***
Спустя пару дней после происшествия, которое Бэггинс и Гэмджи не то что игнорировали, но тактично не вспоминали, в Шире праздновали свадьбу, на которую по практически всеобщему обыкновению приглашена была вся деревня. Любителями официальной части хоббиты никогда не являлись, предпочитая ей пляски и банкет, а потому веселье всё началось в районе четырех вечера. Так что к восьми компания из Фродо, Сэма, Мерри и Пиппина, расположившаяся на одном из холмиков у озера и наблюдающая издалека за резвым танцем молодых и сопровождающими их взрывами хлопушек, была не пьяной, но прилично выпившей. По крайней мере достаточно, чтобы выводить друг друга на откровения. — На что хотите спорьте, я свяжу себя узами брака, только когда смогу вдоволь насладиться холостой жизнью! — заявил Тук уж очень громко и делано, отчего по группе друзей прокатился весёлый смех. — Это понятно, — потягивая трубку, сощурился Мерри подозрительно и хитро усмехнулся. — А с кем? — Хм, — Пиппин, переменив положение и устроившись на животе так, чтобы можно было пальцами водить по красиво серебрящейся в ночи глади озерца, на мгновение задумался. — Сложно так сразу сообразить. Ну, во-первых, это должен быть кто-то авантюрный. Чтобы нам было весело вместе, и мы могли сначала подолгу выдумывать, куда и как ввязаться, а потом так же долго это вспоминать, получив тумаков. Во-вторых, обязательно с хорошим чувством юмора, — потом поспешно добавил: — И терпеливый, — Тук прекрасно понимал, что с ним по-другому и не управиться. Мысль его временами куда-то уплывала, а потому продолжил он только после небольшой паузы. — А может и совсем наоборот. Так оно, кто знает, быть может даже лучше будет. Кто-то очень стеснительный и тихий. Я б показал, как много прекрасного в красках, шуме и шалостях, — Пип мечтательно улыбнулся. — А меня взамен научили бы быть серьёзнее и ответственнее. По-моему, звучит неплохо, — полуобернулся он к остальным. Друзья не могли не улыбнуться в ответ: их по-хорошему поразил удивительно осмысленный взгляд всегда беспечного Пиппина на такие в сущности важные вещи. — Действительно очень мило, — кивнул Фродо, немного рассеянный из-за выпитого, но оттого только более радушный. — А девчушка-то наша? А то ты так расписал, да поди найди такую, которая соответствует и притом тебя стерпит, — не унимался Мерри, продолжая дымить, только теперь на пару с Сэмуайзом. — Да мне без разницы, — пожал Пип плечами. — К кому сердце потянется, ну и в ответ, само собой! Хоть эльфийка, хоть человек, да даже гном! Я в этом плане без предрассудков, — Тук потупил взгляд в воду и саркастически усмехнулся. — Но раз уж мы тут сидим безвылазно, то скорее всего, конечно, наша, — ему плохо удалось скрыть лёгкое разочарование, сквозившее в этой фразе, и потому Пиппин, переживая, как бы остальная компания не уличила и не осудила, поспешил переключить её внимание на новый объект допроса. — Ну, Мерри, теперь твоя очередь, — Брендибак глубоко задумался и пару раз пыхнул, погружая себя самого целиком и даже немного Сэма в облако табачного дыма, прежде чем заговорить со всей рассудительностью. — Мне сильные девушки нравятся. Нет, понятное дело, что в первую очередь добрые и ласковые, но и способные за пояс заткнуть, если ты действительно неправ, — Мерри помедлил, как бы взвешивая эту мысль, и в итоге ей же удовлетворенно улыбнулся. — Да, для меня всё-таки важно, чтобы она волевой была, и я мог с гордостью говорить другим, мол: «Это — моя жена!», — Брендибаку соображение до того понравилось, что он стал его развивать, попутно рисуя в голове образ этой удивительной девушки, которой всё по плечу. — Соревновались бы с ней, кто кого сильнее впечатлит. Было бы весело. Хотя, два одинаково сильных характера — это зачастую и два одинаково дурных характера, так что не знаю, какие у такого союза перспективы. — Ну, дурной-то у вас это да, а насчёт сильного сомневаюсь, — многозначительно протянул Гэмджи и весело хохотнул, когда получил от Мерри заслуженную лёгкую оплеуху. Фыркнув, Брендибак заговорил снова, как будто бы и не прерывался. — Да и чего скрывать, так и азартнее получается, когда недооценивают и подначивают, здорово же, — пожал плечами Мерри как бы между делом, но не мог не заметить, как остальные хоббиты переглянулись между собой с ехидными улыбками и выражениями а-ля «да-да, мы все поняли». — Ой, идите вы, — хмыкнул Брендибак с показной обидой, а после, пару раз затянувшись и выдохнув, продолжил как ни в чем не бывало. — А что до предрассудков, думаю, и у меня их нет. Наши хоббитанки, человеческие девы, эльфийские, — он задумчиво поджал губы и свел брови к переносице, — разве что за исключением гномьих. К бороде у супруги я всё-таки не готов, у самого-то ничего не растёт, — Фродо, делающий в эту секунду приличный глоток сладкой настойки из клюквы, подавился и закашлялся, самого себя перебивая раскатами смеха, в чём к нему присоединились Сэм и Пиппин. Что Бэггинс, то хрипящий, то звенящий колокольчиком, теперь ещё более румяный, чем до этого, что Гэмджи, хлопающий его по спине с целью помочь, что Тук, перекатившийся на спину и схватившийся за живот — все заливались хохотом. Брендибак, за этим приступом веселья у друзей наблюдающий, довольно ухмыльнулся. Дождавшись же, когда хоббиты немного успокоятся, он завершил свой небольшой монолог. — Теперь ты, Сэм. Сэмуайз, мгновение назад уступавший по громкости только Пиппину, сразу притих. Бросив быстрый взгляд на Фродо, но совершенно не ожидая, что тот его поймает, убрал руку со спины Бэггинса, почесал затылок и сконфуженно кашлянул. Его щеки, зацелованные солнцем, приобрели розоватый оттенок, стоило уловить, как пристально на него смотрели в ожидании все, а в частности Фродо. Однако тянуть с ответом Гэмджи не планировал, в глубине души понимая, что тем самым тревожит воображение и без того буйных в своём фантазёрстве хоббитов. — Это должен быть кто-то очень особенный, — хотелось всеми силами избежать этого цепкого взора, проникающего не то что под кожу, но в каждую клеточку тела, будто утверждающего своё господство и в нём, и в мыслях, и в душе и без того уже подчинённых безоговорочно. Правда, на самом деле Сэму только мерещилось, и Фродо смотрел пусть с плохо скрываемым любопытством, но расслабленно, даже мечтательно, и легко улыбаясь. — Кто-то бесконечно добрый и самоотверженный, готовый прийти на помощь и не отвергающий её сам. Хотя выглядящий всегда так, будто всё под контролем, простодушно и уверенно, — Гэмджи усмехнулся с каким-то неявным оттенком горечи, скорее даже иронией. — И в то же время лучезарный. Словно источающий мягкий свет, готовый подарить его всем вокруг. С ясными и немного печальными глазами потому, что понимает слишком многое. Очень-очень умный, — опустевшая трубка давно покоилась рядом, так что Сэмуайз, неотрывно смотря в землю, перебирал пальцы собственных сцепленных в замок рук и в потоке размышлений порой переходил на шёпот. — Настолько, что завидовать было бы не некрасиво, а бессмысленно. Настолько, что остаётся только восхищаться. Как если бы перед вами была святыня, — тихий голос Сэма стал почти благоговейным. Однако хоббит быстро сам себя одёрнул, мотнул головой, как бы прогоняя наваждение, и свёл рассеянно брови к переносице. — Нет, неправильно так говорить. Не святыня. Кто-то… настоящий. В чем-то непостоянный, чрезмерно упрямый, возможно с целым вагоном недостатков, но достоинствами стократ их превосходящими, — наконец губы Гэмджи тронула искренняя, полная любви улыбка. — Кто-то, похожий на слабо горящую, но жарко греющую звезду. Хоббиты сидели в тишине. Да и Сэм замолк как-то неожиданно и глупо, осознавая медленно и с неохотой, что сболтнул лишнего. Даже не так — выдал всю подноготную слишком в лоб и непонятно ради чего. «Зря я это, надо было молчать» — думалось ему. И вместе с тем все эти мысли отражались на лице Гэмджи красочным мазком эмоции, застрявшей между недовольством и страхом: «Хотя выбора у меня не было. Не ответил бы, только активнее стали бы расспрашивать и уговаривать». Словом, сидел юноша в жутком напряжении, чувствуя себя пристыженным. Фродо же глядел на него неотрывно, и казалось, что в жалкое мгновение вся хмельная