Катарсис

I wanna use you and abuse you I wanna know what's inside you (Marilyn Manson — Sweet Dreams)

***

— Мастер Дилюк, какую самую сильную негативную эмоцию вы испытывали к своему брату? — раздается незнакомый голос где-то над головой, снисходительный тон ядовитыми иглами входит под кожу. Дилюк дергается всем телом, ремни натягиваются, впиваясь в напряженные мышцы, но ему не удается даже сдвинуться с места. — Я вовсе не жду честного ответа, но если вы будете сотрудничать — управимся быстрее, — вкрадчиво произносит голос, после чего преисполняется ехидного сочувствия, — наверняка у такого сдержанного молодого господина много застарелой боли и ярости внутри. Дилюк вертит головой в попытке увидеть говорящего, но тщетно. Он не может запрокинуть ее назад, лоб кожаным ремнем притянут к койке, на которой он лежит, плотно фиксируя голову. Перед его глазами ничем не примечательный серый потолок, краем глаза он может захватить столы по правую сторону, заваленные бумагами, кристаллами руды и разного рода механизмами, и больше ничего. Кем бы ни был говорящий, он ловко избегает попадания в поле его зрения. Дилюк чувствует прохладное прикосновение чего-то вязкого к своим вискам и лбу, после чего к коже в тех же местах прикасаются маленькие металлические пластинки. Тело на секунду пробивает дрожь. Голову пронзает от резкой вспышки боли, Дилюк не помнит, как оказался тут и где это самое тут находится. Он не может понять, о чем, Бездна его раздери, ведет речь этот сумасшедший, и при чем здесь Кэйа? Долгие пару минут в тишине слышится только тихий гул и потрескивание движимых элементальной электросилой механизмов. — Вы весьма кстати можете помочь мне избавиться от него, — голос будто отвечает на заданный, но не озвученный вслух вопрос, читая его мысли. — Капитан кавалерии Кэйа Альберих — досадная помеха на политическом поле. Будет гораздо проще воздействовать на действующего магистра и сенешаля, когда этого пронырливого офицера с его острым языком не будет рядом. В поле зрения оказывается рука, увитая тонкими синими венами, с бледной кожей и длинными пальцами. Дилюк цепляется глазами за край белоснежного рукава, скользнувший по чужому предплечью. Ладонь снисходительно хлопает его по щеке пару раз, будто несмышленого ребенка. Он мотает головой в сторону и рычит от бессилия и ярости. — Вот так, правильно. Гнев и подавленная импульсивность. Ваша стихия вам подходит, — голос хмыкает удовлетворенно где-то за пределами его видимости. Раздается звон стекла. — Я верну вам Глаз Бога, когда мы закончим. Дилюк тихо шипит ругательства, пытаясь пошевелить накрепко обездвиженными конечностями. — Устранить его — разумный шаг. Я с высоты своего положения не могу этого сделать в открытую, не нарвавшись на дипломатический скандал. Плюс, вероятно, попаду под подозрение так или иначе, уверен, капитан подготовил какое-нибудь обличающее письмо на случай своей внезапной смерти, — будничным тоном вещает голос. Дилюк замирает, вслушиваясь, тревога ледяными ладонями давит на ребра. На случай внезапной смерти? Мурашки холодком проносятся по спине. Липкий страх против воли начинает окутывать сознание. Во что Кэйа ввязался? — В противовес, если удастся провернуть все так, что вы сделаете это собственными руками… — в голосе звенит восторг и возбуждение, — это будет выглядеть даже логично для многих, никак не свяжет смерть капитана со мной и гораздо более весело, чем если я просто подошлю к нему убийц. Как говорят в Снежной, убить двух зайцев одним выстрелом. Ваша совесть ведь не позволит вам так просто скрыть произошедшее и спрятать тело брата, или я недостаточно точно определил, что вы за человек? Ставлю на то, что вы сами сдадитесь в руки правосудия. Избавиться от вас обоих одним махом — великолепный ход, согласитесь? Будто снова играю в шахматы… Обладатель голоса хлопает в ладоши, Дилюк слышит едва различимое бормотание о каком-то «эксперименте», но не может уловить суть. У него волосы встают дыбом от тихого вкрадчивого тона. Почему он говорит об убийстве Кэйи, как о чем-то случившемся? Что, блять, здесь происходит? — Внутренние противоречия нагонят вас только тогда, когда я сниму с вас терминал. Не нужно переживать, я весьма продвинулся в своих исследованиях принципов работы Акаши. Под его влиянием вы будете распознавать все желания, как свои собственные, — голос отдаляется, Дилюк слышит тихие щелчки, будто кто-то жмет на рычажки невидимого механизма. Кожу, куда крепятся металлические контакты, начинает заметно припекать. Самодовольный тон звучит прямо над ухом, — более того, это и будут ваши собственные желания, но есть нюанс… Дилюк думает, что обладатель голоса, должно быть, безумен. Рука появляется снова, грубо отворачивая его лицо вправо и вжимая щекой в койку, обездвиживая полностью. Он чувствует прикосновение к левому уху, что-то защелкивается на раковине, кожей он ощущает давление, с которым схлопывается крепление терминала. — Сейчас мы найдем это, ваши самые темные и злые мысли. Даже те, что мимолетной искрой возникали в вашей голове. Уверен, таких много. Господин Рагнвиндр, как я и сказал, вы будете ощущать эти позывы, как свои собственные желания, по сути так оно и есть. Акаша только раздует из этих малых искр пламя, усилив ваши эмоции многократно. Увлекательно... — голос то сбивается на бормотание, то громко ввинчивается в уши, когда его обладатель обращается к Дилюку снова, — ну же, подумайте о вашем брате еще немного. Мне нужно за что-то зацепиться. Дилюку кажется, что его колотит мелкой дрожью, он слышал об Акаше и инциденте в Сумеру. Слышал от Кэйи. Бездна… он не должен думать о нем. Нельзя дать этому психу то, чего он хочет. Дилюк пытается, но мысли смерчем крутятся внутри: он напуган тем, что не может вспомнить, как здесь оказался, зол, что попался, зол на Кэйю, который, очевидно, во что-то вляпался, связался с кем-то по-настоящему опасным. Страх перед враждебным вмешательством в собственные мысли парализует. Он понятия не имеет, к чему это приведет. Полная неизвестность. Что с ним пытаются сделать? Кто? Кэйа в опасности? Блять, Дилюк не может это сдерживать, Кэйа всплывает в его мыслях снова. — Вы забудете этот разговор. Для вашей же безопасности, ни к чему эта путаница в мыслях, я бы все-таки предпочел, чтобы вы сохранили рассудок и смогли осознать всю агонию, когда освободитесь от влияния Акаши. Считайте это своеобразной местью, никому не понравилось то, что вы натворили в Снежной. Быть занозой в заднице — это у вас с братом семейное? — в голосе слышится смешок, шаги приближаются. Дилюк широко открытыми глазами смотрит на наконец представшее перед ним лицо собеседника, появившегося сбоку. Тот склоняется ниже, на его ухе закреплен терминал, испускающий слабое алое сияние. Дилюк чувствует острую боль, будто кто-то ввинчивает нож для колки льда прямо ему в затылок. Он жмурится, пытаясь сморгнуть невольно выступившие слезы, и не сразу осознает, что громкий крик, который он слышит, его собственный. Будто сквозь плотную вату в мысли пробивается чужой голос: — Что ж, сосредоточьтесь на цели и удачной охоты, господин Рагнвиндр.

