void

Мир Оминиса отличается от привычного мира, потому что построен на субъективных ощущениях. Информация ровным потоком стекает от красного мерцающего огонька вдоль по древесине волшебной палочки прямо на подушечки длинных тонких пальцев, а после без следа растворяется в нервных окончаниях. Оминис не зрячий, но он видит порой даже слишком много для человека, чьим лучшим другом с рождения является абсолютная темнота. Оминис не знает, что такое цвет, но отлично распознаёт запахи и звуки. Именно поэтому хрипы при дыхании, впервые появившиеся около месяца назад, насторожили Мракса сразу. Когда ты один в темноте, то собственное тело начинаешь понимать порой лучше, чем собственные мысли, а беспокойство за его сохранность выходит на первое место. Волшебная палочка досталась ему не с рождения. С рождения были мучительные попытки ориентации в пространстве, набивание весьма ощутимых шишек от регулярно меняющих свое расположение вещей в доме, даже в собственной комнате. Братья Оминиса обладали изощренным чувством юмора, пока не втянулись в традиционные семейные забавы по вечерам. Дверь в больничное крыло была приветливо открыта, однако Норин Блэйни, хозяйки помещения, нигде не было видно. Оминис прошел чуть вперед и позволил себе сесть на ближайшую кровать, сжимая в руке волшебную палочку чуть сильнее, чем было необходимо. - Мадам Блэйни, — спокойно обратил на себя внимание женщины, которая, кажется, его не заметила, когда вышла из соседней комнаты. Та вздрогнула от неожиданности, — об этом Оминису сообщил хрустальный звук склянок, которые легонько стукнулись друг о друга. Рябиновый отвар. Мягкий запах лечебного зелья тяжело было перепутать с чем-то иным. - Мистер Мракс, — целительница поставила склянки на прикроватный столик за ширмой, за которой, очевидно, кто-то присутствовал, — чем могу вам помочь? - Боюсь, что мне нездоровится, мадам Блэйни, — Оминис, как обычно, смотрел куда-то вбок, не считая нужным повернуть голову в сторону знахарки. Признаваться в собственном недуге для него не было в новинку. Врожденная слепота несла за собой и иные неудобства, привыкнуть к которым было необходимо для собственного выживания. Мраксы не слабые. Мраксы обязательно все контролируют. - Не расскажете подробнее? – голос раздался ближе, едва заметный силуэт, представляющий собой больше дымку, чем привычную для любого человека фигуру, проецируется на подкорку мозга. Женщина подошла еще ближе. – Тогда я смогу вам помочь куда быстрее. - В последнее время, — начал Оминис, — меня беспокоит то, что мое дыхание изменилось. Я слежу за своим здоровьем, но не исключаю, что мог простудиться. Не могли бы вы… - Конечно. Далее последовал перечень до боли знакомых манипуляций. Теплая энергия чужой волшебной палочки ощущалась где-то на уровне его ребер. В иной ситуации можно было напрячься. Не каждый день тебе в грудь упирается волшебная палочка другого волшебника. Целительница изучала Оминиса еще некоторое время, только вот то, что она сказала, совсем не было похоже на диагноз. - Мистер Мракс, в последнее время никто не накладывал на вас чары? - Простите, мадам Блэйни? – ее вопрос слегка выбил из колеи. Не этого вопроса ожидаешь, обратившись с первыми признаками простуды. - Не было ли у вас конфликтов в школе? Не подвергались ли вы нападению? – Женщина отошла куда-то в сторону деревянных шкафов, очевидно, в попытках найти что-то на дальних полках. Оминис растеряно сжал волшебную палочку. Конфликты? У него? Нет в этой школе человека, который рискнул бы напасть на представителя древнего магического рода. Особенно на кого-то из семейства Мракс. Все слишком хорошо осознавали последствия. - Боюсь, что нет, — простой, вежливый ответ. - Возможно, кто-то мог подлить вам какое-то зелье в тыквенный сок? – устало проговорила волшебница, не вынимая носа из деревянного стеллажа. - Исключено. Женщина не ответила. Спустя пару долгих минут (почему-то Оминису очень не понравились эти минуты), мадам Блэйни вернулась к нему с небольшим бутыльком. - Мистер Мракс, это не простуда. – Брови Оминиса слегка приподнялись, но колдунья опередила его, не давая произнести следующий вопрос вслух. - Пока я затрудняюсь дать вам ответ о том, что за чары на вас наложили. Внутри вас сейчас жизнь, внутри грудной клетки, в области сердца. Не разумная. Дайте мне время, и я выясню, что с этим можно сделать. А пока... – молодой человек ощущает, что она раскрыла его пальцы и вложила в них пузырек. - Выпейте это. Это должно помочь вам с дыханием. Если станет хуже – обращайтесь ко мне в любое время. Оминис распознал шум удаляющихся шагов гораздо позже, чем они раздались на самом деле. *** Через неделю его состояние ухудшается. Он чувствует себя плохо на уроке Истории Магии, и дело, к сожалению, даже не в особой манере покойного профессора Бинса преподносить материал. Волшебная палочка ведет его вдоль стены в ближайшую уборную, не встречая на пути ни одной преграды, ни живой, ни мертвой. Оминис чувствует головокружение и сдавливание в грудной клетке. Едва справляется с тугим краном, дрожащими руками омывает лицо и волосы ледяной водой, словно это может помочь привести его в чувство. Он ощущает подступающую к горлу тошноту, и его мгновенно рвет, только и после этого облегчения не наступает. Оминис пугается, впивается в край раковины мертвой хваткой, не давая своему вмиг ослабшему телу осесть на мокрую плитку. Горло внутри будто царапает иголками, следом – бока, руки и бедра, даже пальцы на ногах немеют. Ему кажется, что он чувствует течение крови в собственном теле, слышит ее движение. Только магией крови он не владеет. Боль от этих ощущений нестерпимая, хочется вспороть себе кожу, посмотреть, что же там такое мешается. Последнее, о чем успевает подумать Оминис, когда сознание от него уходит: вот бы тот, кто его найдет, додумался бы подобрать его волшебную палочку. Он ничком падает на мраморный пол, а потом – темнота и небытие. Темнее, чем обычно. - Я - Себастьян Селлоу, — жизнерадостно представляется мальчик, в голосе которого Оминис узнает того, кто ещё на вокзале Кингс-Кросс обратил на себя его внимание, настолько он был громкий. Он удивляется, потому что специально попросил мать посадить его в последний вагон Хогвартс-Экспресса, потому что сторонних звуков на сегодня с него уже было достаточно. Последние вагоны, по рассказам Марволо, всегда занимали старшекурсники, больше заинтересованные в пересказе событий лета друг другу, нежели в заботе о новом волшебном поколении. Потому всем было абсолютно все равно на маленького мальчика с мерцающей волшебной палочкой, одиноко сидящего в одном из крайних вагонов. - Здравствуй, — вежливый ответ. Вежливость – черта аристократов. Мальчик, представившийся Себастьяном, неоднозначно хмыкает. Оминис считывает при помощи волшебной палочки его ауру – яркие всполохи, похожие чем-то на горящий костер. Очень яркий. Не то чтобы он когда-то его видел, но описания в книгах достаточно яркие, а воображение у него хорошее. Его собеседник копошится, Мраксу даже кажется, что он надул щеки, видимо, собираясь все-таки покинуть купе. Но на удивление нет, не уходит, только неловко усаживается на сиденье рядом с ним, непоседливо дергая ногой. - А тебя как зовут? – Оминис понимает, что точно ошибся в анализе его реакций, потому что чужой голос, который теперь раздается как-то слишком близко к нему, все такой же жизнерадостный. - Зачем тебе мое имя? Он правда не понимает, из-за чего чувствует себя совершенно неуютно. Он далеко от дома, едет черт пойми куда, даже сел в последний вагон. По мнению Оминиса, это более чем дает представление о том, какой