколько лет.       Я налетаю на кого-то в дверном проёме и одновременно с ним извиняюсь. Когда мозг сосредоточивается на настоящем, я вижу перед собой Стервятника. Его светлые глаза подведены, щеки впалые, меж губ тлеет сигарета. Не задумываясь, я прикасаюсь к ней, отрываю от губ Рекса и затягиваюсь, пошло — для него одного, только для него одного, — обхватывая губами. — Я ухожу. — говорю, выпуская клубы дыма. Он опускает голову и избегает моего взгляда. Молчит. Я затягиваюсь снова. Дотрагиваюсь до опущенного плеча и Стервятник поднимает голову. Его взгляд пронзительный, испытующий, ждущий. Он что же, хочет, чтобы я забрал его с собой?.. Я не хочу. И не могу. …Зачем он мне сдался?.. Вне стен Дома Стервятники не живут. Вне стен Дома он будет каким-нибудь Айзеком или Филиппом. Никто не станет звать его Стервятник или Рекс.       Он всё смотрит на меня, а я не отвечаю. Я не знаю, что ему сказать. В лимонных глазах появляются вспышки боли. Сегодня, в эту секунду он меня ненавидит… Мне хочется утешить его, наобещать всякого, но… я не смею. На нас все смотрят, и нужно лицо держать, марку какую-то. — Прощай. — шепчу, потому что голос вдруг подводит. Стервятник грубо оттесняет меня, проталкиваясь внутрь, а я оглядываюсь и провожаю его тонкую ссутуленную спину взглядом, пока он не теряется в коридоре силуэтов и глаз. Сигарету роняю, зашипев, когда тление подбирается к подушечкам пальцев и обжигает.       Я сижу на неудобном стуле, под палящим апрельским солнцем и слушаю в пол-уха, что там говорит обо мне Акула. Я ищу его взглядом и когда нахожу, то расслабляюсь, пусть он на меня и не смотрит. Лезу в карман пиджака за платком, чтобы вытереть вспотевший лоб, но пальцы натыкаются на смятый бумажный комок. Я собираюсь вытащить его, но тут Акула какого-то лешего даёт мне право выговориться и приглашает за кафедру, и я машинально сминаю бумажку до размера грецкого ореха. Сминаю так, как смял бы подросток забытую в кармане пустую пачку из-под сигарет, когда мать сказала бы «Выверни-ка, дружочек, карманы.»       Я не особо разговорчивый, поэтому укладываюсь в пять развернутых предложений и тереблю пальцами манжету пиджака, когда ловлю на ней взгляд своего мальчика. Веду пальцами вверх и вниз, будто плавно растираю ноющую мышцу, и вижу, что Стервятник заводится. Его глаза распахиваются и стекленеют, зрачки замирают, расширенные. Он хочет.       …и я хочу тоже.       В конце церемонии всем желающим предлагают проститься с любимым воспитателем. Четвертая неловко сжимает меня в объятиях, Табаки заходится траурными завываниями, уверяет, что очень будет по мне скучать. Славный он пацан, этот Табаки… Слепой просто смотрит сквозь меня, держась за рукав рубашки Сфинкса, пока тот крепко пожимает мне руку своей граблей. Курильщик держится в стороне и лишь робко кивает на прощание. Я киваю тоже. Чёрный увозит его, что-то нашёптывая в ухо, и Курильщик улыбается… Эти двое давно уже ошиваются рядом. Возможно, пока не понимая, что встречаются… Жаль. Здорово смотрятся вместе. Лорд сжимает мою ладонь и долго не отпускает. Благодарит за то, что вернул его в Дом. Я ободряюще сжимаю его плечо. «Веди себя прилично,» — говорю.       Третья слюнявит меня и обмазывает соплями. Я почти не возражаю. Третья — мои любимцы. Спокойные и уравновешенные. И травяные чаи у них от ста болезней. Дракон как-то помог мне с изжогой… А Стервятник обмазал мою голень от судорог. Стоит ли говорить, насколько эротично он это делал?.. Настолько, что мне пришлось отдрачивать себе, чтобы успокоиться.       Мой мальчик держится в стороне, пока все не уходят обратно в Дом — заниматься своими домовскими делами.       Стервятник молчит и смотрит на мои деловые туфли. Затем хмыкает растерянно и слегка удивлённо, и уходит. Я провожаю его взглядом. На ступенях Стервятник оглядывается и достает из кармана мой белый платок. Я уверен, что это — мой, потому что отчётливо вижу на нём свои вышитые инициалы. Вышитые той самой рукой, которая держит его сейчас. И отчего-то, осознавая всё это, мне становится так горячо внизу, что невозможно терпеть.       Стервятник роняет мой платок изящной худой ручонкой с кольцами и перстнями, и бросает на меня короткий взгляд через плечо. Я всё понимаю: «Приглашает.» Просто тяну время. Достаю из кармана смятую бумажку и, развернув её, узнаю почерк Большой птицы. Там есть только цифры. Час ночи. Я провожу по ним подушечкой пальца. Он знает, что автобус приедет завтра утром, и что Акула разрешил мне провести последнюю ночь в Доме. Я не горел желанием, потому что боялся стать вторым Лосем — жертвой, принесённой духу Дома в честь выпуска. Но выбора у меня не было.       