•••
Знакомый силуэт уже скрывается за углом магазина, но Антон все равно успевает его заметить. Держа сигарету между указательным и средним пальцами, он медленно затягивается, ждет. Он знает, что его преследователь терпеливостью не отличается, а он ждать всегда умел и даже любил. В ожидании можно значительно пересмотреть ситуацию, успокоить себя, настроить на нужный лад. Правда сейчас всего этого Антон не успевает, потому что, как и ожидалось, выдержка и терпение есть только у него. Ваня сначала высовывает из-за угла голову, а, поняв, что его поймали, цокает языком, недовольно поджимает губы и выходит из своего укрытия. Антон продолжает курить, глядя, как этот вездесущий засранец торопливо идет к нему. — Ты знал? — То, что ты уже пару лет следишь за мной? Да, — фыркает Антон. Ваня снова цокает языком. — Откуда ты всегда знаешь где я? — Если бы ты не забывал кто я, то не спрашивал бы. — Я не забываю, — недовольно бурчит Ваня. — Тогда почему никак не отстанешь? — Потому что… Тут Ваня обычно всегда прикусывает губу, вынуждая себя заткнуться. Антон к сожалению прекрасно знает ответ. И вздыхает. Впервые он стал замечать это, когда Ване исполнилось пятнадцать. Ваня все еще жил в своем доме вместе с папой, учился в школе и посещал музыкалку три раза в неделю, пока Антон уже лет пять зарабатывал деньги на подпольных боях. Он уже не жил на улице Венеры-Юпитера с матерью, давно смог перевезти ее в место получше, а сам мыкался по съемным хатам, таская к себе омегу за омегой. Его устраивали «отношения» на ночь и грязные деньги, как и такая жизнь в целом — с драками до кровавых корок на пальцах, быстрым перепихом, адреналином и опасностью. Хорошие родители никогда не подпустят свое чадо к такому, как Антон. И папа Вани несомненно хороший. Впервые увидев их вместе, Алексей Владимирович пришел в такое негодование, что не постеснялся назвать Антона всеми «хорошими» словами, а затем увел Ваню домой, приказав больше с этим человеком никогда не видеться. Антон в целом против не был; мелкий таскался за ним и доставал, лез под руку, путался под ногами, выспрашивал о том, о чем его светлой во всех смыслах головке знать не следовало. Зато сам Ваня посмотрел в тот момент на Антона так, что у того внутри что-то екнуло. Ване было восемь. Но его взгляд был не по годам взрослый и понимающий. Он понимал, что Антон не самый хороший человек. Но его это не пугало, как должно пугать любого маленького ребенка. А как будто наоборот притягивало. И тянет до сих пор. Отогнав последнюю мысль, Антон опускает на Ваню взгляд. Подрос пацан неплохо, хотя все еще вынуждает смотреть сильно вниз, смотрит упрямо, недовольно поджимает совсем по-детски пухлые губы и пыхтит. Ему восемнадцать уже и он на первом курсе в каком-то очень престижном универе, куда Антон в свое время идти отказывается. И не жалеет ни разу. Деньги тогда были важней и нужней образования. — Что? — вздыхает Антон. — Ты щас куда? Домой? — Нет. Да. Потому что на сегодня у него нет никаких дел. Бои он не посещает уже почти три года; вернее, посещает, но не как боец. Сумев заработать на своих зрелищных поединках приличную сумму, Антон устраивает собственный подпольный клуб в здании недостроенного торгового центра и начинает зарабатывать в три, а то и в четыре раза больше. К нему всегда охотно идут новые люди, желая быстро и хорошо подзаработать, а еще не сдохнуть и даже получить медицинскую помощь. В клубе, где когда-то дрался сам Антон, таких услуг не было. Собственный клуб отнимает много времени, но Антон смог найти решение — просто нанял парня, который присматривает за боями в его отсутствие и ведет все денежные дела. После этого хотя бы удалось выкраивать себе выходные не только для того, чтобы отрубиться на два часа прямо в машине и по-быстрому перекусить шавермой, не приняв душа и не переодевшись. Так больше часов в сутки стало уходить на еду, сон и секс. С последним проблем не бывает, омеги липнут к Антону, как мухи. В его небольшой необжитой берлоге они частые гости. Молодые, постарше, его возраста, парни, девушки, в толстовках или коротких платьях, разноцветные и блестящие, шумные, тихие, капризные, пошлые и скромные. Разные. Одинаковые. Сливающиеся в один общий поток размазанных лиц. Наверное, Антон даже не узнает их на улицах, когда сталкивается лоб в лоб. Ване он сейчас врет, потому что знает — пацан за ним увяжется, пристанет, как банный лист, в квартиру притащится и снова заполнит ее своим цветочно-медовым запахом. Антон взрослый альфа, не подросток, но с естественными потребностями, а молодой симпатичный омега под боком заставляет его думать всякое. Потому что Антон не самый хороший человек.•••
Ваня таскался за Антоном с тех пор, как ему исполнилось восемь. Их первый диалог произошел, когда к мальчишке прицепились его новые одноклассники. Видимо, те так и не смогли даже со временем принять новенького и поэтому донимали его. Вот и в тот день трое пацанов шли за Ваней, обступив его со всех сторон своей неприятной сворой, дразнили, кричали, толкали и пытались отобрать рюкзак. Курящий прямо на детской площадке Антон не собирался в это вмешиваться. Его пару часов назад отшил омега, который пиздецки ему нравился, на улице моросил дождь и вся жизнь казалась дерьмом. А тут еще этот мелкий. Один из пацанов толкнул Ваню, и тот упал на колени прямо в лужу. Сидя на качелях, Антон повернулся на звук. Пацаны ржали. Ваня, хмурясь и мелко дрожа — от холода или от злости? Или от подступающих слез? — вставал из лужи, не обращая на своих обидчиков внимания. Антон мысленно похвалил мальчишку. Омега ведь, а даже не разревелся. Правда, когда на Ваню налетели снова и на этот раз попытались столкнуть в песочницу, где весь песок давно превратился в жидкую кашу, Антону надоедает смотреть. Его и самого столкнули в грязь, только в переносном смысле, так пусть хоть Ваня окажется дома чистым. Ну, более-менее. — А ну отъебались от него! — рявкнул Антон. Пацаны замерли и уставились на него большущими испуганными глазами. Один сразу попытался слинять, но Антон перехватил его за лямку рюкзака и дернул к себе. — А извиняться я за вас буду? — Да че перед ним извиняться? Он же… — дергаясь в руках Антона, начал лепетать пацан. — Он что? Извинились, блять. А то каждого вот в этой песочнице закопаю. Угроза сработала. Пацаны неубедительно проблеяли свои извинения и испарились до того, как Антон успел поднять сидящего на земле Ваню на ноги. Он грубовато отряхнул мальчишку от земли и песка, даже капюшон куртки поправил. — Домой пиздуй. Ваня смотрел на него так, как будто он сам Бэтмэн или Человек-паук или кто там еще все время всех спасает. — Спасибо, — тихо шепчет мальчик. Антон этот взгляд игнорирует. Как позже выяснилось — зря.•••