он недружелюбный человек. Он едет в школу учиться. Тем более его семья не одобрит, если он заведет себе, как говорит Марволо, «неправильных» друзей. - Видел бы ты сейчас свое лицо! - мальчишка смеется, а Мракс еще больше теряется, крепко сжимая пальцами ткань дорогих шорт. Он знал, что рано или поздно столкнется с насмешками и презрением из-за своей слепоты, но как-то совершенно не был готов к тому, что удар придется отражать так скоро. Он уже почти произносит свое едкое слово, как Себастьян его опережает. — Не бойся меня, я просто хочу дружить с тобой. Не слово о слепоте. Дружить? С ним? - Почему? – он звучит растеряно, совершенно не зная, как ему реагировать. - А разве ты нет? – удивленно отвечает его новый знакомый, — Я видел, как ты смотрел в мою сторону почти всю дорогу на вокзал. Он звучит куда более довольно, чем нужно было бы в данной ситуации. - Я слепой, — парирует Оминис, — я не мог на тебя смотреть. - Но это же не мешает тебе видеть. Мракс вдруг неожиданно для себя заливается краской от этих слов, чувствует, как жар крови касается его ушей. Себастьян довольно улыбается, он чувствует его улыбку всей своей кожей. Вот чудак. - Оминис. Оминис Мракс, — сдается он. - Приятно познакомиться, Оминис Мракс! – Себастьян протягивает ему руку для рукопожатия. — Будешь моим другом? Светловолосый мальчик робко протягивает свою руку в ответ, после чего чувствует чужое прикосновение. Ладошка Себастьяна теплая и шершавая, совершенно не похожа на руки никого из его семьи. - Да. Пожалеет ли он о своем решении? Возможно. Но не сейчас. … Оминис приходит в себя в Больничном крыле, судя по запаху лечебных трав. Его бросает то в жар, то в холод, а еще кажется совершенно невозможным произнести даже одно слово. Горло саднит, а все тело будто налито свинцом, даже перевернуться на бок для него сейчас – огромное достижение. Палочка. Ему нужно найти его волшебную палочку. Без нее Оминис проваливается все дальше и глубже в кромешную темноту, и это пугает его сильнее спазмов в районе сердца. Он слепо шарит у прикроватного столика и случайно задевает стакан, который падает на пол россыпью мелких осколков. Мракс вздрагивает, чувствуя нарастающую панику. Точно ли он в больничном крыле? Почему он потерял сознание? Почему ему снился Себастьян? - Все в порядке, мистер Мракс, — паника отступает, когда его встречает уставший женский голос. - Всего лишь стакан. Репаро. - Мадам Блэйни, — выдавливает из себя Оминис, — палочка… И сразу чувствует прохладу рукояти под пальцами. Потухший огонек вспыхивает вновь, и к нему возвращается его привычное зрение. Так много лет он не выпускал палочку из рук, что успел забыть, что не видеть абсолютно ничего – это страшно. Тени медленно отступают, не тянут больше к нему свои длинные скользкие щупальца. Он медленно восстанавливает дыхание, успокаивая собственный разум. Он в безопасности. Его память иногда подкидывала забытые фрагменты жизни, яркие эмоции, но почему именно этот? - Что со мной случилось? - Мистер Мракс, я отправлю сову в больницу Святого Мунго, — она разговаривает спокойно, но он чувствует вибрации, которые проходят через ее тело. Она обеспокоена. – Думаю, вас стоит показать одному из Целителей. Он умолкает, понимая, что уточняющие вопросы задавать нет никакого смысла. На них не ответят. - Мадам Блэйни, можно я вас попрошу об одной услуге? - Оминис обернулся в сторону женщины, точнее, в сторону ее голоса. - Не сообщайте моей семье. Она не отвечает. Он понимает, что никто не будет давать обещание, которое не сможет выполнить. Только если ты уже не дал на него Непреложный обет, конечно. *** Палата клиники Святого Мунго совсем не была похожа на уютное больничное крыло замка Хогвартс. Не нужно быть зрячим, чтобы понимать это, обостренных чувств и ярких лечебных запахов, которыми пропитались внутренние стены здания, вполне достаточно. Несмотря на комфортную палату, Оминис чувствует себя абсолютно не в своей тарелке. Только виной этому вовсе не госпиталь с молчаливыми Целителями, бесконечно направляющими на него тёплые огоньки своих волшебных палочек в течение последних двух часов. Он к этому привык ещё с детства. С того времени ничего в клинике не изменилось, разве что теперь ему не пять лет, а его руку больше не сжимает рука любимой тёти Ноктуа, выражающей тем самым свою невербальную поддержку. Вместо покойной тёти теперь по правую сторону от больничной кровати – его старший брат Марволо, с вальяжной аристократичностью перекинувший ногу на ногу. Оминис несовершеннолетний, поэтому присутствие опекуна – негласное правило. Оминису трудно дышать. Ему хочется вернуться в школу и провести одинокий вечер в крипте в компании книг, пыли и поглощающей тишины. В центре Запретного леса без волшебной палочки ему будет более комфортно, чем в присутствии Марволо. Даже после стольких лет он вызывает в нем гнетущий, праведный страх.  - Ханакахи бьё, мистер Мракс. Болезнь цветочной рвоты.  Пожилой Целитель буднично зачитывает протокол обследования, который обычно выдаётся пациентам для личного ознакомления. Но не в его случае, ведь он не видит.  - Звучит не смертельно. – Вежливо замечает Оминис. Красный огонёк его волшебной палочки мерцает, передавая информацию об окружающих его предметах.  - Напротив, мистер Мракс, – пожилой волшебник поправляет спавшие на кончик носа очки, прежде чем продолжить. - Кажется, Вы в кого-то безответно влюблены.  Оминис ощущает на себе едкий, как кислота, взгляд старшего брата, очевидно, уставшего рассматривать скудное убранство вокруг и нашедшего наконец-то новую цель. Огромных усилий стоило под этим взглядом загасить удушающий приступ тошноты, который комком подкатил к горлу. Влюблён? Безответно? Он чувствует, как на лбу выступила едва заметная испарина.  - Уверяю вас, это не так. - Сердце болезненно спазмирует от откровенной лжи. Он закашливается, ощущая, что то, что подкатывало к горлу – это совсем не рвота. Он слепо тянется за платком на прикроватном столике и сплёвывает в него какой-то липкий мягкий сгусток, даже не понимая, что ощущает на языке едва уловимый привкус меди, – Это ведь абсолютно бессмысленно.     - Заболевание крайне редко встречается в наше время, мистер Мракс. - Целитель выдерживает дежурную паузу, давая пациенту возможность немного прийти в себя. – Возможно, причиной болезни могла послужить Ваша.... особенность. Особенность? Поломка генетического кода благодаря вековому кровосмешению, решившая оторваться на одном-единственном человеке? - Ханахаки чаще всего носит летальный исход, не буду утаивать это от вас. - Чаще всего? – хрипит Мракс, не теряя надежды откашляться. - Есть естественный верный путь преодоления данного магического недуга. - Целитель, кажется, совершенно не удивился случившемуся приступу, по крайней мере, его голос продолжает звучать буднично. - Вам нужно в ближайшее время устранить основную причину прорастания в вашем теле. Ваши чувства приобрели чёткую физическую форму, поскольку Ваш потенциал как волшебника оказался немного... - он явно старался подбирать слова, — назовём это так... кхм... при всём уважении.... не соответствующим сосуду, в котором хранится. Сосуд, который не в состоянии удерживать в себе содержимое. Мерлин, это так похоже на него. На бледном лице дрогнула жилка, едва заметно, будто бы сейчас происходила обыденная светская беседа, а не заколачивание очередного гвоздя в крышку его гроба. Марволо, до этого молчаливо присутствующий при разговоре, еле сдерживает смех. Доносившиеся до Оминиса вибрации с правой стороны не могли указывать на обратное. Тяжело было осознавать, что его ненависть к собственному