Ее имя — Алое солнце пустыни

      Она появилась на заре. Полночная мгла давно отпустила поводья, позволяя утру занять власть над миром. Барашки облаков разошлись по рассветному небу. Глиняные дома цвета куркумы, подобно губке принялись впитывать нарастающую поминутно жару; а песок гоняемый ветром, вился у дверей. Дорожки, что женщины мели с вечера, снова застелены пылью; сухая земля ожидает дождей. Около сотни соломенных крыш заполняли низину, навесы из веток пальмы шуршали, словно хвост гремучей змеи перед прыжком.       Долгие роды переполошили селение. На краю земель Курканов наконец появилась девочка!       Повитуха вздыхая приняла дитя, что родилось сквозь муки. Окровавленное тельце ребенка умещалось в ладонях. Крохотная малышка была слаба и, лишь сжатые кулачки указывали на нестерпимую тягу к жизни.       — Не выживет, — знахарь, мужчина средних лет, махнул рукой, когда ребенок не принялся плакать появившись на свет.       — Да побойся гнева богов, — повитуха Лалит, обтирая дитя тонким влажным лоскутом, недобро глянула на него, — первая девочка за три года!       — Я не о ней.       Сердце матери, что произвела на свет новую жизнь, остановилось на вздохе:       — Дайте ей имя — Эвтида.       Дарующая жизнь. От рождения.       Земли Курканов славились мужами. Сильные войны — храбрые сердца. Территории страны находились в южных широтах континента, достигая запада, где соленый океан омывал берега. Имея границы с восточной Эстией, страны стремились к дружественной политике, но, вот уже полсотни лет, мир нарушали мрачные события. Большая сила Курканов издревле привлекала другие государства, желая заполучить в свои ряды такую мощь, люди шли на страшные ухищрения. Торговля людьми, рабовладение. Мальчиков похищали из домов в младенчестве, а девочки, едва достигая двенадцати лет, попадали в публичные дома. О Курканских девушках издавна слагались легенды. Светлоокие девы, с длинными волосами и смуглой кожей были желанны. Хорошие любовницы и прекрасные хозяйки; они являлись образцом трудолюбия и выносливости, имели крепкое здоровье, пытливый ум и безусловную красоту. Обладали навыками траволечения, а некоторые, по рассказам, и вовсе хранили секреты тайных знаний о магии. Высокие и стройные, с фигурами подобными хрустальным вазам, они служили чужеземным мужчинам в качестве рабынь. Развращенные элиты творили бесчинства, а после, женщины, что становились более «непригодны» для утех, либо были убиты, либо ссылались на родину. Бесплодие — как следствие насилия, приводило род Курканов в меньшинство, с каждым годом. Редеющие аулы вымирали, а близкие к границе села и вовсе переставали существовать. Мальчики же, распределялись в отряды элитных войск, частные службы пополнялись новой кровью, а худшие из помета проживали жалкое влачение в качестве чернорабочих. Нынешний правитель был слаб. Духовно, физически и морально. Золото затмило разум. Ханвел зажиточную жизнь, пока его народ истребляли тысячными армиями. Грабили, убивали, насиловали и буквально превращали в пепел на собственной земле. Голод поражал города, а жара и болезни завершали аккорды пугающего будущего. Маяча на горизонте отрезанными головами, что были насажены на копья, и воткнуты в песок. Народ Томарис поджимал границы страны с каждым месяцем. Кровь проливалась в реки, а вой и плачь забранных жизней, стоял далеко в горах. Север поражен хворью, сожженная земля более не плодородна. Смерть близка каждому дому.       Если бы Эвтида в силу своего детского ума могла придумать сравнения и эпитеты к жизни, она бы выбрала слово — месть.       Эва никогда не видела своей матери. Младенцем, ее забрали из полуземлянки, где мать проживала в одиночестве, после ухода отца на войну. Так и не вернувшись, он оставил беременную жену в одиночестве, тоска сгубила в ней желание жить, и даже ребенок в утробе мог быть обречен на смерть.       Эвтиде повезло выжить, но не повезло жить.       Эвтиде довелось принять имя от рождения, но не удалось уберечься от второго.       — Нефтида, — злобный мальчишка окликает ее, и Эва, пробегая мимо, снова слышит лишь:        — Неф-ти-да. — Ей было шесть.       Дети жестоки. В тот вечер она спросит у повитухи Лалит, что же значит это мерзкое коверкание ее имени, данного от матушки. Женщина всплеснет руками и всхлипнет, прикрывая ладонью рот; Несущая смерть — вот какого значение.       Сирот подобных Эвтиде, было всего трое. Дия, чей старший брат был угнан в рабство, и Исмандес, семье которого удалось избежать смерти, при нападении в пограничной деревне. Правда добрались до сюда лишь отец и сам Исман. Сгинул мужчина спустя пару лет, так и не смирившись со смертью младшей дочери.       Детям была доверена простая работа, пасти скот и собирать скудный урожай ближе к подножью скал, где растительность пробивалась сквозь камни. Генин, так звали мальчика, что впервые поведал Эвтиде ее новое имя, не прекращая задирал девчонку.       — Эй, ведьма! — Кричит он издалека. Эва не реагирует, под ветвями саксаула не так жарко, а холодное молоко в кожаной фляге — единственное спасение, от нападков таких дураков.       — Отстань от нее, Генин! — Дия и Исман заступаются за девочку, что не реагирует на дальнейшие оскорбления.       — Нефтида, даже матушка твоя, как увидала тебя, так и померла, — смеются мальчишки, маленькие камушки летят в сторону Эвы.       — Ты бы лучше под ноги смотрел, или твари как ты, на песок и вылезают к полудню, — скажет в ответ Эвтида. Кажется, для девяти лет — она знала многое о смерти.       Эва росла слабой. Родилась она недоношенной на месяц, а шансы выжить у подобных детей без молока матери крайне малы. Иммунитет несмотря на перепады температур в пустыне — справился. Закалив девочку даже в самые холодные месяцы спать ночью, с пустым желудком. Голод не так страшен, как страшны вещи на которые готов пойти человек. Свои воровали у ближних. Козы плохо паслись от нехватки свежей травы, но тяга к жизни перевесила. Лалит говорила, что девочка подарена миру за некой целью и кем-то свыше. Несмотря на всеобщее отторжение к ребенку, кормилица с трепетом оберегала Эву, взращивала как свою. С ранних лет прививала ей терпение и любовь к труду. Передавала знания в медицине и безусловно развивала физические навыки. Поразительная гибкость во всем теле досталась Эве в наследство от матери, танцовщицы.       Однажды, когда песчаная буря стремглав надвигалась на аул, Эвтида погналась за козой, что отбилась от стада. Потерять чужую скотину, было чревато поркой, а то и потерянным пальцем, зная ответственность, Эва не задумываясь нагоняла животное испугавшееся грома. Пес Анбу, бежал за ней по пятам, загоняя козу они оказались в небольшой пещере, слишком высоко, дабы буря обошла их стороной. Везение — хороший спутник. Около суток о них не было вестей. Тот самый мальчик, Генин, сказал своей матери, что Эва пропала. На самом же деле, это он хлестал бедное животное, что бросилось бежать от боли. Женщина со злым языком растянула сплетни по всей деревне. Мол ребенок этот — с рождения проклят и то воля богов, кара небесная. Эвтида вернулась сама, голодная, со сбитыми в кровь коленями и грязью на волосах. Наверное так и выглядит месть. Сложные условия существования, заставляли находить лазейки и ухищрения. Хитрой кошкой, она проникала в чужие слабости. Играла по своим правилам, как только осознала, что в жизни есть одна правда — выжить. Лишь пугающая деталь, подобна стороне луны, что всегда скрыта в тени, была недоступна посторонним глазам. До той ночи.       — Эва, что ты наделала? — Исман встряхивает ее за плечи. Во тьме не видно не зги, и лишь глаза с блеском лазури, отражают свет. — Его нашли мертвым, прямо в подножье горы! Откуда то выполз скорпион!       Эвтида произнесет легкое и беспечное:       — Все знают, что гулять гор у опасно, Правитель красной пустыни, глупых людей — не щадит. — Тринадцатилетняя девочка сдвинется к краю скрипучей тахты, чтобы названный брат мог спать спокойнее, под боком. Кричать кому то вслед — манера слабых. Скорпионы водятся в пустыне лишь ночью, но, Генину следовало смотреть себе под ноги. Днем.       Эвтида принимает имя, что даровал ей мир. Несущая смерть — уже дважды.       Первая война приходит на ее порог через три года. Гонец первым попадет за ворота аула, собрав жителей в центре, он не слезая с коня объявит пугающие вести. Всадники на гнедых скакунах огибают деревню, двигаясь на восток. Луки за их спинами кажутся больше чем весь ее рост, а тетива дребезжит на ветру. Колчаны полнятся стрелами, белые перья лоснятся в солнечном свету. Нужно бежать в сторону столицы. Лалит принимает решение. Сгружая немногочисленные пожитки, она опасается судьбы, что повторили многие из знакомых ей. На плечах три жизни; нельзя допустить непоправимое. Эвтида, без зазрения совести крадет кинжал, пока нерасторопный солдат оставит коня, спешившись у их дома. В ножнах сверкнет красота несущая в себе смерть; пугающая и жестокая. Инкрустация, на серебряном блеске стали, зачарует девушку, поэтому, сидя в телеге и покидая родной край, она развернет тонкий сверток. Смотря под ноги, оступиться сложней.       Хабан — город, расположенный в красных землях запада, и народ спасаясь от смерти, караванами бредет к морю. Якобы новый, молодой правитель, чье лицо скрыто вуалью, а имя всегда звучит иначе чем прежде, принимает всех нуждающихся. Столица станет пристанищем любому путнику, а род Курканов взрастит побеги прежней власти над территориями. Красной землей — ныне стали кликать государство Курканов. Переворот случился в пору дождей, когда пески превратились в багряную смесь, окропленную кровью прошлого правителя тирана. Мятеж привел к непременному расколу в рядах армии, и большая часть солдат, перешла на сторону бунтующих. Юный господин начавший мятеж, бежал из Эстии от рабства и смерти, обладал несоизмеримой силой и неким секретом. Поговаривали, что в столице Эстии — Оберде, пропало ценнейшее сокровище. И вместе с его исчезновением, пришли перемены. Люд гадал, что же помогло молодому войну обернуть такое количество войск против прошлого хозяина, и тем не менее, власть была захвачена, а тайна Эстии находился в руках Правителя красных земель. Полгода мира. Жестокость порождает ответную жажду жестокости. Народ Курканов вновь стремился в неизвестность, но вера в правителя зарождается лишь его деяниями. Война с государством Томарис, стала неизбежна. Эвтида не знала, чем для ее семьи станет следующий день. Хлипкая повозка увозила ее все дальше за горизонт, а мысли уходили вместе с удаляющимся видом аула. Слово имеет вес, лишь когда подтверждено силой. А сила в ее руках отзывается холодом стали.       