Я провел последний вечер в компании других воспитателей, выпивая как матрос, но следя за временем. Когда часы отбили полночь, я пошел к себе. Принял душ, немного протрезвел, переоделся в пижамные штаны и майку, и обнаружил, что надел всё то, в чём занимался сексом со Стервятником в первый раз. Нахмурился, хотел снять, — не гоже нам повторять те события, — но не успел: в дверь робко постучали.       Я открыл и обомлел. Мой мальчик стоял в коридоре в изящном шелковом пеньюаре. Волосы он заколол сбоку заколкой-гребнем в виде лилии. Его глаза были большими и влажными. Стервятник мягко обнял себя руками и спустил лёгкую ткань с плеч, показывая себя. Я увидел его округлые плечи, разомкнул губы в восхищенном выдохе и окаменел внизу. — Зайду? — спросил он. Я шумно сглотнул и кивнул. Стервятник сделал шаг, сократив расстояние между нами, и его руки легли на мою грудь. Он слегла улыбнулся и благодарно щипнул мои соски сквозь ткань. Я качнулся, коротко застонав. Стервятник взглянул на меня из-под темных ресниц и потянулся к моим губам за поцелуем, но я остановил его, потому что целоваться в коридоре было не лучшей идеей. Я втянул его в комнату, которая через семь часов перестанет быть моей, прижал спиной к двери, приник к нему всем телом, прикрывая глаза и вдыхая его запах — терпкий сироп от кашля из плюща, мох и сырая штукатурка. Стервятник вдохнул меня и заскулил. — Тебе обязательно уходить? — Да.       Я вру. Мне самому на душе мерзко, — Дом держит, будто врос в меня корнями, — но так нужно. Я должен уйти и заняться исправлением своей гнилой натуры. — Забери меня отсюда, — просит он, утыкаясь носом мне в грудь и пальцами больно вцепляясь в бока. — Я не могу… — Чувствую, что Стервятник ждёт продолжение, поэтому мягко добавляю: — Малыш. — Почему? — спрашивает он со слезами.       Почему?.. Я не знаю. Просто потому что?.. Потому что он перестанет быть собой вне стен Дома. Потому что я не смогу позаботиться о нём. Потому что мне негде жить, а на аренду хорошей квартиры у меня совсем нет средств, а брать его с собой в другой дурдом — это низко, грязно и подло по отношению к нему. Потому что там он мне не нужен…       Я взглядываю на него и внутренне умираю.       Я не хочу его оставлять!..       Беру его маленькую ручонку в свою клешню. Чуть сжимаю. — Просто не могу. Причин много. — Назови мне хоть одну. — сипло просит мальчик, дотрагиваясь горячей вспотевшей ладонью до моей щеки. Больно. Обжигает, словно затрещина… Для ответа мне нужна веская причина, которую не сможет закопать под контраргументами мой сладкий парнишка. — Акула не отпустит тебя до совершеннолетия.       Чёрт. Аргумент хреновый. — Я могу убежать. С тобой. Мне скоро восемнадцать… — Плохая идея. Вдруг решат, что я похитил тебя?.. А если и забьют, где ты будешь жить? — Мне всё равно! Хоть у канавы! — воскликнул он с отчаянием, — Только бы с тобой! Ральф, … не оставляй меня.       Я могу сказать ему только одно слово. — Прости.       Стервятник дышит тихо и прерывисто, пытается сдержать подступающую истерику, бока мои гладит, стараясь успокоиться. Его рука ложится на мой пресс, пальцы мягко поглаживают над резинкой пижамных штанов. Лимонные глаза устремляются вверх. — Я хочу провести с тобой последнюю ночь. — просит он. — Можно?.. — он спотыкается на слове, но затем всё-таки выговаривает его: — Папочка.       Я так давно не слышал это нежное прозвище, что сейчас оно доставляет физическую боль и наслаждение. Жмурясь, хриплю его имя. — Рекс…       Он уже горячий под моими руками.       К черту всё. Если хочет, я дам ему это.       Начинаю мягко: утягиваю на диван, усаживаю Стервятника себе на колени. Даже сквозь ткань штанов понимаю, что кроме пеньюара на нем ничего нет. Член болезненно пульсирует под бельем. Я кладу руки на талию Стервятника и чуть раздвигаю полы шелкового халатика, проникаю под ткань ладонями и не могу сдержать блаженный стон, вызванный долгожданным ощущением живой, отзывчивой и горячей плоти под пальцами. Стервятник слышит мой стон и стонет тоже — тихо и сипло. Я веду руками вниз и дотрагиваюсь до его кончика — горячего и мокрого. Хочу его отсосать. Вскидываю глаза на скулящего Стервятника — он кусает губы и жмурится от удовольствия. Я укладываю его спиной на диван. Светлая голова с изящной заколкой покоится на подлокотнике. Большая птица мягко проходит языком по пересохшим губам, и я ловлю его кончик, посасываю, но поцелуй не углубляю — у нас вся ночь впереди. Оторвавшись от теплого рта, я укладываюсь грудью на сиденье горчичного дивана. Мне приходится поджать под себя ноги и поднять задницу, чтобы уместиться. Член тесно сжат между бёдрами и обильно течет смазкой мне в трусы. Я дрожу от ощущения влаги на головке, устраиваюсь между разомкнутых ног и ещё немного развожу их в стороны, чтобы опуститься предплечьями на сиденье. Проникаю руками под бёдра Стервятника, подхватываю их и укладываю красивые ноги себе на плечи. Рекс вздрагивает, тихо постанывает, наблюдая за мной помутневшими от желания глазами.       