— Ты вообще прибираешься? — с порога начинает ворчать Ваня. И по сути он ворчит по делу. В коридоре грязная обувь и мешки с мусором, которые Антон забывает или не успевает выкинуть уже какой день; в ванной куча грязной одежды, которая валяется на стиральной машинке и даже на полу; диван в гостиной завален мятыми одеялами, повсюду разбросаны удлинители, толстовки, книги, на столике перед телевизором крошки и лотки из-под заказной еды. Хмурясь, Антон стягивает с башки капюшон и кепку, разувается и проходит сразу на кухню. Здесь ситуация обстоит не лучше. Раковина полна грязной посуды, на столах бокалы с недопитым кофе и выдохшейся газировкой, снова пластиковые лотки, бутылки, фантики, заплесневелый хлеб, пакеты. Ваня остается в коридоре — вешает куртку на крючок у двери, ставит кроссовки на тумбочку, моет руки в ванной. Антон выпивает два стакана воды, когда Ваня наконец к нему заходит. — Значит в клуб тебе все-таки не надо? Антон отрицательно мычит. — Совсем? Антон мычит снова. Тупой разговор, способный взбесить любого. — А я надеялся, ты меня на бой свозишь. — Так, — мгновенно вникнув в суть их однобокого диалога, начинает Антон. — Никакого клуба, понял меня? Чтоб духу твоего в «Плазе» больше не было. Я позабочусь, тебя даже на порог не пустят. Ваня улыбается. Что он там себе думает, Антон знать не хочет. — Ну с тобой-то можно? — не унимается Ваня. — В сопровождении взрослого, так сказать. Антон цокает языком. Он не любит такие приколы. Он и так считает это все… неправильным. И самого себя в том числе. — Никак нельзя. — Ну и козел. Достаточно по-хозяйски Ваня принимается возиться на его кухне, и Антону это зрелище даже не кажется странным. Скорее уж привычным. Ваня действительно у него дома не первый раз. И даже не пятый. На самом деле он бывает тут так часто, что это должно начать пугать. В ванной есть отдельное для него полотенце, запасная зубная щетка; в шкафу лежит свернутая и спрятанная в дальний угол старая футболка Антона, которую носит Ваня, если остается на ночь. Антон прячет ее глубже в шкаф, чтобы не дышать запахом Вани. Но его вещи все равно пропитывает аромат цветов и меда. Они — кто?.. На сковороде уже жарится обваленный в яйцах хлеб, закипает чайник. Большая часть мусора в ведре под раковиной, посуда помыта. Антон сидит на подоконнике и курит, понимая, что вот такое необычно и странно, но приятно — когда о тебе кто-то заботится и этот кто-то не мама. — У тебя в холодильнике, конечно, — бурчит Ваня. Он лезет в морозилку и копается там, пытаясь отскоблить лед от пачки масла, а Антон тем временем рассматривает его и мысленно бьет самому себе ебало. За то, что смотрит на Ванины губы, пока тот ругается на лед; за то, что облизывает взглядом тонкую шею и узкие плечи; за то, что мечтает коснуться этой бледной кожи, желательно в тех местах, которые спрятаны от него одеждой. Ваня носит мешковатые штаны и кофты, но у него дома часто разгуливает чуть ли не полуголым, после душа надевая только старую футболку Антона. И вот тогда можно вдоволь — нет, не полюбоваться — поматерить себя за косой неосторожный взгляд на его стройные ножки и узкие бедра. Антон и сейчас материт себя, вспоминая эти моменты. Эти и те, когда, оставаясь один, он позорно дрочит, представляя… Да не важно. — Можно я ночевать останусь? — ожидаемо спрашивает Ваня, когда их нехитрый ужин оказывается съеден. Антон смотрит на него исподлобья и снова внутри борются бешеные псы. — Но спишь ты на диване.•••
Если бы все эти условия хоть когда-нибудь срабатывали на этого омегу. Лежа на самом краю кровати, Антон боится лишний раз шевельнуться и уже третий час не может заснуть, пока Ваня безмятежно дрыхнет, раскинувшись по большей части кровати. Он приходит сразу после душа и заваливается под одеяло, заставив Антона подпрыгнуть от наглости и удивления. Отвернувшись, чтобы спрятать стояк, Антон заявляет, что хочет спать и вот не спит уже четыре часа подряд. Блядская хуета. Никто из омег не заставляет его быть таким. Смущенным школьником, блять, к которому впервые кто-то ложится в постель. Антон вообще-то смел по части омег и в этой самой кровати их было столько, что не сосчитать. Ему сосали столько ртов, сколько не было у стоматологов. Но рядом с Ваней он боится даже посмотреть как-то не так. Никогда двусмысленно не шутит. Не касается почти. И очень нервничает, когда они оказываются в одной кровати. Нервничает, боится, хочет. Ужасно просто. Но запрещает себе об этом даже думать. Сейчас, когда Ване восемнадцать, становится чуть легче, но не сильно. Он все равно кажется ребенком, хотя уже давно им не является. Он взрослый и теперь уже даже по паспорту, но Антон все равно боится, все равно не хочет втягивать его в свою жизнь, понимая, что Ваня и так уже давно в нее втянут. Сам этого захотел много лет назад. Но Ваня не заслуживает быть рядом с владельцем подпольных боев. С человеком, у которого куча врагов, скопившихся за годы драк на арене. У такого, как Антон не может быть постоянной пары, потому что это рычаг давления, потому что он сам угроза. Повернув голову, Антон смотрит на спящего Ваню. Светлые ресницы подрагивают во сне, губы чуть приоткрыты, привлекают к себе лишнее внимание. Чистый и невинный, нетронутый никем, наивный и притягивающий к себе внимание. С таким могут сделать все, что угодно. И чтобы этого не допустить, Антон продолжит его от себя гнать. Как бы больно им обоим от этого не было.•••