Около месяца путники бегут к спасению. Объединившись с торговым караваном люди движутся день и ночь. Собаки лают у копыт лошадей, игриво кусая верблюдов, что издают утробный крик недовольства. Гордые на вид животные плюются и жуют колючки. Смеша ребят. Эвтида запомнила этот промежуток времени очень четко. Особенно ярко в память врезается момент, когда она впервые попробовала чернику в сахаре. Грузный мужчина, с длинной бородой, сидит на топчане. Вокруг расставлены палатки, а ковры постелены на землю, отделяя жар песка от помещения. Короткий привал. Женщины жарят лепешки, а чай алого цвета разлит по глиняным кружкам.       — Подойди, — мужчина машет рукой, подзывая Эвтиду, что крутилась вокруг казана, мешая высокой Курканке, — подойди, не бойся.       Эва прищурив глаза, нехотя ступает к торговцу. Женщина благодарно кивает господину, и слегка подталкивает девушку между лопаток, командуя:       — Иди.       — Я умею убивать, — ощетинивается Эва. «Пусть не своими руками» так и останется не озвученным.       Мужчина смеется, его украшения на одежде звенят, а куфия скрывающаяся голову от солнца, слегка сползает открывая седину на висках. Морщинки в уголках глаз заполняют пространство дряблой кожи. Эвтида садится на свои ноги, с готовность сбежать в любой момент. Ей отвечают с ленцой в голосе:       — Не беспокойся, дитя, я лишь попрошу тебя напоить моих лошадей. Окажи мне услугу, — он поправляет головной убор, и снова принимает важный вид, — подойди после к Амале, она даст тебе за это небольшую плату. Вы ведь едете в столицу, золото ценится в больших городах.       Эвтида кивает, подскакивает на ноги, несясь за ведром, что весит больше нее самой. Исман помогает девушке, пока Дия возится около женщин, помогая молоть зерно. Вдвоем ребята управляются быстрее, и довольная своей работой, Эва подходит к кухарке.       — Дай мне монету, — нагло требует, обращая на себя внимание всех собравшихся.       — Эва, — Исман отдергивает сестру за рукав, — нельзя же так. — Эва лишь шикнула, отдернув руку, и протягивая вторую к Курканке.       Женщины засмеялись, приговаривая, что наглая неферут, пойдет далеко, а муж ее будет богат, да только до ее появления. В рот палец не клади, по локоть откусит. Золотая плашка ложится в ладонь, но, Эва не успевает удрать к Лалит и Дие, ее снова окликает торговец.       — От кого у тебя такие глаза, дитя? — Вглядываясь в прозрачную синеву, мужчина достает из дорожной сумки плетеную коробушку.       Обернутая в лоскуты шелка, она выглядит дорого, Эва до этого не пересекалась с понятием роскошь, но однозначно догадалась, в руках нечто ценное и наверняка полезное. В коробочке оказались прозрачные камушки, они были блестящими и гладкими, идеально круглыми, глубокий синий цвет, играл на их поверхности.       — Лалит говорила, что это ночь подарила мне цвет глаз, уходя оставила лишь свою синеву, унеся мою матушку в обмен, — она нахмурила брови, шестнадцатилетняя Эва, впервые слышала комплимент, — что это? — Указывая пальцем на наполнение коробка, наконец выпалила она вопрос.       — Это ягоды в сахаре, я везу их своим внукам, но ты можешь взять под одной, для себя, сестры и брата. Вы ведь странствуете с вашей кормилицей?       — Да. — Эва зверьком сцапала несколько конфет, и совсем под нос буркнув:        — Спасибо, — убежала к семье.       В каком то смысле, опустив все невзгоды и потенциальные опасности, Эвтиде нравилось их путешествие. Несмотря на бесконечно однообразные пейзажи, ей было интересно знакомиться с новыми людьми, спать под звездами и есть вдоволь, кухарки в караванах готовили сытно и вкусно. Охранники из каравана заглядывались на девушек — это было единственным поводом для раздражения. И все же, Эвтида мечтала о новых городах, которые увидит своими глазами, о океане, что по рассказам купцов, виден с любой точки вечно шумного Хабана; о цветах и зелени, фруктах растущих во влажной листве. Она каждую ночь засыпала, и открывая глаза поутру, не теряла ориентира.       