Его пах остаётся прикрытым чёрным шелком, и я не спешу раздевать — хочу, чтобы он ощущал на коже это восхитительное скольжение прохладной ткани и возбуждался, раскалялся подо мной. Его напряжение приподнимается, когда я меняю положение тела Стервятника, и оттопыривает легкую ткань. Я хочу кончить от мысли, что вожак Третьей шёл по коридору лишь в шелковом пеньюаре, чтобы предложить прощальный секс.       Ткань на головке намокает. Я обхватываю орган Рекса пониже головки и поглаживаю пальцем по мокрой ткани, стимулируя маленькую отзывчивую дырочку. Стервятник дрожит и стонет, тянет ко мне руки, и я подставляю голову, позволяя зарыться в волосы непослушными пальцами.       Я передёргиваю ему несколько раз и оборачиваю головку губами лишь тогда, когда на ткани прямо над дырочкой уретры наливается белёсая капелька смазки, вперемешку с семенем. Я отодвигаю ткань в сторону и вбираю его глубоким поцелуем, и не могу сдержать стон, когда легкими касаниями языка собираю капельки влаги и ощущаю вкус его возбуждения — сладкий и терпкий, немного древесный, напоминающий Стервятниковский сироп от кашля. От его вкуса голова идёт кругом. Я снимаюсь с его члена и провожу по нему распластавшимся языком — сверху вниз, кружа по головке, облизывая и целуя, пока орган не начинает блестеть от слюны. Или Стервятник окунал себя в сироп, или в его венах течёт засахаренная вода со вкусом плюща. Впрочем, это не важно, ведь мне до одури нравится его вкус. Я облизываю его ствол как леденец, а головку обвожу, будто она — шарик самого вкусного мороженого. Потом рискую взять его целиком. Короткие мягкие волоски, отросшие у него за эти годы, приятно щекочут мне губы. Я поднимаю голову и тут же насаживаюсь вновь, втягивая щёки и вибрируя вокруг моего мальчика от наслаждения. — Блять, да… — бедра Стервятника начинают покачиваться, когда я снова насаживаюсь. Его пятки больно давят на спину, но я стараюсь не обращать внимания, занимаюсь высасыванием смазки из твердого органа. — Папочка, ты даже слишком хорошо это делаешь.       Его похвала опьяняла. Безумие — вот, что творилось в моей голове. Он вталкивался в мой рот, хрипло поскуливая. Внезапно его пальцы зарылись мне в волосы и, когда я взял его целиком, захватили их в горсть. — О, боже, — прохрипел Стервятник, — не останавливайся. Дай мне оттрахать твой рот.       Его руки неконтролируемо дерут меня за волосы — тянут вверх, вбок, ладони давят на голову, помогая взять больше возбуждения в рот, и одновременно поднимают, чтобы я занимался головкой — он будто не может решить, чего ему больше хочется: чтобы я ласкал головку или делал ему глубокий минет. Я отпускаю его, наклоняю голову и беру пульсирующую головку за щёку. Как только она дотрагивается до меня внутри, Стервятник неконтролируемо дрожит, сжимая бёдрами мою голову.       Каждая его хриплая фраза опаляла меня огнём. Я взял его целиком и ускорил темп, при каждом движении стискивая его ствол, наверное даже крепче, чем ему нравилось, но он продолжал бормотать: «Быстрее, сильнее!» Я зажмурился, полный решимости заставить его утратить самоконтроль, заставить его ощутить ту же неодолимую, опустошающую потребность в сексе, что бурлила в моем собственном теле. — Пап, — с его губ сорвался придушенный звук, — я хочу кончить.       Его пальцы до боли вцепились мне в волосы, пытаясь отстранить, мышцы впалого живота напряглись, а бедра задвигались быстрее. Через несколько секунд он громко застонал. Меж моих губ завибрировал хриплый стон, и Стервятник застыл, по-прежнему находясь глубоко у меня во рту, пока я глотал всё. До последней капли…       Когда его обмякший член выскользнул из моего рта, я сохранил на языке немного его семени и потянулся к пребывающему в экстазе Стервятнику, чтобы протолкнуть её ему в рот. Он ответил на поцелуй испуганным звуком, а затем толкнулся мне в рот своим языком, застонав, и мы сплелись ими. Я устроился на диване, перемещая Стервятника на свою грудь, и мягкими ласками раздевая, и он тут же проник под мою футболку руками, желая снять. Для этого пришлось разорвать поцелуй, но печалились мы оба недолго — секунды две, а после — Стервятник упал на меня и стал пощипывать и вылизывать мой сосок своим горячим языком.       