***

За годы, проведенные в путешествии, Дилюк четко уяснил: хорошая засада — залог выигранного боя. Даже если ты выходишь против численно превосходящего тебя противника, правильная подготовка решает исход битвы. Не сосчитать всех членов организации, которых он убил, вскрывая глотки или ломая шеи еще до того, как поднимется шум и он будет обнаружен. Правильно расставленные ловушки, в четкой последовательности убранные часовые, заученные маршруты патрулей. Иногда он мог сутками наблюдать за лагерем, изучая, выжидая подходящий момент, прежде чем сунуться туда. С Кэйей будет проще. Значительно проще. Нет нужды изучать чужой распорядок, Дилюк и так знает, когда капитан закончит свой рабочий день в ордене и отправится домой. Не надо заморачиваться с выбором удачной позиции — квартира Кэйи идеально подходит: тихий отдаленный от центра район, редко кто проходит по узкому переулку, на который выходят ее окна. Нет необходимости заставать его врасплох, блядский каэнрийский выродок доверяет ему и так. Дилюк мог бы даже не залезать в окно чужой квартиры, терпеливо дожидаясь капитана внутри, тот впустил бы его сам, добровольно открыв дверь. С Кэйей не нужны ловушки, только бутылка вина, для отвлечения внимания поставленная на стол. Возможно, он даже позволит ему выпить пару бокалов перед тем, как сомкнет пальцы на его шее. Дилюк опускается на стул, сверлит глазами темно-изумрудное толстое стекло бутылки. Это будто свалившееся на голову озарение. Он так зол на себя. Как он мог быть таким беспечным? Вернувшись год назад, он узнал, что чертов предатель, Бездна его раздери, стал капитаном кавалерии в прогнившем ордене, и Дилюк оставил все как есть. Он не может понять, чем он, черт возьми, думал все это время, позволяя Кэйе жить спокойно? Позволяя ему жить. Возвращение к мирной жизни притупило инстинкты? Как мог он игнорировать такую угрозу прямо под своим носом, бегая в черном плаще с дурацким прозвищем, разрушая лагеря хиличурлов и воюя с орденом Бездны. Дилюк осматривает кухню и кривится. Глухая ярость вскипает словно из ниоткуда. Как посмел этот ублюдок остаться в городе, обжиться здесь, обустроить быт. Рука сама тянется сорвать рисунки, развешанные над столом, смять, порвать на мелкие кусочки. Часть из них нарисована твердой рукой взрослого: Драконий хребет, здание штаба с высоты птичьего полета; другие рисунки — детские, яркость несочетаемых цветов, асимметричность форм. Он останавливает себя. Терпение. Нельзя, чтобы Кэйа заподозрил что-то прямо с порога. Раз он остался в городе и продолжает жить здесь, значит, наверняка у этого есть какая-то цель. Конечно, есть. Дилюк должен выяснить это любой ценой, пока не стало поздно. Он защитит всех жителей Мондштадта. Расправляясь с шпионом, он поступает справедливо. Но разве Кэйа не часть… … В висок вгрызается боль…Часть… часть какого-то темного плана. Плана, который, возможно, приводит в действие прямо сейчас. Он разберется с проклятым выродком, пока тот не принес беду на его земли, так же, как принес ее в его собственный, Дилюка, дом. При воспоминании об отце сердце оглушительно бьет в ребра, отдаваясь стуком в висках. Мысли словно вязкий кисель. Дилюк тяжело выдыхает раскаленный воздух, прикрывает глаза, пытаясь успокоиться. От перчаток ощутимо тянет паленой кожей, он стягивает их с ладоней и выбрасывает прямо в окно, плотно прикрывая створку. Кэйа не должен понять, насколько он взбудоражен. Глаз Бога искрит на поясе, ловя отголоски его ярости. Он даст выход бешеному пламени позже, нужно только подождать. Совсем чуть-чуть.