замутнённость исчезла из его глаз, сменилась живым блеском, полным почти детского восторга. Он весь вытянулся, подобно струне, пальцы левой руки запустив в пушистую траву и сжав ее так, что костяшки побелели. Смотрел он на Гэмджи с каждой секундой все более нетерпеливо, как бы говоря: «Взгляни на меня! Да подними же ты глаза!». Сложно передать, что творилось в его душе сейчас. Головой понимая, что нужно успокоиться, сдержаться, не надумать себе лишнего, но от выпитого ощущая себя оголённым нервом, в котором живо было ещё воспоминание о каждом осторожном, бережливом касании, подаренном там, на лугу, несколько дней назад, Бэггинс внешне застыл, а внутренне дрожал. Причем такой дрожью, какой бьёт в лихорадке. «О ком ты говоришь? Ответь, Сэм, о ком!» — вертелись в голове хоббита, взрывались и сплетались воедино вновь слова, преисполненные одновременных надежды и отчаяния. А что, если не о нём? Алкоголь и с Фродо сыграл злую шутку. В реальности выглядел он разве что сильно заинтересованным, нежели откровенно выжидающим, но и этого хватило Мерри, бросающему пристальный взгляд то на Гэмджи, то на Бэггинса, чтобы оценить кроящиеся за обстановкой смыслы и скептически хмыкнуть. И только Пиппин, положивший руки под голову и любующийся первыми вспыхивающими в небе звёздами, обдумывая слова Сэмуайза, нарушил тишину, выдав со всем простодушием: — Ты описал Фродо. Сэм вздрогнул. Наконец прекратил пялиться в землю и исподлобья взглянул на вышеупомянутого друга, у которого, в свою очередь, выражение лица было безумно глупым. Бэггинс пару раз моргнул, после чего его успевшие побледнеть щёки снова стали розоватыми, а на губах появилась очаровательная улыбка, в реальность чего Гэмджи поначалу не поверил, и только когда взгляд Фродо из восторженного превратился в спокойный, улыбнулся в ответ. Мерри, выпустив изо рта пару колечек дыма, показательно кашлянул. Трое хоббитов разом к нему повернулись. — Что скажешь, Фродо? — выгнул он вопросительно бровь. Своими словами Брендибак предоставил Бэггинсу право выбора: прокомментировать ответ Сэма или увильнуть, возвращаясь к первоначальной теме разговора. Фродо, разумеется осознав это, вздёрнул подбородком и одарил приятеля самым решительным, до наглости смелым взором. — Я? — хоббит бросил на замеревшего Сэмуайза короткий взгляд, затем, по-настоящему смутившись, отвёл его и пожал плечами, лелейно улыбнулся. — Не вижу ничего плохого, — склонив голову назад, Фродо тоже поразился красоте раскинувшегося над их головами и расшитого звёздами полотна. — Я бы и сам с удовольствием влюбился в кого-то вроде Сэма. Не поверив слуху, но положившись на отклик ударившего с силой по ребрам сердца, Сэм просиял, абсолютно счастливо улыбнулся и залюбовался румяным до кончиков ушей Фродо. Мерри, за ними наблюдающий и поражающийся, задумчиво усмехнулся и покачал головой. Один лишь Пип так ничего и не понял.***
Всю оставшуюся неделю Гэмджи работал, будучи таким упорным и вдохновленным, что Бэггинс, наблюдая за ним, даже устал широко и нелепо улыбаться от переполнявших его самого греющих чувств. Воскресенье для него выдалось особенно ленным, в то время как для Сэмуайза, наоборот, плодотворным. Хоббит ещё утром выменял на рынке диковинный цветок голубого цвета с бархатистыми лепестками и теперь, закончив с его посадкой, невероятно заботливо и аккуратно прижимал истёртыми, запачканными ладонями с грубыми на них рубцами истинно трудолюбивого существа землю. Фродо не без далёкой и мечтательной ухмылки наблюдал за размеренными движениями, сложив руки на подоконнике, опустив на них подбородок и лепеча что-то к месту или не совсем о своих впечатлениях от прочитанных недавно глав книги. — И он, попав к троллям, которые, напоминаю, выкрали Лавлейн, — интонационно выделил Бэггинс, когда ветерок слегка потрепал его волосы, быстро пронёсшись мимо, а Сэм стал осматривать листочки остальных цветов под его окном на предмет жухлостей и пожелтений, — с целью сделать её невестой их короля, не придумывает ничего лучше, чем сказать, что он — её супруг, и следовательно тролли на неё прав не имеют. Тролли. На неё. Прав. Не имеют. Так им и сказал. Сэм, ты можешь себе это представить? — завершив, Фродо выдохнул. — Так что ты оказался прав. Не знаю правда, из-за глупости Эрравейса или самого автора, — на раздавшийся над головой разочарованный фырк Гэмджи ответил весёлой усмешкой. — Я же вам говорил… О, до свидания, Мистер Бильбо, приятного чаепития! — крикнул Сэмуайз выходящему, а затем и удаляющемуся от Бэг-Энда старшему Бэггинсу, что на удивление бодренько напевал какую-то мелодию себе под нос, придерживая перекинутую через плечо сумку одной рукой, неся корзину со всяческими ароматными угощениями в другой, и стремительно вышагивал по дороге. Хоббит обернулся на зов и добродушно улыбнулся. — Спасибо! И вам того же, мальчики! Не хулиганьте только тут! И ты, Сэм, не перетрудись! — Гэмджи в ответ неловко хохотнул и почесал затылок, чувствуя себя крайне польщенным. — Пока, Бильбо, — махнул рукой Фродо, после чего обратил взгляд к Сэмуайзу, успевшему молниеносно вернуться к своим обязанностям. — Ну? — Ну? — повторил за другом непонимающе думающий о чем-то своём Сэм, затем дёрнул плечами. — А! Ну да, так вот, я же вам говорил, — бледно-розовые флоксы, видимо перенасытившись солнцем, испытывали чуть большую нужду в воде, чем обычно, и Гэмджи, с готовностью растворив немного подкормки, начал неспешно и с любовью их поливать. Даже голос его стал более тихим и низким, наполнился лаской и умиротворением, и Бэггинс соврал бы, если б сказал, что не заслушался. — Это было вполне предсказуемо, зная характер Эрравейса. В конце концов, он воин, и раз о других дамах сердца ни разу не вспоминал и не думал, значит эти чувства для него — первые, либо первые настолько значимые и серьезные, — Гэмджи придирчиво оглядел увлажнившуюся землю у основания пышного куста. — И тут вдруг трагедия — его возлюбленная в опасности. Не успев разобраться с самим собой, он уже должен на что-то решиться, поэтому предпринимает первое, что в голову приходит: показать, что она под его защитой не просто по желанию, а по праву. Этот поступок глупый и импульсивный, согласен с вами, но так он показывает и врагам, и Лавлейн, что пойдёт до конца ради её освобождения, — Сэмуайз обратил взор к рассыпавшимся сбоку от него скромным крохотным ромашкам, подцепил одну пальцами и, задумавшись на мгновение, сорвал цветок. Поднёс его к лицу, повертел, разглядывая. Фродо в это время разглядывал Сэма, и тот казался ему воплощением всего самого замечательного и родного, что есть в мире. — Вряд ли Эрравейс рассчитывает, что одно только это заявление сработает. Но оно служит подтверждением силы этих чувств. И для других, и, что главное, для него самого. Его можно понять, — юноша, мягко улыбнувшись, поднял взгляд на друга, протянул тому ромашку и довершил практически шепотом. — Я бы поступил так же. Фродо на секунду лишился дара речи и способности дышать впридачу. Где-то невдалеке шумели оживлённые улицы Шира, по которым хоббиты сновали, перебираясь друг к другу в гости, кроны деревьев шелестели так слабо, словно для них самих этот день был выходным, журчала вода вечно бегущей реки, а посреди всего этого — Сэм. Немного чумазый и помятый, но залитый солнцем. Так, что темно-зеленые глаза его стали светлее и ярче, заблестели. Так, что золото вилось колосками в его волосах. Так, что полная любви искренняя улыбка заставляла трепетать целую стаю бабочек в животе, и Бэггинсу от этой неистовой щекотки было плохо, но по-приятному плохо, на секунду даже голова закружилась. Приложив немалое усилие, чтобы наконец вздохнуть полной грудью, Фродо робко улыбнулся в ответ и принял цветок из руки друга. — Хах, — у Бэггинса не было сомнений, что эта хрупкая, но безумно важная для него теперь ромашка на долгие годы останется лежать засушенной закладкой в книге, которая удивительным образом открыла двум хоббитам многое тайное и прекрасное друг о друге. — Я не думал об этом в таком ключе. Спасибо, что растолковал, — промолвил Фродо тихо и поймал взгляд Сэмуайза. Прошла секунда, другая, и Бэггинс, ощутив, как смущение начинает накрывать его и