цветущая

Она сходила с ума. Яд из самых горьких трав капал с небес на её размягченный мозг. Всем вокруг что-то надо: Сету, Реммао, Амену. Давят, шантажируют, запугивают, так, что нет сил больше бояться. Она и без того места себе не находит от горя: двух друзей погубили, кровь закипает, душа требует мщения, из родного города вырвали, в сны охотнику наведываться принуждают. Жалеть её надо, а не издеваться, у бедной голова кругом идёт от проблем. Сама Эва так, конечно, не считает. Гордая слишком, не хочет, чтобы жалели, жаждет только, чтобы отстали все. Сказала она новой своей соседке Агнии, что к наставнику пойдет, а сама за порог только вышла и сердце в пятки рухнуло. Боится идти, видеть его, такого хладнокровного, жестоко Реммао. Он для неё больше не был наставником, потому что не вызывал желания подражать. Он стал скорее мучителем, новым кошмаром. Вместе с Сетом. Эва прилегает спиной к прохладной шершавой стене дома и глядит в небо, где во мраке на черном покрывале рассыпалось бесчисленное количество звёзд, сверкающих, словно драгоценные камни из Долины Царей. Полная, серебряная луна отражается в Ниле, подсвечивает тёплую воду и красные цветы у берега. На одно ничтожное мгновение дух завораживает, а мысли перестают терзать голову Эвтиды. А затем она отводит взгляд и возвращается на землю. Не пойдет к Реммао! И домой не вернется, Агния вопросы лишние задавать будет. Туда шаг сделает, куда сердце велит. Взор мечется от улицы к хижинам охотников и останавливается на одной, самой крупной и знакомой. Амен сводит с ума больше всех. Он догадывается о её натуре, Эва точно знает, Дия сама передала ей. Но не торопиться убивать, не глядит с презрением, не выражает своих подозрений никак. От этого ещё хуже, ещё непонятнее. Она вспоминает, как своими руками эпистат лишил Дию жизни, как был запачкан кровью. И ей страшно от того, что даже это не в силах её остановить. Не в силах Эвтида злиться на эпистата, его работу и чутье. Всё, что касается эпистата - не в её власти. Это выше какого-то страха, инстинкта самосохранения и желания жить. За углом раздаётся шорох. Эвтида дергается и понимает, что пора решать. Она берет оружие, подаренное Агнией, в руки и тихими шагами шезму пробирается по улочке. Если охотник какой на глаза попадётся - скажет, что к наставнику идет, если же сам наставник попадется, то придется действовать по ситуации. Коли за собой принудительно потащит, будет ножом пользоваться. Руки от этой мысли пробирает мелкой дрожью, учащается она в момент, когда Эва на корточках пробирается под окнами Реммао. Чувствует девушка, что с минуты на минуту наставник отправится её искать. Поэтому чуть ускоряется и добирается до дома эпистата. Останавливается перед дверью, не знает теперь куда оружие девать. Нельзя с ним зайти - вдруг мужчина подумает что-нибудь недоброе. Эва оглядывается, обходит дом стороной и прячет нож в пожелтевший куст. Затем идёт на место и упирается почти носом в дверь. Не придумала, что дальше. Стоять у всех на виду так тоже не вариант, вдруг в окно кто заметит. Зачем только пришла? Она ругается на себя за ненужные мысли, которые так часто посещают её голову, за надежду, которая теплится в добром сердце, за страстное желание открыть дверь и почувствовать ласку, ощутить, что кому-то важна, кому-то её жаль. Кем-то желанна. Она тихо неуверенно стучит, даже не подумав о том, что Амен может спать, свет не горит ведь. Решает действовать опять же по ситуации. Несколько секунд за дверью тишина. А после дверь открывается. Перед Эвой возникает эпистат в одних белых штанах и смятением на лице. Он, не говоря ни слова, обхватывает девушку за поясницу и затягивает в дом. Сначала она посчитала этот жест интимным, думала, ждал её, а затем поняла — не хотел на пороге стоять общаться, от чужих глаз скрывается. Но он желал её видеть, ждал. Во сне она ему мерещилась, красивая и полуобнаженная. С ума сводила и дурманила похлеще любого вина. Амен хотел было идти за ней, но пока решался, она сама его нашла. Только он её увидел, мысли немного встали на место. Вспомнил, что она возможно шезму, или помощница или участница, не простая девушка, что не может у них быть ничего, что он охотник, убийца подруги её и подобных ей. Но Эва сама просится к нему, несмотря ни на что, и это вводит в заблуждение. — Зачем явилась в такой час? — низким шепотом эпистат пытается говорить грозно, недовольно, но плохо у него выходит, — Головой-то