Я откинул голову на подлокотник, согнул ноги к коленях, вынуждая мальчика приподняться, и проник рукой ему между ног, чтобы немного помять пальцами обмякший член и яички и собрать с них свою слюну и чуток спермы Большой птицы, — Стервятник при этом поднял бёдра выше и мягко толкнулся мне в руку несколько раз. Затем я скользнул кистью дальше и, найдя колечко мышц, стал поглаживать и толкаться кончиком пальца. Сегодня я планировал подготовить его получше, чем в прошлый раз. Секс должен приносить не только боль.       Когда мой мальчик понял, к чему я стал ласкать его внизу, то оторвался от моего поалевшего и набухшего соска и шепнул: — Я растягивал себя. — Это звучало хрипло и пошло. — Растягивал? — переспросил я, думая, что услышал неверно. Стервятник смущенно улыбнулся и кивнул. Я решил уточнить. — Что ты использовал?       Бледные щёки запылали краснотой. — Сначала пальцем. — отозвался он. — Как ты делал в тот раз. Потом, когда привык, — двумя. — его голос становился насыщенным от возбуждения. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — он представлял это прямо сейчас, пока кончик моего среднего пальца легонько трахал его. — А потом мне стало мало… да и запястья быстро уставали. — И что же ты делал? — Искал замену. — говорит он. — Пап, — он подаётся ко мне и ложится мне на грудь, — я так скучал по тебе. Так хотел тебя, … с тобой. Я растягивал себя и надеялся, что однажды дождусь, и ты снова возьмёшь меня. Почему ты больше не подпускал меня к себе? — он смотрит на меня с болью и мольбой. — Я был таким пустым без тебя. — он дотрагивается кончиком пальца до моих губ. — Потому что это — неправильно. — я веду ладонью по его щеке. Его кожа тёплая под моими пальцами. — Но это так приятно. — мягко возражает он. Контраргументов у меня нет. Мальчик прав — заниматься с ним сексом очень приятно. — Папочка, — шепчет Рекс, целуя меня под ухом, — я такой пустой без тебя… Наполни меня, пожалуйста. — тёплый язык тыкается мне в ухо и мягко лижет. Я выкашливаю стон и прижимаю мальчика к своей груди.       Он чуть приподнимается и проникает правой рукой между ног, сталкиваясь с моей кистью. Я сипло выдыхаю. Между губ натягивается ниточка слюны и Стервятник, приникнув к моим губам, мягко обрывает её движением языка. Тёплые пальцы неторопливо проникают под резинку пижамных штанов, сцапывают её и оттягивают. Я машинально прогибаюсь в пояснице, боясь, что удар по коже получится очень уж болезненным, но Стервятник не отпускает её. Продолжая целоваться со мной, он просовывает между ног вторую руку, и мне становится чуть сложнее подготавливать его ввиду ограниченности пространства. Чувствуя, что слюна и смазка уже впитались в кожу, выполнив своё предназначение, я приближаю руку к шее Стервятника и мягко отпихиваю от себя. — Оближи? — я протягиваю ему руку, и Стервятник пошло обнимает три моих пальца губами. Он сосёт меня, сперва чуть прикрыв глаза, затем зажмурившись, и я только через минуту замечаю, что моя рука находится в одном и том же положении, а Рекс насаживается на мои пальцы, трахая ими свой рот.       Когда по его подбородку начинают стекать нити слюны, я собираю их пальцами и, снова проникнув Стервятнику между ног, массирую его чуть настойчивее. Его губы размыкаются в сладком «Ах!..», а бёдра покачиваются, насаживаясь на мои пальцы. Я ввожу в него указательный палец и вращаю им, смазывая внутри, потом проникаю средним и безымянным, растягиваю, и Рекс хныкает и дрожит, пытаясь подаваться назад и насаживаться. Горячие руки вдруг возникают в ощущениях моего члена, изогнувшегося дугой под промокшим от смазки бельём. Стервятник сжимает меня обеими руками, и я хрипло чертыхаюсь. Его левая рука распластывается на моём бедре, прижимая к дивану, а правая грубо отдрачивает, до предела натягивая крайнюю плоть. Я думал, что твёрд, но от действий Стервятника становлюсь каменным. Смазка обильно вытекает из меня, и Стервятник распределяет её по всей длине и хлюпающими звуками. Когда я становлюсь скользким, а Рекс — податливым, он выпрямляется и, удерживая мой член вертикально, опускается на него, прерывисто выдыхая. Его ресницы трепещут, губы закушены, уголки изгибаются в блаженной улыбке. Когда он принимает головку, то замирает, привыкая. — Не подготовился к такому? — подтруниваю я. — Не нашёл ничего подходящего по диаметру. — шепчет Стервятник. Мальчишка только что сказал, что не нашёл ничего такого же большого, как мой член. Его комплимент заставляет меня улыбнуться. — Тебе не больно? — Сейчас привыкну. — заверяет он. Это — не ответ на мой вопрос, это — уклонение. Я развязываю пояс его пеньюара, неспешно развожу ткань в стороны и несколько мгновений наслаждаюсь видом обнаженной плоти и кружева. Кладу руки ему на талию и медленно веду вверх, лаская бока, живот и грудь. Стервятник опустился полностью, и я понял, насколько мне не хватало этого. Запрокинув голову, я гортанно застонал, прикрывая глаза. Стервятник, как и в прошлый раз, идеально вмещал меня. Он напряг живот и стенки сжали мой член. Рекс начал двигаться и его стенки сцеживали в него мою смазку.       