«С жизнью сложность в том, что она все время меняется, даже когда совсем не меняется.» Даниэль Пеннак, «Собака Пёс».
Всех привлекают таинственные истории, наполненные мистикой и самым настоящим волшебством. Да и как иначе? Людей испокон веков окружают всевозможные тайны и загадки, уходящие своими корнями в глубь самых древних и тёмных времён, когда ещё верилось, что в болотах живет водяной, а в лесах леший соседствует со страшной ведьмой. Сказки и мифы разных народов рассказывают нам о, казалось бы, невообразимых сверхъестественных событиях, многие из которых никак не соотносятся с реальными историческими и научными фактами. Не всегда стоит искать объяснение, либо смысл случившегося. Некоторые вещи лучше принимать, как данность, какими бы фантастическими они ни казались. Ведь искать так называемую «правду» себе дороже. Как известно, любопытство сгубило не одну кошку — так… к чему испытывать судьбу? Скажи Джоанне Райт кто-то еще тогда, когда она жила с отцом, как именно сложится ее жизнь дальше, она бы одарила этого глупого человека нечитаемым взглядом, а после для верности ещё бы пальцем у виска покрутила, может быть, даже разразилась бы целой лекцией на тему невозможности подобного. Когда все это началось? Наверное, правильным ответом будет… «с того момента, как попала под опеку к своей тете». Но это не совсем так. Хотя тут, пожалуй, сам вопрос не совсем верен. Когда все пошло не так, неправильно? Да, так точнее. Ближе к сути. Казалось, что все началось гораздо раньше, чем это можно было заметить, от того Райт и не обратила внимание, и все пришло к тому, что происходило прямо сейчас, как к некому закономерному итогу той цепочке событий, которую толком даже не удавалось отследить, разобрать ту на звенья и все понять хотя бы для самой себя. Но обо всем по порядку…[ Юго-запад США, Калифорния, Лос-Анджелес ]
[ среда, 12-ое марта, 1997-ой год ]
Джоанна сидела на широком парапете балкона своей комнаты. Прохладный ветер с легкими нотками влаги играл с алыми волосами. На ее лице застыло выражение крайней задумчивости. Райт помнила это состояние в природе с детства и не могла объяснить, почему все именно так. Оно начиналось только ясным утром, чуть раньше восхода солнца, до его первых лучей. Безоблачное небо уже начинало высветляться и медленно, словно нехотя, разбегалось множеством красок и оттенков. Глубокую темно-синюю бирюзу, плавно перетекая из одного цвета в другой, сменял туманный нежно-розовый, постепенно становясь ярким, насыщенным, почти алым… Разом смолкали ночные птицы, а утренние, проснувшись, еще не пели, а словно ждали чего-то. Земля лежала еще темная, незрячая, сумеречная, но уже не ночная. Она медленно просыпалась и тихо избавлялась от ночных, окутывающих ее невесомых покровов. Если дул ветер, то наступал полный штиль. Вместе с птицами все в мире замолкало и становилось оцепенелым, но уже не спящим. Все живое и неживое в единый миг замирало, словно парализованное, и этой неведомой стихии всецело подчинялся и человек. Отчего-то становилось страшно нарушить вселенскую минуту молчания… Джоан не понимала, что происходило с ней в это время, да и не нужно было понимать. Очень важно было прочувствовать это состояние до спирающего горло комка неясной и какой-то высочайшей тревоги, до волны озноба, пробежавшего по телу, до слезы, словно выдутой ветром. Все это происходило не часто, лишь когда ей случалось в предрассветный час быть уже на ногах и пережить недолгие минуты неведомого спокойствия, такого всегда необходимого. Райт запустила пятерню в волосы, зачесывая их назад, шумно выдыхая — этот жест был буквально пропитан какой-то растерянностью, даже отчаянностью, словно девушка оказалась перед проблемой, которую так просто не решить. Джо всегда держалась подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твердо и прочно стоять обеими ногами на земле, хотя и не запрещала себе мечтать. Но была одна вещь, вера в которую у неё сохранилась, несмотря на всю ту острозаточенную «приземленность», которую та в себе любовно взрастила. Во что же она верила? В то, что человек рождался либо под счастливой звездой, либо нет, и это преследовало его до конца дней. Джоанна была поздним