расцветать алыми бутонами на щеках, поспешил полуобернуться в сторону коридора. — Бильбо… оставил нам пирог. А ещё есть очень вкусный ягодный чай. Не хочешь сделать перерыв? — покосился Фродо на Сэма теперь с усмешкой вполне знакомой им обоим, весёлой и немного заговорщической. — Конечно, с большим удовольствием! — кивнул Сэм, отряхивая ладони. Перерыв незаметно, но вполне ожидаемо перетёк в привычный литературный вечер. Расстелив перед потрескивающим звучно камином плед, поставив на табурет рядом тарелку с оставшимися кусками пирога и две кружки, когда-то в детстве расписанные ими же всяческими цветами и лозами, хоббиты расположились на полу подле друг друга, совсем немного ближе, чем обычно. Фродо с выражением читал одну главу за другой, однако иной раз начинал торопливо бормотать, хмурясь, если момент казался ему нелепым, и Сэмуайзу с тихим, неловким смешком приходилось просить его прочитать снова. Миновала напряжённая схватка, предшествовал который хитрый манёвр по спасению Лавлейн из темницы, и вот друзья вместе с героями книги добрались до привала. «– Поверить не могу, что опасность позади, — Лавлейн, обессилевшая, лежала на траве и, подложив ладони под голову, наблюдала за тем, как юноша разводил костёр.– По крайней мере эта, — вздохнула она. — Надеюсь, больше вас похищать не будут, — Эрравейс измученно улыбнулся. — Со схватками «в лоб» как-то попроще. — Конечно, для них ведь много ума не надо, — непрозрачно намекнула эльфийка на недальновидное заявление попутчика, повлекшее за собой столько, мягко выражаясь, хлопот.» Прочитав этот диалог, Фродо почувствовал себя крайне удовлетворённым тем, как Лавлейн съязвила, о чём можно было судить по возникшей на его лице ехидной усмешке и того же настроения глухому хмыку. В сущности что хоббит, что эльфийка были слишком критичны по отношению к бедному герою, учитывая, что львиную долю сработавшего в итоге плана помог придумать и осуществить именно он, либо просто не хотели этого понимать в отличие от Сэма, что, наблюдая за реакцией друга, лишь помотал головой, иронически ухмыльнувшись. «– Зачем вы это сделали? — нахмурила она брови, смотря на Эрравейса так пристально, что юноша даже глаз поднять не мог. В нём смешались и клокотали обожание, стыд, гордость и нечто, все эти чувства низвергающее к слабой, ласковой улыбке. — Я был готов умереть ради вас. И те слова придали этому убеждению веса. — О, умереть была прекрасная возможность и у вас, и у меня, — Лавлейн фыркнула, позабыв на мгновение о всяких манерах, но после наконец смягчилась. Приподнявшись, а затем и вовсе сев так, чтобы смотреть на спасителя прямо, девушка вновь обратилась к нему тише, с сомнением. — Но почему? Почему вы были на это готовы?» Бэггинс гортанно кашлянул, подготавливаясь. Гэмджи, не успевший прочесть самостоятельно следующую строчку, покосился на него в ожидании. «Эрравейс расправил плечи и серьезно посмотрел на эльфийку. В зелёных глазах его, полных теперь недюжинной решимости, отражалась пляска пламени. — Потому что я люблю вас. Мгновение молчания. — Так и знала, — взгляд Лавлейн, наполнившийся было странным блеском, опустился к земле. Ланиты девушки заалели. — И всё же вы ужасный глупец. — Постойте, — весь встрепенулся юноша. — По вашей реакции я смею предположить, что чувства мои взаимны, — одновременно тягостная и окрыляющая надежда зашевелилась в Эрравейсе, когда он различил смущение на лице возлюбленной в тени, брошенной на него костром. — О, что вы, нет! То есть, да… Ах, что я говорю, просто постойте, — Лавлейн покачала головой. — Вы правы. Но молю вас, не просите меня дать ответ сейчас, когда мы оказались в этом страшном приключении. Всему своё время, — нежно улыбнулась эльфийка просиявшему герою.» — Не думал, что это случится так скоро, — глава закончилась, и Сэмуайз счёл это отличным поводом для комментария. — Ты имеешь в виду, что Лавлейн проникнется ответными чувствами? — Сэм кивнул, а Фродо задумчиво потёр подбородок и поджал губы на секунду. — Да, я тоже. Но если подумать, всё правильно. Она ведь сбежала из своего королевства не только ради миссии, но и от деспотичного и алчного избранника, и чтобы доказать отцу, что достойна лучшего. А Эрравейс и есть это «лучшее». Он воин, но не подчиняющийся кому-либо, свободолюбивый и смелый. И в то же время для него важны понятия чести и добродетельности, причем вполне искренне, — Бэггинс, взглянув на друга, хитро усмехнулся. — Я бы даже сказал, что вы с ним похожи. — В самом деле? — Сэм, уголки губ которого поползли вверх и там нелепо и застыли, потупил взгляд в пол и потёр затылок. — Приятно слышать. Хотя, надеюсь, я в ваших глазах не настолько глупый, — Фродо рассмеялся, уверяя, что «не глупый вовсе, а совсем наоборот». Затем оба помолчали, пока Гэмджи на что-то решался под аккомпанемент из стука ударяющихся друг о друга сгорающих поленьев. И воздух вокруг, кажется, не просто наполнился теплом, а стал по-настоящему тяжелее, спутывая мысли. Наконец, близким к шёпоту тоном Сэмуайз произнёс: — А вы напоминаете мне Лавлейн. — Правда? — Фродо, перемены в обстановке не заметивший и потому вполне безмятежный, перебирал пальцами страницы в поиске конца следующей главы, чтобы прикинуть, сколько времени уйдет на её чтение и хватит ли им с Сэмом для этого остатка вечера. — Почему же? — склонил слегка голову хоббит, выражая тем самым заинтересованность. — Ну-у, — Сэм сглотнул. На удивление, в горле не стояло кома, который мешал бы говорить, в животе не зудили настойчиво привычные волнение и страх, в сознании не выли ветром тревожные мысли — ему хотелось объясниться с Фродо. Ему хотелось говорить с ним, сейчас и всегда. — Потому что вы так же, как и она, стремитесь к знаниям, любите исследовать — куда угодно за этим делом влезете. Так же остроумны и временами строптивы, — услышав это, Бэггинс весело хмыкнул. Гэмджи же был как никогда серьёзен. От слова к слову голос его становился тише. — Так же приковываете к себе взгляды и вдохновляете, — на секунду он всё же дрогнул, пришлось крепко зажмуриться и только после продолжить, шумно переведя дыхание. — А ещё потому, что так же, как Эрравейс любит Лавлейн, — тут-то Фродо осознал, о чём Сэм говорил, и резко к нему повернулся, сжав пальцами обложку книги до того сильно, что по краям остались небольшие вмятины. Сэмуайз смотрел на него вдумчиво и немного печально, ощущая, как всё же тяжело отрывать правду от сердца, — я люблю вас. Хотелось бы сказать, что всё замерло, но это было не так. Часы по-прежнему шли, размеренно тикая, дым поднимался и клубился над кружками, наполненными свежезаваренным чаем, огонь с треском танцевал в камине за решёткой — неподвижными оставались только хоббиты. Один, похожий на замершего перед направленной в его сторону стрелой нерадивого оленёнка, другой — на суровую и безмолвную скалу. Однако чувства их сковали одни и те же — смятение и страх. Разве что оттенки были разными. Вдруг брови Бэггинса взметнулись вверх, отчего лицо его приняло самое жалобное выражение. Тихо и горестно застонав, юноша обнял свои колени и уткнулся в них лицом, так, что позабытая в мгновение книга с глухим ударом соскользнула на пол. — Ох, Сэм… — Я расстроил вас? — Гэмджи хотел бы, как это порой бывало, с бессознательной готовностью отбросить свои переживания, лишь бы не ранить чувств Фродо, лишь бы не видеть его подавленным или, того хуже, плачущим. Но сейчас, как ни старайся, у него не выходило, в груди саднило, слова вырывались из уст с боем и ужасно надрывно. — Простите, — Сэм с сожалением нахмурил брови, устремил наполнившийся презрением к себе взгляд в пол. — Не нужно мне было этого говорить. — Нет! Нет, всё совсем не так! — Бэггинс схватил его руку, притом так резко, что Гэмджи дёрнулся. И тут же напрягшиеся было плечи хоббита опустились: Фродо, погладив аккуратно шершавую кожу и дождавшись, пока Сэмуайз разожмёт кулак, бережно сжал его ладонь в своей. По всему телу от этого жеста разлилось успокаивающее, живительное тепло. — Ты не представляешь, как я счастлив сейчас, — отозвался друг с хрипотцой. Сердце Сэма от этих слов, дрогнув, подскочило к горлу. — Просто… Просто мне порой тяжело понимать свои чувства, а тут так, и