Его колени сжимали мою грудную клетку с боков, пальцы царапали мне ноги. Он выгибался дугой, насаживаясь на меня, его бёдра двигались по кругу, а руки больно впивались в меня над коленями. Я потянулся рукой к его лицу, и Стервятник меня укусил. Маленький гадёныш!.. Я переворачиваю нас, меняясь с Рексом местами, придавливаю его к сиденью изодранного дивана, залитого нашей с ним спермой, избавиться от которой я не смог, сжимаю его горло левой рукой и сильно сдавливаю, чтобы он захрипел и покраснел, а на глазах появились слёзы, затем отпускаю и оставляю руку просто лежать на его шее и ловить движение кадыка. Я чуть наклоняюсь к Стервятнику, его правую ногу сгибаю в колене и наваливаюсь на неё, а левую сталкиваю с дивана, оставляю безвольно свисать с сиденья и остужаться о пол. Трахаю его резкими глубокими толчками, выскальзываю медленно, до головки. Рекс хватается за моё запястье, чуть притягивает мою руку к себе, безмолвно прося чуть придушить его. Я повинуюсь. Сжимаю его, наверно, даже сильнее, чем нужно, но он похрипывает и просит жёстче. Начинаю двигаться в нём быстрее, шлёпать бёдрами по ягодицам, вгоняя в него член по самые яйца. Пальцами сильнее на лимфоузлы надавливаю, и Рекс глаза закатывает, губы размыкает и сладко хрипит.       Я снова меняю позу, когда вижу, что смазка Рекса сделалась гуще и пошлой нитью тянется от головки напряженного органа к животу, над которым этот самый орган нависает восхитительной громадой. Быстро собрав лужицу смазки с живота Стервятника, я выскальзываю из него, переворачиваю лицом в сиденье и, небрежно смазав его открытый после меня вход, втрахиваюсь в него грубо и быстро. Стервятник ахает, падая грудью на сиденье, зад кверху задирает, пальцами в изодранное место зарывается, вцепляется, обивку выдирает клочками, в сторону бросает. А я его в диван лицом вдавливаю, за шею держу, натягиваю его на свой член, рычу. Диван мне всё ещё жалко, поэтому я прекращаю экзекуцию, отвешивая ягодице Рекса звонкий шлепок. Мальчик вскрикивает и резво сжимает мой член, на два десятка секунд прекращает, словно зависший компьютер, а затем начинает с удвоенным упорством дербанить обивку, а я бью его по заднице, кожа на которой наливается кровью. Он не перестаёт потрошить мой диван, поэтому я сцапываю его руки, выдёргиваю из пеньюара поясок и связываю их «полочкой». Трахаю Стервятника под новым углом, и он скулит ежесекундно и всхлипывает. Я нахожу его простату, и Рекс слишком громкий для этой комнаты с минимумом мебельного гарнитура. Я хватаю свою футболку и заталкиваю ему в рот, заглушая стоны.       Наклоняюсь к его голове, прижатой к сиденью. — Будешь громким или кончишь без разрешения — накажу.       Стервятник закатывает глаза и восхитительно стонет, — словно говорит «Да, папочка, накажи!» Блять… невыносимое существо. И как я буду без тебя, Рекс?..       Злюсь на себя за такие мысли и на Стервятника — за то, что занимает столько места в моей голове. Трахаю его быстрее, глубже, на каждом толчке стукаясь яйцами с его мошонкой. А он, паршивец эдакий, стонет всё громче, футболку мою из своего рта языком выталкивает, кричит пересохшим горлом, большего просит. Я ещё немного смещаю угол, протискиваясь между поднятыми вверх бёдрами Стервятника и спинкой дивана, перегибаюсь через него и пальцы в раскрытый рот проталкиваю, приказываю: «Соси.» И мальчишка лижет меня с удовольствием и самозабвением, пересохшим языком между пальцев тыкается, щекочет, а я его простату атакую, чтобы он второй раз кончил.       Хватаю его связанные за спиной руки, дёргаю на себя, приподнимая его корпус, и деру в задницу так, словно завтра никогда не наступит, и сейчас наш последний шанс заняться грубым сексом. Я веду бёдрами по кругу, двигаясь внутри Стервятника, раскрывая его и растягивая, потом снова ебу быстро и грубо, вытаскивая лишь половину длины. Резко толкаю вперёд, левой ступнёй давлю на голову, запрещая двигаться, трахаю и шлёпаю по ягодице, уже покрасневшей от ударов.       