думаешь, Неферут? Неферут. Цветущая. Омываемая луной, кожа её блестит словно вся она состоит из нежных лепестков голубого лотоса, сотканных из шелка. Эва опускает взгляд, молчит, обдумывая. — Эпистат, — она шумно и резко падает на колени и, не обращая внимания на боль, поднимает свой мистический зеленый взор. — Твоей хочу быть, хоть убей. Амен смотрит на глаза, что как два нефрита сверкают в темноте, и пытается совладать с шоком. Эвтида сама не знала, что скажет такое, что пришла сюда действительно за этим, но раз решила действовать по сердцу, нужно идти до конца. Грудь вздымается от волнения, какой же будет ответ эпистата. Она не отрывает взгляда, как и он. Чем дольше он молчит, тем хитрее становится её прищур, чувствует Эва, что сомневается мужчин, сам с собой борется, завороженный её красотой. А как не быть завороженным, когда на колени становится Эвтида. Непокорная, дерзкая. В струящихся одеяниях, что как Нил на рассвете, с лоснящимися волосами, словно темный мёд. — Вставай, Эвтида, что ты здесь устроила. — Амен берет девушку за предплечье и ставит на ноги. — Совсем обезумела? Она молчит и глядит почти ядовито. Почему не понимает её, почему считает, что с ума сошла? — Сильно казнь впечатлила? Потерялась ты, Неферут, в мыслях. Домой ступай. Эпистат хочет оттолкнуть от греха подальше, надеется, что послушается его, придёт в чувства. Но она уже в чувствах. — И шагу не сделаю, хоть убей. — Да что ты заладила с этим «хоть я убей»! — Всё равно рано или поздно сделаешь это. Повторяю, чтоб не забывал — смерти не боюсь. — Почему так уверена? Эва молчит, потупив глаза в пол. Ее тонкие пальцы в волнении перебирают складки шелковой юбки. Амен замечает этот жест, чувствует опять, что упускает что-то, хватает её за запястье, слегка вздергивая, чтобы внимание на него обратила. Чувствует её частый пульс. — Спрашиваю почему убить должен?! Скажи мне Эва, ты это тогда была? Ты та шезму, не подруга твоя. Знаю, что ты! Ругается, как всегда. Эва незаметно усмехается, затем губы её растягиваются в легкой улыбке, а в голосе проскальзывают снисходительные нотки. — Не знаешь ты ничего, весь сомнениями уже извелся, вижу это. Свободной рукой девушка поглаживает его напряженную кисть, до сих пор удерживающую нежное запястье. — Я чувствую, — Амен крепче сжимает руку девушки, давая последний шанс опомниться и уйти, — Это хуже. Вместо того, чтобы бежать сломя голову от этой бури, этого жара, Эвтида льнет к эпистату: одну ладонь кладет на грудь, а глаза жалобные-жалобные обращает к нему. — Ну покажи мне тогда, что чувствуешь. — Чего добиваешься? — шепот Амена выравнивается, перестаёт быть дерганным, но Эвтида, после того, как прильнула ближе, отчетливо ощущает своей грудью его частое сердцебиение и цепляется за него, как за спасительную соломинку, — Зачем моей хочешь стать? — Затем, что думаю о верховном эпистате каждую свободную минуту и рассудок уже от этих грёз теряю. — В курсе же, если выяснится, что ты черномаг - не пощажу? Врёт. — Умирать от твоих рук будет приятнее, зная, как они обнимать могут. Амена ведёт он этих слов похлеще, чем от голубого вина. Он наконец отпускает запястье девушки и порывисто тянет ближе. Казалось бы, ближе уже некуда, но он все равно настойчиво притягивает за талию вперед и целует. Томно и глубоко, как она мечтала. Ведёт своими губами по её так, что ноги подкашиваются. Языком сначала неторопливо скользит по горячему рту, а спустя несколько секунд становится уже увереннее, настойчивее. От неё пахнет не нежно и женственно, а ярко — терпкими фруктами, резкими травами и жаркой загорелой кожей. Этот запах дурманит голову, заставляет отвлечься от губ и переместиться на шею, чтобы вдохнуть аромат, а следом оставить теплый поцелуй. Эвтида стоять на месте от таких ласк не в силах — ноги не держат — она делает шаг в сторону ближайшей поверхности, к столу, и Амен, понимая её без слов, усаживает на дорогое дерево. Его сухие горячие руки изучают каждый миллиметр тела, не скрытый под одеждой. Он сжимает талию, гладит поясницу и бока, вынуждая прогибаться и давить вздохи. Эвтида не знает куда деть ей свои руки, которые цепляются то за плечи эпистата, то за грудь. В комнате сразу становится тесно, душно, но это все приятно давит на возбуждение сознание. Амен отстраняется от девушки, глядит на её фигуру, очерчиваемую светлой луной из окна, на резко вздымающуюся грудь, разведенные бедра. Во рту скапливается слюна, он ведёт ладонью по бедру, сокрытому лишь несколькими