В рукопашную

      — Я только прибыл на службу в этот отдел, а уже ненавижу вашу систему подготовки кадров, детектив.       Два замученных тела устало развалились на матах тренировочного зала сорок первого участка. Не так представлял себе утро воскресенья лейтенант Ким Кицураги. С тех пор, как он поступил в полицию на службу народу (но в большей степени великому и страшному не меняющемуся как перчатки государству), его выходные всегда проходили в уютной атмосфере за чашечкой кофе и тихой расслабляющей музыкой по сетке радиовещания. Каждое воскресенье в восемь утра его приветствовал задорный мужской голос «С Вами радио Народное, Ревашоль, восемь утра. А теперь к новостям», а в микроволновке доготавливались макароны с сыром. Густой туман скрывал за собой вид сонного Джемрока, и по всему телу ощущалось что-то, приятно свербящее в костях. То ли снег пойдет, то ли дождь.        Но теперь, вместо сладкого бодрого голоска, пытающего разбудить какое-то минимальное количество людей, чье утро воскресенья омрачено походом на работу, приходится заниматься рукопашным боем в этой дыре, дабы «догнать своих напарников в физическом плане». И кто придумал эту формулировку? Лейтенанту не надо было никого догонять, более того, Ким считал, что это ребятам из сорок первого участка нужно лучше следить за своей физической формой. Уж парочке человек действительно стоило вспомнить хотя бы основы. «Каждый новый служащий должен пройти физическую подготовку и сдать нормативы, прописанные в Уставе участка». Руководство было право, лейтенант понимал это. Но иногда, вставая раньше, чем просыпался его утомленный кофеином мозг, Ким считал, что руководство занимается хуйней, специально саботируя новоприбывших на ненависть к этому месту.       — Ты думаешь, я ее шибко люблю? Посмотри на меня, Ким. И во всем этом виноваты они. — Тыча пальцем в небо, детектив бранил все и вся, каждое колено этих чертовых клерков и гогочущих сослуживцев.       Второе тело наконец проявило признаки жизни. Кряхтело, рвано дышало, но жило. Ким позвал Гарри на помощь в качестве спарринг партнера, на самом деле мало рассчитывая на помощь со стороны офицера. Каково было его удивление, когда детектив любезно откликнулся на просьбу, объясняя это тем, что «духам надо помогать», да и вообще жизнь сложная и необходимо по возможности держаться вместе. Ким был солидарен. Солидарен и безумно благодарен.       На самом деле, удивляться лейтенанту было без причины. Он и сам бы посодействовал напарнику, если бы тот попросил.       Полгода прошло с их первого знакомства. Полгода с аварии в мозгу офицера, полгода с последнего «Я жалок». Полгода с рваных ран и матерящегося Куно. Гарри вернулся за ним спустя месяц и определил в Академию при участке. Куна была ужасно разгневана, но отправилась следом, слепо сбегая от ужасов прошлой жизни. Она не хотела, чтобы Куно мусорнулся, еще меньше она хотела остаться одна. Гарри не смог оставить и ее. Он вообще мало что мог бросить в последнее время, но Ким считал это плюсом, так как за эти полгода не осталось ничего, от чего бы офицеру стоило избавиться.       — Я не могу думать, детектив. Устал как рабочий на заводе. Сколько мы тут уже бодаемся? — Еле подняв руку с мягкого мата, Ким вытер испарину со лба — последствие физического труда и высокого давления, ложащегося грузом на его огрубевшее сердце.       За окном беспощадно заливало. Конечно, дождь был привычен в осеннее время года в этих краях, занося в город свежесть после душного солийского циклона, но в этот раз он разошёлся, сметая все вокруг. Люди старались сидеть по домам — кто занимался своими делами, кто пережидал дождь, надеясь еще насладиться оставшимся до полуночи временем перед тем, как снова заснуть. Были конечно и любители простыть, и те, без кого жизнь города не могла прожить ни дня. Все эти медики, связисты, работники станций, водители — дождь давно согревал их послекроватное тепло, стараясь идти мимо несчастных.       Ким же, находясь вместе с Гарри на цокольном этаже, прячась в этом старом спортивном зале, чувствовал себя вполне в безопасности. Разве что громкие удары капель о железный настил сбивали с толку и так ничего не соображающего с утра лейтенанта.       Детектив вскинул руку на уровень своих глаз и тяжко вздохнул. На его старых разбитых часах показывало 8:30.       — Смею тебя огорчить, многоуважаемый лейтенант Ким Кицураги, но даже часа не прошло.       Это страдальческое лицо стоило видеть. Ким отказывался принимать полученную информацию за правду. Гарри просто пытается удержать его рядом по какой-то причине. Но к сожалению его собственные часы протикали полдевятого, не соизволив даже задержаться на полминуты.       