***

Ключ поворачивается в замочной скважине, Дилюк с трудом удерживает себя на месте. Пальцы тянутся к кинжалу, за голенищем сапога, хочется подобраться, словно перед рывком. Он может настигнуть ублюдка прямо сейчас, вжать лезвие в его горло. Дилюк сцепляет руки в замок. Не спешить. Кэйа вваливается в коридор, стягивает плащ и накидку с усталым выдохом, он делает пару шагов в сторону комнаты, прежде чем замечает, что в доме кто-то есть. Он застывает на секунду, подбирается и принимает боевую стойку, готовый призвать меч. При виде его осторожности подозрения с новой силой вскипают внутри. Стал бы так себя вести тот, кто невиновен? Кому нечего скрывать и нечего бояться? Кэйа делает пару шагов, прежде чем замечает его. Дилюк следит, как трансформируются эмоции на чужом лице: сосредоточенность сменяется на удивление — брови ползут вверх, видимый зрачок чуть расширяется, узнавание — он опускает руки мгновенно, напряженно застывшие плечи расслабляются, будто это не он секунду назад готов был к сражению. Кэйа едва различимо выдыхает с облегчением, прежде чем на его лицо возвращается дежурная улыбка. — Мастер Дилюк, какая честь, — с легкой нервозностью произносит он, — или я обознался, и это господин Полуночный Герой заглянул на огонек? В любом случае, я предпочел бы принимать гостей через дверь. Дилюк гасит едкое раздражение. Опять фальшивая улыбка, пустой треп. Обманщик. Лицемер. Лжец. Кулаки сжимаются до побелевших костяшек. — Серьезно, что ты здесь делаешь? Что-то случилось? — Кэйа обеспокоенно заглядывает в его лицо, встревоженный ответным молчанием, подходит ближе, замечая бутылку на столе. Он смеряет недоверчивым взглядом сначала вино, после чего самого Дилюка. — Что это? — Вино, — цедит Дилюк самым миролюбивым тоном, на который способен, пока лава прожигает его вены, — из коллекции нашего отца. — Это я вижу, но зачем… — Кэйа выглядит ошеломленным, «нашего» режет слух, он кривится, но быстро берет себя в руки. — Хочу поговорить, — коротко обрубает Дилюк, стойко игнорируя желание проломить Кэйе голову этой самой бутылкой. Он даст ему один только шанс — начать говорить и самому во всем сознаться… Кэйа застывает, его лицо становится до странного уязвимым, он сверлит Дилюка серьезным взглядом. — Ты решил, сейчас самое время? С чего вдруг спустя… — его глаз сосредоточенно скользит по лицу, пока не… — Погоди, что это? — Кэйа хмурится, брови изламываются на его лице. Он тянется ладонью вперед, будто хочет коснуться, Дилюк поспешно отстраняется. — Ты не носишь такие вещи. Что это? Дилюк внутренне закипает. Кэйа даже не пытается. Это очевидно. Заговаривает ему зубы какой-то ерундой. — Похоже на Акашу. Где ты это взял? — Кэйа напряженно всматривается, делает шаг ближе, бормоча что-то про красное сияние. — Дилюк, ты должен это снять, — осторожно предлагает он. — С чего ты решил, что можешь указывать мне, — взрывается тот. — Оу… — Кэйа отшатывается, нервный смешок слетает с губ, — да вот хотя бы с этого. Давай ты немного остудишь свой пыл. Раздражающий. Дилюк медленно поднимается на ноги. Кэйа не отходит, будто не чувствует угрозы, по-прежнему смотрит в глаза обеспокоенно, рука опускается на плечо, чуть придерживая. Невыносимый. Он не поведется на это снова. Как только чужие пальцы смыкаются на ткани сюртука, Дилюка обдает яростным жаром. Как смеет прикасаться ко мне… Дилюк перехватывает чужое запястье, вторая рука хватает Кэйю за ворот рубашки, и он делает рывок в сторону. Ткань трещит, Кэйа теряет равновесие, и Дилюк, перехватив его поудобнее, с размаху прикладывает спиной об стол, выбивая из того сиплый вскрик вместе с воздухом. Хлипкий предмет мебели, не выдержав внезапно рухнувшего на него веса взрослого мужчины, с грохотом ломается прямо под чужой спиной, и Кэйа оказывается на полу среди щепок и расколотых досок. Бутылка со звоном падает вниз, не разбившись, и откатывается в сторону. Так даже лучше. Дилюк опускается вниз и вдавливает колено в чужую грудь до того, как Кэйа успевает вдохнуть или сгруппироваться, чтобы попытаться встать. Его губы приоткрываются, и Дилюк отвешивает ему сильную затрещину, прежде чем тот успеет что-то сказать. Челка хлещет его по щеке, когда голова мотается в сторону от удара. Дилюк больше не намерен играть в эти игры. Он зарывается пятерней в кобальтовые пряди, поворачивая Кэйю лицом к себе снова, тянет больно, запрокидывая чужую голову назад. Кэйа жмурится, явно дезориентированный, кровь сочится из носа, пачкая губы и подбородок. Он слепо шарит ладонями по полу, пытается сдвинуть колено с ребер, Дилюк не позволяет ему себя касаться, откидывая одну из ладоней в сторону, прижимая вторым коленом запястье, слышится тихий хруст, Кэйа коротко скулит и сжимает зубы. Жалкий предатель. Ему нельзя доверять. — Тебе не стоило испытывать мое терпение. Говори, в чем заключается твое задание? Как много ты успел наворотить за последний год и за все то время, что меня здесь не было? Кэйа крупно вздрагивает от звука его голоса. — Что…? — он хрипло выдыхает, пытаясь судорожно втянуть воздух разбитым носом. — Что ты, мать твою, несешь?! — Это не тот ответ, который я хочу услышать, — цедит Дилюк, дергая зажатые в кулаке волосы, вынуждая Кэйю откинуть голову назад, открывая шею еще сильнее. Хочется закончить это, сжав ее пальцами. — Люк, блять… — отчаянно шепчет он, — остановись, ты не в порядке! Дилюк замахивается, намереваясь повторить удар, но волна крио взметается в его сторону. Снежный вихрь устремляется в лицо, сноп тонких ледяных осколков, не приносящих вреда, кусаче тает на коже, но Дилюк чуть отступает в замешательстве, и Кэйа змеей выкручивается у него из-под ног. Отскакивает на пару метров, не сводя внимательного взгляда, утирает кровь, сочащуюся из носа и растирает пострадавшее запястье. Дилюк не медлит, рывком кидается следом, но Кэйа отступает ровно на столько шагов, на сколько тот пытается приблизиться. Они кружат по небольшой комнате с минуту, примериваясь к темпу друг друга. Кэйа делает попытку сковать его льдом, морозными объятиями охватывающим