Странности, но этот маленький засранец с большими голубыми глазами от Антона после той встречи на площадке не отстает. Они встречаются снова уже в магазине. Ваня топчется там в очереди вместе со своим папой, скучающе скользит взглядом по толпе, но когда вдруг натыкается на Антона, сразу как-то оживляется и даже улыбается. Антон стоит на кассе с пачкой презервативов и бутылкой дешевого вина, поэтому, когда этот ребенок ему радостно машет, он только охуевает. А Ваню, кажется, расстраивает отсутствие реакции, его плечи чуть опускаются, глаза грустнеют. Антон тяжело вздыхает. И все-таки коротко машет мальцу. Тот снова расцветает и смотрит так, как на чужих дети смотреть не должны. Антон списывает это на то спасение от одноклассников. Дети склонны зацикливаться на таком и особенно на тех, кто их спас. Со временем отстанет. Через пару месяцев выясняется — не отстанет. Серьезно, Антон не на шутку охреневает, когда Ваня находит его за гаражами. На улице мерзко и слякотно, Антон ковыряется в старом отцовском мотоцикле, еще надеясь, что эта штука поедет, настроение дурацкое и трахаться хочется просто жуть. Последнее свидание с омегой было почти два месяца назад, да и вышло оно, мягко сказать, хреноватым. Вино дурацкое, кино скучное, как и омега, который его поставил. Секс неловкий и быстрый, под одеялом и без света, без какой-либо отдачи, как с манекеном. А после этого еще и выставили взашей, потому что «родители щас придут, вали уже давай». Может именно в тот момент Антон начал задумываться, что ухаживания и долгосрочные отношения это совсем не для него. Гораздо круче простой перепих без обязательств, где оба довольны и никто никому не ебет мозги. — Ух ты. Это твой? Антон замер над ящиком с инструментами. И медленно развернулся на внезапно появившийся в его личном пространстве детский голосок. Ваня стоял в дверях, сжимая в руках пакет со сменкой; за его спиной футляр с гитарой, с музыкалки значит. Шапка съехала набок, куртка расстегнута. — Ты че здесь делаешь? — не очень-то гостеприимно спросил Антон. Ваня неловко мял лямки пакета, бегал зашуганным взглядом по гаражу, не зная за что зацепиться, и выглядел так бесконечно потерянно, что Антону даже стало его жаль. Кашлянув, Антон неловко провел по лицу измазанной в саже и масле ладонью; шмыгнул носом, на месте потоптался. И постарался сказать чуть мягче. — Это… Мелкий, че ты за мной таскаешься? — Я не мелкий, я Ваня, — пробубнил Ваня. Антон вдруг улыбнулся. — Ну ладно, Ваня, проходи, коли пришел. Ваня сразу перестал хмуриться и улыбнулся, с готовностью проходя в гараж.•••
Возвращать Ваню домой самое сложное. И совсем не потому, что у крыльца их будет поджидать недовольный Алексей Владимирович. К этому Антон уже привыкает. Сложно расставаться с Ваней. Сложно отпускать его. Сложно возвращаться одному в пустую квартиру, где еще пахнет жареным хлебом и цветами. Ваня снимает шлем, но с мотоцикла не слезает. Антон чувствует на затылке его взгляд и прекрасно знает, чего от него хотят. — До завтра? — почему-то с вопросительной интонацией говорит Антон. Слышится стук упавшего на асфальт шлема, а Ванины руки снова обвиваются вокруг пояса Антона. — Вань, — прикрыв глаза, тихо произносит Антон. — Минуту, Шастун. Всего минуту. Антон вздыхает. Ваня просит такое каждый раз перед тем, как уйти. Всего лишь минутку объятий, как будто они не проснулись в обнимку и не обнимались, пока ехали. Ваня называет такие объятия однобокими, потому что обнимает только он, а Антон лежит или сидит в качестве маленькой ложки. Ваня понятия не имеет, как сильно Антон хочет его обнять.•••
Ваня рядом с ним и в свои десять, и даже в тринадцать. Антон удивлялся, как это его дружба с этим пацаном так затянулась, а ведь Ваня даже не альфа. Ему не должны быть интересны мотоциклы и грязная возня с ними в гараже, но он приходил раз за разом, после школы и после музыкалки тоже, приносил Антону поесть и оставался с ним до позднего вечера, пока уже папа не начинал ему названивать. С Ваней оказалось пусть и не совсем просто, но интересно общаться. В силу возраста и вторичного пола он иногда капризничал, но Антон это все ему спускал, да и больше веселился с этого, чем раздражался. Ваня смешно злился и выглядел отнюдь не так грозно, как ему бы хотелось. А еще был жутко болтливым, но зато смышленым. В то время Антон уже начал участвовать в боях и периодически встречаться с одним омегой для секса, а Ваня меняться и раздражаться от вони, которую Антон с собой приносил. «Кислятина какая-то. Чем он воняет? Майонезом?» Ваня кривил нос и смешно по-детски ругался, заставляя Антона смеяться. Другие омеги Ваню раздражали и бесили своими запахами, потому что возраст, потому что созревание. Антону Ванин запах тоже не особо нравился, но он деликатно молчал — дело тонкое и личное, вдруг обидится, закомплексует еще. В таком возрасте это нельзя, Антон знает. Их дружба протекала медленно и спокойно, неумолимо меняясь с каждой секундой. Боями Ваня ожидаемо тоже стал интересоваться, стал просить его туда провести. Но пацану четырнадцать вот-вот только исполнилось, да и Антон сам сомневался, что идея хорошая. Алексей Владимирович с него шкуру спустит, если узнает. К тому же, нафига неокрепшему и нежному уму видеть, как мужики мутузят друг друга. Ваня впечатлительный, и Антон это прекрасно знал. А тот еще и на его бой хотел. Ага, щас. Антон забыл, что Ваня всегда получал то, что хотел. Тот бой Антон помнил