Стервятник до крови губы кусает, пытается держаться, не вскрикивать, но получается это недолго. Из его горла рвётся отчаянный вопль, когда я грубо вбиваюсь в его простату. Он кончает, как чемпион. Колени подгибаются и Стервятник принимает позу эмбриона. Кулаки его связанных рук, до того сжатые, медленно расслабляются и разжимаются. Я развязываю его руки. Он с трудом разлепляет глаза и поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня. Он знает, что нарушил правила и понесёт наказание.       Я вытаскиваю из него член и смотрю на раскрытую малиновую дырочку. Стервятник расслабленный и мягкий настолько, что в него наверняка вошли бы сразу два члена… Рекс с трудом переворачивается на спину, пачкаясь в своей же сперме, осторожно выбирается из-под меня и сползает на пол. Он встает на колени, складывает на них руки и ждёт. Я сажусь на диван напротив него, широко расставляю ноги, чтобы Рекс оказался между моими коленями. Мой до боли твёрдый член смотрит в потолок, а яйца тяжело повисают на резинке спортивных штанов. — Папочка, — смиренно и тихо начинает Рекс, — я был очень плохим мальчиком. Ты должен наказать меня. — он поднимает глаза, проверяя мою реакцию. Я в некультурном шоке. Слегка ошеломленный его послушанием. — Как ты хочешь наказать меня? — Стервятник кладёт руки мне на колени и мягкой лаской поднимается выше — к члену. — Поставишь на колени в углу? Отшлёпаешь? Всыплешь ремнём? — его ладонь обхватывает мой член. Рекс медленно дрочит мне, не теряя со мной зрительного контакта. — Папочка, — зовёт Стервятник, наклоняясь к моему члену, — я приму любое твоё наказание, — он робко дотрагивается до моей скользкой головки языком, — только, пожалуйста, … будь со мной нежным.       Мне сносит крышу от такого Стервятника — послушного, смирного, просящего. Наказание я уже придумал. Просто не хочу спешить — Рекс нежно посасывает меня своими маленькими розовыми губами. Я вижу резкий контраст: моя крупная малиновая головка и его маленький ротик, — и завожусь сильнее. Головка обильно истекает смазкой, а мальчик слизывает её мягкими движениями языка. — Стоп. — приказываю я и Рекс отстраняется от моей промежности. Я поднимаюсь с дивана, обхожу Стервятника, не потрудившись натянуть штаны на мокрый член, иду к своему чемодану, оставленному слева от двери, у обшарпанной стены, расстёгиваю боковой кармашек и достаю то, что не брал в руки уже несколько месяцев — вибратор.       Возвращаюсь к Рексу, пряча игрушку от его глаз, снова сажусь перед ним и приказываю: — Сними штаны.       Рекс стягивает их с меня вместе с мокрым от смазки бельём, и я не возражаю. Раздев меня, он послушно складывает руки на коленях, ожидая указаний. Я усмехаюсь и показываю ему нежно-розовую игрушку. — Ты провинился, малыш, и вот твоё наказание. Я вставлю его в тебя и включу среднюю скорость. Если ты снова кончишь без разрешения, я поставлю максимальную. Ты хочешь что-нибудь сказать, прежде чем мы начнём? — Да, папочка, — кивает Рекс, — я хочу сидеть у тебя на коленях.       Чёрт… это будет идеально. Я приглашающе хлопаю по своему бедру и Стервятник забирается ко мне на колени. Прежде чем вставить ему, я похлопываю вибратором по его губам. — Смажь его хорошенько. — я вкладываю игрушку ему в ладонь. — Да, папочка, — шепчет он в резиновую головку. Рекс берёт сразу половину длины и двигает головой, насаживаясь на вибратор. Когда тот начинает блестеть от слюны, я приказываю Рексу приподняться, включаю самую слабую вибрацию и упираю игрушку над своим основанием. — Садись.       Рекс медленно опускается на игрушку, шипя от новых ощущений в заднем проходе. Когда он принимает игрушку полностью, я увеличиваю вибрацию до средней. Глаза Стервятника распахиваются, рот открывается в немом крике, бёдра конвульсивно трясутся. — Поднимайся. — с усмешкой приказываю я, и Стервятник повинуется, чуть вставая, а затем опускается, даже чуть глубже, чем первый раз. Когда он поднимается снова, я рывком притягиваю его к себе за талию, прижимая его пах к своей груди, и начинаю трахать его вибратором — быстро и глубоко, и то, как легко он принимает игрушку, просто сводит меня с ума. — Папочка, — хнычет Стервятник, укладываясь грудью на спинку дивана и подставляя задницу моим атакам, — я хочу кончить! Пожалуйста, можно мне?.. — Нет. — отзываюсь я, наслаждаясь дрожью его тела и влагой, которую оставляет его член на моей груди. — Папочка! — скулит он сквозь слёзы, — Пожалуйста, я такой твёрдый! Неужели ты не чувствуешь? — он теснее прижимается пахом ко мне и потирается о мою грудь каменным стояком. Я всё чувствую. Я хочу разрешить. Но я же наказываю его, так? Значит не должен прощать так рано. — Ты был очень плохим мальчиком, — говорю я, качая головой, и больно шлёпаю его по заднице. Стервятник взвизгивает, потому что от шлепка вибратор чуть смещается и стимулирует другую чувствительную точку внутри него, — и должен понести наказание.       