и долгожданным ребёнком, родилась на два месяца раньше срока, не весила и килограмма. Надежды на то, что девочка выживет, не было — лишь ее родители верили, что их дочь справится, сможет, ведь они ее так долго ждали. И совсем еще юная, едва родившаяся, Райт боролась за свою жизнь, и с того момента ей предстояло бороться за нее и впредь. На самом выживании сразу после рождения ничего не закончилось. Хотя, казалось бы, раз Джоанне повезло оказаться долгожданным ребёнком, родиться в любящей семье… что могло пойти не так? Просто все случилось не сразу, словно давая девочке передышку. К сожалению, собственную маму Джо так и не удалось узнать — сколько бы врачи ни прикладывали усилий, она умерла практически сразу после родов. Так отец и его дочь остались одни. Конечно, Чарльзу Райту было не просто воспитывать девочку, совмещая это со службой в ЦРУ, но он старался изо всех своих сил. Из чего сделаны девочки? Из сахара, ванили, платьев бантиков и всего, что мило. Но Джоанна отличалась. Воспитанная отцом, действующим агентом ЦРУ, девочка к пятнадцати годам прекрасно управлялась с огнестрельным оружием и ножом, да и удар умела держать, ведь Чарльз нашёл ей наставников, что с малых лет обучали ее карате, тхэквондо и смешанным единоборствам, а все потому, что «маленькая принцесса» — хотя принцессой она была лишь для своего отца — должна уметь постоять за себя, если папы вдруг не окажется рядом. И Джоан все это нравилось, хотя по-настоящему ее увлекли паркур и вождение, а точнее, гонки. «Маленькая принцесса» росла, мечтая в будущем пойти по стопам отцам. И все так и должно было быть, если бы не… трагедия, разразившаяся как раз на пятнадцатый день рождения. Отец не вернулся с задания. Смерть отца стала для Джоан ударом, после которого не поднимаются. Она не верила, до последнего не верила… пока ей не показали его тело. После девушка вернулась домой, где ее встретила звенящая тишина. Боль обжигала нутро каленым железом. Эту рану не залечить никакими лекарствами, швами, бинтами, заговорами, никакими целительными отварами, от нее не избавиться. Она будет кровоточить, теряясь в знакомых петлях бесконечности. И Джо кричала. Кричала оглушающе громко, раздирая исторгаемым звуком собственное горло. Кулак с силой врезался в стену. Еще и еще… еще и еще… И так до тех пор, пока та не стала окрашиваться в красный. Вот только жизнь никогда не стоит на месте, она продолжается вне зависимости от того, хочет ли этого один отдельно взятый человек или нет. И жизнь Джоанны тоже продолжилась. Из-за последнего задания своего отца девушка попала в программу «защита свидетелей». Обязательным условием было прожить до двадцати одного года в новой семье, которую ей подыскали, под новым именем, в штате слишком далеком от того родного, где Райт жила — отказаться нельзя. И ей пришлось принять новые «правила» и натянуть на себя личину «Мари Фостер», несуществующую ранее, созданную буквально из воздуха. Это и было в ее понимании — «родиться под несчастливой звездой». Джоанна с недавних пор верила, что ее звезда самая, что ни на есть, несчастливая. Светлая кость, аквамариновая кровь. Тонкопалые эстеты и утонченные садисты — они рождаются с по умолчанию заложенными в подкорку манерами и осознанием предопределённости своей судьбы. Слушают разговоры о величии. Дети богатых семейств, взращённые на неплодородной почве брака по расчёту, удобренные холодностью собственных родителей или опекунов, политые тотальной нелюбовью. Они растут кривыми деревьями в редком лесу под названием «высшее общество», чем и пытаются гордиться. Никакой тебе детской непосредственности, никакого здорового любопытства. С первых шагов своих они учатся держать спину и тянуть носок. Мари Фостер должна была быть как раз из таких. Про появившуюся из ниоткуда приёмную дочь семьи Фостер говорили многие. Впрочем, люди всегда любили почесать языками вне зависимости от своего статуса, положения и достатка. Нельзя сказать, что девушка была известна своими «похождениями» — наоборот, славилась своей правильностью, сдержанностью, холодностью и исключительным воспитанием. Вот только говорили не об этом вовсе, а об ее внешних данных и успехах в учёбе. Утонченные и тонкие