хуево, потому что сильно получил по голове. А все из-за Вани, которого он вдруг увидел в толпе орущих зрителей. Стоял себе и смотрел, тоже кричал что-то, но выглядел скорее напуганным, чем воодушевленным. Антон так охренел, увидев его, что на секунду выпал из жизни, забыл, что он на арене и что нельзя хлопать клювом. Ну и получил. Так сильно, что на скорой увезли. А Ваня рядом терся, в машину попросился и за руку держал всю дорогу, бесконечно при этом извиняясь. Попросил потом на бои эти больше не ходить, обиделся, когда Антон заявил, что сам разберется. И специально стал заявляться в «Плазу» каждый раз, когда дрался Антон. Поддерживал и даже ставил на него деньги, и, как ни странно, но оба так втянулись, что даже понравилось. Ваня понял, как надо себя вести, чтобы Антон выигрывал, а еще поймал адреналиновый кайф от нахождения на арене; Антон же настолько привык, что за него болели, что уже не чувствовал в себе прежней уверенности, если Ваня по каким-то причинам пропускал бой. «Плаза» развалилась после ухода Антона и перестала приносить владельцу прежние деньги. Зато сам Антон заработал столько, что смог позволить себе открыть свой клуб с тем же именем. Звучало круто. А так как дрался больше не он, Ваня стал еще более частым посетителем боев. Ему шестнадцать, его запах начал, пусть и поздновато, но меняться, появился интерес к альфам. Иногда Антону казалось, что Ваня только за этим в «Плазу» и приходил — за альфами. Крутился возле них, летом шорты покороче надевал, да хохотал даже над самыми тупыми шутками, окруженный вниманием и обожанием. А альфы его несомненно любили. Молоденький, смазливый, интересный. От папы Ване достались самые яркие и притягивающие внимания черты — ладная фигура и голубые глаза. Стоило ему этими глазами на кого-то посмотреть, и половина клуба растекалась по полу сопливыми лужами. А вторая лужами немного другого содержания. Тогда Антон понял, что за Ваней нужен глаз да глаз, а потому всегда ошивался в зале, где велись бои. Наблюдал. Оценивал. Если какой-то альфа переходил границу, приходилось доступным языком ему объяснять очевидное. Ваня любил врать, что ему уже есть восемнадцать. Засранец. Антон был уверен, что Ваня будет злиться. Ведь он гонял от него женихов, как пес цепной. Но Ваня почему-то смотрел так, что у Антона все странно сжималось внутри. Довольно, что ли. Радостно. В тот день Ване исполнилось семнадцать. Он пришел в «Плазу», чтобы выпить и отметить это дело. Антон не любил, когда Ваня заливался их дешевым и порой разбавленным водой пойлом, но кто бы его слушал. Ваня много пил и совершенно не хотел реагировать на просьбы пойти уже домой. Антон бы и плюнул на это, пусть делает, что хочет, раз такой взрослый, но у них был разговор с Алексеем Владимировичем. Антон пообещал за Ваней присматривать, раз уж все равно утянул его в свои криминальные сети. И присматривал, но отвлекся по работе, а когда спустился на первый этаж, где проходили бои, снова, то увидел, как какой-то альфа лапает Ваню у стопки бетонных плит. Антон разозлился так, что чуть не свернул уроду шею. Годы практики на арене сделали руки железными, а инстинкты бешеными. Парень оправдывался, но Антон его блеяния не слушал, на Ваню смотрел. Который нагло улыбался. Антон даже совсем по-стариковски руками всплеснул. Он-то думал Ваню тут насилуют, а этот засранец довольный и ужратый в хлам. Глазищи пьяно и игриво блестели, щеки раскраснелись, пухлые покрасневшие губы тянулись в глупой улыбке, а руки тянулись к Антону. Обхватив тонкие Ванины запястья пальцами, Антон практически отодрал его от себя и отвел в сторону. — Ты че творишь тут, блять? — прошипел Антон, когда они оказались в относительном уединении. Ваня снова хихикнул и икнул, пошатнулся и привалился к бетонным блокам. — Отмечаю. — Ваня улыбнулся и поправил ворот футболки, который сползал с плеча. Антон злился, но все равно не мог туда не посмотреть. Быстро и почему-то смущенно. — Еблан? Это кто еще был? Я твоему папе пообещал за тобой присматривать, а ты… — Так вот и присматривай, блин! — Ваня закричал так неожиданно, что Антон даже воздухом подавился. — Надоел, как нянька за мной везде таскаешься. — А тебе нянька похоже и нужна. Чтоб сопли подтирать, если вдруг вот такие козлы… — Что? Трахнут? Так я ж не против. Бля, я его уже почти уломал, Шастун, сука ты. Антон ошалело хохотнул. — Вань, ты охуел? Тебе семнадцать, блять! — И че? Все по согласию, понял? Иди гуляй. Нянька. Ваня как будто бы и злился, и радовался одновременно, и это сбивало Антона с толку. Сам по себе Ваня сбивал его с толку. Всю их дружбу, как оказалось. Он никогда не вмещался во всем привычные рамки и этим самым собирал вокруг себя людей. И даже Антона. А последний год вообще стал каким-то слишком уж невыносимым и сложным. Потому что Антон перестал понимать самого себя. — Я сейчас же отвезу тебя домой. — Ты не имеешь права, — зло процедил Ваня. — Имею. И увезу. А если ты не захочешь, я… — Лучше бы ты меня имел, Шастун, чем право. Ваня не прокричал это, а практически прошептал себе под нос, но даже через грохот музыки его слова прозвучали оглушительно громко. Антон вылетел с этого настолько, что стоял с открытым ртом, как рыба, и думал — надеялся! — что ему послышалось.•••
