Контрасты

Один твой взгляд и буйство красок

Взорвалось прямо в голове.

Твоя улыбка в миг приказом

Огонь зажгла в моём нутре.

Ты не дала мне попрощаться,

Свобода стала не нужна.

Я не успела испугаться,

Что быть с тобой теперь должна.

Ты подарила мне мир в цвете,

Окрасив его для меня,

И в этом красочном букете

Смотрела в душу в раз пленя.

Вокруг всё смазано и ярко,

Боюсь померкнуть пред тобой.

Не нужно этого подарка,

Лишь Я буду твоей судьбой.

Услышь, прошу, мою молитву:

Не крась планету для меня!

Оставь себе свою палитру,

Твоим холстом впредь буду Я!

В студии громко играла музыка, не давая постороннему шуму спугнуть подкравшееся вдохновение. Владелица четырёх стен заранее озадачилась вопросом звукоизоляции, чтобы никто не смог отвлекать её от творческого процесса извне. «Искусство требует жертв» — блондинка хорошо запомнила это изречение и использовала его в качестве девиза с того момента, как поступила в Бостонскую Академию Искусств. Свон была творческой личностью, и, возможно, совсем не подготовленной к реальной жизни (она и сама это понимала), но Эмма умела создавать свои собственные реальности, используя абсолютно простые вещи: уголь, мел, карандаши и краски в сочетании с обычными листами бумаги или холстами. Она могла во всём найти свою красоту: в забытой кем-то чашке на столике в кофейне, в обшарпанной скамье в тени парка, в случайном прохожем в причудливой шляпе и красном шарфе. Несмотря на то, что время стремительно приближалось к ночи и была середина рабочей недели, блондинка даже не думала идти спать. Она была полна энергии и решимости завершить свою работу до конца. Свон часто теряла связь с реальностью, когда уходила в творческий полёт, и сознательно абстрагировала себя от окружающего мира. Эта сепарация была ей необходима, чтобы не отвлекаться от собственных мыслей и идей, не упустить вдохновение. Эмма могла рисовать днями напролёт, а могла не прикасаться к краскам неделями, что иногда вгоняло её в лёгкую депрессию. Она ненавидела дни, когда у неё не получалось давать волю своим потребностям. Из окон светлой студии открывался вид на ночной город, удивительный контраст насыщенного цвета кирпичных стен и всепоглощающих оттенков тьмы спящего Бостона. Было тихо, безлюдно, спокойно. Блондинка очень любила вылезать из окна прямо на пожарную лестницу с кружкой горячего шоколада в перерывах между работой, чтобы полюбоваться звёздным небом — редким явлением в городе, улицы которого слишком сильно освещены фонарями и неоновыми вывесками. В это время суток, почти под полночь, удавалось рассмотреть россыпь созвездий на иссиня-чёрном полотне, слушая отдалённый гул автомобилей на главном проспекте города. Свон обожала ночное время суток, приветствовала сопутствующий июню летний ветерок, любила умиротворение от того, что она может наблюдать за людьми сверху-вниз и не быть замеченной. Эмма могла сидеть на металлических ступенях лестницы со скетчем и карандашом, зарисовывая абсолютно всё, что видит. Верхняя полка её стола ломилась от обилия исписанных альбомов и блокнотов. Иногда блондинка начинала верить, что её руки живут собственной жизнью, поскольку Свон сама часто не замечала, как карандаш или ручка оказывалась зажаты между пальцами, а перед носом открыта следующая страница скетчбука, на которой постепенно появлялись мелкие зарисовки, эскизы, простые наброски… Но в этот раз Эмма не позволяла себе отвлекаться на подобное, у неё была цель. Подступающая ночь была особенной, и художница это чувствовала. Она лишь иногда отрывалась от своей работы, чтобы пройтись от своего рабочего места к окну, с целью размять затёкшие конечности и встряхнуть руки, а затем возвращалась к своему занятию. В эти редкие моменты блондинка лениво осматривала улицы, которые редко освещались фарами одиноко проезжающих автомобилей и с удовлетворением отмечала отсутствие снующих от здания к зданию человеческих фигур. Всё вокруг впало в спячку, а все люди и соседи уже давно мирно лежали в своих кроватях, строя планы на завтрашний день. Однако, у Свон выработался уже свой режим, отличный от обычных смертных. Она работала тогда, когда было вдохновение и не важно, что светит за окном: Солнце или Луна. Никто не мог ей помешать. В помещении ярко горел свет, кирпичные стены студии были запачканы мелкими каплями разноцветных красок — следами предыдущих творений Эммы, а посреди огромной комнаты была постелена клеёнка, и помимо минимального количества мебели, состоящего преимущественно из предметов первой необходимости, посреди лёгкого бардака царственно возвышался мольберт, хотя в этот раз художница с ним не работала. У стены стоял гигантский холст, привезённый специально на заказ блондинки, а напротив него мостилась стремянка, которую