черты, как и прямые, достающие своими концами до лопаток, алые волосы, достались ей от ее родной и уже покойной матери, которая в дни своей молодости считалась самой настоящей красавицей, хотя никому о ней рассказывать было нельзя, как и называть своё настоящее имя. Широкие точеные скулы, чуть раскосые светло-серые, цвета зимнего неба, глаза в обрамлении чёрных густых и длинных ресниц, маленький, немного вздернутый аккуратный нос, не слишком пухлые, но, вместе с тем, не слишком узкие губы, две безукоризненно четкие тонкие линии темных бровей и по-аристократически бледная кожа. Никому бы и в голову не пришло поучить ее манерам или укорить в чем-то: на все у неё всегда был загодя продуманный кодекс, к любым неожиданностям она была готова. А все потому, что Джоанна прекрасно была знакома со словом «долг». Многие отдали бы все, чтобы жить в семье крупного бизнесмена, подавшегося в политику, совершенно не подозревая, что за этим кроется. Девушка была скована по рукам и ногам. Она должна была быть идеальной приёмной дочерью, должна слушаться приёмных родителей, должна держать лицо, должна иметь идеальный табель успеваемости, должна печься о своей репутации, должна общаться с равными по положению людьми, должна делать все на благо своей новой семьи… должна, должна, должна… Одной все эти «должна» на своих плечах не унести. В ее клетке из бесчисленных обязательств и бесконечных «должна» воздух постепенно заканчивался. Нехватка воздуха — вот, что ощущала Джоан, любившая боевые искусства, скорость, автомобили, гонки, высоту и паркур, но вынужденная все это прятать ради ярлыка «хорошая девочка». Это когда делаешь вдох, но живительный воздух не поступает внутрь, легкие будто бы сдавлены и горят изнутри. Подобное состояние можно было оправдать внешними причинами, но… нет. Оно уходило корнями глубже, в само ее естество. Собственно, так Джоанна, а ныне «Мари», и обживалась на юго-западе Калифорнии в Лос-Анджелесе в тихом районе «Гратта Патрия». И он ничем не отличался от сотен других маленьких, тихих районов, которые даже и на карте не всегда отмечались: тихий, безопасный, приличный, мирный. Все жители знали друг друга с малых лет. В подобных районах вообще, как правило, ничего странного и необычного не случалось — лишь одна рутина изо дня в день, что становилась той самой необходимой деталью в идеальном механизме под названием «затянувшийся и набивший изрядную оскомину День Сурка». И уж тем более нельзя было предположить, чтобы кто-нибудь из жителей попал в какую-нибудь странную и загадочную ситуацию. О нет, никто не испытывал никаких неудобств, наоборот… гордились своими ровно подстриженными лужайками, политыми цветами и тем, что они, слава богу, совершенно нормальные люди, неодобрительно относясь к любым странностям, загадкам, несуразицам и нелепицам. И Мари Фостер идеально сюда вписалась, в отличии от Джоанны. Райт выдохнула. Воздух с шумом покинул легкие. Девушка прикрыла глаза. Пальцы едва заметно дрогнули раз, другой. — К черту… — на выдохе, на грани слышимости. Да. К черту все это… В конце концов, она никогда не была сильна в самокопании, жалости к себе и прочих не самых приятных вещах. Да, происходящее располагало к подобному, но все же… начинать не стоило. Это, в любом случае, не решило бы ни одной проблемы, а лишь усилило бы и продлило внутреннюю агонию — того, что было, и так уже в избытке.[ пятница, 14-ое марта, 1997-ой год ]
Ночь на Лос-Анджелес опускалась медленно и тягуче — наверное, так же как переливается густой кисель через край переполненной чашки. Небеса смуглели издевательски постепенно. Солнечный диск нехотя проваливался за горизонт, разбрызгивая в стороны кроваво-золотистые блики, будто бы стремясь ими зацепиться за свинцовые тучи и задержаться подольше. Честно? Изначально планировался самый обычный день — за учебой. Так что конкретно для Джоан не ожидалось ничего неожиданного или из ряда вон выходящего, все вполне вписывалось в привычные ей дни. Джо бы назвала подобное «затишьем». Только вот… девушка забыла, что затишье — всегда лишь короткая передышка перед бурей. И эта самая «буря» случилась. Неожиданности, нарушающие привычный уклад, происходят не случайно… Не