В «Плазе» пахнет дешевым пивом и дымом. Долбит музыка. На арене два новеньких бойца пытаются нокаутировать друг друга под громкие крики заведенной толпы. Душно и жарко, но Антон не снимает кожаную куртку даже в помещении, пока стоит у толстого бетонного столба и наблюдает за боем. Беты на арене неплохо справляются, но оба настолько похоже дерутся, что один никак не может уложить другого. Люди кричат и злятся, парни рычат и валяются на старых, заляпанных кровью матах. Антон смотрит за этим и думает — сколько еще это будет продолжаться? Нет, не бой. Такая жизнь. Он в этом дерьме уже почти десять лет варится и с каждым днем вязнет все больше, все глубже, как в болоте. Недавно ему снова подкинули записку с угрозами. Пустой звук, очередной поток словесного поноса, на который не стоит обращать внимание. Мог бы быть. Если бы тем, кто эту записку подкинул, не был бывший уголовник и человек, которого Антон избил в свой последний бой, да так сильно, что зубы по всей арене собирать пришлось. Бугаев. Бой вышел зрелищным и скандальным. За Антоном даже какое-то время таскалось это прозвище — Скандальный. Бугаев настаивает на том, что бой нечестный. Антон бы спросил в каком месте, но даже разговаривать с этой гнилью не хотел. И все угрозы игнорировал. Пока Пока Бугаев не увидел его с Ваней. Несмотря на все предостережения, угрозы, приказы, просьбы и даже мольбы не ходить в «Плазу», Ваня снова туда приходит. И в тот день Антон его даже почему-то не выгоняет. Не хочет. Он наливает Ване дорогущий коньяк из своего сейфа и, пока тот пьет его мелкими глотками и смотрит бой, Антон стоит рядом, так близко, что они соприкасаются плечами, и отчаянно хочет его обнять. В голове под ритм музыки долбит «ты мне нужен. ты мне нужен. ты мне нужен. ты мне нужен.•••
Интересно, в какой момент Антон из заядлого гуляки превратился в однолюба. Но вот он смотрит на Ваню, как тот делает уроки, сидя у него на кухне, и просто расплывается. О том, что вчера было, они не говорят. Но оба при этом дергаются, постоянно косятся друг на друга, странно напряженно молчат. У Антона руки так и тянутся и иногда он себя даже не останавливает. Обнимает Ваню, за руку берет, вскользь трогает за талию, даже за бедра. А один раз позволяет поцелуй в шею. Ваня хихикает, но краснеет и запах его сразу меняется. Он вообще пахнуть начинает как-то иначе. Резче, гуще, ярче. Антон плохо знает омежью физиологию, а потому не понимает. Не видит. Как и сам Ваня. Как потом оказывается, все к этому шло. Просто они не заметили. А толчком стала встреча с Бугаевым. Естественно, что Бугаев все срастил и нацелился на Ваню. Из-за этого Антон таскается за ним повсюду, возит в универ и домой. Трясется от каждого шороха и стука. И ведь не зря. Антон сто раз убедительно просил Ваню не ходить никуда без его сопровождения. Но на этого омегу приказы никогда не срабатывали, а Антон не мог находиться с ним рядом сутками. Он подъезжает к университету всего на полчаса позже. Но Вани на крыльце нет. В испуге Антон быстро обходит двор, носится, выискивая среди мешанины запахов один единственный и нужный, идет по следу, как пес. Трясется от страха не успеть. Злится. И покрывается ледяной коркой, когда слышит знакомые, полные ярости и страха крики и чужой голос. Ваню волокут к какой-то машине два мужика. Он отбивается и кричит, дерется, шипит и пинается, как бешеный зверь. У самой машины его ставят на ноги, и Ваня умудряется заехать схватившему его альфе по яйцам. Мужик матерится и на мгновение выпускает Ваню из рук, вместо этого хватаясь за свою промежность. И в этот момент получает мощный удар по голове. Антон бьет не сдерживаясь; сильно, мощно, наотмашь, усеянным кольцами кулаком превращая лицо альфы в кровавое месиво, пока тот уже не начинает скулить и отползать от него. Второй накидывается сзади. Обхватывает руками шею и начинает душить. Кажется, на него налетает Ваня, потому что сквозь шум крови в ушах Антон слышит его голос, который просит его отпустить. Ударом по ребрам и с помощью Вани Антону удается ослабить хватку; он со всей силы бьет альфу затылком, жалеет об этом, но зато его отпускают. Шатаясь и еще не успев сориентироваться, Антон получает в нос, потом в живот; хрипит и кашляет, но собирает себя в кулак и с омерзительным тошнотворным хрустом врезается этим кулаком в чужое лицо. Кожа лопается. Брызгает кровь. Антон чувствует ее на собственных пальцах, ощущает ее металлический привкус противно оседающий на языке. Костяшки саднит, но Антон делает еще удар. И еще. И еще. Кровью пахнет все сильней, пораженный ударами мужик влажно булькает, но все еще пытается встать, и тогда в его живот прилетает тяжелым ботинком. Антон их обожает. Тяжелые и мощные, они всегда наносят особенно много увечий и от крови отмываются хорошо. Удобно. Антон упирается коленом в грудь упавшего и снова бьет. Его удары жестокие и сильные, со всей дури, крошащие зубы и расквашивающие чужое лицо. Кровь летит во все стороны, брызгая на одежду, руки, щеки. Антон бьет много и уже бесцельно, херачит максимально сильно и буквально горит от охватившей его ярости. — Антон, пожалуйста! Хватит! Ты щас его убьешь! Хватит! Ваня цепляется за его плечи, тянет назад и продолжает умолять остановиться. Но Антон просто хочет, чтобы до Бугаева дошло. Чтобы эти уроды сдохли. Чтобы больше даже не думали в сторону Вани дышать. Суки. — Антон! Ваня оказывается на коленях возле валяющегося на асфальте альфы. Его глаза большие и испуганные, стеклянно блестят от слез, когда Антон на него смотрит. — Антон, я тебя очень прошу… — Ваня дрожит, его голос тоже. С трудом разжав кулак, Антон пятится и приваливается спиной к так и заведенной машине. Все тело болит, но этим двум уродам явно гораздо больней. Один в отключке, второй пытается подобраться к машине и видимо свалить. Антон не дает ему этого сделать. Перехватив его у водительской двери, он хватает мужика за грудки и хорошенько встряхивает. — Передай Бугаеву, что в следующий раз я пришлю ему ваши яйца в подарочной коробке. А его собственные сварю и скормлю своей собаке. Ты все понял? Мужик активно кивает и порывается что-то сказать, но Антон заталкивает его в машину. — У тебя же нет собаки, — говорит Ваня, когда машина наконец уезжает, а Антон подходит к нему. — Нет, — хмыкает Антон и тут же жалеет об этом; разбитый нос отзывается привычной, но отнюдь не приятной болью.•••