конечности. Ледяные оковы настолько легко растопить, что Дилюк даже смеется, наблюдая, как Кэйа пробует раз за разом, встречая импульс пиро в ответ. По напряженному лицу видно, как Кэйа тщательно раздумывает, что можно предпринять. Его глаз то и дело скользит к терминалу, закрепленному на ухе. Наверное, Кэйа легко мог бы остановить его сердце. Кровь можно заморозить, тонкими ледяными шипами изрешетить нутро, но он этого не делает. Только цокает с досадой, бросая попытки использовать Глаз Бога, и поднимает руки, вставая в боевую стойку. Почему? Это глупо. В текущей ситуации его крио Глаз Бога почти бесполезен, но и полагаться только на технику боя, выходя в открытое противостояние… Дилюк просто сметет его превосходящей физической силой. Кэйа срывается вперед первым, ловко уходит под взметнувшийся навстречу кулак и сам впечатывает костяшки Дилюку в скулу, тут же отскакивая, не давая себя схватить. — Тук-тук, там кто-нибудь есть? — ерничает Кэйа с кривой ухмылкой. — Приди в себя! Дилюк ощупывает зубы языком, чувствуя медный привкус во рту. Слепая ярость топит сознание. Прямо сейчас перед ним Кэйа. Бывший когда-то его лучшим другом, названым братом — теперь хранитель сотни тайн, лжец и предатель. Враг. Дилюк хочет сломать его. Стереть вечную ухмылку с чужого лица. Заставить его извиняться за годы лжи, ползая на коленях. Он с рычанием бросается вперед. Кэйа ускользает с линии удара, и вместо ключицы или открытого горла получает сильный тычок в плечо. Он оступается, но быстро восстанавливает равновесие и атакует, Дилюк блокирует локоть, летящий ему в лицо, но упускает острое колено, следом впечатавшееся в живот. Его сгибает пополам, воздух покидает легкие с сиплым кашлем. Кэйа молниеносно оказывается за спиной, он обхватывает Дилюка руками поперек шеи, утыкая подбородком в сгиб локтя, давит предплечьем, перекрывая доступ к кислороду, второй рукой упирается в затылок. Кольцо рук сжимается, Кэйа изо всех сил напрягает мышцы, сдавливая чужую шею в удушающем захвате. Дилюк мечется под ним, и Кэйа, в попытке удержаться и не разжать руки, обхватывает ногами талию, повисая на Дилюке полностью и сжимая бедрами его торс. Он усиливает давление на живот, не позволяя тому разогнуться и расправить грудную клетку, чтобы вдохнуть. Дилюк с хрипом пытается оторвать от себя цепкие руки, царапая короткими ногтями чужую кожу, но ничего не выходит. Кислорода практически не остается, легкие горят, ему кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Кэйа сорвано дышит где-то над ухом, Дилюк чувствует прилив слепой ярости. Он не может проиграть. Только не ему. Дилюк делает шаг назад, еще один. Кэйа звучно ругается и охает, когда Дилюк, резко отклонившись, влетает спиной, на которой повис капитан кавалерии, в стену. Кэйа вскрикивает от резкой боли, его руки разжимаются на долю секунды, но этого достаточно. Дилюк тут же подлезает под предплечье пальцами, расцепляя захват. Кэйа, оглушенный ударом, сползает по стене вниз. — Ты расскажешь мне, — удар раскрытой ладонью по лицу звонким хлопком разносится по комнате, — зачем ты здесь. Это не звучит как вопрос. Дилюк ловит его, останавливая падение, и подтягивает выше. — Почему пришел именно в наш дом, — он нависает сверху, придавливая его к стене предплечьем, второй рукой срывая повязку, — и что ты, блять, такое!? Кэйа смотрит испуганно. Из носа снова течет кровь. Дилюк разглядывает открывшееся лицо: бледный шрам рассекает бровь, тонкую кожу века и уходит на щеку. Глаз — охра, золотистое сияние, зрачок-звездочка. Кэйа судорожно втягивает воздух. Еще один секрет. Еще одна вещь, о которой Кэйа не захотел ему рассказать. Чего стоили те десять лет их счастливого детства? Стоили ли они вообще чего-то? Дилюк хочет растоптать его так же, как Кэйа сам растоптал его чувства. Пламя клокочет внутри. — Люк… Дилюк, постой, — Кэйа сглатывает кровь, забившую глотку, лихорадочно бегая глазами по чужому лицу, — я никогда бы не предал Монд, ты это знаешь. Я ничего не сделал! Дилюк слышит его отчаянный шепот, но до него едва ли доходит смысл. — Если бы ты решил меня выгнать или избавиться от меня, я бы и слова тебе не сказал. Я бы сделал все, что ты хочешь, — голос срывается и дрожит, — но сейчас… ты не в порядке, Люк. Позволь помочь. Дилюк кривится. Какое это имеет значение? Дело не только в его происхождении и планах на Мондштадт. Мысли словно воронка, водоворот из двух столкнувшихся на дне реки течений, утягивают его вниз в темноту, все глубже. Изнутри рвется что-то другое: Кэйа обманывал его, безжалостно прошелся по его чувствам, бросил его без поддержки в самый уязвимый момент. Он не заслуживает прощения. Лучше бы он никогда не появлялся на их пороге. Лучше бы его не было. Дилюк хочет, чтобы его не было. Кэйа с отчаянием вглядывается в чужие глаза. Застывшая лава, темная, тлеющая углями. Дилюк не слышит его… Кэйа стреляет глазами в сторону закрепленного за левым ухом терминала. Акаша пульсирует ярко-алым сиянием с мерным ритмом, будто бьющееся сердце. Кэйа лихорадочно обдумывает свое незавидное положение. Ясно как день, нужно действовать быстро. Они оба начали уставать, но скоро Кэйа совсем выдохнется и потеряет в скорости, и тогда у него не останется ничего, в то время как у Дилюка все еще будет преимущество по комплекции и силе. В крохотной кухне толком и не увернуться. Бежать нельзя. Одна мысль о том, чтобы оставить Дилюка в таком состоянии, заставляет крепче сжать челюсти. Что, если он навредит кому-либо еще? Или себе? Кэйа прикидывает скудные варианты и невесело усмехается. Вряд ли выйдет еще раз взять Дилюка в захват и попробовать его вырубить. Теперь он будет готов, и ничто не мешает ему снова освободиться тем же способом, от которого у Кэйи до сих пор ребра трещат и звезды рассыпаются перед глазами. Кэйа старается не думать обо всем, сказанном виноделом. Он надеялся, что они никогда не вернутся к этому снова, хватило и той ночи. После возвращения Дилюк ни разу не поднимал эту тему, не выдвигал никаких обвинений, и Кэйа посчитал вопрос исчерпанным. С Дилюком что-то не так, но