впервые, и эти слова… Эти слова, — произнес всё это скороговоркой Бэггинс и рвано выдохнул. — Я не смогу их произнести, — Гэмджи и не смел требовать того от Фродо, такого, казалось, уязвимого сейчас. — Пожалуйста, просто знай, что то, что ты испытываешь — взаимно, — наконец в словах его зазвучала улыбка, и в эту минуту оба почувствовали, как рухнул на землю тяжкий груз невысказанных чувств. Сэмуайз заулыбался так ярко, засмотрелся на бледную ладонь в своей руке так трепетно и ласково, что самому неловко стало, хоть Бэггинс его лица и не видел. — Раз вы так счастливы, почему же не смотрите на меня? — прошептал Гэмджи. — Я сейчас красный до ужаса, — буркнул Фродо, и Сэму оставалось только рассмеяться. — Так не пойдет, — беззлобно усмехнувшись и непримиримо покачав головой, Сэмуайз склонился ближе к другу. — Я хочу вас видеть, — скользнул шёпот у самого виска Бэггинса. Невнятно что-то пробурчав, хоббит шевельнул головой, и теперь за его рукой, обнимавшей колени, и темными кудрями виднелся казавшийся суровым и холодным взгляд, а помимо него и в самом деле очень уж красные щеки. Сэм улыбнулся. Для него Фродо выглядел прекраснее любого, пусть самого красивого эльфа или эльфийки, сейчас особенно — хотелось запечатлеть и такого прелестно-румяного юношу, и сам момент, наполненный сказочной потаенностью в приглушённом свете пламени, на бумаге, карандашами и акварелями. — Спасибо. И не переживайте, пожалуйста, — Гэмджи лучившимся нежностью взором посмотрел на держащую его руку. — Для меня ваши чувства — величайший подарок, и совершенно неважно, как вы их проявляете, — услышав это, друг, казалось, расслабился и заговорил увереннее и громче. — Нет уж, не делай мне одолжений, — выпрямившись, Фродо смело встретил взгляд Сэма и ухмыльнулся. — Я обязательно скажу тебе о них прямо и не раз. Только, — выдохнув, хоббит поддался вперёд и прислонился своим лбом ко лбу Сэмуайза, голос его вновь стал тихим и взволнованным, — дай мне немного времени потренироваться, хорошо? — Для вас — всё что угодно, — ответил Сэм, и оба улыбнулись.***
Следом за «Реквиемом лесов» было прочитано ещё с десяток, а то и два книг, ибо и до этого проводившие много времени вместе хоббиты теперь редко когда не находились рядышком или по крайней мере по близости, чтобы вместе почитать, исключая, конечно, сонные ночи и некоторые сугубо семейные мероприятия. Так, Бэггинс как раз переписывал интересные ему цитаты с пожелтевших страниц на новёхонькую бумагу, вникая в витиеватый авторский слог, когда послышался настойчиво частый, но негромкий стук в дверь. Поднявшись и быстро прошествовав по коридору, Фродо отворил ее перед улыбающимся одновременно весело и кротко Сэмом. О лёгком его смущении, ставшем теперь при встречах с Бэггинсом ещё более частым спутником, свидетельствовало и то, как хоббит поначалу крепко сжимал перекинутый через плечо ремень сумки, но стоило взглянуть разок на светлое лицо друга, стал сминать и теребить его, топчась по-прежнему на пороге. — Доброго вечера! — Доброго-доброго, — усмехнулся Фродо и бросил взгляд на часы. — Ты припозднился, я тебя уже полчаса как жду, — завидев же, что Сэмуайз уже виновато хмурил брови и то открывал рот, собираясь оправдываться, то закрывал его и поджимал губы, гулко рассмеялся. — Но я не в обиде. Проходи, — отступив, Бэггинс пустил Гэмджи внутрь и закрыл за ним дверь. За окном стоял поздний вечер, и потому Бэг-Энд в слабом свете ламп приобрел медово-ореховый оттенок, как бы более глубокий и мглистый, чем днём. Сэм снял свои сумку и куртку и, предварительно вынув что-то из первой и убрав к себе в карман, расположил их на тумбочке и крючке. После хоббит собирался уже было, повернувшись, поздороваться громогласно и с Бильбо, как вдруг нос к носу столкнулся с Фродо и испуганно сглотнул. И как только он так незаметно его обступил? Бэггинс глядел на него хитро и так же улыбался, скользя с любопытством по всему веснушчатому лицу Гэмджи, дёрнувшимся было ушам и вьющимся волосам. Сэмуайзу отчего-то стало неуютно, и он сурово нахмурил брови, не понимая, смущён ли от такого пристального внимания или напряжён в предчувствии какой-то дурной новости, которую Фродо с его периодически мрачно-ироничным настроением вполне мог сообщить с таким выражением — бывало, знавали. — Что такое? — пробубнил низко Сэм. — Ты как-то изменился, — склонил голову вбок Бэггинс и прищурился. С злорадным наслаждением наблюдал он, как недовольство сошло с лица Гэмджи, уступив место смятению, как хоббит сначала удивлённо посмотрел на него, после отвёл помутневший взгляд и потёр щеку, видимо, чувствуя, как начинает покалывать её краска. Сэмуайз стал бормотать что-то, высказывая, видимо, догадки, а Фродо в свою очередь не мог отказать себе в удовольствии усугубить произведенный эффект. Бэггинс пальцами скользнул под ладонь Гэмджи и накрыл отдающую жаром кожу, отчего последний так и обмер на месте. Приблизив же своё лицо к его, Фродо увидел, как Сэм весь вытянулся и зажмурился. Юноша издал тихий смешок, огладил костяшками пальцев висок и наконец зацепился за тонкий зелёный пласт, который резко и вытянул. — А, нет, это всего лишь листок, — отстранившись, заключил он. Гэмджи, распахнув веки, поморгал и насупился. Собирая яблоки, он, вероятно, сильно торопился и слишком глубоко влез в кроны. — Юмором вы весь в старину Бильбо, — хмыкнул хоббит. — Кстати о нем, — опомнившись, Сэмуайз обратил взор в глубину коридора и громко поздоровался. — Добрый вечер, Мистер Бильбо! — Его нет, — бросил Фродо, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. — Как нет? — изумился Сэм. — Вот так, — Бэггинс пожал плечами и продолжил, задумчиво глядя на плотно затворенную дверь кабинета дяди. — Приятель из ближнего хутора позвал его в гости и заодно какие-то дела по предстоящему Дню Рождения решить, вот он и ушёл. Подозреваю, что явится не раньше завтрашнего вечера, — чем ближе становился праздник, тем более нехорошее предчувствие расползалось холодной, колкой тревогой по телу Фродо. Казалось, в затылок дышит даже не дракон, а что-то стократ страшнее, темнее и тише, и дышит не воздухом, а могильным смрадом. Но раз за разом, стоило этому чувству появиться, хоббит отмахивался от него резво и даже недовольно. Собственные переживания казались ему беспочвенными и глупыми. Вот и сейчас, начав было не то мрачно, не то печально, к концу фразы Бэггинс сделался совершенно спокойным и невозмутимым. С прежним интересом наблюдал он за всё стоящим на месте, будто не решающимся зайти дальше в дом, но на деле скорее просто озадаченным Гэмджи. — Как жалко, — пробормотал он, зашуршав чем-то в кармане. — А я хотел и его угостить, — выудил Сэмуайз из вышеупомянутого небольшую, красиво украшенную переливающимися блеском камнями коробочку. — Чем угостить? — с живым интересом спросил Фродо и, подступив, увидел, что в руках у хоббита была табакерка. — «Южной звездой», — одновременно лелейно и гордо улыбнулся Сэм, постукивая по стенкам коробки пальцами. — У Мистера Бильбо, возможно, и получше табак есть, но для меня этот — настоящее сокровище, тем более, что отец отсыпал не то что немного, но, скажем так, без излишеств, — последнее же Гэмджи добавил чуть скромнее, отведя взгляд: — Так что мне показалось замечательным и даже несколько символичным раскурить его в компании вашей и вашего дяди. С тем и пришел сюда, ну, помимо нашего уговора, конечно. В такие моменты, как этот, Фродо вдруг отчётливо и с нежностью вспоминал, что Сэм младше. Тушуясь, путаясь в формальных и неформальных обращениях, испытывая перед другом одновременные уважение и трепет, заставлявшие то громоздиться серьезнейшей в своей преданности скалой, то млеть, робеть и чуть ли не дрожать, он неожиданно представал перед Бэггинсом очаровательно неловким, неуклюжим и совсем юным. Фродо догадывался, что происходило это, когда хоббит думал о своих чувствах к нему, в противовес тому, как совершенно иначе, непринуждённо и по-родному тепло и уверенно, вёл себя, когда просто проявлял их. Это не раз бросалось Бэггинсу в глаза и в те минуты, когда он видел Сэмуайза с его родными. Казавшийся немногословным и простым в выражениях хоббит, только возникала необходимость