— Да ты можешь не вертеться? Сто раз же уже через это проходил. Антон сидит на бортике ванны, пока Ваня ворожит над его лицом. С носом все оказывается не так плохо, да и Ваня неплохо умеет обрабатывать раны. Давно уже наловчился. Наложив приличный слой заживляющей мази, Ваня лепит Антону на нос пластырь с ромашками и отходит на шаг. — Ну вот, — он чуть улыбается. — Так уже лучше. Глядя, как Ваня принимается смывать кровь с рук и раковины, Антон исследует пристальным взглядом его лицо, а в голове бьется мысль «Его могли забрать. Его могли у него забрать. Он мог не успеть. Он облажался. Снова». Обещал защищать, но объебался и это даже неудивительно. Людям рядом с ним опасно. Одна мысль, что шестерки Бугаева могли успеть и увезти Ваню, что тот мог держать его у себя, мог избивать, мог насиловать, мог даже убить, вызывает у Антона бешеный ужас, от которого кровь стынет и волосы дыбом. Внутри него такой буран, но внешне он кажется абсолютно спокойным. Драка помогла немного выпустить пар, но на смену ярости пришли страх и желание прижать Ваню к себе и никогда не отпускать. — Че у тебя ебало такое сложное? Антон тупо моргает и фокусирует взгляд на Ване. Тот сейчас не выглядит таким перепуганным, как на стоянке за универом. Он успокаивается за то время, что они едут домой и пока обрабатывает Антону раны, даже не истерит и не плачет. Любой другой омега рыдал бы и трясся, но Ваня спокоен, как куст валерьяны. — Шастун. Красивый. Антон улыбается уголком губ, когда Ваня со вздохом закатывает свои невозможные глаза, поджимает мягкие пухлые губы. Он в простой серой футболке, растрепанный и притихший, так и просится в руки. — Иди сюда, — моргнув, просит Антон. Ваня тоже моргает и делает к нему шаг. И тут же оказывается обвит длиннющими антоновскими руками. Антон обнимает его за талию, утыкается носом в шею. Закрыв глаза, глубоко вдыхает родной запах. Сладкий мед и цветы, ромашки, вроде бы. Непривычно сочные, насыщенные. Этот запах окутывает и проникает в легкие, оседает на языке, когда Антон открывает рот. — Прости, — шепчет он еле слышно. — За что? — так же тихо спрашивает Ваня, ероша его короткие белые волосы. — Из-за меня ты в опасности. — Только не говори, что из-за этого я теперь должен уйти. — Да тебя ж и бесполезно уговаривать, — хмыкает Антон и коротко целует Ваню в шею. Тот сразу замирает, выдыхает еле слышно и жмется ближе. — Бесполезно просить, приказывать, даже умолять. — А ты меня еще не умолял, — спрятав лицо, говорит Ваня, и тон у него какой-то… странный. А когда Антон чувствует, как его уха касаются теплые губы, то вздрагивает и чуть отодвигается. Глаза напротив глубокие и синие-синие, смотрят невинно и в то же время дерзко, как только Ваня и умеет. Антон опускает взгляд на его губы, те влажно блестят, потому что Ваня проводит по ним языком. Антон тоже хочет это сделать. — Я есть хочу, — вдруг говорит Ваня. У Антона вырывается громкий смешок.•••
В холодильнике снова не так много еды, но они набрасываются на нее, как волки. Особенно Ваня, который хомячит соленые огурцы прямо из банки и запивает рассолом жаренную картошку. Антон тихо с него посмеивается. — Жуй хотя бы. Ваня бубнит что-то с полным ртом и лезет в банку за новым огурцом. В какой-то момент, когда Антон моет посуду, он перестает слышать активный стук вилки по тарелке, а еще замечает, что Ваня пахнет так, как будто стоит у Антона за спиной. И как будто… … как будто Несколько раз Антону доводилось встречаться с течными омегами. Их запахи всегда были особенно яркими и дикими, как и сами омеги в эти дни. Они рвались трахаться так, будто от этого зависит их жизнь. И Ваня сейчас пах точно так же. Густо. Сочно. Крепко. — Антон… В испуге обернувшись на дрожащий и хриплый голос Вани, Антон видит, как тот, бросив вилку и недоеденный огурец, сидит и тяжело дышит. Щеки красные, запах густющий, глаза, когда они встречаются взглядами — два темно-синих омута. — Антон, у меня… Нет, нет, нет, нет. Первая. И прямо сейчас. Серьезно? А делать-то что? Антон с течными омегами никогда не трахался, потому что риск беременности был слишком велик. А еще такие омеги мало что соображали и секс с ними всегда казался ему неправильным. Они ведь не постоянные партнеры, чтобы проводить вместе течки. А Ваня. Как с ним быть? — Открой окно, душно, — хрипло просит Ваня. Антон торопливо выполняет приказ, открывает окно полностью, несмотря на десять градусов тепла. Ваня пыхтит и встает с места, отходит к раковине, его запах плотным облаком обступает Антона, вынуждая член начать твердеть в штанах. Он открывает рот и как псина ведет носом по воздуху, мечтая захлебнуться в этом запахе. — Вань, ты течешь, — заплетающимся языком зачем-то говорит Антон. — Да ты что, блять? — Ваня всплескивает руками, еще сильней распространяя свой запах, и Антон хочет позорно сбежать и закрыться в ванной. — Антон… — Нет. — Я же даже ниче не сказал. — И не надо. Если ты попросишь, я же, блять, с ума сойду. — Сойди. Давай, Антон, я же хочу. И дело даже не в бахнувшей течке. — Ваня подлетает к нему так быстро, что Антон не успевает увернуться от его рук. Мокрые ладошки обхватывают его колючие щеки, заставляя посмотреть вниз. — Я хочу тебя. Давно. Я уже давно хочу, чтобы ты что-то со мной сделал, а не только смотрел. Он говорит, а у Антона мозг отключается. Он вообще отключается, посылая все чувства и эмоции в пах, пусть там разбираются. — Вань. — Антон кладет руки поверх Ваниных, хочет их от себя убрать. Но только просто держит, мягко поглаживает теплую кожу. — Вань, я не могу. — Можешь. — Ваня льнет ближе и трется об Антона, совсем как тогда, у него в клубе. Руки спускает к плечам, привстает на носочках и приближается к губам. — И хочешь. У тебя стоит. Антон это знает прекрасно, но все равно психует и хочет убежать нахрен, потому что ну не может он! Да, хочет, отрицать это глупо, но сделать вряд ли сможет. Это же Ваня. С ним нужно не так, не в течку. Ваня вдруг стонет и виснет на нем. Антон торопливо