младшему брату способна жить годами, десятилетиями. Марволо – ядовитая змея, накапливающая силы для смертельного броска. - Летального исхода можно избежать в трёх ситуациях. Это исторически зафиксировано в колдомедицинских источниках. Первое, самое доступное и безопасное — Вам необходимо признать Ваши чувства и рассказать о них объекту Вашей симпатии. При принятии ваших чувств, их взаимности, ростки ослабят давление и со временем пропадут навсегда, оставив на вашем сердце мощную магическую защиту. Мракс-младший устало потёр глаза. Летальный исход кажется не таким уж плохим вариантом перед необходимостью признаться Себастьяну Селлоу в том, что его дефект настолько силён, что он буквально не может без него жить. Мерлинова борода, да что угодно будет лучше, чем это. - ... в чём плюс данного заболевания — им болеют один раз в жизни. - Конечно, грязнокровка, ведь от него умирают, — зло шепчет Марволо на парселтанге, откровенно наслаждаясь ситуацией. Пожилой волшебник напрягается — не часто удаётся услышать змеиное наречие в жизни, но продолжает. - Если Вам удастся излечить ханахаки, вы не заболеете им вновь. - Благодарю за ваш оптимизм, сэр, — Оминис считает невежливым сохранять абсолютное молчание, особенно после сказанного братом. Иногда забывается, что змеиный язык могут понимать далеко не все волшебники.  - Второй способ скорее стихийный, — скрипучий голос целителя продолжает царапать чувствительный слух, — на него нет возможности повлиять. Если объект вашей симпатии перестанет дышать — цветы увянут. Чужая смерть заберёт с собой ваш недуг. - Не такой уж и стихийный, да, Оминис? - Доносится до него довольный шипящий голос Марволо, и у него немеют кончики пальцев, будто бы он опустил их в ледяную воду. Мракс-старший теперь явно заинтересован в борьбе с ханахаки сильнее, чем его младший брат, потому он задаёт вопрос, на который и так бы дали ответ. - А третий? Скрипучий старец задумчиво смотрит на лицо молодого пациента, который, кажется, застыл как изваяние. Оминис чувствует этот взгляд всем своим естеством и понимает, что сейчас вслух произнесут что-то очень важное и серьезное. Такое, к чему он не будет готов. - Существует... средство. Навсегда лишающее волшебника болезни Ханахаки бьё. Целитель замолкает. Марволо настукивает пальцами нервный ноктюрн на деревянной части диванной ручки, выказывая свою нетерпеливость. - Но есть одно «но». Оно убивает вашу личность. Все, что делает вас Оминисом Мраксом, таким, каким вы являетесь сейчас, будет вырвано вместе с ядром ханахаки, проросшим в вашем сердце. Это сложное магическое вмешательство, работа с тонкой материей эмоций и чувств. - Вы вырвете мне часть сердечной мышцы? – Спокойное уточнение. - Нет, ваш орган не пострадает. Мы удаляем нити чувств. - Нити чувств? - Оминис затихает. - Разве возможно лишить человека способности испытывать эмоции? Это же… невозможно. - Вам повезло, что наш госпиталь широкого профиля, мистер Мракс. Все известные случаи ханахаки в Британии наблюдали в больнице Святого Мунго. Будьте уверены, это возможно. Но сопряжено с определенными рисками. Целитель переворачивает страницу пергамента волшебной палочкой, заканчивая внеплановую консультацию. Оминис выпадает из реальности, даже не понимая, что отдает свое здоровье в руки старшего брата. Проходит в целом минут пятнадцать белого шума в голове, отголосков чужого голоса, монотонно расписывающего лечение на ближайший месяц-два, прежде чем он решается прервать чужой разговор, ушедший уже Мерлин знает в какое русло. - Скажите, сэр... – в мягкой тишине палаты его голос раздается шумом прибрежной волны, — какие это цветы? Он до сих пор сжимает в руке намокший от пота ладони платок. Несмотря на огромный поток информации, совершенно дикой и неразумной на первый взгляд, Оминису вдруг стало очень интересно, какое оно, его чувство? - Это цветок моли, мистер Мракс. - Моли? – Оминис не смог скрыть своего удивления. — Вы говорите о лекарственном цветке? По описаниям справочника о врачебных травах, данном профессором Чесноук для внеклассного чтения, моли — это растение с чёрным стеблем и белыми цветками, чтобы это ни значило. Моли. Серьезно? Его любви бы лучше подошли дьявольские силки. На этой ноте целитель желает ему приятного дня и оставляет Оминиса наедине с собственным братом. - Смерть от любви, Оминис? – Ядовито шипит Марволо на парселтанге. - Это слишком даже для тебя. И покидает больничную палату раньше, чем ему успевают ответить. В первый раз в жизни Оминис невероятно благодарен ему за его абсолютное равнодушие. Влюбленность дарит сверстникам вокруг чувство окрыленности, желание обнимать объект своей любви в укромных уголках замка и целоваться, пока не заболят губы. Ему же – пожизненный букет лекарств, гроб и как бонус — поцелуй в лоб на похоронах от человека, вызвавшего эту болезнь. Интересно, а он придет на его похороны на семейное кладбище Мраксов? Было бы интересно узнать. Оминис попал на пятый этаж. С которого, обычно, не возвращаются. *** Оминис не может вспомнить, когда именно полюбил Себастьяна Селлоу, но прекрасно помнит разговор в крипте в конце пятого курса с избранным пятикурсником, который уже на протяжении доброй четверти часа рационально доказывает ему тот факт, что Себастьян заслуживает второй шанс. Смерть Соломона Селлоу — большая ошибка, расщепление души, преступление, достойное Азкабана, презрения и всех слез, пролитых бедной Анной Селлоу. Оминис слушал собеседника сквозь ухо, нервно расчесывал собственное предплечье сквозь ткань мантии, пытаясь понять, почему он всем сердцем хочет услышать от своего друга совершенно другие, более логичные в такой ситуации слова. Себастьян убийца. Себастьян заслуживает наказания. Себастьян должен попасть в Азкабан. Непростительные заклинания не просто так называются. Мы его предупреждали. Он должен понести ответственность за свой поступок. Оминис знает, что так будет правильно. Это позволило бы ему и дальше считать себя хорошим, справедливым человеком, не ставящим свои эгоистичные желания выше чужой человеческой жизни. Но их общий друг произносит абсолютно другое, в своей мягкой манере способный объяснить порядочные мотивы даже самого Салазара Слизерина, что уж говорить о глупом мальчишке, ступившем на кривую дорожку ради спасения собственной сестры. Оминис понимает, что не ошибся в нем. Понимает, почему Себастьян так им восхищался. Понимает, почему распределяющая шляпа отправила его именно на Слизерин, не давая другим факультетам ни единого шанса. Внутри все ликует, потому что только что Оминис искусно переложил ответственность со своих плеч на чужие. У него и так слишком много скелетов в шкафу, чтобы тащить в свой склеп ещё один полутруп. Змея, живущая рядом с сердцем, с сытым шипением сворачивается в клубок, невообразимо довольная сегодняшним ужином. Ведь Оминис с треском продал собственные принципы в угоду своему эгоизму. Ведь Мраксы не делают того, чего не хотят. Мраксы все контролируют. Только вот Оминис не совсем такой, как его семья. Он — дефектный ген. Поэтому все, что он чувствует сейчас — это разлом между нужным и правильным. Паническое желание провалиться сквозь землю от грызущего стыда за радость от принятого решения граничит с желанием прямо сейчас найти Себастьяна. Ему необходимо сказать ему все, что он действительно думает. Себастьян ему слишком дорог. Настолько, что он посвятил его даже в секрет крипты – без малого семейную традицию. Если Марволо об этом узнаёт, одним использованием заклинания "круциатус" их диалог не закончится. Но ради него он готов рисковать и без того изломанными остатками семейных