поддержать кого-то из сестёр, превращался в лиричного поэта и сказителя, рисующего перед ними картины счастливого будущего и выражающего тем самым искреннюю к ним любовь. Но, стоило на горизонте появиться старшим братьям и попросить Гэмджи и для них «продекламировать что-нибудь эдакое», как все красноречие пропадало, и Сэм и слова выдавить из себя не мог, если вообще этого хотел. Так что единственными благодарными зрителями смелого и уверенного в себе Сэмуайза Гэмджи были растения — и то только потому, что дело своё хоббит знал и неустанно в нём совершенствовался, — и изредка Фродо, как правило сам создающий для этого «благоприятную среду» уже своими смущением и растерянностью. — Ну, — Бэггинс мягко улыбнулся и с бережной неторопливостью взял друга под руку. — Нам ничего не мешает сделать это и без Бильбо, верно? — после чего, не дожидаясь ответа, повел Гэмджи на кухню, про себя посмеиваясь с умилением над тем, как Сэмуайз прятался от его любящего взгляда. «Южная звезда» быстро обоих расслабила и развеселила. Помимо привычных ароматов чая, мёда, пирогов и фруктов, столовая наполнилась сладковатым дымом, словно волнами перетекающим в пространстве, плотным и в то же время мягким, как если бы то были бутоны хлопчатника. Долгое время хоббиты шутливо соревновались в выдувании колец. Фродо демонстрировал умение, унаследованное от дяди, — на самом же деле воспитанное многими-многими тренировками, — и широкие дымчатые круги сначала долго висели в воздухе, затем разрывались и превращались в перистые облака. Сэмовы же грузные колечки расползались озерцами над столом и становились для друзей своего рода пряным туманом, разбавлял который разве что слабый поток свежего воздуха из притворенного окна, иначе юноши так бы в призрачно-приторной неге и потонули. Ни о каком ведении счета и речи не шло, но Бэггинс не отказал себе в удовольствии пошутить, что за его очевидную победу Гэмджи должен ему поцелуй. Последнего это заявление заставило поперхнуться чаем и захрипеть в попытке восстановить дыхание так страшно, что Фродо мгновенно о своей выходке пожалел. Сэмуайз же, стоило лёгким вернуться к прежнему размеренному ритму, лишь звонко рассмеялся над ситуацией. И всё же, не кольцами едиными. Стоило табачному дыму немного осесть, а хоббитам, напротив, развеселиться пуще прежнего, в столовой зазвучали стихи, а затем и песни. То Бэггинс, вспоминая строчки дядиних четверостиший, цитировал их с мечтательным видом и воображал себе далёкие, благоговейные земли вечно юных жителей Средиземья, то Гэмджи, подхватывая, перекладывал переливчатые слова на какой-нибудь знакомый мотив и напевал их так сладко, что воздух, и без того по-летнему влажный и клубящийся теплом, словно струился десертным тягучим вином. Правда стоило поймать блестящий восхищением внимательный взгляд Фродо, голос невольного барда становился в разы тише и робче, и приходилось Сэма громогласно, почти обиженно упрашивать не смущаться и петь свободно. Тогда, с трудом подавляя мешающую исполнению глупую улыбку, Сэмуайз разливался трелями вновь, что друга приводило в тихий, созерцательный восторг. За балладами незаметно последовали и танцы, так что Бэггинс, подбадриваемый хлопками и улыбкой друга, под аккомпанемент бодрой песенки стал резво скакать и кружиться по комнате, попутно объясняя, чем пляски хоббитские отличались от его тогдашней, эльфийской. — Эльфы во много… ха-а, много раз легче нас! Так что без труда могут танцевать и так, и так, и так! — и в самом деле, в движениях Фродо будто почти и не было веса, поступью быстрой, но плавной он перемещался по столовой, склоняясь, подобно ветвям дерева, или резко оборачиваясь, как воздушный поток, и Сэм глядел на него, без преувеличения, с затаенным дыханием, позабыв вмиг о том, что до этого пел. Для хоббитов празднования и сопутствующие им увеселения являлись всегда иллюстрацией «кипящей жизни», актом чествования самой возможности существовать здесь и сейчас, наслаждаться духовными и материальными, малыми и большими дарами. В плясках их это отражалось ярчайшим образом: сплошь выпады, прыжки, приседания, взмахи, словом, коли поборол лень, будь добр потратить всю энергию, иначе ради чего вообще начинал? Но в то мгновение у Сэмуайза язык не повернулся бы назвать зримое им «пляской». Гэмджи казалось, словно наблюдал он за древней, видевшей раннюю зарю Средиземья и тем не менее оставшейся по-юному прекрасной, лучистой и серебрящейся рекой, что воплотилась в Фродо, будто изнутри светящемся. Бэггинс вился и распутывался, увлекая сам свет, пусть приглушённый и оттого только более магический, за собой, вытягивался вверх и плавно опускался, оборачиваясь и вместе с тем закрывая глаза, как если бы осуществлял стародавний ритуал, одновременно преисполненный почтения и искренней любви. Сэм утвердился в мысли, что есть в Фродо что-то эльфийское, и в то же мгновение с удивлением почувствовал на своих щеках влажные следы слёз. Оторопев, Гэмджи сморгнул, шепнул резко что-то невнятное себе под нос и принялся вытирать глаза, увы, и не надеясь, что Бэггинс этого не заметит. Фродо, остановившись, обеспокоенно взглянул на друга, ступил ближе и протянул руки к его лицу. — Сэм, ты что это вдруг? Я тебя чем-то расстроил? — стёр юноша две крохотные бегущие по коже капли. — Не поверите, но, честно, сам не знаю, — рассмеялся глухо Сэмуайз, опустив голову, прячась от взора друга в приступе иступленных стыда и неловкости. Однако тут же подвигнутый неясным до конца чувством Гэмджи накрыл ладонь, касающуюся его лица, своей и вновь заговорил ослабшим из-за клокота плача в горле голосом. — И что вы такое говорите? Расстроили? Совсем наоборот, — счастливая улыбка расцвела на губах хоббита. — Я в жизни не видывал ничего прекраснее! Фродо видел его лицо, ясно и прямо, как бы Сэмуайз ни пытался утаиться. И Бэггинсу в это мгновение оно, блестящее мягкими искорками от слёз, оглаженное теплым светом, виделось таким по-уникальному прекрасным. Одновременные тоска и обожание стеснили хоббиту сердце до того сильно, что ответную улыбку сдержать не удалось, и Фродо, взяв в свои руки ладони Сэма, потянул его к себе. — Тогда станцуй со мной, — шепнул юноша, поймав пленённый, заворожённо-радостный взгляд Сэмуайза, и вместе они начали неспешно кружиться по столовой. Обождав же, пока Гэмджи сможет побороть смущение, посмотреть в глаза другу и ответить на заботливое касание его рук, влиться в размеренное движение, пусть и немного неуклюже, Бэггинс хитро улыбнулся и резко крутанулся с растерявшимся юношей на пару. Задавался новый темп. — В сегодняшнем вечере, дорогой мой Сэм, нет места печали, какой бы светлой она ни была! Так что позволь мне развеять твои горести! — заключил Фродо с озорным блеском в решительном взоре, и Сэмуайзу не оставалось ничего, кроме как ойкнуть и постараться поспеть за откровенно теперь резвящимся другом. На сей раз они скакали, ступали и склонялись вместе, только куда стремительнее прежнего, и Гэмджи, такой обомлевший и смиренный прежде уже не мог перестать смеяться, пыхтя, безуспешно пытаясь перевести дыхание, но не останавливаясь. — Мы, будьте уверены, грохнемся, ежели будем так носиться! — И это тоже будет весело! — парировал Фродо и тут же, как по заказу, оступился, шагнул шатко назад. Одной рукой он дёрнул Сэма, резко в того вцепившись, второй хлопнул по столешнице, в которую упёрся заодно и поясницей, и так и застыл с тем самым выражением, как когда готовишься к падению звенящему расколотой посудой и разрушительному из-за опрокинутого стола, но остаёшься целёхоньким, разве что крепко перепуганным. Бэггинс шумно выпустил воздух из лёгких и готов уже был выслушивать беспокойный лепет Гэмджи, но к своему удивлению, подняв взгляд, обнаружил в выражении его лишь фривольное ехидство. Сэм улыбался. А у Фродо в глазах на мгновение помутилось — то ли жар ударил, то ли в комнате стало сильно темнее. — Я же говорил вам, — произнёс Гэмджи, и на сей раз Бэггинс успел лишь безропотно закрыть глаза и почувствовать скользнувшее по губам теплое дыхание, прежде чем оказаться нежданно-негаданно поцелованным. Робкое касание длилось не дольше мига, Сэм сразу же отстранился и посмотрел в голубые глаза