по случайности. Не по ошибке. Тут не бывает осечек. В каждом из наших поступков, от обыденного до возвышенного: когда переходим улицу, во время работы, секса или чего-то ещё… любое решение способно изменить привычный курс, запустить цепочку событий, которую не просчитать, не предугадать. Так вот… Что там было? Точно. Совершенно обычный день, ничего из ряда вон выходящего и все в таком духе. Просто сама Джоанна не выдержала. Хотя, возможно, все из-за случая, что произошёл пару дней назад…«За дверьми частного роскошного дома, который принадлежал семейству Фостер, где могло показаться, что нет никого, еще теплилась жизнь. Джоанна с приёмными отцом и матерью расположились в обеденном зале за длинным столом, сидя в противоположных друг от друга концах. Сам зал, к слову, был небольшим и уютным с выкрашенными в бордовый цвет стенами. На одной из них висела древняя африканская маска — дар одного из знакомых отца. На встроенных полках из красного дерева стояли античные статуэтки, одна из них напоминала черную кошку, богиню Древнего Египта Бастет — тоже подарки, символы попыток задобрить мужчину в том или ином деле. В центре потолка блистала таинственным огнем роскошная хрустальная люстра с небольшими рубинами, которая сегодня не горела, уступая свою роль свечам, что были расставлены по всей комнате в каком-то странном и никому неизвестном порядке. Окна были наглухо задернуты окаймленными бахромой и кистями многослойными бархатными шторами с драпировкой цвета густого красного вина. То тут, то там можно было заметить бронзовые и металлические мечи, щиты, копья. Может, днем все это и вызывало неподдельное восхищение, но при приглушенном свете атмосфера создавалась на редкость гнетущая. На тарелках перед ними лежала запеченная утка с бобами. Еще был багет — без него стол обычно вообще не обходился. И, конечно же, не обошлось без терпкого красного вина, разлитого по бокалам. Очень вкусно и сытно. Вот только девушке кусок в горло не лез — так на нее влияло присутствие опекунов. Поэтому, ловко и аккуратно орудуя ножом и вилкой, Джоан буквально заталкивала в себя кусочек за кусочком, опустив взгляд. Хотелось, чтобы ужин поскорее закончился. Тишина затягивалась, становясь густой и вязкой, неприятно склизким и липким языком она облизывала кожу, порождая внутреннюю дрожь. А саму ситуацию и вовсе язык не повернулся бы назвать по-семейному уютной, теплой и хоть сколько-нибудь комфортной. Появилось острое желание разбить эту тишину. Сказать хоть что-то, лишь бы гнетущее молчание не звенело пустотой в ушах. Желание оказалось столь сильным, что жгло лопатки и ребра. Джоанна невольно прикрыла глаза, считая в собственной голове до трех. И когда заветное «три» прозвучало, она медленно распахнула глаза, превозмогая себя, поднимая взгляд на приёмного отца. С губ сорвался выдох на грани слышимости — вряд ли он был слышан на другом конце стола, где восседал мужчина, занятый уткой. Нож скользнул еще один раз, разрезая дичь. — Как прошёл ваш день, отец? — наконец, заговорила она. — Надеюсь, не было никаких проблем? Фостер не спешил отвечать на заданные вопросы. Он нарочито медленно, будто бы смакуя, жевал тот кусочек мяса, что так не ко времени оказался у него во рту — на приёмную дочь не смотрел, его глаза были прикрыты в намеке на наслаждение от вкуса. И лишь когда тяжелый кадык, сильно проступающий под сморщенной, словно бы бумажной, кожей дернулся, позволяя пище скользнуть в горло и дальше, он все же уделил внимание девушке. — Все прошло отлично. Слишком краткий ответ. Его было недостаточно, чтобы разбить ту тишину, что паутиной оплела обеденный зал. Казалось, даже пара невидимых глазу тонких нитей обвили горло Джоанны, стягиваясь под взглядом приёмного отца, лишая живительного и такого необходимого воздуха. Но… ее лицо не дрогнуло, лишь на губах заиграла выдрессированная вежливая улыбка, которая, впрочем, не затронула глаз. — Может… расскажете подробнее? — спросила она. — Мне было бы интересно узнать, как прошёл ваш день. — Не стоит забивать свою прекрасную головку тем, что тебя не касается, — несмотря на прозвучавшую фразу, в тоне не было ни грамма ласки или нежности, лишь давящая строгость на грани с