Повозки в медленном темпе проезжали к огромным воротам Ишана. Стены первого города на пути в столицу показались Эве до одури высокими. Она никогда не видела, чтобы дом был выше горы, где они пасли коз. Купола дворца, что сейчас находился под управлением районного правителя, возвышались над всем сущим на тысячи миль. Эвтида не переставая вращает головой, разглядывая строения и архитектуру. До этого, проживая в обычных домах из лепнины, вырезанные, каменные колонны казались ей дикостью. Материал, который один из охранников назвал — мрамором, был наполирован до блеска. Тут преобладали краски. Охровый ровный пейзаж, что преследовал их в пустыне, ныне был разбавлен синим, зеленым, и даже фиолетовым цветом. Женщины здесь были одеты значительно богаче. Это тоже бросалось в глаза, украшения обвивали их шеи замысловатыми петлями и узорами, а пальцы обрамленные тяжелыми золотом колец, отбрасывали искры. Девушки подводили глаза сурьмой, от чего те выделялись на лице, завораживали и наверняка пленили мужчин своим чарующим магнетизмом. Сотни вопросов роились в ее голове, пока площадь и рынок в центре общины встречали путников. Он произвел на Эвтиду еще большее впечатление — прилавки со специями ломились от ароматов и, буйство всех запахов проникало в ноздри. Жутко хотелось есть. А кишки выли будто верблюды. Эва вздрагивала и боялась каждого нового звука и шума как будто дитя, но ей все равно было мало. Хотелось больше. Больше времени в этом сказочном месте. Мать Лалит, родилась в Ишане, поэтому дальние родственники согласились дать им ночлег. Всего пару ночей и им вновь придется отправиться в Хабан. Эвтиде не хотелось. То было дурное предчувствие или привычка везде выискивать подвох: Эва не знала. Полночи она провозилась в кровати. Единожды, Дия пыталась ее уложить, но, по итоге девушка уснула только к рассвету. Широкие ступени справа от рынка, выбитые в стене из ракушечника, они вели в более богатую часть города. Дия, Исман и Эва направились туда при первой возможности, облазив каждый закоулок до единого. Бегали от собак и слонялись по аллеям. Ребята залезли в чужой сад за инжиром, и вдоволь нагулявшись пошли на площадь, где заклинатель змей устроил представление. Вечер пролетел как никогда скоро, завтра в путь. Кинжал она спрятала в тряпичном тюке, на время прогулок; Амала — Курканка из каравана, отдала ей пустой мешок для зерна, чтобы та прекратила носится со свитком в руках.       — Это оружие, а не игрушка, — Амала поймала Эву на разглядывании, — откуда он у тебя?       — Отец подарил. — Эвтида врет и не краснеет, лишь старается спрятать подальше от чужих глаз.       — Будь осторожна, все поправимо, кроме смерти.       Эвтида не любит слушать взрослых. Знает, как их неприязнь и угроза ощущается липким слоем на коже, с детства. Предпочитает возводить вокруг себя броню отчужденности. В таких очевидных вещах — Эва сведуща.       Очередная дорога застала их дождем. Ливень обрушился на повозку, что теперь была оснащена скудной, но крышей. Дия накинув длинную юбку на худые колени, принялась болтать о легенде, которую поведали ей на базаре. Продавец украшений вертел в пальцах ярко алый рубин, тот манил, но напоминал Эве каплю крови. Ей по душе синий цвет…       — Говорят, что жил на свете правитель, он суров и силен, смертельно груб словно зверь, с врагами, и нежен подобно соколиному перу, со своей возлюбленной. Но, темной ночью она исчезла, оставив ему на прощание одну единственную подсказку — не ограненный рубин. Камень был прозрачен и хрупок, и девушка обещала — когда воин отыщет ее, он поймет. Когда-то давно, он брел в странствии по пустыне. Оазис казался ему миражом, а озеро что манило прохладой — всего лишь иллюзия обманчивого солнца. Но то оказалось не так, — темные волосы девушки вымокли от капель, что проникали в телегу, закинув косу на плече, Дия продолжила съежившись, когда очередная капля попала за шиворот, — раскинувшийся посреди засухи райский уголок, был реальностью, а не обманом зрения.       Эвтида ее перебила.       — Но почему он бесцветный, — ухмыльнувшись, девушка беззлобно глянула на Дию, — ты такая глупышка, если повелась на эту сказку, торговец хотел лишь впихнуть свой товар, а в красивые речи проще поверить. Не будь так наивна.       — Да погоди ты, слушай. — шикнув в ее сторону, Дия нахмурилась. — Оазис встретил его прохладой. Путник был так вымотан, что вдоволь утолив жажду и голод, он решил прилечь. Ночь рассыпала в небе звезды, а тихий шелест листвы, убаюкивал. Воин открыл глаза лишь на рассвете. В тумане зари, перед ним предстала прекрасная дева. Сладкими устами она пела ему песни, завлекала любовными стихами и молила остаться с ней. И он остался. Забыв зачем брел, кого искал и любил. Свет сменялся темнотой. Оказалось, что девушка та, обладала магией и забирала года жизни у мужчин, забредших в ее владения, но… Стоя у кромки воды, заметил воин, что отражается в воде не юная неферут, а старая страшная нечисть. Путник пустился в бега. Гонимый страхом он день и ночь скакал по пустыне, но все еще не мог вспомнить, зачем. Его конь, выбился из сил, и сам правитель вскоре свалился с ног. Темнота охватила его взор. Открыв глаза, мужчина все еще был в песках, но над головой возвышался купол палатки а тело было обмыто прохладной водой. Девушка сидела поодаль, разглядывая путника испуганным взором. Правитель не различая сна и действительности, выхватил кинжал, убив кочевницу ударом в грудь. Кровь пролилась на ее светлое платье, а глаза с тоской и любовью вглядывались в родное лицо. Она подняла ослабевшую руку, коснувшись щеки любимого девушка испустила последний вздох. Ее глаза закрылись навсегда. Багряные капли не переставая падали из ее сердца, превращаясь в драгоценные алые камни. Правитель все вспомнил, и горя подобного, не слышала пустыня многие столетия. Он занес клинок над собой, но, камень, что хранился в нагрудном кармане, отражал бесконечные попытки. Вынув его, воин понял — прозрачный до этого, он превратился в яркий, красный рубин.       — Люди так слепы от любви, чтобы сначала последовать за ней на край мира, а затем так же легко способны ее потерять. — Эва в недовольстве морщит нос, ее клонит в сон от звука дождя и легкой тряски. — Чувства способны рушить города, и отстраивать их по новой, но стоят ли приобретения, всех тех потерь, что они несут.       — Это всего лишь легенда, не будь занудой, Эва, — Дия дует губы, заново оправдываясь, — тем более история очень красивая, хоть и грустная. Вот я бы, смогла полюбить мужчину, что будет искать меня на краю света. А ты, разве нет?       — Нет. — Отрезает Эва. — Я бы смогла полюбить мужчину, что положит к моим ногам целый мир, даже если нам двоим, не останется места на краю света после этого.       И стало быть, в легендах так суждено. На то они и легенды.       На ночлежку они были вынуждены остановиться около скал. Ближе к морю, перепады рельефа стали приобретать характерные особенности. Очертания гор виднелись на линии горизонта, и ветер становился холоднее. По вечерам, температура не падала так сильно как в пустыне, но влажность воздуха и участившиеся дожди, доставляли хлопот. Костер разгорался все сильнее. Лалит варила густую похлебку из фасоли, пока Дия и Исман искали сухостой и мелкие ветки. Эвтида вывернула сумку, доставая шалфей, чабрец и чайные листья. Каркаде пах чудесно. Умиротворение летало вокруг, но затишье перед бурей, всегда обманчиво. Их успокоили, что далее путь будет проще, и чужеземным войскам не добраться до этих земель. Караваны ходят тут часто, и разбои случаются редко. Столица близко. Поужинать они сели, когда луна вышла в зенит. Угольки костра мягко трещали, унося путников в царство Морфея.       Эвтида проснулась первой. Странный шум, похожий на ржание лошадей, и вибрация заставили подскочить с кошмы. Сердце забилось в тревоге, Эва каждой клеточкой тела ощущала опасность. В кромешной тьме она стала трясти Исмана и Дию, что лежали по двум сторонам от нее. Лалит не было.       — Кто-то есть поблизости! Просыпайтесь, — надвигающийся гул, смешивался с воем ветра. Начинали слышаться голоса, — Исман! Проснись! Лалит нет!       Она не видела ничего. Парень сонно протирал глаза, Дия нерасторопно зевала, будто не понимая, что Эва хочет от них, ребята теряли минуты. Это услышали все. Вопль, истошный крик отразился от каменных глыб, что скрывали их привал. Стало совсем страшно. Подскакивая и хватая сумку, Эвтида уже выпрыгивала из телеги, оборачиваясь, глаза привыкшие к темноте увидели пугающую своей жестокостью картину. В ярком свете луны, их кормилица, тряпичной куклой висела меж двух всадников. Держа ее за руки и ноги, они скакали наперегонки, растягивая тело, будто оно было нитью. Там где была шея, зиял глубокий порез. Кровь длинной лентой тянулось за ними. Вспомнилась сказка Дии, и в голове, Эва мечтала, все происходящее, не более чем дурной сон; что она наслушалась ерунды и все это — снится. Но то, было реальностью. Дия плакала сдерживая визг ладонью, а Исман схватив девушек за запястья, бросился бежать. Они не знали куда. Они не знали, может ли что то, стать их спасением. Лошади были так близко, когда Исман втолкнул их в узкую щель между скал.       — Сидите тут, и не смейте двигаться или издавать звуки? Вы меня поняли? — Его грудь вздымалась в бешеном темпе, а глаза казалось залило кровью из лопнувших капилляров.       Эва соврала, когда сказала, что умеет убивать — она просто видела смерть. В ту ночь, ей показали, ровно столько, сколько должно: а не столько, сколько хотелось. В каком то пламени, ее мозг все еще горел и прокручивал картину мертвой Лалит. Неестественно выгнутое положение туловища, болтающиеся в безжизненности руки. Эва еще никогда не слышала, как свистит стрела, в ночной тихой низине. Когда профессиональный стрелок выпускает ее без жалости и сожаления. Не слышала, какой звук она издает, когда попадает в живую плоть человека. И тогда, все казалось запредельно громким. Чувства будто обострились в тысячу раз, разрывая рецепторы и дробя нервы. Самый животный страх, дикий и необузданный, панически выкручивающий каждую мышцу. Эвтида не слышала, как по настоящему может грохотать кровь, в венах человека, что стоит в метре от тебя. Дия всхлипнула. Всхлипнула словно ребенок, не сдержавшийся после падения и, тогда не осталось ничего, кроме как зажать ей рот.       — Если ты хочешь жить, просто молчи, Дия, — это был не ее голос. Что то темное и пугающее поднялось из глубин.       Исман стонал от боли, вторая стрела, прямо на их глазах, вошла в район бедра. Если их сейчас заметят, то смерти не миновать. Двое высоких мужчин спешились прямо в ногах парня. Лица скрывали плотные маски, но на глазу одного, Эва видела бельмо и рассекающий одну сторону шрам, который явно уходил до подбородка. Широкий и уродливый. Куря самокрутку, он наступил на ляжку Исмана, вырывая из груди новый душераздирающий крик. Варвар говорил с акцентом и странным диалектом, до нее долетали лишь обрывки фраз.       — Только двое? — Тяжелый сиплый бас, пугал хуже клинка.       — Готов поклясться, что видел еще одну девку. — Удар по лицу, кашель Исмана. — Куда ты дел эту маленькую суку, говори, щенок. — Если не скажешь, я вспорю тебе брюхо от глотки до самых яиц, и подвешу на вашей телеге, а когда твоя подружка вылезет из своей норы, мы будем насиловать ее по очереди, заставляя смотреть на твое гниющее тело. Понял?       Происходящее было пыткой. Для Исмана, Эвтиды или Дии, разобрать было сложно. В тот момент объяснение не находилось, и вряд ли было необходимо. Эва не плакала и не молилась. Она была зла. Кружившие в ее груди ураганы из страха и желания разорвать каждого на кусочки, подавлялось дрожью во всем теле. Она едва совладала с собой, когда услышала очередную серию пинков в живот брата. Так не могло продолжаться, Эва подставиться, но попытается обернуть ситуацию хотя бы на треть.       — Эва, — шепот Дии отрезвил, — они его убьют, мне так страшно, ты…       — Остановитесь! — к двум голосам присоединился третий. Спасительный? Едва ли… — Вам блять сказано брать живыми, а не полу мертвыми, эти твари в последнее время стали изворотливей. Найдите девчонку, нужно возвращаться назад. Прилетел сокол из Хабана.       Все ухнуло вниз. Хабан… Столица в которую они так торопились попасть, в которой надеялись получить пристанище, все оказалось тщетно. Правитель красных земель — такое же чудовище, как и все до этого. Прощения этому нет. Эвтида в очередной раз убеждается, что верить людям, удовольствие, которое стоит великой цены. Дия уже не рыдает. Она замолкает, услышав ту горькую правду, что озвучили Курканы. Нет смысла бежать; бежать больше некуда. Эва не успевает ее удержать. Что то щелкает в районе затылка, когда Дия вырывается и ударяет в истерике Эву локтем. Голова запрокидывается, в узком пространстве ей ничего не остается, тьма застилает пеленой все вокруг. Последнее что она видит, пышные кудри Дии, исчезающие в щели между скал.       — Нет! — Крик, как ей кажется срывается с губ. На самом же деле, Эва едва шевелит губами. Месть — единственное слово, способное описать ее жизнь с детства. И это месть, Правителю красных земель.       — Хватайте ее! — Гогот и отвратительный смех, разносятся по округе. Дия верещит, и единственное оставшееся Эве — это не представлять, что же является причиной. — Ты, — снова звучит голос, что до этого передал весть о Хабане, — останься тут, и обыщи блять каждую яму, думаю, здесь запрятался кто то еще.       Эвтиде, прийдется любыми силами пережить ночь. И тогда, она хоть на край света отправится за мужчиной, что убил в ней последний светлый росток. Не успевший пробиться сквозь пепел боли и жестокости, он так и не взрастет, но породит почву для нового, куда более сильного чувства. Пройдет около трех часов, когда любые звуки присутствия исчезнут из пустыни, на метры вокруг Эвы. Девушка вылезает из своего укрытия осторожно. Слегка выглянув, она убеждается, Курканы уехали, забрав с собой все. Не осталось ни телеги, ни лошади, ни Дии с Исманом. Она потеряла их навсегда.       Эвтида не плакала когда родилась. Эвтида не плакала когда ее шпыняли и ненавидели в ауле. Не плакала когда потерялась. Не плачет и сейчас. Ей нужно идти.       На огне остался казан, перевернутый, с разлитой наземь похлебкой. Последней, на неопределенный период времени. Сейчас ее разум от чего-то пуст. Лишь белый шум и пески окружают ее. С чего она решила, что сможет выбраться отсюда без еды и воды. Пугает не темнота, а монстры что в ней таятся. Эва ощущает приближение за секунды. Стрела пролетает около правого плеча. Быстро, рассекая кожу и верхние слои мышц. Острая боль пронзает руку а нестерпимый жар крови расползается по ране. Эва просчиталась, вышла рано, а быть может, ее бы все равно нашли, и просто пристрелили или закололи в ее укрытии. Разворачиваясь она видит последнего из оставшихся Курканов. Молодой парень, стоит на возвышенности, что делает Эву легкой добычей. Бросившись бежать, она падает и спотыкается, роняет сумку и в конечном итоге валится на колени. Кинжал выпадает из свертка прямо на песок. Этого достаточно, чтобы перевернувшись на спину, спрятать его за поясницей, уже высвободив из ножен.       — А кто же это у нас, — парень, чувствуя превосходство, стягивает с лица маску. Это точно Куркан. Смуглая кожа и привлекательные черты, обрамляют желтые, словно подсолнух, радужки глаз, — неферут, ты тут одна? Потерялась?       Эвтида отползает назад. На каждой поступи по песку, кажется, что с ней играет хищник. Готовый помучить девушку перед прыжком, он будто издевается, крутя в руках саблю. У него нет больше стрел. Парень улыбается, а внутри Эвы все вопит о желании воткнуть ему кинжал под ребра. Прокрутить, изодрать на части и собрать воедино лишь для того, чтобы повторить вновь.       — Какие красивые у тебя глаза, как у кошки, — Куркан облизывается в довольстве своим мыслям, — думаю, никто не обидится, если я немного с тобой развлекусь. Ты ведь девственница? — Не получая ответа, продолжает. — Такая молчаливая, не прийдется вырезать язык.       