напротив, одновременно как бы извиняясь и спрашивая разрешения, а Фродо в свою очередь, пригубив этого чувства накрывающих волной трепета и нежности, отказать уже не мог, да и не хотел. Огладив напряжённое плечо, пробежавшись кончиками пальцев по загривку, что заставило Гэмджи шумно выдохнуть, и зарывшись пятернёй в волнистые пряди, Бэггинс притянул юношу к себе, обхватил своими губами его верхнюю губу, нижнюю, прежде чем оба хоббита утонули в теперь по-настоящему пьянящем поцелуе. Шорохи одежд, свист коротких потоков, проносящихся между ними, а после замирающих где-то в горле, тяжело вздымающаяся, опускающаяся и прижатая тесно одна к другой грудь — с каждым прикосновением кожа поневоле нагревалась, к ней прилипала тьма, сейчас казавшаяся спасительной, укрывающей от неуместного, но норовящего сцапать стыда. Сэм сжимал талию с силой, исступлённо и почти собственнически, наверняка даже не замечая за собой этого, что Фродо приводило в столь же странное ликование. Сознание обоих пульсировало, достигая практически физической боли, затем обмякало, облаченное в густой серебристый туман, пропитанный — до чего всё же им было бы стыдно, задумайся хоть на мгновение, — желанием. Первым отстранился, к удивлению Бэггинса, Гэмджи, что, прижавшись крепче прежнего к бледному телу перед собой, наверняка окрашенному теперь местами под его руками блеклой синевой, обдал ухо юноши теплым дыханием и приник в поцелуе к мочке, вырвав тем самым из чужой груди рваный вздох. Так, по крайней мере, было бы целомудренным его назвать. На самом же деле звук выдался жутко неприличным, дрожащим нетерпением, и Фродо, поняв, что непременно зачем-то начнет оправдываться, поспешил самого себя оборвать на полуслове, вновь припав к губам Сэма, не понимая, как того целует и где. Хотелось, до одури хотелось. Уголок рта, подбородок, шея — неважно. Когда губы хоббитов блестели от влаги ярче всего прочего, бывшего в окончательно затянутой мраком комнате, когда Гэмджи, носом отодвинув ворот рубашки, оставил мокрый след на осыпанном родинками плече, когда Бэггинс, ощущающий жар столь сильный, что можно было бы принять за вторую кожу, дважды скользнул ладонью по самому краю стола и чуть не споткнулся снова — тогда Фродо, ощупью отыскав себе опору сзади, аккуратно подтянулся и устроился сидя на темном дереве, не отрываясь от друга. Но Сэмуайз тут же отшатнулся, тяжело задышал и, нахмурившись, окинул суровым взглядом юношу. Бэггинс озадаченно склонил голову вбок, отчего часть темных локонов ниспала назад, позволяя свету огладить белоснежный шелк вытянутой шеи. Рубашка его выбилась из-под пояса, в целом смялась и задралась везде, где только можно. Вырез, достигающий середины груди, сместился чуть в сторону, подтяжки и вовсе спустились к локтям. Растерянное, румяное лицо и приоткрытые алеющие губы довершали вид, и Гэмджи, не без благопристойного упрёка, отметил про себя, что и таким Фродо с удовольствием нарисовал бы, и неоднократно, очень-очень неоднократно. Но вслух он произнёс совсем другое. — Нет, так не пойдёт, — пророкотал в тишине низкий, несколько недовольный и сбивчивый голос. Бэггинс, опомнившись, с облегчением выдохнул и примирительно улыбнулся. — Понимаю. Если ты не хочешь, можем просто–аа-а?! — подхваченный сильным движением под бедра, поднятый со злополучного стола и скрестивший за широкой спиной лодыжки, Фродо от неожиданности вцепился в чем-то вроде удушающего объятия в Сэма. — Вам здесь будет слишком твёрдо и неудобно, — заключил он, развернулся и, выйдя в коридор, пошагал, не различая дороги, к спальне Бэггинса. Тот выдохнул удивлённое «хах», а после вновь расплылся в улыбке, глядя на покрасневшие кончики чужих ушей. Лицо Гэмджи находилось непосредственно на уровне того самого выреза рубашки, так близко, что отрывистое дыхание щекотало взмокшую и оттого искрящуюся в темноте кожу, и хоббит потому жутко смущался, не желая отрывать взгляд и не имея притом совершенно никакого представления, куда конкретно идёт, ориентируясь по памяти. Фродо тихо, переливчато рассмеялся. — Ты так ничего не увидишь, — обхватив ладонями веснушчатое лицо и приподняв то, шепнул он весело в чужие губы. — Но я ведь и так ничего не увижу! — зажмурившись, беззащитно выпалил Сэм. Когда же нужная комната была наконец обнаружена, Гэмджи аккуратно уложил Бэггинса на кровать и, нависнув сверху, вновь замер не в нерешительности, а какой-то скромной, смятенной задумчивости. — Что такое, мой милый Сэм? — костяшками пальцев медленно провёл по его щеке Фродо. Поджав, разомкнув и снова поджав губы, Сэмуайз прижался к ласковой ладони. — Я просто… Понимаете… Не знаю. Правильно ли то, что мы собираемся сделать? — с надеждой взглянул на Бэггинса Гэмджи, ожидая, что тот, такой прекрасный и неизменно мудрый, как это обычно и бывает, направит его по нужному пути. — О, Сэм, — прикрыл глаза и расцвел далёкой, мечтательной улыбкой Фродо. Он медленно вдохнул в себя уютное тепло комнаты, выдохнул и, когда чёрные ресницы поднялись вверх, посмотрел на друга с такой нежностью, что у Сэмуайза дух перехватило. В голубых глазах плескалось море, но не пугающее — по-родному манящее. — Разве может это быть неправильным, когда дело касается двух любящих хоббитов? — шёпот обнял всё взволновавшееся существо одновременно с бледными руками, так что Сэм, зачарованный, склонился, теперь не смея оторваться. И на сей раз мир действительно замер. Уже глубокой ночью, когда звёзды мерцали особенно ярко на фоне достигшей пика черноты небесного простора, Гэмджи с выражением суровой задумчивости на лице оглаживал пальцы руки Бэггинса, сцепленной со своей. — Сэм, — позвал Фродо, вырвав хоббита из трясины мыслей. — Ты снова хмуришься, — обеспокоенно произнёс Бэггинс. Уловив же почти виноватую эмоцию в лице Сэмуайза, он придвинулся чуть ближе. — Если тебя что-то беспокоит, прошу, скажи мне. А я, если это будет мне по силам, постараюсь помочь, — заверил Фродо со знакомой другу улыбкой, успокоительной и умиритворенно-веселой, как будто непринуждённой, но нельзя было не заметить, как вопреки ей, в тоне юноши сквозили тревога и, что заставило уже Сэма перепугаться, печаль. Нет, он не должен даже и помыслить о том, что может быть виноват. В груди жалобно заныло, и Гэмджи невольно крепче сжал руку Бэггинса. — Вам не нужно беспокоиться об этом. Пожалуйста, не нужно, — Сэм, качнув головой, сильнее вжался щекой в подушку, как если бы хотел спрятаться от пронизывающего взора Фродо. — Но раз просите поделиться… Мне страшно, — сорвалось с губ. Голос Гэмджи стал взволнованным, дребезжащим, смотрел он куда-то в пугающую его пустоту. — Теперь, когда всё так… когда вы позволили стать вам ближе, я всё явственнее ощущаю, насколько боюсь вас потерять, — тон сорвался на торопливый шёпот. — Я не самый умный хоббит, сказал бы даже, что совсем наоборот — жутко глупый, но даже я не могу не понимать всех этих разговоров, что ведутся у старших. Они говорят, мол, беспокойные времена, шастают всякие, не случись чего недоброго, а после тут же, как ни в чем не бывало, хохочут, сетуют, как бы неурожая не было. Мы в безопасности? Мы не в безопасности? Я запутался и очень-очень боюсь за вас, за себя, за н– Сэм умолк. Слёзы снова застыли в его глазах стеклянной поволокой. Фродо казалось, что он и сам растерялся и собрался в одно и то же мгновение: хотелось поддаться чувству почти болезненной привязанности и юдоли, прижаться в объятии, расцеловать щёки и позволить выплакаться, но взамен этого Бэггинс, к собственному удивлению практически холодно-спокойный, накрыл ладонью щеку Гэмджи и зашептал: — Сэм, — вновь позвал хоббит. — Сэм, пожалуйста, взгляни на меня, — юноша напротив робко, но послушно поднял глаза. — Сейчас я перед тобой. Разве это не единственное, что важно? — слова разлились в воздухе словно бы светом, целительным волшебством, которое вмиг перевернуло души обоих и вселило в них призрачную веру во что-то, пока не совсем было понятно, во что. Слабая, но яркая улыбка тронула губы Сэмуайза, и он, утешенный, отвёл было взгляд, но не из страха или волнения, а обыкновенного смущения. — Да. Вы правы. Как и всегда, вы правы, — произнёс он радостно, стих и отчего-то внимательно стал рассматривать шею и ключицы Фродо, что от последнего даже не старался утаить. По тому, как смещался взор Гэмджи, он догадался, что внимание хоббита привлекли родинки, и губы сразу растянулись в одновременно умиленной и дерзостной ухмылке. — Хочешь посчитать? — подначивающе шепнул Бэггинс. — А можно? — внутренне встрепенувшись, устремил взгляд на хоббита Сэмуайз. Вместо ответа Фродо потянулся и присел на кровати — одеяло скользнуло вниз, оголяя спрятанные до этого нагие плечо, талию и бедра. — Вперёд, — улыбнулся он. Сэм на секунду замер в восхищении, прежде чем приняться за счёт.***
