Первый снег

Зима в этом году совсем уж дурацкая. Ни себе, ни людям, как говорят: то дождь стеной, то тепло, очень коварное, потому что ветер при этом промозглый и пробирающий до костей и температуры на утро. Джону погода не нравилась, он всегда, в общем-то, ворчал на эту тему, но на этот раз с особым, проникновенным чувством. Ночью ударил мороз. И земля стала твёрдой, как камень. А у них с Говардом случился труп — ну, знаете, бывает такое, да? Жил-был человек себе спокойно, сотрудничал с Гильдией, исправно платил деньги и умеренно наваривался на сделках, потому что Фицджеральд закрывал глаза на крохотные различия в финансовых отчётах. А затем вдруг какая-то дурная мысль пришла этому человеку в голову и он решил, что будет крайне умной идеей сбежать из страны с деньгами Гильдии. Маленькими, будем честны, деньгами. Джон столько получал за две недели работы, не считая премий и отпускных. Но в то же время и не настолько смешными, чтобы ему позволили спокойно отдохнуть в выходной и показать Говарду Рождественскую ярмарку в родном штате. Обидно, между прочим. — Я могу его съесть, — булькнул Говард из машины, пока Джон возился с лопатой. Пот лил ручьём, пришлось снять кепку и куртку. Лишь бы не заболеть. — Так он же не сладкий, — Джон опёрся на черенок лопаты и вздохнул. Труп лежал рядом со свёрнутой шеей. Изначально Джон не собирался его калечить, честное слово! Сломать руку или ногу, выбить признание и притащить через полстраны на суд Фицджеральда, который придумал бы, как ещё использовать то немногое, что у этого человека осталось. Кто его просил сопротивляться, а? Чуть грузовик не перевернул, идиот. И… ударил Говарда. Не то чтобы ему было дело до возни смертных, он бы и от упавшего небоскрёба не поморщился, но от неожиданности он на противника посмотрел. Сам Джон не считал взгляд Говарда страшным или мерзким, а вот у остальных он почему-то вызывал животный ужас. Кто покрепче нервами, тот просто уходил подальше, а такие вот ребята мгновенно сходили с ума. Мало удовольствия в том, чтобы ловить истошно орущего человека, пытаться привести в чувство, а когда стало ясно, что ничего путного от него уже не добиться, призывать лозы. Хруст сломанной шеи напоминал звук, с которым ломается корочка на крем-брюле. Говарду нравилось — десерт, конечно, а не человеческие шеи. — Если ты быстрее закончишь, то мы поедем на ярмарку? — спросил Говард с эмоцией, отдалённо похожей на надежду. Рассказы Джона его вдохновили, что выражалось в чуть сильнее раскрытых глазах и щупальцах, лезущих изо всех щелей в салоне грузовика. Джон хмыкнул и снова взялся за лопату. — Ага, — мёрзлая земля плохо поддавалась, — должны успеть. Я ведь обещал угостить тебя фирменным маминым пирогом! Она и все остальные ждут тебя в гости. Домой в Сочельник попасть очень хотелось, так что следовало правда побыстрее выкопать чёртову могилу, утрамбовать туда труп и заняться более важными делами. — Имбирное печенье тоже хочу, — потребовал Говард капризно. То есть, это Джон различал оттенки его эмоций, будто заглушённых толщей воды. Для окружающих Говард говорил с одинаковой безразличной интонацией, хотя и очень чисто, без ошибок и слов-паразитов. Луиза как-то наивно спросила, как Говард так быстро выучил язык, на что тот пожал острыми плечами и сказал, что просто заглянул им всем в головы. — Будет. — Джон? Когда у Говарда такое настроение, как сейчас, с ним невозможно спорить. Уже чувствуя, что в покое его не оставят, Джон отложил лопату и подошёл к напарнику. Говард высунул ноги из салона и болтал ими, разглядывая бесплодные поля на мили вокруг. Ради этого мертвеца они отклонились от маршрута и попадут домой точно не в Рождественскую ночь. Впрочем, встретить праздник с Говардом не так уж и плохо. Видя, что Говард вытягивает своё нескладное человеческое тело наружу и движется к трупу, Джон полез за сигаретами. Он прислонился бедром к теплому боку грузовика и наблюдал за тем, как Говард ломал человеческое тело — легко, как избалованный ребёнок куклу, которая наскучила за пару вечеров. На серую землю брызнула кровь. Если бы Джон умел рисовать, то изобразил бы Говарда углём на белоснежном листе, а его жертву — алыми контрастными мазками. Увы, рисовать он совсем не умел, да и в реальности всё выглядело куда как прозаичнее. Оторванные руки и ноги с белеющими сломами костей, болтающаяся на лоскуте кожи голова, раскрытая клетка рёбер и вспоротый живот, от которого поднимался густой пар. Почти фаршированная индейка, да? При воспоминании о стряпне матери у Джона заурчал живот. Говард повернул к нему голову с тихим хрустом и вытащил изо рта недоеденную печень. Тёмная густая кровь текла с его пальцев на землю и собиралась в маленькие лужицы. — Хочешь кусочек? Джон отрицательно мотнул головой и ухмыльнулся, втягивая горький дым. Кого-то от подобного зрелища вывернуло бы, но Джон, знаете, немного ненормальный. Радовало, что Говард наконец понял идею «поделись с ближним», которую ему пришлось втолковывать полгода. Но это прогресс! Возможно, в следующий раз Джону достанется половинка пончика, а не чьё-то глазное яблоко. — Вы, люди, слишком жирные, — посетовал Говард, приканчивая вторую половину трупа одним укусом. Его челюсть раздвинулась, как у змеи, сместились позвонки и мышцы, отчего на месте рта открылась бездонная чёрная яма, куда можно было не только спрятать труп, но и закинуть парочку планет. Щупальца и тьма сгустились, опутали всё вокруг, став непроницаемым огромным коконом вокруг Джона и его неудачной попытки копать землю. Дым поднимался куда-то вверх, и Джон тоже задрал голову, пытаясь понять, насколько далеко теперь от него земное небо. Страха он не чувствовал. Скорее… спокойствие? — Прости, дружище. Во всём виновато потепление, сладкая газировка и бургеры. — Газировка вкусная, — возразил Говард и одним движением убрал и яму, и кровь, и одежду жертвы. Его лицо и руки были в крови, так что Джон привычно полез в бардачок за салфетками. Протирая длинные бледные пальцы, Джон невольно улыбнулся. Тьма исчезла, а вместо неё открылось серое небо, с которого начали падать снежинки. Они сыпались и сыпались, как безумные, а на душе было легко и тепло. — С Рождеством, Говард, — искренне сказал Джон. — Поехали домой, — согласился тот и сплюнул кусочек чужого зуба на землю.