его слова все равно, вопреки здравому смыслу, раскаленными прутьями протыкают нутро. Кэйа рычит яростно — он выбрал сторону. Выбрал очень давно, и столько раз доказывал это, что никто не смеет упрекать его и пытаться всколыхнуть застарелые вину, боль и сомнения снова. Кэйа бодает Дилюка лбом в переносицу, выворачивается из его рук, пока тот отступает, зажимая нос пальцами. Несмотря на явную одержимость чем-то, Дилюк собран, когда дело касается драки. Нужно вывести его, заставить действовать хаотично, совершать ошибки, тогда, возможно, у Кэйи появится шанс достать его. — Замучила ностальгия по былым временам, Дилюк? — зло выдыхает Кэйа, пятясь, увеличивая расстояние между ними. — Боюсь, для реконструкции той ночи нам не хватает трупа на твоих руках! Дилюк даже замирает на секунду. Кэйа видит, как гневно раздуваются его ноздри, дыхание частит, как и бешеный пульс. Дилюк останавливает на нем свой взгляд, наполненный только обжигающей ненавистью. С его рук неконтролируемо срывается пламя, Кэйа тут же гасит огоньки, заплясавшие вокруг них. Это отвлекает его всего на секунду, но Дилюку достаточно этого мгновения, чтобы оказаться рядом, загоняя его в угол. Удар под дых прилетает с неожиданной скоростью, приходит очередь Кэйи складываться пополам. Все тело ноет, он чувствует, как чужая ладонь зарывается в волосы на затылке, хватка сжимается, тянет, Дилюк рывком тащит его на себя, больно дергая за пряди, и подставляет подножку. Кэйа совсем не планировал оценивать весь спектр грязных приемов, которые Дилюк приобрел за время своего путешествия, но не то чтобы его хоть кто-то спрашивал. Он шипит от боли, врезаясь коленями в пол, тут же сбоку в ребра влетает сапог с металлической набойкой на мыске. Десять из десяти. Плохо дело. Кэйа давится вдохом, падает на бок и скребет ногтями доски пола, сворачиваясь в клубок. Место удара отзывается острой болью, уходящей вглубь, возможно, ребро треснуло. Дилюк нависает над ним, хватается за ворот рубашки, ткань не выдерживает и расходится окончательно, обнажая ключицы. Он заставляет Кэйю выпрямиться и садится на его бедра, прижимая к полу. — Еще одно слово об отце… — цедит Дилюк, Кэйа чувствует, как от того волнами расходится яростный жар, он косится на чужие ладони в поисках ожогов, — и трупом на моих руках станешь ты. — Брось… — хрипло шепчет Кэйа, так тихо, что Дилюку приходится склониться ниже, чтобы расслышать, — Дилюк, я не рассыплюсь от пары ударов, но ведь это ты будешь тем придурком, который будет жалеть об этом больше всего. Дилюк пристально смотрит в чужие глаза, злость сковывает сознание, Кэйа все еще не верит, что он серьезно, не осознает, зачем он здесь? Поэтому забавляется и играет словами вместо того, чтобы упасть на колени и умолять сохранить ему жизнь? Дилюк медленно, не отрывая взгляда от чужого лица, тянется к правой руке Кэйи, цепко впивается пальцами в кожу и чувствует трепещущий ритм пульсации крови в сосудах под ней. Он закидывает ее Кэйе за голову, прижимая к полу за запястье, тот непонимающе хмурится, на пробу пытается освободить ладонь. В одно слитное движение Дилюк вытаскивает кинжал из голенища сапога и вгоняет его в центр ладони, протыкая насквозь с такой силой, что лезвие входит в доски пола на добрых пару сантиметров, намертво застревая там. Дилюк не знает, насколько серьезен урон, повредил ли он какие-нибудь сухожилия и связки, пересекающие ладонь, чтобы лишить мечника возможности пользоваться этой рукой навсегда, но он видит растущий в глазах Кэйи ужас и чувствует темное удовлетворение. Наконец-то Кэйа искренен, показывает настоящие эмоции, отбросив браваду. Еще немного... Нужно еще. Дилюк чувствует себя так, словно вернулся в первые годы своего пути, будто теневой Глаз Порчи выжигает кровь, бежит лавой по венам каждый раз, когда под его пальцами умирает жизнь. Кэйа прокусывает губу до крови, чтобы не кричать, но задушенный стон, перерастающий в скулеж, рвется наружу против воли. Если его услышат, если их обнаружат до того, как он обезвредит Дилюка, вся его жизнь и репутация будут разрушены. Кэйа не хочет еще большего дерьма на долю этого человека, что бы между ними не происходило. Но сможет ли он справиться сам? Каждая секунда отнимает у него шансы выйти из этой ситуации, теперь вариант побега уже не кажется таким уж плохим. Особенно сейчас… Кэйа с содроганием пытается пошевелить пальцами, но не может понять, выходит ли. Он чувствует только то, что ладонь, прибитая к полу, горит огнем. Для того, чтобы взглянуть насколько все плохо, нужно задрать голову, но Кэйа не может пошевелиться, не может отвести взгляд от чужих глаз, в которых киноварь плавится в собственной ярости. Дилюк склонился над ним, почти как тогда. Его волосы стали длиннее, жидким огнем стекая с плеч. Разница лишь в том, что тот Дилюк был моложе и, кажется, совсем не хотел его убивать. Этот же — настроен серьезно… Дилюк смотрит остро, пристально проходится взглядом по его лицу, очерчивает скулы, чуть припухший нос, впивается в глаза. То, с каким принятием Кэйа на него смотрит, с какой …жалостью? Бешенство будто волна поднимается внутри, топит с новой силой. Почему? Почему он снова не выказывает страха? Этот жалкий трус, блядский шпион… который врал ему, бросил его. Только он виноват в том, что у них ничего не осталось. Кэйа тот, кто отнял будущее у них обоих своим жалким признанием. Дилюк встряхивает его за ворот, Кэйа болезненно вскрикивает, когда ладонь, пришпиленная лезвием, проезжает по острию снова. Ему хочется порвать Кэйю на части. Стереть его в порошок, чтобы унять свою боль. Уничтожить. Кэйа не сопротивляется, замерев. Свободной ладонью он тянется вперед, дрожащие пальцы отводят алую прядь чуть назад, заправляют за ухо, невесомо поглаживая кожу щеки. — Люк, — Кэйа сглатывает, — все в порядке. Ты не виноват в том, что происходит. Просто остановись… Прошу. Дилюк хотел бы рассмеяться ему в лицо. Это и правда смехотворно, в его-то положении говорить подобное. Но отчего-то не выходит, смех горчит и умирает, не успев зародиться в груди. На этот раз эмоции не берут верх, абсолютно холодная сосредоточенная ярость поднимается изнутри. Не Кэйе говорить ему это. Дилюк хочет убрать это понимающее выражение с его лица. Стереть болезненный излом бровей, оставив только страх. Дилюк хочет унизить его. Сломить его. … Обладать им…