Глаза Эвы расширяются на каждом слове. А на каждом его действии, просыпается вера. Варвар слишком глуп — он доверился своему слову, а не силе. И этим же он поплатится. Идиот отбрасывает саблю в сторону. Шанс. Правитель красных земель, как известно, не любит глупых людей. Кидаясь на Эвтиду с голыми руками, надеясь, что хрупкая девушка не сможет противопоставить взамен оружия, Куркан заблуждается. Последний раз в его жизни. Пиная ее в грудь ногой, он садится сверху, молниеносно хватая за правую руку. Пальцем проникая в рваную, свежую рану. Ковыряет и давит, видя мурашки по коже, и глаза девушки, что закатываются до белесых яблок под веками. Хриплый голос Эвтиды скользит из самого нутра, но не может найти выхода. Сейчас, или никогда. Кинжал в левой, рассекает плоть. Из горла слышен жалобный хрип, а булькающий звук крови вырывается вперед судорог. Скученное в агонии тело, валится навзничь, перед этим забрызгав руки и лицо той, что принесла ему смерть.       Эва никогда не забудет ощущение — когда чужая, горячая кровь, проливается на кожу. Эвтида спихивает с себя парня, лежа на спине, она поднимает ладони над головой. В свете луны, они выглядят почти черными. Эва не может насмотреться, призраки прошлого дышат ей в спину прямо сейчас. Скребутся наружу, просятся к ней и тоскуют, воют, рвутся. Лижут раны обид, тумаков и разочарований. Все те грязные, мерзкие воспоминания, что она пыталась забыть. Забыться в этом моменте, когда кровь словно гладь воды отражает ее суть. Куркан все еще издает звуки в предсмертных муках, а тишина пустыни не поглощает их, а наоборот, заставляет звучать еще хуже, ближе, громче. Ей кажется, будто сумасшествие близкой поступью крадется на подкорке. Чувства сейчас выглядят спутанным клубком, и потянув за любую из нитей, Эва наткнется лишь на самые пугающие уголки своей натуры. Одна из них, заходится танце и бешеном смехе удовольствия. Победа, жестокость, одержимость. Стеклянные глаза и испуг в чужом лице, хлынувшая потоком река страдания. Завораживающий блеск стали, окропленной кровью врага, разве не этого она хотела, когда воровала его у солдата? Чего она хочет? Переворачиваясь на живот, Эва с трудом понимает где находится. Колени дрожат, она садится, опираясь на рукоять кинжала, что воткнут в землю. Ее рвет. Тошнит и выворачивает до тех пор, пока в уголках глаз не проступает влага. На смену безумию приходит боль. Она вырастает без спроса и разбора. Вторгается в каждую клетку и сносит преграды. Мечет иглами в мозг, душу и разум. Спазмы в желудке давят рвоту до желчи. Эва не переставая утирает губы, но это бесполезно, металлический, соленый вкус оседает на корне языка и не собирается покидать ее до тех пор, пока от нее самой не останется ничего. Она потеряла сознание. Нервы, что были натянуты как канат, разорвались и лопнули окончательно, подкинув напоследок видение. Но в этом сне, Эва снова и снова понимала, что ей придется пережить ночь любой ценой. Но такой…       …Даже такой. — Ответит ей голос.        Любой, из существующих. В этой жизни и во всех следующих. Хищно улыбнется где то внутри, в интонации, в мысли, в движении. Тот самый, не ее, незнакомый, пустой и пугающий. Эвтида не пережила эту ночь. Нефтида — живет в любой. Даже такой, самой страшной ночи.       Эва открыла глаза. Все то же место. Пейзаж окружавший ее, не изменился, за исключением светила, что явно вышло в зенит. Все тело ломило. Рядом с ней лежит труп, и чувствуя новый рвотный позыв, Эва подавляет желание повернуть голову и увидеть следы своего поступка. У нее не было выбора, не было права проиграть. Она не выбирала с рождения быть несущей смерть, и все же, отнимала жизни вновь, и вновь. Оперевшись на локти, Эва отдергивает руку. Ей больно. Невыносимая резь, горячий песок загрязнил рану на плече. Хочется пить, есть, хочется к Лалит и Исману, хочется задирать Дию, а потом обнимать ее до тяжести в ребрах. Так не честно, несправедливо, когда человек верит, что может вершить чью-то судьбу.       Но разве не это ты сделала — вторит язвительный голос. Обернись, ну же, посмотри на него. Посмотри на свое деяние.       Эвтида обхватывает голову, зажимает уши, опускает ее между коленей. Прячется, пытается заглушить и изгнать голос из своего разума. Она так нестерпимо желает лишь одного — тишины. Ногтями впиваясь в скальп, Эва оттягивает корни волос, чувствует на затылке слипшиеся кровавые пряди. Она не знает чья это кровь, ее после удара о камень, или Куркана. Все это в ней, на ней грязное, жалкое и душащее правдивостью происходящего. Эва поднимается с обжигающей земли. Ноги слабы, но кажется весь ее внутренний мир повержен сильнее. Она поднимает кинжал, выверенным движением, надрывает край платья. Ткань в ослабших руках хрустит и с трудом поддается. Лоскутом ей нужно обвязать себе руку, иначе жуки и мелкие хищники начнут зарится на открытую плоть, что говорить о заражении. Эвтиду не беспокоят хищные птицы. Они заняты чем то поболее мертвым и привлекательным в этих просторах пустыни. Добрая неферут — устроила праздник желудка, но не стоит заблуждаться, она будет следующей если не поторопится бежать. Варвары забрали телегу. А лошадь Куркана наверняка умчалась за то время, что Эва провела в бессознательном состоянии. Оглядываясь, девушка пытается найти хоть один намек, на то, куда ей двигаться. Небо чистое и не предвещает облаков, солнце опаленным кругом висит над головой, и не понятно, та сторона запад или восток. Вернуться в Ишан или продолжить дорогу в Хабан. Эвтида находит флягу с водой, ее не много, но и той достаточно, чтобы плеснуть на плечо. С шипением она прикусывает язык. Мелкие песчинки царапают рваные края, а запекшаяся кровь, местами отходит, снова заставляя рану кровоточить. Эва неуклюже, как получается, наспех обматывает ее куском ткани. Если в ее сумке еще остались травы, Эва может попробовать отыскать корень женьшеня и листья чистотела. Перетерев те на камне и смешав со слюной, получится сделать компресс, по крайней мере, это замедлит воспаление и уменьшит боль.       