вопреки библии

      — Ты когда-нибудь испытывал вину за нас?       Робкий голос Лисы непривычно режет воздух, и хоть дождь льёт с лихвой, а раскаты грома так и заставляют её напрячься в лишний раз, вопрос она задаёт достаточно сложный, интимный и тревожащий. Её голубые глаза, отныне полные сомнения, смотрят Айвену прямо в лицо, словно желая найти в нём ответа намного раньше, чем ей его дадут его губы.       — В каком ещё смысле? – он вопросительно вскидывает бровь, всё ещё полулежа на прохладном камне, а затем и вздирает уголок губы, — Что? Партию получше хотелось найти?       — Я... Мамочки, нет! Айвен, я совершенно про другое... Я... Ой, как же это глупо.       — Если уж ты решилась поднять эту тему, тебя она наверняка волнует – поэтому, я весь во внимании.       Ласково укутанная животными мехами, высшая эльха округлыми глазами выражает беспокойство. Она перебирает пальцами накидку, то шумно выдыхает, то что-то бормочит себе под нос, а её белёсый хвост так и мечется с места на место. Даже звериные уши прижимает в немом поражении, в схватке, известной одной только ей.       — Тебе никогда не было страшно, что наши боги... Ну... Разгневаются на нас? Я в том плане, что если ваш Всевышний есть, то он вряд-ли будет рад тому, что его главный последователь влюбился в ту, чей род он орудовал искоренить, разве нет? А я... А я, получается, предаю и себя, и свой дом, и Мать с Отцом за отношения с тобой. Нет, это не значит, что мы должны расстаться, Айвен, ни в коем случае! Я жизнь свою отдам за твою, ведь ты столько всего для меня сделал, и я буду верна тебе, несмотря ни на что! Просто... У тебя никогда не возникало такой мысли? Никогда не думал о том, что это – неправильно? Что мы, если не предатели, то грешники?       Прядь её чудесных волос спадает ей на лицо, пока она жестикулирует, постоянно пытаясь подобрать подходящие слова, а уже в конце своего монолога обнимает себя, шмыгает носом и ёрзает от щемящей в груди неоднозначности.       Ей стыдно. В каком именно контексте стыдно – это ещё надо подумать; ещё с того момента, как они осознали взаимность своих чувств, Лису не покидало ощущение, что она делает что-то поистине неправильное – её братья и сёстры гибнут на поле боя, отдавая свои жизни и проливая редкую кровь из-за тех, с предводителем которых она добровольно делит ложе и чей убаюкивающий шёпот она слушает по вечерам.       Она – надежда на возрождение некогда великой расы, последняя, если честно. То и причина, почему ей просто нельзя бросаться в бой сломя голову, а стоит поступать стратегически и умно, ища подходящих союзников и помогая своим сородичам вернуться в плодотворные поля, дабы посеять там зёрна потомков. И ведь именно это она и сделала! Заручилась поддержкой самых уважаемых и авторитетных лиц на всём континенте, и хоть некоторые её не поймут, в будущем о ней точно отзовутся, как о великой высшей эльхе, сумевшей сделать невозможное, вопреки любым приметам.       Но историки скроют то, с какой нежностью она смотрела на губы Айвена каждый раз, когда они оба оказывались в курьёзной обстановке, а бурчащий где-то Ларгон даже угрозой не выглядел в их глазах. Да и зачем упоминать, что великая спасительница полюбила кого-то, кто не из её породы, и уж тем более не из её веры? Они всё равно не заведут семьи, только если сами небеса не треснут и не спустятся к ним небожители, дабы благословить их порочный союз. Как бы сильно не хотелось ей представить его своей семье, бросить вызов всему миру, их крови попросту не смешиваются.       — Мы стали грешниками в тот момент, когда я перенёс тебя через порог своего дома, Лиса, – вся игривость куда-то испарилась в его голосе, и лишь констатация факта звучит в этой маленькой, уютной пещере, пока на улице мёрз чан с водой, — Только человек гневается, злится и ненавидит из-за своих предрассудков, а Высший – нет. Знаешь почему? Потому что мы все – его дети, с недостатками или без, ты будешь им любима ровно так же, как если бы спала под алтарём и ходила в церковь лихорадочно каждый день в одно и то же время суток. Если у Высшего есть план, из-за которого он наделил именно меня моей силой – тому и быть, на то его воля. Ты и твой род примет его веру, хочется ли вам этого или нет, но хотя бы ради вашей безопасности, хотя бы так, чтобы другие видели это и знали, что если они задумают неверное – то я самолично их отправлю на Высший суд. Тебе страшно, Лиса, потому что ты привыкла всё делать в одиночку, но пойми меня, сейчас – ты не одна; у тебя есть я, а позже будут Ларгон и Энон, а уже в конце все остальные. Я не предаю своего Господа тем, что впускаю тебя в своё в сердце, так и ты не предаешь своих тем же.       Слова даются тяжело, настолько, что крестоносцу приходится встать с насиженного места, отряхнуться от пыли и сделать несколько шагов наружу, разрешая хладному ветру и колючим каплям дождя найти приют на его лице. Но прежде чем он полностью покидает их маленькое убежище, чьи-то трепыхания слышится над ухом, и Лиса вдруг бросается на него со спины, сцепляя свои руки в объятии у него на животе, уткнувшись мокрыми глазами ему в плечо, провоцируя удивлённый вздох.       Так они стоят несколько мгновений, и рука ошарашенного Айвена инстинктивно тянется к её макушке, недлинными, огрубевшими и мозолистыми пальцами ложась на неё, ногтями почёсывая её, в некой попытке утешить или успокоить, всё ещё прицепив свой взгляд к дремучему лесу.       В конце концов, высшая эльха всё же нехотя поднимает голову, и стеснительный, но такой нежный, подобно утренней росе голос звучит над его ухом, обдавая его пылким дыханием:       — Спасибо тебе, Айвен.       — Всегда пожалуйста, милая.