грубостью и не обошлось без снисходительности. — Если настолько нечем заняться, запишись на более полезные дополнительные курсы. Рукоделие или кулинария, к примеру. Джоан сжала в руках приборы, из-за чего холодное и безучастное ко всему серебро до боли впилось в нежную кожу ладоней. — Но… Однако договорить она не смогла. Ее буквально пригвоздил к месту взгляд опекуна. Остаток ужина прошел в молчании. Джо больше не старалась завязать разговор или хотя бы поднять свой взгляд, отдавая все внимание тарелке перед собой — какой-либо аппетит пропал напрочь. На опекунов же все это нисколько не повлияло. Вскоре приёмный покончил со своей порцией и запил все вином, промокая после губы тканевой салфеткой, и поднялся из-за стола. Девушка уже было подумала, что тот сейчас уйдет, что, наверное, только к лучшему, но… нет. Мужчина подошел к ней, замирая рядом, смотря на приёмную дочь сверху вниз. — Забыл спросить… как прошёл ужин с Джонни Траном? Твои хорошие отношения с ним должны помочь нашей семье. Джонни Тран… точно. А Джоан все думала, о чем же она забыла. Честно? Не представляла, как можно построить хоть какие отношения с этим придурком, который только и делал, что транжирил деньги своего отца, гонял на байке и чуть что хватался за ствол — речь именно об автомате, купленном нелегально. На одной встрече с ним Джо уже была и так и не смогла найти в нем хоть что-то интересное. Почему на него вообще западали все его подружки? Наверное, все дело в кошельке и смазливой мордашке. Джоанне этого же было недостаточно. Возможно, именно по этой причине она позволила себе забыть об этом ужине. Второй же причиной было осознание того, что приёмный отец попытался подложить свою подопечную сыну перспективного богача. Мерзко. — Я не пошла… — отозвалась негромко Джоан. — Не успевала по времени и… И лишь мгновением позже осознала, что совершила ошибку. Руки опекуна вцепились в ее плечи, сжимая до боли… так, что, наверняка, останутся следы, но это его волновало мало. Он одним единым рывком поднял ее на ноги. Приёмная мать на это и бровью не понимала, продолжая спокойно ужинать, словно ничего не происходило. Джо даже вскрикнуть не успела. Так и застыла перепуганной птицей в тисках рук приёмного отца. — Я думал, что мне удалось умерить твой нрав, воспитать из дикого и глупого звереныша человека… Но девушка ничего не сказала на его слова, ни издала ни звука, несмотря на боль от крепкой хватки. Слишком хорошо знала этого человека. И понимала, что единственное, что ей сейчас могло помочь — собственное молчание. — Сколько раз мне еще нужно повторить, что ты не можешь принимать решения без моего ведома и моего дозволения, а?! — он с силой встряхнул ее так, что она тряпичной куклой покачнулась в его руках. — Я дал тебе крышу над головой, все то, что ты имеешь, возможность стать кем-то… без меня ты бы подохла под забором, как собака! И это твоя благодарность?! — Простите меня, — совсем тихо отозвалась Джоан, опустив голову. — Я, правда, не успевала… — Лживая неблагодарная тварь… Пощёчина. Резкая. Оглушающая. Девушка едва удержалась на ногах. И если бы не успела вовремя схватиться за высокую спинку тяжелого стула, точно упала бы, оказавшись прямо у ног приёмного отца. — Я глубоко разочарован в тебе, — бросил Фостер, едва заметно скривившись, словно та, которой он так любил хвастаться перед своими знакомыми и друзьями, в одночасье стала чем-то почти мерзким, неприглядным. — В твоих интересах исправиться и загладить свою вину. Это последнее, что сказал приёмный отец перед тем, как покинуть обеденный зал. Заклеймив печать оскорблений не только на ее теле, но и, казалось бы, на ее душе.»