взаимоотношений, ведь его мир расколется, если Себастьян вдруг исчезнет. Все остальное в его жизни не имеет никакого значения. Даже Хогвартс, приветливо раскрывающий перед ним свои двери каждый год, перестанет быть для него домом. Это ведь Оминис виноват во всем, что с ним произошло. В изначально провальных попытках уберечь Себастьяна от совершения непоправимых ошибок он раз за разом толкал его все глубже в запретные знания, сталкивал с магией, которая изначально была ему не ровня. Мраксы — потомки великого Салазара Слизерина, черная как ночь тьма клубится по их венам из поколения в поколение. Непростительные заклинания, от одного упоминания о которых нормальных людей бросает в дрожь, изучаются ими еще с раннего детства. В их семье вместо десерта на ужин — истошные крики корчащихся от боли магглов. Знание окклюменции считается базовым, обыденным умением, позволяющим пережить званые семейные вечера. Мраксы безупречны в своей жестокости не только к окружающим, но и к собственной семье. Селлоу же — не более чем яркая дымка в близком радиусе его волшебной палочки с красным мерцающим огоньком. Но это его яркая дымка. Оминис не может сдержать улыбки, когда слышит тяжелый металлический звук запираемой за человеком решётки. Он понимает, что опасность миновала. Больше никто не сможет отобрать у него Себастьяна так же, как отобрали когда-то Анну. И это теперь не только его решение. *** Но при первой возможной встрече он ничего ему так и не говорит. Потому что Себастьян рыдает на его плече на полу крипты, не способный вымолвить и слова. Оминис запирает свои чувства под третий уровень алохомора. Селлоу цепляется за рукав его мантии и, будто бы в бреду, не умолкая просит прощения. Только не у него, у Анны, и все, что Оминис может сейчас сделать — это терпеливо гладить его по волосам. Он ему нужен. Эгоистичный, надменный, даже после умышленного убийства жалеющий самого себя, оправдывающий свои действия своими излюбленными подростковыми отговорками - «я не подумал» и «я не хотел». Уж ни ему ли не знать, что для того, чтобы использовать Непростительные заклинания, нужно по-настоящему захотеть причинить боль. Чтобы убить человека, нужно захотеть его убить. Себастьян — типичный представитель факультета Слизерин, думающий исключительно в своих интересах. Себастьян — трус, не способный нести ответственность за свои поступки. Себастьян — самый желанный для Оминиса трофей, редкая книга, которую он жаждет прочитать от корки до корки. И поэтому он сжимает его в объятиях так крепко, как только может. От сердца по венам разливается жар, такой силы, что ещё немного, и вены лопнут. Оминис безумно влюблён в этого человека и прекрасно понимает, что если тот когда-нибудь убьёт снова — он все равно его простит. И это разрывает его собственную душу на мелкие рваные кусочки, потому что тьма внутри давно уже не спит. Оставляет царапины на закрытой двери, в предвкушении обхватывает костлявыми пальцами дверную ручку. Через некоторое время Себастьян меняется, становится нелюдимым и тихим. Ему снятся кошмары, Оминис каждую ночь слышит его тяжелое, рваное дыхание. Пару раз он опускался босыми ногами на холодный каменный пол и проходил вперед ровно шесть с половиной шагов. Именно такого количества было достаточно для того, чтобы задрать полог чужой кровати и бесшумно присесть на самый ее край. Мракс знает, что он не проснётся. Он был на его месте много раз, так же покрывался испариной и уставал менять после сна промокшие ночные рубашки. Оминис наощупь запускает руку в мягкие кучерявые волосы, перебирает их. Даже мокрые от пота, под его длинными пальцами они ощущаются как что-то чересчур правильное. Только вот он больше ничем не может ему помочь. Темнота запустила когти в чужое сознание, и теперь монстр приходит за ним. Муки совести страшнее любого тёмного проклятья. Он же предупреждал. Оминис знает, что это такое, потому что, когда он был ребенком, кошмары были его сущностью. С рождения его мир состоял не просто из отсутствия света. Его, незрячего, каждый день окружала темнота, раскрашенная редкими размытыми всполохами от его волшебной палочки. Оминис стал бояться ее после первого использования «круцио» на человеке, которого для него любезно подобрал его старший брат. Потому что в этот же миг темнота сразу изменилась, стала осязаемой, ее стало можно потрогать и ощутить. Она превратилась в нечто, обладающее собственным разумом, злым и враждебным. И Оминис остался с ней лицом к лицу. В его мире никогда не было света. У Себастьяна же все иначе. Себастьян заразил себя тьмой осознанно, играючи, полагаясь на свое извечное везение и харизму. Темные искусства – это зверь, разумный и дикий. Темную материю невозможно приручить, использовать во благо, возможно только придать ей очертания, некие границы, но потом она все равно обретает свои собственные желания и забирает с собой в темноту. Но у Себастьяна, в отличие от Оминиса, в жизни всегда был свет. У Селлоу холодные, но красивые на ощупь руки с выпирающими большими венами. Его ладонь немного больше, и их пальцы переплетаются совершенно случайно. Оминису бы уже уйти в собственный мир сновидений без кошмаров, но он сидит на чужой кровати почти до самого рассвета, пока чужое дыхание не становится равномерным, а хватка руки перестаёт быть болезненно крепкой. На следующий день Анна Селлоу умирает, и Себастьян больше не появляется в школе. *** - У меня что-то на лице, Себастьян? – не выдерживает Оминис, отрываясь от чтения. Он терпел на протяжении двадцати минут, полагая, что его друг просто собирается что-то ему сказать, но не может найти слов. Но когда время неловкой для него тишины перевалило за половину часа – просто не выдержал. Взгляд Себастьяна имел определенную траекторию. Начиная от рук, медленно переворачивающих старинные страницы, он поднимался выше, на шею, лицо и обратно. Но дольше всего он задерживался именно на его лице. Это нервировало. Им тринадцать, они сидят в гостиной Слизерина у камина. Анна бросила их сегодня, сказав, что ей есть чем заняться в свободное время, кроме как зависать с книжными червями. В чем-то она была права, но Оминису больше нравилось чтение, к тому же Себастьян решил составить ему компанию, хотя за все это время так и не притронулся к своему эссе, которое получил в дополнительное задание у профессора Гекат за слишком острый язык. Селлоу вздрагивает, потому что явно не ожидает, что его поймают с поличным. - Как ты узнал? - То, что я слепой, не значит, что я не почувствую, как ты выжигаешь во мне дыру, – спокойно отвечает ему Оминис, закрывая книгу. – У меня обострённые чувства. - Обостренные чувства? – цепляется Селлоу. - Это как? - Я могу понять твое настроение даже по тому, как ты сегодня дышишь. Как и у всех, – хмыкает Оминис. Они уже достаточно знакомы, чтобы Себастьян в это поверил. На самом деле Оминис лгал. Он мог понять его настроение, потому что это именно Себастьян. - Так что у меня на лице? - Ничего такого, правда, — он ерзает на диване, явно пытаясь придумать, куда деть свои руки. – Мне просто нравятся твои родинки. Тебе идет. - Мои что? – он не понимает. - Родинки… - повторяет Себастьян, — только не говори мне, что ты не знаешь? - Не то чтобы у меня была необходимость знать, как я выгляжу. - У меня вот все лицо в веснушках, — раздается недовольное бурчание, — ужасно бесят. Оминис улыбается уголками губ, дорисовывая в своем воображении россыпь маленьких пятен на чужом лице. Он точно не знает, как выглядит Себастьян, но имеет сборный образ ощущений от его голоса, привычек и поведения. Веснушки сюда более чем вписываются. - Тебе идет, – резюмирует