Секрет Мин Юнги

Юнги тошнит. Комок рвоты подступает к горлу, привкус ощущается в ротой полости, кисло-горький, мерзкий, раздирающий стенки глотки. Привычное состояние, особенно утром. Мин подпрыгивает с места и несётся к лестнице, а там пулей на четвёртый этаж, в западное крыло, где туалет, которым почти никто не пользуется. Там курят, и то уже тоже редко, перебравшись за территорию учебного заведения. И хорошо, и заебись. Юнги запрыгивает в кабинку, даже не закрывает на замок, падает с грохотом на колени, поднимает крышку и ободок, и блюёт. Его лицо моментально краснеет, а глаза наполняются слезами. Зря он ел. Зря он пытается. Зря отказывается от помощи, когда ему это надо. Он и признаёт это, и нет. Он блюёт снова, тяжело дышит, плюётся. Горло саднит, словно не от рвоты, а от долгого и жесткого минета. Пальцы судорожно сжимают край белоснежного унитаза, керамика холодная, в неё бы лбом, потому что он мокрый от пота. Выждав пару секунд, Юнги поднимается на ноги, подхватывает рюкзак и толкает дверь кабинки. Его пошатывает, словно от алкоголя, перед глаза всё плывёт. Кафель, проём, ряд раковин с кранами, зеркало, чужое лицо. Мин открывает холодную воду и умывается, полощет рот и снова смотрит в зеркало. Чужое лицо не плод воображения. Юнги не оборачивается, поджимает губы и хмурится. — Давно ты тут, Чон? — тон холодный, голос тихий, хриплый. Мин закрывает воду и выдыхает, тянется в карман за пачкой жвачек, но не находит. — Это ищешь? — то, что надо, в чужой руке. — Отдай, — приходится обернуться. — А что взамен? — улыбка наглая, и Юнги заехал бы по морде с кулака, да только сейчас у него всё тело будто ватное. — Ну же, будь умничкой. Я тебе твоё, ты мне моё. — Я не твоё, а ты… — Ты обронил их, я подобрал и пошел возвращать тебе, даже не взял ни одной подушечки, — тон вкрадчивый. Пугающий. Юнги выдыхает. Чон Хосок. Чёртов террорист. А ещё самая настоящая Пандора Мина. — Прям здесь хочешь? — на втором выдохе. Юнги роняет рюкзак на пол. — А если кто зайдёт? — Тем интереснее, — Хосок напирает, ещё шаг и он просто прижмётся к Юнги всем телом. И он делает этот шаг, выдавливает из пачки две подушечки жвачек. — Открой ротик, киса. Юнги закрывает глаза. Он расплачивается позором за чужое молчание. Он самая настоящая подстилка Чона. Но собственный покой и возможность получать образование ему куда важнее. Потому он слушается. Рот открывает. — Умница. Хороший мой. Вот так, — вместе с жвачками Чон пихает два пальца и оглаживает внутренние стенки щёк, собирая влагу с них. Второй рукой он умело расстёгивает пуговицу и молнию на джинсах парня. Приспускает вместе с трусами. Пальцы касаются нежной, гладко выбритой кожи низа живота. Юнги замирает, его ноздри раздуваются, потому что он знает, что сейчас будет. Он и хочет, и нет. Он готов, и нет. Хосок хмыкает и вытаскивает руку изо рта, опускает вниз и касается чужой киски. — Да ты течёшь, малышка, — говорит Чон то ли Юнги, то ли его половому органу, проезжаясь пальцами меж половых губ. А У Мина предательски дрожат ноги. О старается не застонать. но рвано и глубоко дышит. Всё ещё не смотрит. Ему плохо, жарко, снова тошно, страшно и ужасно хорошо. Он правда течёт. И приходится прикусить губу. Боже! если бы хоть кто-то в университете узнал о том, что Мин Юнги трахается с Чон Хосоком, и о том, что Юнги трансгендерный парень, его бы выносили вперёд ногами на следующий же день. Но пока всё, что с ним происходит, это пальцы Хосока, активно массирующие уретру. Юнги хочется выть, стонать, просить. Он цепляется мокрыми пальцами за Чоновы плечи и утыкается лбом в правое. — Тебе хорошо, детка? — ответ скулёж, тихий, но более красноречивый, чем десяток