его подхватывает, прижимает к себе; тело Вани горячее и влажное от выступившей испарины, он мелко дрожит и тихо стонет снова. — Так странно. Там. И внизу живота. Антон. Антон точно сойдет с ума сейчас. Он бегает взглядом по комнате, как будто может найти здесь ответ, и обнимает Ваню все крепче, остервенело думая, что он может сделать и насколько сильно он после этого будет мудилой. Он ведь будет. Из десяти баллов на восемь точно. — У меня там мокро все, пиздец. Ох, Ваня. — Это нормально. Твое тело и должно так реагировать. — На альфу? — шепчет Ваня, все сильней вжимая его в подоконник. Носом он ведет по линии челюсти Антона, дышит ртом, тычется в шею и трется. А его руки вдруг оказываются в опасной близости от антоновского паха. — Тототото. — Антон торопливо хватает Ваню за руки и разворачивает его спиной к окну. Так становится только хуже. Антон невольно сам наваливается на Ваню, придавливает его собой, рычит низко, уткнувшись носом в пушистые волосы и слушая тихие скулящие стоны. С собой борется. Нужно что-то делать. Нужно! Но что — решить очень трудно. Хочется быть правильным, хочется остановиться. Но и Ваню хочется тоже. В руках сжать, под одежду залезть, под кожу, стонать заставить, скулить, глаза закатывать, просить не останавливаться. Да у Антона в глазах темнеет только от фантазий, как Ваня опускается перед ним на колени и обхватывает его член своими пухлыми губами. Антон слышит стон и не сразу понимает, что это его стон. — Так жарко, как в Аду, — шепчет Ваня, выпутывая свои руки из антоновской хватки. «Где я окажусь», думает Антон, пока не сопротивляется и позволяет Ване залезть руками под свою футболку. Небольшие ладони изучающе ползут вдоль его боков и перебираются на спину. Очерчивают все шрамы и мышцы, крылья лопаток, щекочут вдоль позвоночника. Антон стоит с закрытыми глазами и боится вдохнуть. Боится упустить любой момент этих касаний. Если Ваня просто возьмет и толкнет его на пол, усядется сверху, на лицо или на член — не важно! — Антон не сможет и не захочет ему сопротивляться. Резко убрав от него руки, Ваня вдруг стонет, но звук этот болезненный. Антон в испуге чуть отходит, обеспокоенно смотрит на вспотевшего и краснючего Ваню, который морщится и держится за живот. А потом и вовсе зажимает ладонь между ног. — Антон, больно. Потрогай меня, пожалуйста, — дрожащим голосом просит Ваня, и у Антона душа сквозь пол уходит и здравый смысл вместе с ней. — Ты… когда трогаешь… мне легче. Блять. У Антона уже дым из ушей валит, потому что внутри все давно полыхает. Он потеет тоже, краснеет, бледнеет, пока думает, что делать, а запах Вани тем временем все слаще, все вкусней. — Вань, — зовет он хрипло. Тот не реагирует, стоит, согнувшись, шипит и скулит от боли. Ему плохо. А Антон знает, как помочь. И он поможет, но так, чтобы это сильно не отразилось на Ване. — Давай… Давай пойдем на диван. — З-зачем? — Ваня разгибается и упирается рукой в подоконник у себя за спиной. — Ты же все равно не станешь меня трахать. Даже от этих формулировок жар внизу живота становится сильней. — Нет, — не став врать, твердо отвечает Антон. С трудом сглотнув, он проводит языком по пересохшим губам и договаривает. — Но мы сделаем кое-что, от чего тебе станет легче. Ваня поднимает голову и недоверчиво его осматривает. Видно, что он тоже сам с собой спорит, хочет отказаться, возможно, даже наорать. Но течный дурман сильней. Всегда сильней. — Пошли. До дивана Антон несет Ваню на руках. В руках он почти не ощущается, такой легкий. Неловкость с возбуждением смешиваются в такой плотный клубок, что непонятно, что сильней, но и того, и другого очевидно очень много. Ваня садится и сгибает колени, на его штанах и спереди, и сзади — пятна смазки. — Я не буду тебя трогать, — предупреждает Антон, стягивая через голову футболку. — Да я уж понял, — заторможенно мямлит Ваня, прилипнув взглядом к его телу. Осматривает жадно и медленно ведет языком по губам, так что Антону снова становится жизненно необходимо его поцеловать. — Но я буду рядом, буду делать то же самое и говорить, что делать тебе. Мой запах тебе поможет. Облегчит… приход. — Надеюсь, — пыхтит Ваня и тоже тянет с себя футболку. Антон зависает, с отключенным лицом глядя, как серая ткань сползает окончательно, открывая беленькую кожу, нежную даже на вид. — Иначе я тебя просто изнасилую. Антон хмыкает. — Учту. Снимай штаны. Густо краснея и шумно дыша, Ваня приподнимает задницу, тянет штаны вниз вместе с трусами, путаясь, сбрасывает с ног и оставляет валяться между ними. Так его запах становится еще невыносимей, Антон закрывает глаза, вдыхая его, и гадает, откуда у него столько выдержки. Кажется его чувства к этому омеге гораздо сильней любых инстинктов и желаний. — Разведи ноги, — не своим голосом приказывает Антон. Ваня делает, как ему сказали. Несмотря на всю браваду, он волнуется и смущается, от чего выглядит просто незаконно прекрасно и трогательно. Антон понимает, что одновременно хочет и загнать ему вместе с узлом, и просто обнять. Они сидят на разных концах дивана, привалившись к подлокотникам, и пусть Антону так совсем неудобно, он потерпит, он вообще все, что угодно сделает, лишь бы Ване полегчало. Даже сейчас он уже перестает морщиться и кривиться от неприятных ощущений, выглядя перевозбужденным и заинтересованным. А еще очень нетерпеливым. Это все прекрасно читается в его запахе, даже лучше, чем в глазах и теле. Антон хищно облизывается, рассматривая его, взгляд приковывается к небольшому омежьему члену, да там и остается. Аккуратный и красивый, член жмется к животу, истекает смазкой и так и просится в рот. До этого Антон никогда таких желаний за собой не замечал. — Коснись себя. — Ваня вопросительно и неловко смотрит на него, так что Антон поясняет. — Обхвати член пальцами. И пройдись кулаком вверх-вниз. Сам он только сминает собственный стояк сквозь