***

Дилюк тянется вперед, его пальцы обхватывают рукоять кинжала, он чуть качает лезвие из стороны в сторону, прежде чем вытянуть его из досок окончательно. Кэйа облегченно выдыхает, внимательно проследив, как тот загоняет клинок обратно в ножны за голенищем. Все закончилось? Он с болезненным стоном подтягивает к себе ладонь, пытается приподняться на локтях, но Дилюк, все еще сидящий сверху, болезненным тычком заставляет его лечь обратно. Кэйа непонимающе смотрит на Дилюка и замирает, наткнувшись на его мрачное выражение лица. — Ди-люк… ты… — начинает он. — Не смей открывать рот, — Дилюк дергает воротник рубашки в сторону, стягивая ее с одного плеча, оставшиеся пуговицы с щелчком отрываются и разлетаются вокруг, тихо стуча по полу. Дилюк наваливается сверху, и Кэйа чувствует, как чужие зубы впиваются в изгиб между плечом и шеей, он охает скорее от неожиданности, чем от боли. Глаза расширяются в неверии. Дилюк отрывается от кожи, кровавая ниточка слюны тянется от его губ, почти сразу истончаясь и обрываясь, он слезает с его бедер и перекатывается на пятки, сдвигаясь ниже, чтобы через мгновение подтянуть к себе Кэйю за бедра, устроившись у него между ног. Кэйа проезжается лопатками по доскам пола, щепки от разбитого стола впиваются в спину. От резкого рывка он ощутимо прикладывается затылком об пол. Дилюк срывает с его пояса Глаз Бога, просто ломая звенья скрепляющей цепочки, и запускает его куда-то в сторону входной двери. Кэйа дергается, провожая полет кристалла взглядом. Несмотря на то, что правую руку хочется просто опустить в ледяную воду и не тревожить ближайшие часов пять, он бестолково машет ладонями в воздухе, интуитивно пытаясь перехватить артефакт. Бесполезное по своей сути занятие, Дилюк тут же бьет его по предплечьям. Кэйа зло сверкает глазами, резко меняя цель, здоровой ладонью вцепляясь в чужие волосы, чтобы притянуть ближе и сбить терминал с уха. Дилюк опережает его, он перехватывает раненую кисть и сдавливает ее в своей руке. У Кэйи аж темнеет перед глазами на несколько мгновений. Боль от сквозной раны прошивает всю его руку от центра ладони до плеча. Он чувствует как Дилюк склоняется, отводя его ладони, прижимая их к полу по обе стороны от его головы. — Не смей касаться, — снова шипит он, прежде чем грубо вжимается своими губами в чужой рот. Язык сразу врывается внутрь, толкаясь глубоко, грубо исследуя его рот. Кэйа тонет. Поцелуй властный, выбивающий дыхание, Дилюк будто утоляет голод, заявляет свои права. Когда он наконец отстраняется, Кэйа будто выныривает из воды, судорожно хватая ртом воздух. — Блять, подумай еще раз, что ты делаешь! — отдышавшись, ошарашено выдыхает Кэйа. Дилюк рычит, скалится почти как зверь, показывая зубы. Он зарывается ладонью в растрепанный низкий хвост, сгребая кобальтовые пряди на затылке, тянет назад, вынуждая Кэйю прогнуться, открывая шею. Падает сверху, выбивая из того весь воздух, притираясь бедрами теснее. Кэйа чувствует чужое возбуждение собственной задницей и замирает каменным изваянием, в это время Дилюк переключается на его шею: ведет носом от ключиц до подбородка, целует, прикусывает кожу. В любое другое время Кэйа бы плавился в чужих руках, впитывая долгожданные прикосновения, но сейчас они налипают на кожу вязким страхом. Дилюк отпускает его ладонь, и Кэйа тут же пытается оттолкнуть его двумя руками. Сил почти нет, все ушли на бестолковую возню в попытке освободиться. Дилюк отстраняется совсем немного, прожигает его предупреждающим взглядом, прежде чем вернуться к своему занятию и ощутимо укусить за ключицу. Горячие ладони вытаскивают рубашку из корсета, раскидывая полы в стороны, пальцы сжимают бока до боли, впиваясь в ребра. Кэйа пытается заглушить в себе панику, рвущуюся наружу с судорожными частыми вдохами. Он не справится силой, Кэйа мысленно отметает план А и переходит дальше по списку: когда Дилюк достаточно увлечется, он сможет сбить терминал с его тупой головы. Кэйа заталкивает мысль о том, что этого может быть недостаточно, куда подальше. Дилюк обхватывает его правую ногу, закидывая себе на талию, грубо сминает ягодицы прямо через ткань штанов, перемещается одной ладонью на смуглую грудь, ощутимо щиплет за сосок, Кэйа вскрикивает от легкой боли. Дилюк скользит ниже, пробегаясь ладонью по краю корсета, оттягивая его, ныряя под ткань пальцами. Он резко сжимает чужой бок, подаваясь вперед бедрами, вжимая в себя, двигаясь так, будто насаживает Кэйю на собственный стоящий член, притираясь прямо через одежду. Дилюк прикрывает глаза от волны удовольствия, судорогой пронесшейся по телу, свернувшейся где-то внизу живота раскаленной спиралью. Когда его пальцы пытаются расстегнуть на Кэйе штаны, тот взбрыкивает так, будто у него открылось второе дыхание. — Стой…Блять, Ди… — он успевает прикрыться руками, блокируя удар в лицо, но тело все равно перетряхивает от вложенной в атаку силы. Дилюк щелкает пряжкой своего ремня, у Кэйи волосы встают дыбом. — Нет, твою мать! — шипит он, пытаясь зарядить Дилюку в лицо и сдернуть терминал Акаши одновременно. Он попадает в нос, кровь, уже подсохшая, снова капает, оставляя алые дорожки на бледной коже подбородка, роняя карминовые капли на поджарый смуглый живот. Дилюк вжимает его в пол и снова прижимается к губам, чужой язык грубо вторгается внутрь, перебарывает чужое сопротивление, медный привкус чувствуется внутри и ощущается насыщеннее, когда Дилюк кусает его нижнюю губу, крепко сжимая зубы, разрывая тонкую кожу. Кэйа глухо воет в поцелуй, чувствуя, как горячие ладони продолжают освобождать его от одежды: Дилюк стягивает штаны вниз вместе с бельем, прохладный воздух касается обнаженной кожи ягодиц. У Кэйи даже близко не стоит, но Дилюк и не пытается прикоснуться к его члену. Палец прижимается ко входу, Дилюк