Собрав в свой тюк: коокор, кинжал и сухие лепешки; найденные в песке у казана, Эва решила вернуться в Ишан. Следы перемело, но, память, слабо подала ориентир. Направление Эва определила стоя спиной к скалам, в которых прятались они с Дией. Даже если ее там не ждут и не встретят, она будет вынуждена подзаработать, а после, прибиться к каравану, кухаркой, или если прийдется — уговорит купцов взять ее разнорабочей. Выбор был не велик, грузить вещи на верблюдов, а может убирать стойло и чистить лошадей. Все тот же поход, больше не завлекал Эву. Дорога, казавшаяся приключением, стала тяжкой ношей, что теперь была водружена лишь на ее хрупкие плечи. Никакие сады, звезды и рынки, более не представлялись в фантазиях. Ее затмевала месть Правителю красных земель, что подарил надежду, вырвав ту, позже, с корнями. Оставалась лишь одна, пугающая ее до бледноты лица деталь. Кожа на теле, сможет справится с жарой и палящим загаром дарованным солнцем, хотя на голых предплечьях, уже поступал ожог — это возможно перетерпеть. Голову пекло до кругов перед глазами. А нос начинал краснеть и болеть — нужно спрятать лицо. Темные густые волосы, что были для Эвы гордостью, сейчас были чреваты солнечным ударом. Очередной обморок мог быть последним. Собравшись с силами, Эва проглотила ком, вставший в диафрагме, он перекрыл кислород на пару секунд. У бедер Куркана, был заправлен легкий, фиолетовый платок. Арафатка, которую возможно ему повязала невеста, или мать, не дождавшаяся сына из дальней дороги, являлась единственным куском ткани не запачканной кровью. Эва зажмурив глаза, шагала к убитому парню, словно сама поднималась на казань. Окаменевшее в объятиях смерти тело, казалось неподъемно тяжелым для хрупкой девушки. Убеждая себя, что хрупкость не способна убить, Эва перевернула варвара набок. Выдернув из-под него угол платка. Повязав его на лицо, она снова почувствовала позыв тошноты. Фиолетовая ткань, сладко пахла. Так навсегда и запомнится для Эвы аромат смерти: приторный, сочащийся горечью чужой утраты, и дурманящий нотами кислоты крови. Можно ли сохранить душу, когда вонь убиенных навсегда впитывается в твою кожу. Растирая ее до красноты и царапая до глубоких полос; запах лезет все глубже, схоронившись в костях, он будет жить там вечно. Эвтида брела, и надеялась, что все ее тяготы были не зря. Она не умрет от жажды, не потеряет рассудок, и все пережитое лишь новый, болезненный, но поучительный урок в ее жизни.       Голод вскоре, перестал беспокоить. Насильно прожевав запыленную лепешку, она сжимает зубы до хруста и ноющих судорог в челюсти. Судя по количеству воды в фляге, Курканы все же скакали из Ишана. Она бредет вечность. Минуты, часы, что то отдаленно напоминающее стены города видятся впереди. Эвтида приободряется, ноги перестают быть ватными. Она уже бежит, подгоняемая свежим ветром и чувствует, как близко ее спасение. Все было не зря. Легкость во всем теле ощущается очень приятно, будто ее погрузили в прохладную воду. За секунду до падения, Эве пришло осознание — это мираж. Плывущая в крупицах сознания равнина бескрайних песков, ничто иное, как обманчивая картинка мозга. Тот желал успокоить хозяйку, подарив надежду, перед тем как глаза Эвы закроются навсегда. С любовью, тьма.       Народу, всегда нравились баллады о мудрых путниках, что в своих синих облачениях скользят по пустыне, будто по бескрайнему морю. Кочевники не боятся ни палящего зноя, не бурь и ветров. Верблюды на двух горбах везут дом и еду своих странников, преодолевая расстояния, способные обогнуть весь мир хоть сложи его пополам. Бедуины хранят тайны долголетия, изредка заходя в города, и навсегда оставляют в памяти жителей свой след. Никто не видел их сотни лет, даже издалека. Люди, чьи лица скрыты вуалью цвета индиго, обиделись на богов и народ. Неспособный справиться с жаждой войн и власти. Черные сердца поглощены алчностью и грубой неискренне злобой. Они покинули земли, горы и пустыни, унеся с собой знания. Отказавшись делиться с недостойными своей доброй и истиной жизни. Суждено лишь единой душе, повстречать тех кочевников на своем трудном пути. И когда, то свершится — не будет боле раздоров и горя. А воды наполнятся чистыми слезами. Бедуины подарят сокровище самых глубин своих тайн, и наступит процветающий мир. Сокровище это, так и осталось легендой, ибо не появилось еще на свете, достойной души.