ткань штанов, глядя, как Ваня следует его указаниям и стонет, запрокидывая голову. Блядство какое. — Так нечестно. — Ваня продолжает дрочить себе, но смотрит теперь на Антона, сначала прямо в глаза, а потом опускает взгляд вниз, на его пах. — Вытащи. Я тоже хочу увидеть. Кто Антон такой, чтобы ему отказывать. Да он и не умел никогда этого делать. Он спускает штаны с трусами под яйца, потом тянет еще ниже и слышит, как Ваня тихо удивленно выдыхает. — Ого. Ниче се, не хило. — Делом займись, оценивает он, — улыбается Антон. Он сам начинает дрочить, чтобы его альфий запах стал еще гуще, и подействовал на Ваню, как успокоительное. Понимает, что помогает, когда Ваня заметно расслабляется, а его движения на собственном члене становятся активней. Он то прикрывает глаза и тихо постанывает, то снова смотрит на Антона и на его член в кулаке; облизывается, тяжело дышит и скулит, шире разводит ноги и бесстыдно течет прямо на диван. У Антона сердце заходится, как бешеное, в ушах колотит кровь, мажет так, что кажется можно совсем не метафорически сгонять в обморок. Антон смотрит и насмотреться не может, поверить не может, что Ваня действительно сидит сейчас перед ним и дрочит, хнычет, губы кусает, неумело гладя себя по груди и животу. Нет, он не пытается в лишнюю провокацию и демонстрацию, он об этом даже не задумывается, Антон уверен. Он действует неосознанно, на эмоциях, так, как ему подсказывает бахнувшая так внезапно течка. — Анто-о-он, — запрокинув голову, хнычет Ваня. Это настолько сильно невыносимо, красиво и горячо, что Антону даже на секунду кажется — сейчас не выдержит, сорвется, набросится, войдет и пометит. Этого хочется до дрожи, до сведения челюсти и темноты в глазах. Клыки чешутся, мечтая впиться в нежную мягкую кожу на шее, уши хотят услышать крик, переходящий в стон удовольствия. Тряхнув головой, Антон сбрасывает это наваждение. Ни о какой метке не может быть и речи. — Ан… тон, — на грани слышимости зовет Ваня. Антон уже тоже плохо соображает чего от него хотят и просто подсаживается ближе. Хватает Ваню за свободную руку быстрей, чем успевает подумать, и чувствует, как чужие пальцы крепко сжимают его собственные. На какое-то время он даже перестает себе дрочить; просто держит член в кулаке, полностью сосредоточившись на Ване, который мечется туда-сюда, тонко постанывает и жмурится от подступающего оргазма. Такой распаленный и красивый, что сожрать хочется, дома спрятать, лишь бы только больше никто на него не смотрел, не трогал, не дышал его медом и цветами. — Поцелуй меня. Антон подается вперед безо всяких раздумий. Врезается в чужие губы, слыша довольное мычание и влажные звуки дрочки, сжимает Ванины пальцы в своих, наваливается на него, проникая языком в мокрый податливый рот. Наконец вспомнив о себе, Антон ведет кулаком по своему члену и кончает буквально через пару движений, да так, что уши закладывает. Ваня отворачивает голову в сторону и громко стонет, пока кончает, а Антон слюняво вылизывает его шею и слушает тихие всхлипы облегчения. Их сперма смешивается у Вани на груди и животе. Только увидев это, Антон не сдерживает себя и опускается вниз; методично водит языком по подрагивающему животу, пока он не становится чистым и блестящим от его слюны. Ваня шумно пыхтит над его головой и рассеянно ерошит пальцами волосы, а потом вдруг тихо смеется. Антон не успевает поднять голову, Ваня делает это за него, обхватив ладошками его колючие щеки. — Обещал меня не трогать, — шепчет в самые губы и так ехидно улыбается, что хочется заставить его кончить снова. — Я и не трогал. Моего члена в тебе не было. — И это весьма печально. Ваня продолжает улыбаться, и губы Антона тоже тянутся в ухмылке. Невыносимый. Просто невыносимый. — Придется тебе еще подождать, — прежде, чем поцеловать его, шепчет Антон.•••
Чтобы избежать повтора ситуации, которая точно выйдет гораздо более проникновенной, Антон с трудом, но все-таки уговаривает Ваню поехать домой. Нужно было спровадить его, пока течное безумие немного спало, потому что если Антон снова окажется рядом с ним в таком состоянии, то больше уже не сможет себя контролировать. Ему и так это стоило огромных усилий, так что, пока Ваня был в душе, он подрочил снова, стараясь вести себя потише. Ваня немного дуется, но в целом соглашается с ним и собирается домой. Долго целует перед тем, как отпустить и через окно гостиной смотрит, как Антон выезжает со двора. Вернувшись к себе, Антон первым делом открывает все окна, чтобы проветрить квартиру. Запах течного омеги стоит такой, что все альфы в подъезде могут на него среагировать. Член Антона реагирует тоже; снова встает и мешает ему делать уборку. У Антона стоит все время, что он носится по хате и моет посуду, стирает вещи, оттирает «Кометом» ванну и пытается стереть с дивана пятно ваниной смазки. Последнее сложней всего. Настолько, что приходится надеть маску на лицо. А еще попутно Антон пытается себя убедить, что он ничего не испортил. Не сделал ничего плохого. Ваня довольный и между ними все, как прежде, и даже Алексей Владимирович не предъявил за то, что между ними произошло. Наоборот, удивился и передал, что он был об Антоне худшего мнения, а он молодец. Ваня написал, что его папа именно так сказал. А еще попросил приехать. На важный разговор. Антон таких разговоров боится сильней, чем записок с угрозами, потому что он знает, о чем с ним хотят поговорить. И он понимает, что это им действительно нужно, потому что они с Ваней уже не просто дружат, причем давно и надо бы перестать делать вид, что и так сойдет. Не сойдет. Антон не хочет, чтобы Ваня был, как все до него. Потому что он — не они. Человек, который к хренам сломал все его принципы по поводу отношений. И раз уж это так, Антон думает, что пора бы нарушить и еще один. И познакомиться с Алексеем Владимировичем официально, представившись альфой Вани.