Оминис. Хорошо, что он не видит, как загорелись чужие уши. Возможно он дополнил бы этот образ еще немного. Оминис просыпается в поту. Его знобит то ли от повышенной температуры, то ли от того, что спустя целых два месяца после того, как Себастьян исчез из школы, он хотя бы во сне услышал его голос. Ему ужасно тоскливо, так что он сворачивается эмбрионом под одеялом. В коконе никто не сможет его достать. В общей спальне тихо, раздается лишь мирное сопение соседей по комнате. После установки диагноза ему дали немного свободы, отпустив обратно в замок под присмотр местной медсестры, выписав с собой внушительный ящик разнообразных лекарств. Хорошо, что ему не нужно было самому запоминать часы приема и дозировки, достаточно было посетить Больничное крыло. Разрастание цветов невозможно замедлить, но можно немного обмануть, дать внутренним органам дополнительную, хоть и кратковременную, защиту. Обеспечить здоровье легких являлось главной задачей при ханахаки, потому что прорези цветов могли повредить ткани, из-за чего он начнет терять слишком много крови. Лепестков каждый день становилось немного больше, но пока дискомфортные ощущения можно было терпеть. Оминис и раньше многое терпел, цветочная болезнь, в отличие от Марволо, хотя бы не уничтожала его личность. Раздается настойчивый стук в окно. Мракс пытается игнорировать его, но слышит, что начинают беспокойно шевелится его однокурсники. В попытке уважить чужой сон, раз уж свой уже прервался, он босыми ногами ступает на холодный каменный пол и при помощи волшебной палочки подходит к окну. Сова. Сердце болезненно сжимается, и он отвязывает от лапки свернутый свиток. Птица поспешно улетает в совятню, а Оминис держит в руках собственное письмо, не нашедшее адресата. Шестое, если быть точным. Утро выдается дождливым, он понимает это по мягким, едва ощутимым каплям с зачарованного потолка в Большом зале. Есть не то чтобы не хочется, домашние эльфы вновь потрудились на славу, просто привычные вещи теряют всякий смысл. Семейная сова опускается на стол рядом с ним, мягко клюнув его за палец, чтобы привлечь внимание. Мракс разворачивает письмо из жесткого дорогого пергамента, проведя палочкой по его поверхности. «Принцу Слизерина», выведенное на лицевой стороне. Мелкий каллиграфический почерк с характерными завитками на гласных буквах. Он редко ему пишет. Содержимое незамысловато. «Отец договорился об изъятии ядра ханахаки. Даже если ты неудачный экземпляр, ты все еще Мракс. У тебя есть еще пара-тройка недель, если хочешь что-то изменить. Как раз хватит, чтобы убить свою подружку. Марволо». Оминис знает, что это не все, что ему прислали. Птица сидит на внушительном свертке, ждет заслуженной похвалы. Он почти нежно касается ее перьев на загривке, даря простую незамысловатую ласку. Остаток дня он решает посвятить изучению фолианта, который брат не поленился отправить ему из семейной библиотеки. В этой книге явно было что-то важное, изощренное, Марволо никогда не делает ничего просто так. - Не можешь что-то понять – изучи это, – говорит Оминис в тишину и углубляется в чтение. - Не можешь что-то понять – изучи это, – довольно изрекает Себастьян, наблюдая как безуспешно Оминис листает внушительные фолианты прямо на полу крипты, создав себе что-то вроде портативной переносной станции зельеварения. По крайне мере он такой никогда раньше не видел, но у его однокурсника всегда появлялись весьма замысловатые предметы. Откуда такому простому парню, как Селлоу, знать, что там еще за секреты таятся в тысячи помещений семейного поместья Мраксов. - С такими высказываниями тебе пора метить на место одного из профессоров, а не тратить время на дружбу со мной, - огрызается Оминис. – Как я, по-твоему, изучу зелья, если не могу отследить, как оно меняется? Профессор Шарп меня убьет. Себастьян присаживается на корточки рядом, заглядывая в котел и приподнимая брови. Судя по свернувшейся субстанции на дне плотного оловянного котла, там должен был быть Грозовой напиток. - Почему ты варишь боевые зелья? – Он не комментирует неудачу друга, потому что видит, как он расстроен. - Их нет в программе в этом семестре. - Чтобы тебя било молнией каждый раз, когда ты делаешь глупые вещи. - Лучше бы в таком случае сварил Амортенцию, — парирует Себастьян, взмахивая волшебной палочкой над котлом. Неуклюжая субстанция пропадает, оставляя чистую поверхность, — глядишь, влюблюсь в тебя и не смогу больше никогда перечить. Оминис отвечает не сразу, почувствовав легкую волну мурашек по спине. Иногда шутки Себастьяна просто… на грани. Оминис завершает чтение почти за полночь, совершенно не заметив течение времени. Фолиант, который прислал Марволо, описывал разные редкие заболевания, и был достаточно безобидным по меркам их семейной библиотеки. Обычно их книги пытались причинить боль, требовали кровавую плату или, по меньшей мере, оставляли ожоги на пальцах при неумелом обращении. Потребовалось чуть больше времени, чтобы изучить содержимое, потому что его палочка резонировала с магическим полем книги, из-за чего отказывалась считывать информацию корректно. Так бывает, когда знакомишься с любым Темным артефактом в первый раз. Из тысяч страниц заболеванию Ханахаки бьё было посвящено не так много текста. В Британии, за всю историю существования волшебного мира, приходилось от силы два десятка случаев, большая часть который завершилась летальным исходом. Определенно, радужная перспектива. Оминис все еще не понимает, почему брат прислал ему именно эту книгу, но в процессе чтения натыкается на отрывок, который описывает цветочную болезнь как форму мощнейшей магической защиты. Об этом упоминал и его Целитель в больнице Святого Мунго, но тогда Оминису было совсем не до того, чтобы уточнять, каким именно образом агрессивные цветы и стебли могут защитить его сердце, а главное от чего. Мелкий каллиграфический почерк пересекал страницу по горизонтали, и написанное было доступно только палочке Оминиса. Марволо был умелым магом, талантливым в своём роде, поэтому ему не составило труда передать написанное непосредственно адресату, минуя чужие глаза. Так же он раньше общался с ним и в семейном поместье, присылая зачарованных пергаментных змей, когда домашний эльф был изувечен до такой степени, что не мог трансгрессировать между комнатами для передачи сообщений. «Никто не знал, что ты возьмёшь от нашей крови самое худшее. Любовь — не сила, а твоя слабость. Смотри, что она сделала с Ноктуа, и собирается сделать с тобой. Можешь связать себя вечными узами с недостойными общества Марксов, если это спасёт тебе жизнь. Отец готов рассмотреть твой выбор, если чистота ее крови не стоит под сомнением. Если же тебя угораздило влюбиться в грязнокровку, я буду счастлив поиграть с ней в нашу любимую детскую игру». Оминис вздрагивает, потому что воспоминания ледяной струей стекают по загривку на позвоночник, вызывая волны мурашек. Выведенные строки будто въелись в подкорку, назойливо проецировались перед глазами. Селлоу — чистокровный род, но лишенный какого-либо влияния. Подобных волшебников в элитных кругах называют второсортными, неудачными, но все равно на людях относятся к ним как к равным, потому что статус крови в магическом мире имеет значение. Оминис представляет картину в своей голове, как знакомит Себастьяна с отцом и матерью, а после – со старшими братьями и сестрами, среди которых обязательно будет Марволо. Чтобы он самолично привел в дом «отродье из министерских псов» - о подобной встрече даже думать было дико. Мраксы знают о Соломоне Селлоу – мракоборце, имеющим нюх на темные артефакты. Трудно не знать человека, который в прошлом упек в Азкабан часть твоей семьи. Вряд ли бы кто-то из них принял его племянника с распростертыми объятиями. Он даже не знает, что звучит страшнее: признаться семье в том, что он полюбил мужчину, да еще так, что умудрился спровоцировать неизлечимую болезнь, или потерпеть поражение в тщетных попытках при такой встрече заткнуть Себастьяну рот. Ему лучше никогда не сталкивать Марволо и Селлоу лицом к лицу, это плохо закончится для них обоих, и тем более для него самого. «….