полосами юбки. От его взгляда не ускользает легкое возбужденное подрагивание Эвы от этого жеста. Он продолжает мягко водить вверх-вниз, с каждый разом поднимаясь все выше. — Неферут, — тягуче шепчет он в восхищении, — Опасна, как ночная пустыня. Его пальцы пробираются к незамысловатой завязке юбки, и уже спустя мгновение легкая ткань струится по полу. Эва в смущении отводит глаза, а эпистат, развлекаясь, продолжает вести горячими пальцами уже по самому низу живота, нежно надавливая, но не переходя к главному. — А красива, словно кровавая луна над Нилом. — Амен…— моляще срывается с губ девушки имя. Имя её будущего палача, нынешнего любовника. Он не обращает внимание на все измождения Эвтиды, на то, как выгибается и нервно дышит. Эпистат медленно проводит от низа живота вверх, расправляется уже с оставшейся одеждой. И вот она раскрытая, абсолютно обнаженная перед ним, нетерпеливая, просящая, но все равно при этом непоколебимо гордая. Не тушуется, не мечется в глупых попытках прикрыться; сидит, жадно глотая воздух и позволяет любоваться собой. Амен это и делает: смотрит, не скрывая наслаждения, запоминает каждый изгиб, каждую родинку, хочет, чтобы это являлось ему во снах. Наглядевшись, он снова жарко целует девушку, которая только и ждала этого. Одна ладонь его сжимается на упругой и нежной груди, другая тянется вниз. Вся сладкая истома и терпение были потрачены до этого, теперь он вводит в Эвтиду пальцы, целует везде, где только может дотянуться, ласкает набухшие соски, плечи, ягодицы. Эва не в силах и слова вымолвить, лишь сдавленно дышит, опрокинув голову назад. — Не молчи, Эва, ты ведь никогда не молчишь. Бедра девушки дергаются от этой фразы, внутри все завязывается в тугой узел. — Я…— ей хотелось ответить какую-то колкость, но умелые ласки совсем затуманили рассудок, — Эпистат, давай же. Амен вынимает пальцы, даря Эва несколько секунд на то, чтобы восстановить дыхание, затем нагибается очень близко к ней, чувствуя своей грудью её, и тянется рукой за девушку — берет флакон масла. Щеки Эвтиды вспыхивают при виде бутылька, в голове мелькают сцены, как она растирала плечи эпистата, наслаждаясь крепкими мышцами под своими пальцами. Амен сбрасывает с себя ночные штаны, и Эва правда старается не наблюдать так завороженно, но у неё не выходит, она смотрит как эпистат льет масло на ладонь, а затем ведёт ей по изящному, крупному члену с налитой красной головкой. Она неосознанно облизывает губы, живот её сам напрягается, а бедра подрагивают от напряжения. — Тише, ласковая, — Амен кладет ладонь в масле на мягкий низ живота и слегка надавливает, приказывая лечь на стол. Эва послушано исполняет, но не до конца — все же по поднимается на локтях, чтобы наблюдать за тем, как эпистат мерно входит в неё, блаженно при этом прикрывая глаза и глубоко вдыхая. Эва не сдерживает тихого стона и все же падает на поверхность, теряясь в ощущениях. Мягкая ладонь Амена ложится на её грудь, сжимает, раззадоривая, сам мужчина начинает двигаться в ней быстрее, ритмичнее, и непроизвольные тяжкие вздохи обоим становится сдержать все труднее. Эва хочет уцепиться за эпистата, дотянуться, потрогать, но не в силах подняться, поэтому кладет свою ладонь, поверх его пальцев, зажавших сосок. Амен отрывается от груди и берет руку девушки в свою, сплетаясь. Стоны Эвтиды ласкают слух эпистата, а удивительная покорность и искренность бьет прямо в сердце. Слишком много чувств охватывают со всех сторон. Он набирает темп, влажно целует грудь девушки, шею, затем шепчет прямо в губы. — Вот и стала ты моей, Неферут. Эти слова залезают Эве прямо в душу. Его, только его, она совсем не против. Жар Амена, его вздохи и касания окончательно сводят с ума. Девушка крепче сжимает чужие пальцы, сбивчиво шепчет что-то вроде «я сейчас..я скоро», а затем в судорожном оргазме сжимается вокруг члена эпистата, его торса, ей кажется, что она вся уменьшается, превращаясь в оголенный комок нервов. Амен, слушая сладкие стоны, делает ещё пару толчков и заканчивает прямо на, покрасневшие от укусов и его собственных пальцев, бедра. В окнах больше не видно луны, в доме темно, но эпистат отчетливо видит два распаленных, затуманенных зеленых нефрита перед собой. Он целует вымученную Эву в лоб и подхватывает на руки. — Нет, мне надо домой, — слабо протестует девушка осипшим голосом. Там ведь Агния, а ей ещё надо разобраться с Сетом, Реммао и… — Дома уже ты, — Амен укладывает её на постель, — Спи, Неферут.