давит на колечко мышц на пробу, после чего проталкивает внутрь сразу два пальца. Больно, до искр из глаз. Кэйа кричит, пока бледная ладонь не закрывает ему рот, плотно прижимая пальцы. Дилюку не удается не то чтобы растянуть его хоть немного, даже шевельнуть пальцами. Кэйа сжимается так, что даже захоти он достать их, вряд ли бы получилось. Член невыносимо пульсирует, сдавленный тканью штанов, Дилюк прикрывает глаза, потираясь стояком о чужое бедро. Кэйа мычит ему в ладонь еще отчаяннее, безумно шаря взглядом по комнате. Кэйа быстро моргает, на иссиня-черных ресницах застывают капли. Золотистая радужка и штормовое море. Красиво. Теперь, когда Кэйа в его руках, уничтоженный, разрушенный до основания, это выглядит особенно прекрасно. Кэйа честно пытается расслабиться. Не для того, чтобы Дилюку стало легче, а чтобы самому наконец перестать испытывать эту острую боль, спазмом прошившую нижнюю часть тела. Но он не может не то чтобы расслабиться, но даже просто вдохнуть. Рука, плотно прижатая ко рту, не дает сделать вдох, его нос почти полностью забит подсыхающими вязкими сгустками крови. Никак не продышаться. Дайнслейф учил его, что с правильным дыханием можно перетерпеть сильную боль, но Кэйа уверен, сейчас это ему никак не поможет, потому что кроме физической боли, его сердце будто готово разорваться от бешеного коктейля чувств. Он может крутить в голове множество раз одну и ту же мысль о том, что Дилюк не в себе, и все происходящее ничего не значит, но это не так. Оно происходит с ним прямо сейчас, и боль — любая, хоть физическая, хоть от разбитого сердца — она настоящая. Почему он должен проходить через подобное, собирать себя заново снова? Сможет ли…? Кэйа судорожно всхлипывает, проглатывает сухой спазм рыданий, но слез нет, он не станет плакать. Дилюк раздвигает пальцы внутри на манер «ножниц», пытаясь растянуть напряженные мышцы. Кэйа крепко жмурит глаза, сейчас Дилюк откинулся назад, ему не дотянуться до его головы. Как только он наклонится… Дилюк вытаскивает пальцы, расправляется со своими штанами, сдвигая их вниз, освобождая изнывающий без прикосновений член. Он плюет на ладонь и вталкивает в Кэйю пальцы снова, на этот раз три сразу. Тот дергается, пытаясь отстраниться и соскочить, но Дилюк отнимает ладонь ото рта и удерживает его на месте, сжимая бок. Кэйа рвано дышит через рот, с громкими хрипами наконец втягивая в легкие воздух. Он не открывает крепко зажмуренных глаз, намеренно не смотрит на Дилюка. С возобновлением дыхания становится чуть легче, он наконец позволяет себе расслабиться. Движение внутри замирает, Дилюк начинает медленно вытягивать пальцы и отстраняется, чтобы посмотреть, как они покидают напряженное тело. Темный зрачок жадно сжирает радужку, делая глаза почти черными, оставляя едва заметный насыщенно-алый винный контур по границе. Он еще раз плюет на ладонь, смазки катастрофически мало, но Дилюк все равно прижимает головку к колечку мышц и сразу же вталкивает ее внутрь. Он видит, как Кэйа, крепко зажмурившись, выпускает с шипением воздух сквозь зубы, как ритмично сокращаются мышцы его живота, как он начинает дышать глубже, пытаясь расслабиться. Дилюк толкается глубже. — Расслабься, Кэйа, — голос звучит почти нежно, совсем так, как Кэйа представлял, как он мог бы звучать, если бы у них все было по-настоящему, без выкручивающей нутро боли. Он даже в неверии распахивает глаза, ловя ответный темный взгляд, в котором нет ни тени тех эмоций, что Кэйа хотел бы видеть. Только голод и желание обладать, присвоить, стереть в порошок. Дилюк глухо выдыхает сквозь зубы, ему не просто хорошо. Ему о х у е н н о. Кэйа горячий и тесный внутри, настолько, что по телу то и дело проносится дрожь удовольствия. Когда Дилюк входит до конца, ударяясь бедрами о чужие ягодицы, Кэйа поворачивается к нему, перестав прятать лицо, ловит его взгляд и неожиданно хрипло смеется. — С-сука… ах, — он задыхается, когда Дилюк начинает вытаскивать член, чтобы загнать его обратно сильным толчком снова, — не так я себе это представлял. Горький смех пузырится и клокочет в его груди. Кэйа тянется руками вперед к лицу Дилюка, одной рукой гладит щеку, оставляя кровавый отпечаток, второй подцепляет пальцами алую слегка вьющуюся прядь у виска и наматывает ее на кулак. Дилюк видит его изогнутые в кривой ухмылке губы, чувствует нежное касание пальцев к лицу, и его накрывает отчаянное бешенство. Он хочет видеть Кэйю сломленным, униженным, но тот продолжает быть… другим. Дилюк подается назад, сильнее вцепляясь в напряженные мышцы на стройных бедрах. Выходит почти полностью, прежде чем притянуть Кэйю к себе, выбивая вскрик, насаживая снова, до громкого шлепка кожи о кожу. Дилюк хочет сломать его, хочет увидеть, как тот будет умолять, увидеть слезы, брызнувшие из глаз, но все что, ему достается — это странная отчаянная решимость на чужом лице и крепко стиснутые зубы. Голову сжимает, словно стальными тисками, Дилюк с рычанием вбивается снова. Кэйа раздражает его одним своим существованием. Но… Он может разобраться с этим, верно? Дилюк тянется вперед и сжимает чужую шею, с силой стискивая пальцы. Кэйа судорожно пытается вздохнуть и приоткрывает рот, тихий хрип срывается, едва различимый за шумным дыханием и влажными звуками, с которыми Дилюк продолжает входить в его тело, набирая темп. Кэйа чувствует как руки наливаются слабостью, как расслабляются его широко разведенные бедра. Он будто бы делал вдох последний раз вечность назад, кислорода не хватает, в висках неумолимо стучит, Кэйа перестает ощущать что-либо, даже болезненные толчки чужого члена внутри него. Перед глазами все смазывается, остаются только цветные вспышки, кругами расходящиеся во все стороны. Он из последних сил тянет Дилюка на себя за волосы — алое море, которым он мог любоваться часами. Второй рукой Кэйа соскальзывает с щеки, тянется выше наощупь, за плечо, по шее вверх, срывая терминал Акаши с такой силой, что крепление рвет тонкую бледную кожу ушной раковины. Но Кэйа уже не видит этого, его сознание проваливается в безграничную тьму.