поскольку любовь является мощнейшей формой защитной магии, известной с древних времен, ханахаки воспринимают как дар.» - гласит строчка из фолианта, перечеркнутая изумрудными чернилами. Оминис знает, что не заслуживает любви. «Делай свой выбор.» - выведено поверх ровным почерком старшего брата. Оминис чувствует головокружение. Тошнота подступает к горлу, но тщетно, потому что содержимое желудка уже давно красуется под его ногами. Чувствительный нос продолжает раздражать металлический запах крови и чужого пота. Оминис зажмуривает глаза, потому что не хочет на это смотреть, как будто бы он вообще что-то способен из этого видеть. Ему шесть, у него разбиты коленки, потому что Марволо швырнул его за шкирку на каменный пол, будто бы он – нашкодивший котенок. Оминис сжимается, стараясь занять собой еще меньше пространства. Марволо хохочет как псих, наслаждаясь тем, как люди, связанные волшебными путами и подвешенные верх тормашками, издают уже даже не плачь и крики – скулеж. - Да брось, Оминис! – шипит Мракс на парселтанге, — пропускаешь все самое интересное. Мальчик обхватывает собственные ноги, пытаясь всеми силами игнорировать происходящее. Если перетерпеть его безумие, не привлекая внимания, Марволо вновь станет нормальным и отпустит его домой. На улице холодно и он даже не знает, где они находятся. Местность не похожа на ближайшие деревеньки. Он понимает, что не вернется домой без помощи брата. - Бери свою палочку, Оминис! – змеиный язык прошибает на холодный пот. Он не шевелится, даже не дышит, — Пора тебе выучить что-то очень полезное. Круцио! Заклинание даже сквозь его слепоту проходится яркой вспышкой. Истошные крики мужчины заполняют тишину холодной летней ночи. Оминиса знобит как от простуды, только температуры у него нет. Еще немного, и его барабанные перепонки лопнут. Он не может сдержать слез и на ощупь ползет в сторону Марволо. Он понятия не имеет, где его волшебная палочка, это сейчас не имеет никакого значения. Эти люди ничего им не сделали. Он должен помочь им, потому что знает, какое Марволо на самом деле чудовище. Он как слепой котенок натыкается на ботинок старшего брата, хватается за штанину его брюк, привлекает внимание. - Марволо, пожалуйста, — умоляет Оминис, слепыми глазами смотря на него снизу вверх, — перестань. Марволо чудовище, но он все ещё его брат. Должен быть хоть какой-то шанс до него достучаться. - Перестать что, Оминис? – ему в ответ скалятся. Он ощущает, как брат наклоняется, проводя ледяными пальцами по его слипшимся от пота белесым волосам. - Хочешь сам попробовать? Он поднимает его на ноги за ворот дорожной мантии. Оминис весь в грязи, но абсолютно не испытывает никакой брезгливости к своему внешнему виду. А вот старший брат вызывает у него неподдельное отвращение. - Бери свою волшебную палочку. – кидает Марволо. - Нет. - Что значит «нет», Оминис?- ледяной ядовитый голос. - Я не буду этого делать.- У Оминиса кровь стынет в жилах от собственной дерзости. Брат будто перестает существовать, он даже не слышит его сердцебиение. А потом тот направляет на него свою волшебную палочку. - Круцио. Красная вспышка заклинания врезается в тело Оминиса, и его откидывает на пару метров. Кости, казалось, сейчас расплавятся и прожгут все внутренние органы. Еще немного и его голова разлетится на куски. Он кричит так, что не узнает собственный голос. Боль совершенно невыносима. Его маленькое тело изламывает под разными углами, под взмах чужой волшебной палочки, и он чувствует себя тряпичной куклой. Вот бы Марволо надоело и он прекратил его страдания. Он же знает все три непростительных заклятья. Боль прекращается, так же резко, как началась. Оминис не чувствует облегчения, только раздробленные кости и суставы. Как можно убиваться чужой болью, когда заставляешь испытываешь ЭТО? Он чувствует, как его лицо поворачивают на бок носком начищенного ботинка. - Не разочаровывай меня, Оминис, — парселтанг проникает в его голову, и он понимает, что не может уловить смысл того, что ему говорят. Все его тело – оголенный нерв. — Ты Мракс. Учись контролировать свои эмоции. Рано или поздно тебе придется сделать свой выбор. Он слышит звук удаляющихся от него шагов. Оминис его уже сделал.» Как ни отрицай, Марволо оказался прав. Он не в силах иногда усмирить даже базовые эмоции, куда ему до любви. Отсутствия нитей чувств он и не заметит. Оминис закрывает глаза, слегка подсохшие после долгого чтения. *** Оминис не видит черт лица, особенностей фигуры и пятна от тыквенного сока на только что постиранной рубашке, но по чуть шаркающей поступи понимает сразу – это Себастьян. Отличать его вообще было очень легко, он всегда выделялся на фоне едва заметных дымовых фигур, считываемых его волшебной палочкой. Его дымка была невообразимо яркой, до боли притягательной. Мракс прячет голову в воротник мантии, будто это может помочь ему стать невидимым. От Селлоу не спасет даже дезиллюминационное заклинание. Его приближение заставляет сердце сильнее разгонять кровь, из-за чего Оминис понимает, что воздуха категорически не хватает. Он отчаянно сжимает собственную волшебную палочку и умоляет Мерлина, Салазара, да хоть Финеаса Блэка, чтобы Себастьян просто прошел мимо. И давится удушающим кашлем, как только в нос ударяет запах свежего пергамента и молочных помадок из Сладкого Королевства. Оминис уверен, что его Амортенция пахла бы именно так. Оминис уверен, что Себастьян Селлоу и есть его Амортенция. Оминиса не держат ноги, потому что чертовы цветы застревают липким комком у него в горле. Себастьяна разом оказывается слишком много. Чёрные стебли внутри блаженно разбухают, увеличиваются, в мгновение ока прорезают магическую защиту зелий, которыми он давился каждый проклятый день последние несколько месяцев. В его жизнь, только еле забравшуюся на ветхую качающуюся платформу, снова эгоистично врываются, совершенно не думая о последствиях. Мраксу таких усилий стоило выстроить себя в подобие своего прошлого «я» после его исчезновения, заново обрести форму из безликой субстанции, смирится в конце концов с тем фактом, что остался совсем один наедине со своими чувствами. Да он за эти два месяца даже смог смириться с тем, что Марволо, черт бы его побрал, Марволо! был прав. Что смерть от любви даже для Оминиса – это слишком. Поэтому он принял тот факт, что совсем скоро перестанет быть собой, останется пустой оболочкой без чувств и эмоций. Это лучше, чем смерть, лучше, чем навсегда стать частью темноты. А Селлоу теперь так просто врывается в его личное пространство, будто ничего и не было, будто бы не он пропал без вести и не сказал об этом ни слова. Где он был? Что произошло с Анной? Почему он не вернулся в школу после похорон? Насколько больно ему было? Сердце сжимается, потому что даже сейчас ему не все равно. Себастьян Селлоу — тайфун, сметающий все на своем пути. Он тот, кто похоронит его под завалами собственных неправильных решений и даже не обратит на это внимания. Даже имя у него подходящее для стихийного бедствия. Оминис вдыхает как-то слишком громко и прикусывают дрожащую губу. Чувствует медный вкус во рту. - Оминис. Ну