слов, которые мог наговорить Мин. — А что если я сделаю так? — пальцы, сразу два, ткнулись в дырку. И Юнги почто подбросило. Первым делом от боли. Он прикусил нижнюю губу и замотал головой, но ничего не смог сказать, потому что чужие пальцы уже пробились внутрь. — Господи, тебе так нравится, когда тебя трахают пальцами? — П-прекрати, — едва выговаривает Юнги. — Пожа-аа-луйста, хва-аааа-тит, — стонет немного громче. — Моя девочка не выдерживает? — от этого подкашиваются коленки и становится хуже, потому что Юнги не уверен, хочет ли он остановить всё на самом деле. Но в университете… Где так много людей и так хорошо всё слышно, особенно на пустующем этаже. Юнги стыдно и хорошо. До стыдного хорошо. Он кивает. Не может. — И как тогда быть? Ах, знаю. Хосок резко достаёт пальцы, заставляя Мина застонать в плечо, спускает с себя джинсы и нижнее бельё, рывком разворачивает парня спиной к себе и нагибает, приставляя к мокрой киске головку члена. — Нет, — испуганно выдыхает Мин, — не делай этого. Не здесь же, Хо-оооо-сок. — Но Чон не слушает его, как и когда пропихивал в горячую вагину пальцы. Одной рукой он оттягивает ягодицу, второй закрывает чужой рот и резко толкается вперёд. Член полностью исчезает в мокром, сокращающемся нутре. Киска чавкает с первых толчков. Юнги выгнут идеальной дугой, в его рту снова два пальца, на ухо приказ «не кусатья». Хосок таранит тело, разрушает Мина, топчет его. Он рычит и матерится, закатывает глаза и нашептывает комплименты об узкой пиздёнке старшего, о приятном хлюпанье и о том как же хочется никогда не останавливаться. А Юнги умирает. Потому что как же позорно трахаться за то, чтобы тебе вернули пачку жвачек. Вообще, это ничтожно. Мин купил бы ещё пачку. Хуй с той. Верх взяла похотливость. Потому Мин насаживается послушно уже сам, ничего не осознавая адекватно. Он чувствует, что акт этот продлится не долго, чувствует как чужой член пульсирует и как он сам приближается к тому, чтобы кончить. И уже становится абсолютно всё равно, увидят их или нет, слышно или нет. Пусть хоть весь университет соберётся. Мина трахает его первая и единственная любовь. Вот только потом. Не важно, что потом. Важно сейчас. Пульсирующий член долбит больно, прямо по матке, Хосок устало дышит, отвешивает размашистый шлепок. Единственный. — Куда же мне кончить, а? — шепот смущает, по коже пробегают мурашки. — Только не в меня, — единственное, что просит Юнги, не смотря на закрытый рот и два пальца в нём, а Чон разбирает то, что на деле слышится глупым и жалким мычанием. Он продолжает долбить Юнгиеву киску, вслушиваясь в то как превосходно она чавкает. Мокрая, горячая. Хосок повторяет это в голове и шепотом на ухо. Разгоняется и на последних секундах успевает вытащить член, забрызгивая спермой ягодицы, одна из которых пылает красным от одного лишь шлепка. Юнги кончает, теребя свой клитор, стоит только Хосоку пошлёпать членом по сочной заднице Они приводят себя в порядок молча. Хосок моет руки, Юнги обтирается влажными салфетками, которые никогда не покидают рюкзак и удивляется как не подавился к чертям жвачками. Он выйдет первым, примет решение не идти на последнюю пару, а жуткое ощущение того, что все, даже простые прохожие на улице знают, чем Мин занимался, будет душить, кажется, даже дворовые собаки смотрят с каким-то животным презрением. Дома Юнги примет душ, смывая запах чужого тела, проведёт пальчиками по складочкам, по половым губам и меж них, представляя как там размазывается Чонова сперма, неосознанно начнет теребить клитор снова, но остановится, споткнувшись об мысль… нет, скорее осознание, что его влюблённость омерзительна и неправильна, как он сам. А ещё больна и безответна.