— Вы так смотрите, что скоро дыру в нём проделаете, — Фродо, вырванный из раздумий, повернул голову и мрачно взглянул на Сэма, который тут же стушевался и горько пожалел о том, что в принципе открыл рот. — Плохая шутка? Простите, — отведя глаза, произнёс Гэмджи тем не менее так буднично, словно они не находились за ужасно много миль от Шира в последнем приветливом им оплоте живой, не выжженной и иссушенной природы, а устроились на знакомой с детства полянке за очередной книгой, и Сэмуайз именно из-за нее неудачно съюморил. Хоббит сосредоточился на помешивании не самого наваристого, — как же плохо без картофеля! — но всё равно аппетитно пахнущего рагу, в то время как Бэггинс озадаченно нахмурился, как бы с замедлением обрабатывая какую-то мысль. Наконец лицо его посветлело. Казалось, тень мучительной ноши, на него брошенная, сошла раз и навсегда, и потому Фродо смог неподдельно весело улыбнуться. Цепочка с висящим на ней кольцом выскользнула из пальцев и скрылась за складками плаща и рубашки, и чистый, радостный смех прокатился в воздухе, грея Сэма, заставляя и его уголки губ поползти вверх после облегчённого выдоха. — Нет-нет, Сэм, хорошая… Даже замечательная, я бы сказал, — поднявшись с прежнего места у ствола дуба, Бэггинс прошел к костерку, приземлился рядом с Гэмджи и устало привалился к его плечу. Стоило ему заговорить, все существо Сэмуайза пробрало от того, насколько хриплым стал голос, насколько явственно в нем чувствовалось не просто истощение, а крайняя степень измождения. — Напоминает, что мы всё ещё здесь, в Средиземье. Что мы всё ещё живы. Что прошлое — не выдумка, — Сэм готов был поклясться, что выдох, довершивший фразу, был болезненным. Фродо казался ему последним лучом вечернего света, истончающимся, тускнеющим и умирающим во тьме. Нет, давать слабину нельзя, ни в коем случае. Когда холодный лоб Бэггинса коснулся краешка шеи, а голова склонилась ближе к груди, Гэмджи осторожно обнял друга за плечи. — Стало ещё тяжелее? — Сэму не хотелось называть всеобщее проклятие даже абстрактным «оно». Фродо коротко кивнул. — Но дело не только в этом, правда ведь? — медленно, тихо и осторожно проговорил Гэмджи. Бэггинс чуть отстранился, расправил плечи и повернул голову, скрывая взгляд, как если бы ему было нестерпимо стыдно и горько говорить об этом. — Оно изменяет мои мысли. Искажает их. Я оглядываюсь на всех тех, кто остался позади, но сознание моё окрашивается ужасом и ни чем иным. Я могу думать только о том, как сильно оно жжётся, как оттягивает шею… как искушает. Просит надеть его, стоит какой-то тени оказаться чуть темнее, чем вся остальная ночь, — Фродо сильнее закутался в плащ, желая не столько спрятать «прелесть», сколько исчезнуть самому, но не в том, пугающем смысле, а самом что ни на есть тревожащем, скорбном и печальном. Смотреть на Сэма не хотелось, не так — холодно и подозрительно, как он смотрел в последнее время. Тепло, исходящее от него, теперь по ощущениям заставляло тлеть, рассыпавшимися угольками превращаться в золу и пачкать всё окружающее, осквернять. Поразительно, как кольцо заставляло дисгармонировать всё существо — метаться от самоненависти к возвеличиванию. Бэггинс замычал, чувствуя, словно внутренности скручивает немощь. — Это так эгоистично и лицемерно. Я должен быть надеждой, утратив её. Должен идти к цели, желая не спасения для всех, а избавления для себя. Как же всё это тяжело, — сморгнул не пролитые слёзы бессилия Фродо, как вдруг почувствовал, что ладонь его накрыта рукой Сэма в успокоительном и вместе с тем твёрдом жесте. — Не говорите так о себе. Вы ведь ни в чем не виноваты, — заверил Гэмджи, и Бэггинсу безумно хотелось ему верить. Улыбка решительная в своём понимании озарила лицо Сэмуайза, когда он продолжил. — Я представляю, как это может быть трудно, но, пожалуйста, попробуйте относиться к своим переживаниям иначе. Это, — ненадолго замолкнув, он задумчиво погладил большим пальцем бледную кожу, — как глубокий порез. Поранившись, вы же не думаете, что своими стенаниями доставляете другим неудобства? Все мысли вертятся вокруг собственной неудачи, собственной боли, но в этом нет ничего плохого, иначе как бы ещё мы оберегали свои жизни? И эта рана, — другая ладонь Сэма опустилась на грудь Фродо, но не на кольцо, а туда, где у юноши было сердце. Гэмджи заглянул в изумлённо-горестные голубые глаза, — нестерпимо глубокая. Именно для того я здесь, — усмешка скривила губы, когда он отвёл взгляд. — Чтобы облегчить хоть немного вашу боль, раз не могу разделить ношу. Бэггинса наверняка насторожили бы и даже разозлили последние слова друга, если бы он не был так счастлив и благодарен, вопреки всякому отчаянию. Вновь блеклая, невесомая и тем не менее его, Фродо, улыбка расцвела на лице, прежде чем он шепнул едва слышно «спасибо» и потянулся к столь же безнадёжно — уж в их случае точно, — оптимистичному Сэму. Секунда-другая, и глаза их закрылись бы, если бы за стволами ближних деревьев ни раздался шум, череда громких шорохов, что заставила Бэггинса отшатнуться и обернуться к источнику звука, а Гэмджи схватиться за рукоять клинка. Напряжение стало ощутимым физически и сковало обоих хоббитов до того мгновения, когда из кустов, прошлёпав склизкими лапами по итилиэнским травам, вылез Голлум. Фродо с небывалым облегчением выдохнул, Сэм же лишь хмыкнул. — Голлум нашел тропку, хозяин-с-с, с-славную тропку. На ней нас-с никто не увидит-с-с, когда отправимс-ся в путь, — прошипел почти радостно горе-провожатый, в ответ на что Бэггинс с признательностью улыбнулся — впервые за долгое время, как показалось даже самому Голлуму. — Ты молодец, — кивнул ему Фродо, и существо, довольное собой, тоже выдавило из себя что-то наподобие улыбки. — Нашёл тропку, а лучше бы — топку. Да кинулся бы туда сам, — вернувшись к приготовлению скромного походного блюда, произнёс отвлечённо Гэмджи. — Сэм! — бросил Бэггинс с деланым возмущением и стукнул нарочито слабо друга в плечо, искренне развеселённый. — Простите, не смог удержаться, — ухмыльнулся Сэмуайз. Голлум шутку, само собой, не оценил. Возможно потому, что отдаленным уголком сознания, бывшим когда-то хоббитским, чудом не омертвевшим, понимал, предчувствовал, что это может оказаться вовсе не шуткой.***
Крик сдавленный, но жуткий разбудил Сэма в тот ночной час, когда всё сущее волей-неволей замирает, умерщвлённое чем-то высшим до утра. Даже тиканье часов казалось глухим и далёким по сравнению с тяжёлым, почти лихорадочным дыханием на другой стороне кровати. Разомкнув веки, хоббит увидел Фродо, вцепившегося в свою ночную рубашку, взмокшего и побледневшего, глядящего с застывшим в глазах страхом в темноту перед собой, абсолютно бессознательно и пусто. С привычной готовностью Гэмджи накрыл его отброшенным и смявшимся потому краешком одеяла. — Снова кошмары? — сочувственный, переживающий взгляд со временем замаскировался под полный обнадеживающими спокойствием и уверенностью, ибо позволь себе Сэмуайз из раза в раз показывать, как болезненно проживать эмоции Хранителя вместе с ним, ощущать кожей исходящий от него эфемерный холод, это стало бы очередной трещиной для и без того хрупкого душевного равновесия последнего. Фродо, почувствовав несильное, но успокоительное давление ткани, зажмурился, задышал быстро и рвано, как если бы прогонял прочь последние отсветы жутких пламенеющих картин, бушевавших в его истерзанном сознании, и наконец выпустил из лёгких воздух медленно, словно с утешением. Раскрыв же свои по-прежнему яркие вопреки всему голубые глаза, отливающие небесной чистотой, он повернул голову и невесело