Я отпускаю его талию и выдёргиваю вибратор. Стервятник дёргается за ним следом, и я укладываю его пахом себе на колени. Его вход раскрыт настолько, что я уверяюсь — смогу оттарахать его своим членом и игрушкой одновременно. Член Рекса зажимаю между бёдрами, не позволяя двигаться, и отвешиваю град шлепков по его заднице, пихнув лицом в сиденье и наблюдая, как конвульсивно пытается сжаться его колечко мышц, расслабленное сексом и подготовкой. Я отпускаю его голову и перемещаю левую руку на его ягодицы, проникаю в его вход двумя пальцами и сцапываю, как крюком, а правой наношу хлёсткие удары. Рекс отчаянно пытается сжать меня стеночками и потереться пахом, но я не даю разрешения на такие вольности. Я наказываю, чтобы он долго помнил о своём проступке. И о своём папочке.       Когда его ягодицы краснеют до непозволительных оттенков, я наклоняюсь и пошло провожу по горящей коже языком, слизывая бисеринки пота. Стервятник пищит и всхлипывает, приподнимает зад, прося лизнуть его ещё раз, и я решаюсь на смену позы. Укладываю ноги Стервятника на спинку дивана, перехватываю их подмышками, потому что знаю — он не удержит свой вес, упираясь в пол руками. Я подаюсь вперёд и покрываю красную кожу мелкими влажными поцелуями, затем вылизываю, вырисовывая языком следы своих пальцев, приближаюсь к колечку мышц, всё также приглашающе открытому, и резко вбиваюсь в него языком, хватая Стервятника за бёдра, чтобы он не улизнул. Я насаживаю его на свой язык и не беспокоюсь о его истеричных вскриках. Вылизываю его внутри, причмокиваю, обильно смазываю слюной. Он обмякает как последняя шлюшка, его член снова набухает и течёт прямо на меня, и я проникаю внутрь так глубоко, как только могу, двигаю языком, как змея, вверх-вниз, ощупываю его, ласкаю. — Папочка, я сейчас кончу! — вскрикивает Стервятник и мне приходится прекратить.       Его вход раскрытый и влажный, блестит от моей смазки и слюны. Самое время насадить его на два члена.       Я тяну Стервятника на свои колени, включаю вибратор на максимум и, уперев его над своим членом, приказываю мальчику опускаться. Он принимает два члена с сопротивлением — всё-таки растянут недостаточно хорошо… Но когда головка вибратора оказывается внутри вместе с моей, это расслабляет его стеночки, позволяя взять больше и глубже. Сильная вибрация заставляет дрожать нас обоих. Это блядски приятно — когда ты заключён в скользком горячем плену, а твой член ещё и стимулируют…       И тут я вспоминаю про заветную кнопку.       До того, как я нажимаю её, проталкиваю Рексу в рот свою влажную от его слюны футболку, потому что знаю, что он будет кричать. Нажимаю кнопку, и нас обоих бьёт током. Несильно, но ощутимо, и глаза у Рекса распахиваются. Через два удара я спрашиваю, нравится ли ему, и он отчаянно кивает, утыкается лицом мне в шею, мычит. И тогда я начинаю трахать его. Вибратор удерживаю внутри, а сам выскальзываю и вдалбливаюсь, потом наоборот — выхожу и толкаюсь вибратором. Потом вибратор убираю вовсе и глубоко трахаю сам, а игрушку приставляю к открытому входу — чтобы потрахивать током.       Нас обоих хватает ненадолго. Стервятник мокрый от пота и смазки, перемешанной со спермой. Я вытаскиваю импровизированный кляп у него изо рта и грубо толкаюсь последние несколько раз. Вибратор бьёт нас током, и мы кончаем. Я — в Рекса, а Рекс — обливая мой торс.       Моя голова обессиленно откинута на спинку дивана, его — покоится на моём плече. Я с трудом поднимаю руку и вытягиваю кляп из его открытого рта. Стервятник хватает воздух пересохшим языком. — Пап, — шепчет он, потираясь губами о мою взмокшую шею, — забери меня отсюда.       Я беру его за горло и притягиваю к себе, целуя глубоко и собственнически. — Заберу, малыш, — целую в лоб и укладываю светлую голову обратно на своё плечо, обнимаю его тонкую спину, — дай мне время, и я придумаю, как.       Мы ложимся спать в мою постель. Рекс глубоко затягивается запахом моего постельного белья, зарывается носом в складки простыни и одеяла. Я оборачиваю руки вокруг него, прижимаюсь к горячей спине и прикрываю глаза в блаженной неге.       