Лежать было бесполезно. Лейтенант больше всего не любил именно проводить время без пользы. Жизнь слишком коротка, чтобы нежиться на матах. Поэтому, раскачавшись, Ким с одного маха встал на ноги, словно это не ему тут сорок три года и не его спина ныла каждый вечер после дня в архивах в обнимку с коробками. Мозжечок хотел сбить его с ног, заваливая на бок, но лейтенант всегда был сильнее своего организма. Пытаясь отряхнуть невидимую пыль со своего дзюдоги, он осмотрел зал на наличие интересного инвентаря для тренировок.       Тот же совершенно не блистал наличием хотя бы чего-нибудь интересного. Забытые миром и Богом беговые дорожки стояли друг на друге в углу, так же, как и тренажеры другого характера, всем видом стараясь показать, что они на заслуженной пенсии. «Ты пришел поздно, Ким. Лет на двадцать позднее, чем нужно».       Вдали на стене висел лестничный комплекс, на котором располагались п-образные железяки для тренировки пресса, скорее всего сконструированные еще при Красе Мазове. «Раритетная вещь, но не в этом ее ценность».       Оглядев окружение, Ким убедился, насколько же плевать правительству на финансирование полиции. И они должны были блюсти порядок, существуя в таких помещениях. Выбеленный потолок был покрыт потеками, то ли от вышерасположенных туалетов, то ли от постоянный дождей. Решетчатое окно с железным настилом вместо подоконника ясно говорило, что наружу выхода нет, да и вообще, сидите вы лучше тут и не высовывайтесь — на улице еще хуже. Пыльный пол сетовал на последнее свидание с уборщицей, произошедшее минимум в прошлом году.       Единственное, что красило этот зал — новенький ринг в углу комнаты — своеобразное решение начальства облагородить участок. В сочетании с выбитой дверью в мужскую раздевалку, будто у них подрабатывал на полставки Головомер, этот ринг смотрелся особенно завораживающе. Завораживающе глупо.       Пока зал подвергался самой честной оценке лейтенанта, будто пришедшей сюда санинспекции, которой, судя по всему, тут никогда и не было, сам Ким подвергался жестоким пыткам со стороны тяжелого прищура. Было непонятно, игнорирует ли лейтенант этот взгляд намеренно или действительно не замечает, отвлеченный более важными вещами. Гарри надеялся на второе. Хотелось верить, что Ким полностью очарован им, как и детектив Кимом. Что его шутки о гомосексуальном подполье и сальные улыбочки а-ля Гийом доходят до ушей и глаз лейтенанта, вызывая если не бурю эмоций, то хотя бы принятие где-то в глубине души. Гарри был уверен — чем больше он воздействует на Кима подобным образом, заполняя по возможности все пространство вокруг своей фигурой, тем больше влияет он на внутреннюю империю лейтенанта.       Руки были заведены назад, в ладонях которых покоилась уставшая больная голова. Небольшие пряди седины были старательно спрятаны под зализанные каштановые волосы. Словно лысеющий человек, старающийся скрыть свои залысины от глаз шикарных дам, Гарри проводил этот ритуал, вставая рано утром, игнорируя приемы пищи.       После исцеления от навязчивых, пожирающих мыслей о бывшей, пик которых пришел на встречу с Кимом в «Танцах», детектив будто был рожден заново. Словно мать, вместо урода, которым был до этого Гарри, родила на свет обычное дитя, чья жизнь начала свой отсчет заново.       Гарри победил смерть. Победил эскапизм и моральное разложение. Снова чувствовал свою голову, конечности, тело. Чувствовал внутренние органы. Чувствовал мыслительный процесс. Чувствовал себя Буддой, прозревшим старцем, великим путешественником, мыслителем, Хайдеггером, в «дазайне» которого Гарри видел свою отправную точку. Он был математиком, философом, поэтом, чертовым Шекспиром, способным рассуждать на языке любви, а не привязанности. И он рассуждал, смотря на объект своего вдохновения, на музу, на ту самую Матерь Божью в лице лейтенанта, которая выносила его, пройдя через тяжелые роды, борясь с ужасами подсознания Гарри. Он много раз извинялся перед Кимом за свое состояние в «Танцах», на что получал лишь благосклонное «Все в порядке, детектив. Рад, что теперь Вы чувствуете себя прекрасно», пару легких хлопков кожаных перчаток по плечу и самую понимающую улыбку на свете. До конфетного сладкую.       Ким был как всегда прекрасен: вдумчивый взгляд придавал смысл любой вещи, на которую устремит свой взор лейтенант. Сильное поджарое тело, без намека на бездарные вздутые мышцы, цвело и пахло молодостью и какими-то сухофруктами. Странно было слышать от Кима слова о сильной усталости. Гарри всегда считал, что этот человек способен справляться с нереальными нагрузками без капельки пота, забывая напрочь о том, что Ким давно не молоденький мальчуган, какие обычно приходят в полицию после получения хоть какого-то образования, а состоявшийся мужчина средних лет.       