…именно это стало последней каплей. Что чувствует человек, когда его душат? Сначала ощущаешь, как сдавливает горло. Глаза слезятся. И во рту появляется очень… очень кислый привкус. А потом будто кто-то зажигает спичку, прямо у тебя в груди — все тело горит. Пламя заполняет легкие, горло и проникает в глаза. И, наконец, огонь превращается в лед. Будто сотня маленьких иголок пронзает твои пальцы. Сначала видишь звезды, затем темнота. Никто не держал руки на ее горле, перекрывая доступ к живительному кислороду, но ощущения у Джоан были именно такими. И вроде давно должна была привыкнуть — ей уже семнадцать, второй год живёт жизнью «Мари Фостер» — но… нет, привыкнуть никак не получилось, все становилось лишь хуже, несмотря на то, что Райт играла свою роль почти идеально. Так все и случилось. Именно из-за этого ещё час назад девушка стояла у зеркала. Она не изменила себе ни в чем. Алые волосы были туго стянуты на затылке, собранные в высокий хвост. Белая блузка с длинными рукавами застегнута почти под горло. Чёрная юбка в складку длиной до колен. Укороченный черный пиджак. Сумка почтальонка. Из косметики только легкий блеск на губах, слегка подкрашенные ресницы. И пусть воздвигнутая на пьедестал собственная идеальность покрылась трещинами из-за задуманного, Джоанна стойко не подавала виду. Лишь затянула хвост потуже, поправила в очередной раз рубашку, одернула пиджак, чтобы не топорщился на спине. Но все равно не спешила выходить, будто специально находя поводы задержаться здесь, словно бы сомневаясь в собственной авантюре. Да и как не сомневаться? Приёмные родители вряд ли обрадуются, когда узнают, что их подопечная решила отправиться на ночь глядя на нелегальные гонки — «вряд ли обрадуются» ещё мягко сказано, благо, оба опекуна были в отъезде. Да и одета Джо была явно не «по случаю», но ничего другого у неё все равно не было, так что, пришлось одеться, как школьнице-отличнице, которой она и являлась — правда, в итоге стянула резинку, распустив волосы, что не сильно спасло положение, да и от сомнений не избавило. Однако, несмотря на сомнения, Джоанна все же оказалась в широком проулке среди незнакомцев с цветастыми машинами — а все потому, что четко понимала, что если бы не оказалась здесь, точно бы задохнулась под гнётом бесконечного числа правил, созданных специально для неё ее новой семьей, в четырёх стенах своей комнаты в пастельных тонах и с мягкими игрушками то тут, то там. И в этом проулке все кричало об одном: ей — в ее выглаженной форменной юбке, в застегнутой до последней пуговицы блузке — тут не место. Но даже с этим чувством собственной неуместности, что настойчиво прорастало под кожей, Райт не ушла, не сбежала, «поджав трусливо хвост». Честно? Оказавшись в толпе уличных гонщиков, Джоанна даже растерялась, что, в общем-то, было неудивительно, ведь на подобном «мероприятии» была впервые. Было ли ей страшно? Безусловно. Безумно. Но это не тот страх, когда есть желание забиться в угол, не тот страх, от которого хочется сжаться, подобно испуганному зверьку. Он горячил кровь. Из-за него сердце билось так отчаянно с надрывом, так сильно, так быстро, что, казалось, ещё немного и проломит к чертям рёбра. А ещё… ещё внутри клубились азарт с эйфорией. Внутри словно все ещё тлела искра, царапающая ребра. Глубокий вдох. Прикрытые глаза. Шумный выдох. Ещё один вдох. И почти тут же выдох. Да. Определенно. Тут даже дышалось легче. Легче, чем дома, хотя «домом» то место, где она жила, назвать можно было весьма условно. Клубная музыка из колонок какой-то машины била по барабанным перепонкам не хуже любой автоматной очереди и гораздо прицельнее, окутывая собой весь проулок. Ритм, казалось, учащался с каждым треком. Ухающие басы проникали внутрь, прямо под кожу, как самый настоящий наркотик, заполняя собой без остатка, учащая пульс, разгоняя кровь и затуманивая разум. Темнота рвалась на лоскуты под напором автомобильных фар. Из-за машин, что заезжали и заезжали, заполняя собою пустые места, как на стоянке, все рябило, мигало, пульсировало… Такое было ощущение, что ад вдруг разверзся, и все его постояльцы переместились сюда, поглощённые своей агонией. По правде говоря, даже немного напоминало по ощущениям тот момент, когда Джоанна впервые взобралась на высотное здание в двенадцать этажей, игнорируя пожарную лестницу — с гонками мало общего. Как сейчас помнила, что посмотреть вниз, то можно увидеть огромный город. Увидеть его с высоты двенадцатого этажа, хотя можно было найти здание и повыше — нечто незабываемое, ощущения оглушали. Это как потеря девственности, оргазм. Суставы болезненно ноют, мышцы пребывают в каком-то пограничном состоянии, пульс зашкаливает, а дыхание сбито напрочь… а перед глазами те самые каменные