Утро яркое и противное. После ночного ломится череп. Рекс обнаженный и уютный. На его расслабленный профиль ложится солнечный зайчик, отраженный от графина с водой, стоящего на подоконнике. Я притягиваю Рекса поближе к себе и целую, мягко и лениво проникая между припухших губ и потираясь о его бедро полутвёрдым членом. Стервятник ещё крепко спит, потому не отзывается на движение моего языка, хозяйничающего у него во рту. Я переворачиваю Стервятника на спину, запрокидываю ему голову, надавливаю на щёки, чтобы открыть рот, и лезу своим языком внутрь — за языком Рекса, а найдя его, обнимаю губами и всасываю в свой рот.       Рекс издаёт короткий стон и открывает глаза. Я не желаю ему доброго утра, потому что это утро добрым не будет и в принципе не может быть. Он смотрит на меня недолго, затем опускает взгляд вниз — к нашим утренним стоякам.       Я понимаю его без слов.       Нависаю над Рексом, накрываюсь одеялом с головой и сползаю по его телу вниз. Беру его целиком сразу, даже не заморачиваясь опусканием крайней плоти — сделаю это губами, пока буду сосать. Я сосу его быстро и глубоко, и Рекс зарывается пальцами мне в волосы, больно натягивая, ноги раздвигает шире, давая мне больше места, а я тычком заставляю его согнуть их в коленях, быстро по горячему стволу пальцами провожу, собирая слюну, и толкаю в него два пальца, ищу его заветную точку, делая глубокий минет. Рекс стонет высоко и надломлено, голову мою ниже пригибает, и у меня получается взять его в самое горло, вместе с мошонкой. Он наполняет мой рот до отказа. Я дышу носом, чтобы не задохнуться, и трахаю моего мальчика пальцами — быстро и жёстко. Одного поглаживания простаты ему хватает, чтобы обильно излиться мне в самое горло.       Придя в себя после оргазма, Стервятник тянется к моему члену — хочет отплатить. Я не возражаю. Укладываю его на матрас так, чтобы голова свисала, обхватываю его щёки и вдалбливаюсь в его рот, толкаюсь в гланды. Рекс дрожащими руками мою талию пытается обнять, хрипит и поскуливает, а я шею его сжимаю, придушиваю. Кончаю, когда слышу его сдавленный стон. Опускаюсь на колени, робко дотрагиваюсь языком до влажных губ со следами своей спермы. — Мне нужно одеваться, малыш. — говорю так, будто извиняюсь. Иду в ванную и наскоро принимаю душ. Выхожу голый и мокрый. Волосы рукой растрёпываю. Рекс на коленях у двери стоит. Обнаженный и послушный. — Папочка… — он поднимает на меня грустные лимонные глаза, — я без тебя умру.       Я наклоняюсь к нему и целомудренно целую в губы. — Я оставлю тебе свою игрушку. Думай обо мне, когда будешь трахать себя. Только не увлекайся — чувствительность потеряешь. А мне бы хотелось, чтобы мой мальчик был отзывчивым.       Я одеваюсь. Мальчик всё ещё сидит на полу. Его ягодицы красные от моих шлепков, волосы всклокочены, на шее следы моих пальцев. Я взглядываю на черный пеньюар, в котором он пришёл ночью, и чертыхаюсь. Открываю чемодан, достаю вещи. Рубашка, трусы, брюки. Всё огромное, не его размера, но я отдаю Рексу и тихо прошу одеться. Он вскидывает на меня глаза и криво скалится. «Зачем?» — спрашивает. «Проводишь меня,» — говорю. Он умирающе усмехается. Глаза вытирает предплечьем — от запястья к локтю. Кивает. Идёт в мою ванную и приводит себя в порядок, как может. Подмечаю, что хромает сильнее обычного — ночь была для его колена настоящим испытанием. Да и для розовой дырочки тоже… Захожу к нему. Стервятник умылся, расчёсывает волосы пальцами. Я прижимаюсь к его заднице пахом, проскальзываю рукой между ягодиц и поглаживаю горячий вход. — У тебя есть заживляющие настойки на такой случай? — От этого не сдохну. Не беспокойся. — он отзывается довольно прохладно. Защитная реакция Стервятников-неразлучников на расставание с любимым. До сих пор не понимаю, за что он меня полюбил?       Мы спускаемся во двор. Дом ещё дремлет, а домовцы начинают просыпаться: из комнат доносятся тихие разговоры, приглушенный смех, стрёкот радио и болтовня телевизора. Мы спускаемся тихо. Нас никто не видит и не слышит. Я тащу чемодан в правой руке, а левой сжимаю ручонку Стервятника.       Мы выходим за забор и Стервятник теряется, пугается. Он не был в Наружности очень долго. Я притягиваю его к себе и целую в висок. — Всё хорошо, малыш.       Я не успеваю толком проститься с ним — приходит мой автобус. — Вернись в Дом и жди от меня вестей. — заклинаю я. — Дождись меня, маленький. — сжимаю его кисти в своих, подношу их к лицу и целую. — Дождись меня.       Запрыгиваю на подножку и взмахиваю рукой. Сажусь на свободное место в самом конце автобуса и смотрю на Рекса, едва сдерживающего слёзы.       Он пытается улыбнуться сквозь боль и отчаяние. Неловко поднимает руку, машет мне.       Я люблю этого парня, и найду способ быть с ним вместе столько, сколько ему захочется.