улыбнулся Сэму. — Да. Шорох, быстро утонувший в тишине комнаты, и вот Бэггинс уже сместился, лёг на бок напротив Гэмджи и даже посмотреть на него не мог, погруженный в мрачное воспоминание о том, что видел усыпленный ум, прежде чем затрещать, закипеть и забурлить, будучи до невыносимого раскалённым. Фродо чувствовал, как саднило плечо, что пронзил Король-чародей Ангмара, как противно липла рубашка к покрывшейся испариной спине, как горели шея и грудь, давным-давно избавленные от своей ноши, но кроме всего этого — как Сэм сжал его руку в своей, знакомо тёплой. Кровь пульсировала в висках, но, подавляя в себе всякое стремление поддаться бывшей боли, Бэггинс с благодарностью взглянул на беспокойного — скрывать свои чувства порой у него всё же выходило из рук вон плохо, — друга. Пересохшие губы не хотели двигаться, позволять скользить по ним и рассеиваться в казавшемся душным воздухе словам, но и это юноша превозмог, лишь бы не чувствовать, с каким отчаянием его крепко держат. — Око. Почему-то в этот раз именно оно, — клубок вины затянулся в самом горле, мешая продолжить, и, прогнав с лица ироническую усмешку, Фродо поспешил заговорить дальше, быстрее, чем это предательское чувство заполнит всё немощное существо, быстрее, чем он успеет передумать. — Сэм, мы– — Не говорите этого, — просьба застыла между требованием и самой что ни на есть мольбой. Изумлённо взглянув на юношу, Бэггинс обнаружил в его выражении такие уязвленность, тревогу и печаль, каких, наверное, не видел в Гэмджи никогда, не зная, впрочем, что ещё страшнее ему было, когда он чуть не потерял Хранителя в первый раз. Теперь Сэмуайзу предстояло предотвратить второй. — Я знаю, что вы хотите сказать. Вы думаете, что нам нужно отправиться вместе с Бильбо в Бессмертные Земли, — Сэм, сглотнув, обратил взор к руке Фродо, которую ни за что не хотел отпускать, никогда. И тем больнее было ощущать, словно Бэггинс, принимая это решение, не направляется к свету, а неминуемо утопает во тьме, глухой и морозной. Хоббит нахмурился, не видя, как внимательно, но, к собственному удивлению, совершенно не испуганно слушает его Фродо. — Но мне, уж извините за грубость, эта идея кажется ужасной. С чего бы вам бежать из Средиземья, будучи его спасителем? С чего бы навсегда оставлять Бэг-Энд, когда он ваш по праву? Когда в саду мы могли бы ещё столько красивых цветов посадить? — торопясь, запинаясь, Сэм старался объясниться. А Фродо почему-то силился не заплакать, глядя, как Солнце его светит тускло, но свет этот пульсирует, и Солнце стремится разгореться вновь. В чертоге разума заблуждала призраком мысль, что ему, возможно, следовало взять с Сэмуайза пример. — Наконец, простите, прозвучит эгоистично. Но я боюсь, что это вас изменит. И меня изменит. Но не к лучшему, а будто мы стали какими-то другими хоббитами, не побыв толком самими собой, — смолкнув, Гэмджи лишь притянул ладонь Бэггинса к своему лицу и оставил на внешней стороне невесомый, скорбный поцелуй. Фродо улыбнулся, немного удивлённый, с какой нежностью, вопреки разбудившим губительным ужасам. — Мне вдруг вспомнилась та ночь. Тогда ты тоже поделился со мной своими страхами, помнишь, Сэм? Как жаль, что они оправдались, ещё и так… неотвратимо, — устало и в то же время смиренно потёрся виском о подушку Бэггинс, закрывая глаза. — Помню, — усмехнулся Сэмуайз, и ненадолго воцарилась тишина. Два хоббита, спрятанные от такого большого мира, по собственной прихоти то жестокого, то прекрасного, в устланной ковром зелени норе — они лежали, слушая сердцебиение свое и друг друга, разделяя пополам нечто, что никто другой никогда не переживал и, стоило надеяться, не переживёт. Разделяя практически всё зримое ими пришлое и одну невероятную историю на двоих. — А ещё помню, как вы тогда мои страхи развеяли, — вдруг заговорил снова Сэм, и улыбка Фродо стала теперь совсем глупой столько же, сколько счастливой. — Теперь я лежу на другой стороне, но ведь по-прежнему перед вами. И если это единственное, что важно… позволите вам помочь? — глаза, полные надежды, встретились с глазами, надежду когда-то отвергшими. — У меня есть мысль, дурацкая, наверное, но… Послушаете? Завтра? Фродо кивнул, и спустя время оба смогли спокойно заснуть, слушая убаюкивающую, мирную тишину.***
Нагружая котомку, Фродо элегически размышлял о том, как на самом деле мало бывает нужно для жизни. Разумеется, если речь идёт не о хоббитах с их любовью к сытой и совсем немного праздной жизни и не о длительном путешествии, от которого зависит судьба Средиземья. Благо, на сей раз на плечи не давил, склоняя к земле, груз ответственности, для большинства не то что непосильный, но попросту немыслимый. Бэггинс быстрее, чем сам это осознал, вместе с блокнотом в кожаном переплете, украшенным резным рисунком, напоминающим чем-то тот, что был на воротах Мории, достал длинный свёрток из плотной, бордовой ткани, в который было трусливо завёрнуто одно из напоминаний о тяжёлом, долгом пути — Жало. С замиранием сердца Фродо провёл кончиками пальцев по обнажившемуся лезвию и сощурился — секундная вспышка, пробирающая нутро, пара коротких вздохов и нечеловеческое внутреннее усилие, и после юноша смог примирительно, меланхолически взглянуть на оружие, прежде чем вернуть его на место и захлопнуть сундук. Да не прольёт он кровь и не послужит украшением миролюбивой, уютной обители, сколько бы памятным ни был. Затянув неожиданно лёгкую сумку и водрузив ту себе не плечи, Бэггинс окинул пристальным взглядом комнату. Когда-то, покидая её, Фродо думал, что здесь сосредоточена вся его жизнь. Теперь можно было сказать, что простерлась она пыльной дорогой и далеко-далеко за пределами Хоббитании, до самых Итилиэнских лесов и даже дальше. Кажется, он наконец принял и это. Либо же очень хотел надеяться, что сможет принять в будущем. Наконец, ласково улыбнувшись своим книгам, перьям для письма и цветочным горшкам под окном, Бэггинс вышел и тихо затворил дверь. Ладонь скользила по стенам коридора, словно каждую неровность и прожилку Фродо старался запечатлеть в памяти. Тоска теснилась в груди, заставляя воспоминания оживать акварельными картинами во взоре, и хоббит думал — если расставание со ставшим по-настоящему родным домом ощущалось так остро сейчас, как бы он себя чувствовал, решившись отплыть в Валинор? Но, невзирая ни на что, дышалось невероятно легко. И Бэггинс ступил за порог, оставив ещё открытую входную дверь за спиной. Сэм стоял, залитый солнечным светом, посреди тропы и глядел на разноцветную, яркую политру пышно разросшихся трав и цветов, им облюбованных. Взгляд его лучился радостной уверенностью, даже смелостью, и Фродо, как только эти лучи согрели его, кротко улыбнулся. — Готовы? — шагнул навстречу Гэмджи, внешне сдержанный, но, было очевидно, трепещущий от нетерпения. — Не знаю, Сэм, — Бэггинс качнул головой, и взор его заскользил по всем уголкам Шира, до которых только мог добраться. Вечно стылая серебрящаяся река и недвижное озерцо, шумные палатки и тихие закутки, грузные старички и задорно хохочущие хоббитята — всё казалось одновременно чуждым и родным, таким, что не отпустить, не сохранить тем же, каким оно было раньше. Но, быть может, это и правильно? — Нет, то есть, собраться — я собран. Но, честно, все ещё не уверен, — юноша с беспокойством посмотрел на друга. — В прошлый раз, когда мы вот так покинули Шир, ничем хорошим это не закончилось. — Как же не закончилось? — проговорил Сэмуайз, впрочем, без всякого удивления, и обвёл рукой пролёгшую за спиной деревню. — Вся эта красота и благодать — ваша заслуга. От Севера до Юга и от Запада до Востока, — гордо вымолвил он. — Наша, — Гэмджи обернулся к Бэггинсу, ясно на того глядя. — Раз это заслуга, Сэм, то наша, — произнёс серьезно Фродо. Тогда хоббиты улыбнулись. — Ну, что ж, — протянул Гэмджи с напускной неловкостью, качнувшись с пяток на носки. — Исследование о народах Средиземья, да? — исподлобья глянув на друга, усмехнулся Сэм. — Позволите вас сопровождать? — и он протянул руку. — Да, — дверь Бэг-Энда с глухим стуком закрылась. — Для тебя — всё что угодно, — и Фродо вложил свою руку в его. И вместе они отправились в путь с обещанием, что непременно вернутся.