***

Дилюк стискивает виски, пытаясь заставить накатывающую, словно огромные океанские волны, головную боль отступить. Темнота приятно обволакивает, но вокруг слишком шумно. Чье-то заполошное судорожное дыхание бьет не хуже топора митачурла, заставляя голову неумолимо раскалываться. Дилюк хочет, чтобы этот кто-то заткнулся. Громкие выдохи вторят сердцу, набатом стучащему в висках. Дилюк жмурится и открывает глаза. Мир врезается в него неумолимо, ярким светом, болью в переносице и целым спектром самых разных ощущений. Он упирается взглядом в маленький кухонный уголок: узкие шкафчики, очаг, большие разноцветные керамические кружки, Дилюк холодеет внутри, он понятия не имеет, что это за место. Сознание будто заморожено, мысли едва ворочаются в голове, проходит достаточно много времени, прежде чем он понимает, что громкий и такой раздражающий шум — его собственное дыхание. Он понимает, что стоит на коленях, а дальше… начинается его персональный ад. Кэйа лежит на полу перед ним. Его веки плотно закрыты, голова чуть склонена влево, синий кобальт волос лентами рассыпался вокруг. Дилюк видит прозрачную мокрую линию на щеке, тянущуюся от уголка глаза и теряющуюся в волосах на виске. Повязки нет, бледный росчерк шрама на виду. Губы и нос разбиты, засохшая кровь пачкает подбородок, ярким бурым пятном выделяясь на коже. Лицо Кэйи бледное, практически серое. Дилюк издает какой-то нечленораздельный звук, прежде чем попытаться броситься вперед и схватить Кэйю за запястье. В паху тянет, и Дилюк понимает, чувствует, как его член выскальзывает. Он с ужасом опускает глаза. Кэйа перед ним почти полностью обнажен, рубашка смятой тряпкой перекручена на локтях, штаны приспущены, полностью стянуты с одной ноги вместе с высоким кавалерийским сапогом. Нет. Что здесь…? Взгляд сам опускается ниже. Дилюк цепляет глазами красные отметины на стройных бедрах, он почти уверен, что когда синяки нальются, они полностью повторят форму его пальцев. Кэйа раскрыт перед ним, его бедра раскинуты в стороны, правая нога все еще на его талии, Дилюк осознает, что подхватывает ее под коленом, удерживая, и судорожно разжимает пальцы, будто обжегшись. Белесые подтеки пачкают промежность, стекая вязкой спермой с яркими каплями алого прямо на пол. Он переводит взгляд на свой собственный измазанный в сперме и крови член. Дилюк спешно зажимает рот, глуша позорный всхлип. Его тошнит от самого себя, слезы вскипают в уголках глаз. Кэйа не двигается. Без сознания? Дилюк нервно сглатывает, аккуратно отпускает чужие бедра, прежде чем броситься ближе и сесть сбоку. В глаза бросаются темными пятнами застывшие на шее засосы и укусы, расцветающие небольшими кровоподтеками. Он не сразу замечает за ними такой же, как на бедрах, след от стальной хватки. Я душил его? Нет, архонты… Пожалуйста! Кэйа... Дилюк сбрасывает оцепенение, ледяным шаром сковавшее грудь, он перехватывает запястье Кэйи и чертыхается, не ощущая живого ритма под кожей. Прижимает пальцы к чужой шее — безрезультатно. Пульса нет. Воспоминания, будто фрагменты кошмарного сна, обрушиваются на него в хаотичном порядке. Что он, блять, сделал? Я убил его. Избил. Изнасиловал. И лишил жизни. Дилюк делает глубокий вдох, зажимает Кэйе нос пальцами и плотно прижимается своими губами к его рту, чтобы сделать выдох. Он следит, как воздух наполняет чужие легкие, заставляя грудную клетку расширяться, и повторяет снова. Еще и еще, чередуя с ритмичными нажимами на грудь, он продавливает грудную клетку, пытаясь запустить чужое сердце, стараясь не сбиться с ритма и сдерживая собственное панически-частое дыхание. Если он прекратит — Кэйа умрет. Он не может. Он не допустит этого! Мышцы отзываются ноющей болью, но Дилюк не останавливается. Кэйа по-прежнему недвижим, и если он не откроет глаза, Дилюк просто ляжет рядом с ним и устроит из этого места огромный погребальный костер. Гореть будет ярко. Дилюк готов молиться кому угодно: архонтам, Селестии или Ордену Бездны, лишь бы Кэйа открыл глаза. Он склоняется для очередного вдоха, когда Кэйа заметно вздрагивает, судорога проносится по его телу, он закашливается, рывками втягивая воздух, и пытается свернуться в клубок, но обессиленно падает обратно на спину. Дилюк видит, как двигается его грудная клетка, с каждым вдохом увереннее. Он хватает его запястье, чувствуя, как Кэйа вздрагивает от прикосновения, считывает едва различимую пульсацию крови. Кэйа болезненно стонет, Дилюк же просто падает ему на грудь и прижимается лбом, слушая чужое сердцебиение, согнувшись, будто идолопоклонник в раболепной позе, и тихо скуля на одной ноте. Его скручивает такой силы чувство вины, что он не может сделать и вздоха, упираясь лицом в чужую грудь и давясь рыданиями, утопая в ненависти к себе. Дилюк хотел бы посмотреть наверх, убедиться, что Кэйа открыл глаза, что он в порядке, но не смеет, не может выпрямить спину. В груди дыра размером с чертову Бездну. Он не уверен, сможет ли хоть когда-то взглянуть на Кэйю снова. Позволят ли ему? Он крепко зажмуривает воспаленные глаза, стараясь задушить зародившуюся внутри надежду, когда ощущает чужие пальцы, ласково зарывшиеся в волосы и осторожно накручивающие тонкую алую прядь.