уж нет, вновь слышать мягкий обеспокоенный голос, из-за которого он скоро и умрет – это уже слишком. - Себастьян, нет! – по-змеиному шипит Оминис и отступает назад, через силу выдавливая из себя каждое слово, потому что просто не может сейчас говорить по-другому. - Просто молчи. Он собирает остатки гордости и сил и стремительно сбегает прочь, до боли в пальцах сжимая мерцающую волшебную палочку, чтобы случайно не снести по пути толпу шепчущихся за его спиной однокурсников. Он оставляет Себастьяна там, где ему самое место – позади, все еще надеясь, что он на самом деле не вернулся. Что это его скулящее создание дарит ему желанную галлюцинацию заочным подарком на день будущей смерти. Да его же даже допустили до занятий только потому что он попросил об этом лично директора Блэка, просто что бы не сойти с ума окончательно. Тот в обмен взял с него обещание вести себя тише обычного, не привлекать к себе излишнее внимание. И тут все рушится в единое мгновение, от одного только слова (имени!), сказанного спустя два с половиной месяца разлуки, боли и полного неведения. Оминис чувствует, как по его коже разливаются пятна стыда и злости. Он чувствует такую глубокую, черную злость и обиду, как на Себастьяна, так и на самого себя, что чуть не выламывает дверь с хитрым механизмом, не давая тому докрутится до конца. Ему нужно спрятаться, остыть, сохранить ясную голову. Ноги приносят его в крипту, и он тут же захлебывается в кашле. Сплевывает на пол небольшой цветочный бутон, перепачканный в собственной крови. Целители сказали, что проводить извлечение ядра нужно тогда, когда стебель достаточно окрепнет, чтобы начать сбрасывать не только лепестки, но и целые бутоны. Ханахаки слишком редкая болезнь и ее изучение много веков проводилось не без помощи Отдела Тайн. Лекарства от нее нет, но можно было проследить ее течение, основываясь на анализе поведения паразитического растения в естественной среде, что позволяло выиграть время. Следующая стадия – цветение, побеги пройдутся по поверхности кожи, а бутоны раскроются по всему телу, что окончательно перекроет трахею. Оминис снова задыхается от кашля, в ужасе пытаясь зацепится за что угодно в этой комнате. Но в итоге он только лишь царапает холодный каменный пол длинными пальцами, потому что ноги вдруг отказываются его держать. Неконтролируемые слезы страха и обиды застилают глаза, но Оминис и так больше ничего не видит – волшебная палочка с мягким стуком упала на каменный пол еще пару секунд назад. Выпала из рук, пока он пытался выкашлять из собственных легких кровавые лепестки, только лишь бы освободить хотя бы немного места для кислорода внутри. Оминису страшно. В первый раз страшно от того, что ему совершенно не хочется умирать. Удаление нити чувств теперь кажется панацеей, лишь бы эта невыносимая боль прекратилась. Лишь бы он мог видеть и слышать Себастьяна и не ощущать, что сейчас сердце от этого разорвется. Он хочет, чтобы ему было все равно. Он устал. Накопленное напряжение берет свое, и он дает волю подавленным эмоциям. Плачет, не сдерживая всхлипы, сворачивается на полу крипты в беспомощный кокон из собственных конечностей и дорогой мантии. Плачет от боли во всем теле, от жалости к себе, от любви, что готова перелиться за края, а выход находит лишь в кровавых лепестках из собственного горла. Счастлив тот человек, который больше всего на свете влюблён в себя. - Почему ты мне не сказал? Знакомый голос прорезает окружающую тишину словно заклинание диффиндо. Оминис распахивает глаза, представляя, насколько жалко он, наверное, сейчас выглядит со стороны, распятый на грязном пыльном полу. Поэтому он привстает на руках, пытаясь принять более достойную позу, сплевывает застрявший в горле после неконтролируемой истерики цветок. Это крипта. Было опрометчиво думать, что он за два месяца забыл как ею пользоваться. - Не сказал тебе о чем? – ему бы хотелось, чтобы его голос звучал более уверенно, а не походил на предсмертный хрип. Ростки в центре грудной клетки затрепетали, сильнее впиваясь в легкие, едва его носа коснулся запах пергамента. Как бы он хотел иметь возможность сказать ему обо всем. - Об этом, — голос раздается неприлично близко. В этом весь Себастьян Селлоу – чужие личные границы для него ничего не значат, даже если этой границей теперь служит надгробная оградка. В этом весь Себастьян Селлоу – постоянно игнорирует тот факт, что он слепой. - Прости, но я не вижу, – мрачно напоминает ему Мракс. Он прекрасно понимает, что тот что-то ему показывает. Слишком уж хорошо он умеет слышать язык этого тела, все его движения и звуки. — Я обронил волшебную палочку. Какой же нелепый разговор. Будто один из них просто уходил воровать пирожные у домашних эльфов на кухню, а не исчез без вести, возвращая обратно всех сов, которых ему отправляли. Оминис писал. Часто. Он подбирается, вытирая краем мантии заплаканное лицо. Когда Себастьян рядом, темнота его не трогает, поэтому тот факт, что он выронил волшебную палочку, его не пугает. Себастьян не причинит ему вреда. За это он его когда-то и полюбил. - Когда ты собирался сказать мне, что ты болен? – голос Себастьяна только с виду спокойный. Оминис знает, что сейчас он злится. Об этом говорит едва слышная вибрация, с которой он произносит слова. - Это… проклятие? Сердце мучительно сжимает от того, как дрогнул его голос. Мракс вдруг чувствует необратимую вину перед ним за то, что даже влюбиться у Оминиса нормально не получилось. Ему ведь не нужна взаимность, достаточно знать, что Себастьян цел и перестал впутываться в проблемы, с которыми не может справиться. Особенно сейчас, когда все это произошло с Анной. Если бы он только мог, он отдал бы все на свете, чтобы упавший с головой в Темные Искусства парень вызывал в нем лишь презрение и разочарование. А не ростки чертовой целебной травы, черными стеблями скручивающие его внутренние органы. Не такие уж у него и неприступные принципы, оказывается. Вот такая ирония. - Оминис, пожалуйста, поговори со мной. Его голос такой ласковый, что Мракс не может контролировать дрожь в руках. Ладони потеют, а глаза вновь защипало. Он не может на него злиться. Он просто не способен. Чтобы не сделал в этой жизни Себастьян Селлоу, Оминис всегда будет занимать его сторону. До самой смерти. Или до смерти своей личности. Себастьян касается его руки. Ладонь шершавая и теплая, прямо как в их первую встречу. Грудная клетка загорается внутри огнем, еще немного и оплавится кожа. Словно он закинул свое сердце в оловянный котел на уроке зельеварения, а оно прожгло его насквозь. Мракс в первую секунду ничего не понимает, а потом его грудь пронзает нестерпимая боль. Оминис пытается вырваться, когда понимает, наконец, что происходит. Себастьян крепко держит его за запястье и целует. Не в лоб, щеку или, упаси Мерлин, в нос, как целуют близкие друзья в знак поддержки, а в губы, по-настоящему, чувственно. Так даже в книгах не описывают. По телу будто проходит молния. Мерлин, он опять не думает о последствиях. Мракс вкладывает в сопротивление все свои силы, потому что понимает, что вот он – конец. Точка невозврата, а он ведь был так близок к своей цели. Уже через три дня его ожидало спасительное эмоциональное бытие, отсутствие боли, переживаний и чувств к этому невыносимому эгоисту, даже сейчас решающему сделать все по-своему. Жалеет ли он о своем решении в первый день в Хогвартсе? Да. Им было бы лучше никогда не встречаться. Не нужно было заводить «неправильных» друзей. У него перехватывает дыхание. Губы Себастьяна обветренные, едва ощутимая юношеская щетина царапает его кожу. Эмоций от этого поцелуя