джунгли, которые раньше больше напоминали живой организм. Или даже несколько организмов, сплетенных в единое тело руками какого-то безумного хирурга. Кровь без устали циркулировала по бесчисленным сосудам, и тело постоянно меняло клетки, рассылало свежую информацию, стирало устаревшие данные, переливаясь, вспыхивая и подрагивая в мерном пульсе своих артерий. Сейчас Джоан прочно стояла обеими ногами на земле, но ощущение были теми же. Так что, несмотря на то, что тут «дышалось легче», чтобы хоть немного освоиться и не шарахаться от каждого звука и движения рядом, потребовалось время — все же, как уже говорилось, Джо была впервые на таком «мероприятии», вокруг одни незнакомцы и своего рода «вишенкой-на-торте» было то, что она не знала, чего вообще ждать. И когда предельное напряжение внутри хоть немного спало, Райт стала ходить между машин, вылавливая из общей болтовни какие-то забавные истории, рассказы, правда, больше внимания доставалось именно машинам, которые девушка с интересом разглядывала — ей определенно тут нравилось, просто нужно было привыкнуть. А ещё… ещё Джо стала замечать взгляды на себе. На неё смотрели многие и в обычной жизни — что-что, а притягивать взгляды она умела, а порою даже не старалась, но получалось успешно все равно. Так что, подобное не было в новинку. Кто-то смотрел с завистью, кто-то с ненавистью, кто-то с восхищением, кто-то с насмешкой, со снисходительностью, а были и те, кто раздевал глазами — как уже говорилось ранее, ничего нового, хотя само место и обстоятельства были далекими от всего привычного. К тому же, чего ещё было ожидать? Джоанна с самого начала ожидала чего-то подобного, ведь по одежде и со своим образом «хорошей девочки» в здешнюю тусовку явно не вписывалась, из-за чего и была обречена стать центром внимания если не с самого начала, то по истечению первого получаса точно. Ситуацию не спасли ни бутылка пива, которую раздобыла здесь же, ни распущенные волосы, наоборот… это лишь добавило какого гротескного, бросающегося в глаза контраста — все равно что встать под свет прожектора, тот же эффект. Так что, то, что Джоан оказалась прижата к одной из машин незнакомцем, от которого воняло кислым сыром и алкоголем, не было чем-то неожиданным. На самом деле, это прекрасно вписывалось в схему из сотни вероятностей, почти сразу прорываясь в основную десятку — «топ 10». Что сказать? В матрице вероятностей все сложнее хотя бы тем, что у каждого случая, у каждого события, вне зависимости от его значимости, есть свой топ вероятностей. Этот «топ», как правило, мы выбираем сами с помощью нашего восприятия, мировоззрения, привычек и прочего. И если так посмотреть, то этот топ весьма субъективен и ненадёжен. Но какой есть… Собственно, то, что девушка оказалась прижата к машине и правда было ожидаемо, ведь это было не чем иным, как ошибкой, просчётом — не стоило приходить сюда, а раз уж сделала это, то нужно было стоять спокойно в стороне и не отсвечивать лишний раз. Ошиблась именно Джоанна. Ладонь незнакомца незаметно перетекла с плеча на талию. Но ткань одежды была недостаточно плотной, чтобы хоть немного притупить ощущение от чужой руки. — Расслабься, детка. Уверен, тебе понравится, — его шепот звучал до омерзительного возбужденно. — Еще будешь стонать и просить «еще»… Сзади него смеялись его дружки. Возможно, кто-то из других гонщиков бы вмешался — не все же здесь уроды, думающие своим членом, а не головой? — но Джоанна, рассматривая машины, ушла с оживленной части проулка к окраине. Ещё одна ее ошибка. Девушка ощутила, как чужие губы коснулись ее шеи. Это прикосновение грязное, ненужное. Тошнота подступила — рождаясь в ногах, волной поднималась выше, своей едкостью щекоча корень языка, заставляя сглатывать снова и снова… снова и снова, лишь бы притупить это мерзкое ощущение. — Так ничему и не научился, Чес? — зазвучал неподалёку незнакомый басовитый голос с ощутимой хрипотцой, а его аккомпанементом был рычащий мотор, что почти сразу затих, подобно послушному псу. — Дом, иди куда шёл-а… — растягивая гласные, пробасил мужчина, удерживающий ее. — Если хочешь, будешь следующим в очереди. — Вот поэтому ты и видишь задние фонари моей тачки каждый раз…