Детектив заметил, что совершенно не знает ничего о Киме. О чем он думает, что делает, когда приходит домой, как отдыхает, какой его тип партнера. Лейтенант будто все еще боялся раскрываться перед людьми, проявлять слабости. «Если проявить слабость хоть раз перед недостойным человеком, в следующий раз он обязательно ударит тебя именно туда». Но разве Гарри не доказал свою «достойность»?       Оставляя размышления на втором плане, выходя в реальность, два взгляда встретились. Как давно детектив пялится на Кима? Время вязко тянулось, накапливая на себе, словно на жевательной резинке, грязь в виде лишних мыслей и страха прервать молчание. Никто не знал, что сказать. Оба застали друг друга врасплох, наблюдая за бессознательным, уязвимым состоянием другого. Напряжение вибрировало как эксплуатируемая струна контрабаса на концерте артистов госпел блюза, медленно, мучительно и очень громко, закладывая уши низкими, еле различимыми, но волнующими частотами. Дышать было мучительно сложно.       — Осматриваешь владения? — Прервал тишину Гарри, и Ким был ему безумно за это благодарен, одарив улыбкой. Детективу было не страшно опозориться, так как делал он это с завидной регулярностью. Этот жест был наименьшим из того, что Гарри мог предложить в помощь лейтенанту, однако такая ерунда много значила для душевного состояния Кима, который с благодарностью всегда отвечал понимающим кивком.       Переминаясь с ноги на ногу и поправляя очки — единственную вещь, за которую он мог зацепиться в любой момент и собрать наконец мысли воедино — лейтенант уверенно кивнул:       — Мне нравится тут, хоть помещение само по себе старое и нуждается в ремонте. —Оглядев просторы, Ким остановился на канате, свисающем с потолка, будто это единственный в мире канат, достойный его внимания. — Планировка хорошая. Размещение на цоколе глупое при отсутствии хороших окон, но тут тепло, просторно и спокойно. Будь у меня свой кабинет…       — Ты бы перенес его в спортзал? — Встав с теплого места, удивленно спросил Гарри.       -… я бы хотел расположиться где-нибудь на цоколе. Подальше от… коллективной суеты, — шутка была оценена на пять с плюсом. Такая оценка явно поправила табель личной успеваемости Гарри в университете Дурацких шуток имени Кима Кицураги, поднимая офицера на первое место среди других студентов. На самом деле, Гарри никогда не покидал этой позиции, каждый раз обеспечивая себе 100% скидку на обучение.       — Тебя все любят, Ким. Ты стал членом коллектива, как только эти придурки услышали тебя по рации из мотокареты, — заметив, что Ким снова закрылся и погрузился в размышления в своей голове, детектив закинул по-товарищески руку на тонкое плечо и перевел тему на что-то более активное. — Ну что, готов к следующему заходу? Я сверну тебя в шаурму с острым перцем и заточу в закуску к пиву.       Воздух сотряс разворот на 360 градусов могучего тела, что сделало какой-то странный финт руками, как те самые мужики по спортивному каналу, транслируемые перед гонками спорткаров. Очень глупо и по-детски, но это же… Гарри. Просто Гарри.       Просто Гарри, который в очередной раз каким-то волшебным образом заставил согнуться лейтенанта в приступе смеха, отражавшегося от стен томными волнами, поражая красотой офицера.       Тот никогда не слышал звуков такой кристальной чистоты. Что-то ударило его по голове, он был уверен. Не может одновременно тошнить и болеть голова от спокойного шуршания человеческого смеха, хоть и абсолютно внезапного.       Последней такой притягательной мелодией был звук Ее смеха, который детектив слышал во снах, будучи полностью в отрубе под воздействием алкоголя и лошадиной доли спидов, извергая из себя смесь чего-то с чем-то в моменты пробуждения прямо на пол, возле куртки полицейского, заботливо снятой перед диваном, дабы не создать никаких заломов на нежной ткани.       Гарри больше не хотел слышать Ее смех. Видеть Ее лицо и пытаться обнять Ее тело. В целом, Ее образ больше не тревожил детектива, оставаясь теперь только в качестве местоимения в разговорах с Кимом.       Постепенно, живя в изоляции от прошлой жизни, женский легкий флер сменялся угловатой фигуркой человека, куда более приятной, вызывающей лишь чувства сладостной послеоргазменной неги, такой интимной, что делиться ею не хотелось ни с кем.       — Не спите. — Пара щелчков пальцев возле носа. — Давайте посмотрим на Вашу подготовку поближе, детектив Гарри Дюбуа, — скопировав боевую стойку соперника, Ким лишь улыбнулся, наверное, тысячный раз за утро. На часах было лишь 8:50.