так много, что он не успевает их анализировать. Это приятно. С Себастьяном целоваться очень приятно. У Оминиса свои скелеты в шкафу, и есть, к сожалению, с чем сравнивать. Он ужасно стыдится своего прошлого, запирая эту тайну внутри глубже, чем что-либо иное о себе, даже глубже знаний о Темных Искусствах. Мраксы не просто так сохраняют идеальную чистоту крови со времен Салазара Слизерина. Кровосмесительные браки в его семье — вариант нормы. Он хорошо умеет целоваться и много чего знает об удовольствии к своим шестнадцати. Только вот подобный опыт пришёл к нему неправильно, абсолютно не в то время. Он приобрёл его еще в детстве, насильно и это никогда не было чем-то нежным. Марволо умеет быть только жестоким. Обкусанные губы, саднящие бока от чужих грубых пальцев, принудительное изучение реакций собственного и чужого тела. Страх сопротивления, потому что иначе будет очень больно. Инкарцеро часто оставляет кровавые следы на запястьях. Если сделать то, что ему скажет брат, он оставит его в покое, переключившись на кого-то другого, хотя бы на время. Нужно перетерпеть, чтобы не стало ещё хуже. «Ты должен быть мне благодарен», «это поможет тебе быть лучшим». Мраксы безупречны во всем. Особенно в уничтожении психики собственных наследников. Себастьян ощущается совсем иначе. Если Марволо — лёд, то Селлоу — всепоглощающий огонь. Оминис старается не падать в чувства с головой, а думать о том, как бы лучше сконцентрироваться на боли в ноющем запястье – Селлоу тоже сильный, хотя по виду не скажешь, что хватка у него железная. Кожа у Оминиса тонкая, наверняка останутся синяки от пальцев. Он этого не увидит, просто будет саднить. Даже такая, эта боль кажется незначительной, ведь ему не стараются навредить. Чужой язык надавливает на нижнюю губу и вторгается в его рот, углубляя и без того долгий поцелуй. В животе натягивается тугой узел. Оминис хватается за край школьной мантии Себастьяна, пытаясь сохранить ясную голову, но мысли выбиваются из головы нежным касанием горячих пальцем к затылку. Можно думать о чем угодно, но он никто перед этим убивающим его чувством. Не так он представлял их первый поцелуй. Не со вкусом меди на языке. Он не должен быть насильственным. - Себастьян, отпусти. – хрипит Оминис в чужие губы, забираясь пальцами в непослушные вихры. Сжимает кучерявые волосы чуть сильнее, чтобы привести его в чувство. Но вместо этого он чувствует мягкие поцелуи в щеку, ухо, шею, и злится на собственное тело, которое непроизвольно отзывается на любую его ласку. Оминис все еще подросток, ему не чужды гормональные всплески. Лишь бы не в собственные брюки. - Себастьян, нам надо поговорить, — но тот не слышит, продолжает слепо мазать по его лицу мягкими чувственными поцелуями. Оминис ловит его губы и кусает их. Теперь медь на языке их общая. - Это неправильно. - Он произносит это спокойно, будто не чувствует бурлящую в своих же жилах кровь. Потому что на самом деле это все до абсурдности правильно. - Ты расстроен, я понимаю. Это ведь из-за Анны, верно? Он делает ход конем, со всей силы надавливая на только покрывшуюся тонкой пленкой мозоль. Так нужно. Он не позволит ему дальше совершать непоправимые ошибки и, тем более, делать себя их частью. - Ты мне нравишься, — голос Себастьяна в тишине крипты стреляет словами в самый висок и Оминис вздрагивает, не в силах осознать услышанное. - Я не могу потерять ещё и тебя. Мракс нежно берет руками чужое лицо, мягко касаясь подушечками пальцев конкура припухших губ. Проводит по широким крыльям носа, щекам, густым бровям, заново изучая каждую неровность на чужом лице. Кто знает, когда ещё ему это удастся сделать. Он не хочет терять ни минуты из этого случайного, но такого желанного подарка судьбы. Откуда у него этот новый шрам? Когда он его получил? Красивый. Какой же он красивый. Он бы все на свете отдал бы, чтобы хоть разок на него посмотреть так, как это умеют другие. - Ты лжец, Себастьян Селлоу, — мягко отвечает Оминис. У него еще есть попытка вырваться на свободу. Осталось каких-то три дня потерпеть. Для Себастьяна так будет лучше, безопаснее, а Оминис... у него в жизни и так было слишком мало света, ему не привыкать к темноте. - Я не могу тебе нравиться. Как и ты мне. Ложь о собственных чувствах дорого ему дается, потому что игла свежего стебля царапает его сердце в это же мгновение. Он на секунду теряет самообладание, выплевывая воздух вместе с кровью, утыкается в основание чужой шеи, пряча в ней болезненное лицо. Стебли жалят, как ядовитые змеи. В любом случае ему уже нечего терять. - Это ты лжец, Оминис Мракс, — вторит ему на ухо Себастьян и проводит кончиками пальцев по линии позвоночника вниз, будто бы в доказательство собственных слов. Сердце обрывается, и Оминис издает неконтролируемый стон прямо в его шею, сжимая кучерявые волосы, потому что все его тело сейчас – одна эрогенная зона. Из-за ханахаки ли его чувствительность слишком высока, или потому что это горячие руки Себастьяна сейчас исследуют его позвоночник, ребра и лопатки — он не знает. Оминиса мало кто касался, потому что чужие прикосновения — табу. Они пугают, переносят в тяжёлые воспоминания. Но эти касания обжигающе приятны, а он слишком измотан, чтобы сопротивляться, и готов исполнить любое его желание. Даже если сейчас Себастьян вдруг решит взять его на полу, Оминис послушно раздвинет ноги. Потому что его ни к чему не обязывающие легкие прикосновения через мантию, даже не к коже — это что-то за гранью, каждое отдаётся дрожью до самых кончиков пальцев на ногах. Но Селлоу делает что-то совсем иное. Мягко поворачивает Мракса на себя, заставляя удобно уместится на ногах и зарывается носом в его волосы. Оминис старается не чувствовать смущение из-за того, что чувствует бедром чужое возбуждение, хотя Себастьян кажется совершенно спокойным. Он обнимает его со спины за талию, крепче прижимая к себе. В тишине крипты чужое сердцебиение и дыхание словно искры волшебной палочки — громкие и бьют точно по барабанным перепонкам. - Я так скучал по тебе. — Нарушает тишину Себастьян и его голос звучит удивительно серьезно для него. — Даже если ты не любишь меня, все нормально. Просто можно я буду рядом с тобой. - Красивые речи – совершенно не твой конек. — саркастично заключает Оминис. - Тебя не было два с половиной месяца, Себастьян. У тебя было достаточно времени, чтобы придумать что-то получше. Он чувствует чужую улыбку и сам еле сдерживает уголки своих губ. Он все ещё зол на него. Но можно ведь позволить себе немного расслабиться? Хотя бы пока они в крипте, где весь мир перестает существовать. - Ты злишься на меня, — он улыбается без зазрения совести, Оминис чувствует эту улыбку собственной кожей. Абсолютно невыносим. - Какая невероятная проницательность, мистер Селлоу. – Он все еще держит лицо. Два с половиной месяца – слишком долгий срок для мгновенной амнистии. - Уверен, мадам Онай учтёт это при вашей подготовке к ЖАБА. - Что ещё мне скажет мадам Онай, мистер Мракс? – интонация его голоса игривая, хищная, он явно в своей тарелке. Как же он скучал по его голосу. - Что вы невыносимы в своём эгоизме. — Оминис сдаётся, потому что чужие тёплые руки прижимают к себе так, что он чувствует себя чем-то очень значимым. - И что есть человек, который вас очень любит. - И кто же этот человек? - Я. Оминис закрывает глаза, чувствуя легкий поцелуй в макушку. Позволяет себе расслабится в чужом тепле, не чувствовать себя больше натянутой струной. Темнота отступает, потому что рядом – кто-то очень яркий. Он не сразу обращает внимание на то, что его дыхание в первый раз за долгие месяцы перестаёт издавать свист.