Свон и использовала в качестве своего трона. Эмма могла буквально жить здесь: высокие потолки позволяли художнице работать с размахом, была небольшая ванная с душевой, кухню заменял миниатюрный холодильник и портативная газовая плита, а у дальней стены лежал удобный матрас с парой подушек и пледом, рядом с новой стереосистемой, которую блондинка просто обожала. Всё, что нужно, чтобы не отвлекаться от творческого процесса. Свон уверенно наносила новые мазки краски, чередуя кисти с заметной периодичностью. Точные движения руки сопровождались профессиональной лёгкостью и плавностью, а мягкость, с которой кончик кисти касался полотна, была отточена годами практики. Зелёные глаза придирчиво осматривали холст, с лёгким прищуром прослеживали маршруты красок, оставленные свежими мазками. Эмма хотела, чтобы картина перед ней была точным воплощением той фантазии, которую она с трепетом хранила в своём воображении. К несчастью, этот перфекционизм распространялся только на её творчество, во всём остальном она была достаточно безответственна. Художница сама это понимала. Блондинка сидела напротив большого холста у стены на средней ступени стремянки, склонив голову на бок, чтобы рассмотреть результат проделанной работы под другим углом. Рядом с ней на клеёнке громоздились ёмкости и тюбики с красками, лежал блокнот с приблизительным эскизом самой картины, стояли стеклянные банки с водой для полоскания кистей (вода в них тоже была окрашена в разные оттенки от частого промывания), а сами кисти были разбросаны у ног Свон, словно у той не было времени, чтобы отойти даже на шаг от картины и аккуратно положить свои рабочие «инструменты» на небольшой столик. За спиной Эммы на небольшом кресле, которое она никогда не использовала по назначению, была свалена целая куча каталогов с необходимыми для неё оттенками цветов, различных размеров холстов и вариациями кистей с наконечниками из разнообразных волокон. Со стороны можно было подумать, что ориентироваться в этом бардаке просто невозможно, но сама художница так не считала: она знала точное расположения каждой баночки с необходимыми ей цветом и оттенком, помнила, где оставляла свои кисти и бутыли с лаком, могла не глядя сказать, где хранится тот или иной расходный материал. Это студия — её собственный мир и она трепетно относилась к тому, чтобы нарушать установленный в нём устой. Лёгкий беспорядок — олицетворял саму блондинку, она чувствовала себя комфортно в этом уютном хаосе и не любила, когда всё было слишком идеально… Хотя, пожалуй, одно исключение в жизни Свон всё-таки было. Эмма была в своём привычном рабочем обмундировании: старой белой майке, покрытой засохшей краской, джинсовом немного потёртом комбинезоне, которому было уже около шести лет (у художницы была привычка закатывать штанины по щиколотку), а яркие жёлтые носки с принтом утят — были её любимыми. Светлые волосы блондинки были собраны на затылке в небрежный пучок, несколько выбившихся прядей падали на лоб и обрамляли лицо, бледную кожу от локтей до кончиков пальцев покрывали пятна и мазки краски, некоторые из них были нанесены намеренно, чтобы посмотреть, насколько цвета на деле сочетаются друг с другом, меж светлых бровей залегла сосредоточенная морщинка, в одной руке Свон лежала классическая палитра, во второй располагалась толстая кисть, а кисть поменьше была зажата во рту Эммы. Художница нанесла ещё несколько аккуратных штрихов, её рука уже ощутимо ныла от неустанной работы на весу, но блондинка не могла остановиться, поддавшись слабости. Только не сейчас, осталось чуть-чуть. Свон быстро ополоснула кисть в банке с водой, отложив ненадолго палитру, и промокнула кончик тряпочкой. Она немного отклонилась на стуле, мыча под нос слова песни, оглядывая проделанную работу. Эмма слегка кивала головой и немного пританцовывала на своём «троне» под песню, чтобы размять затёкшее тело. Она выпрямила спину, почувствовав жалобный хруст позвоночника под кожей. От сидячей работы художнице становилось всё труднее напоминать себе держать ровную осанку. Блондинка усмехнулась, откидывая уже протёртую кисть на пол и перехватив поудобнее ту, что до этого держала во рту: необходимо было сменить скошенный наконечник на тонкий лайнер. Она аккуратно обмакнула кисть в краску и поднесла к холсту, медленно и точечно добавляя необходимую деталь. Картина нуждалась в большей насыщенности, а цвет в правильной передаче… Свон точно знала, чего хотела добиться. Это был последний штрих. — Прекрасно, — выдохнула Эмма, с удовлетворением преследуя каждый нарисованный контур профессиональным взглядом. Она счастливо улыбнулась, наконец позволив себе опустить руки на колени. — Наконец-то… Готово! Художница устало потянулась и широко зевнула, откладывая кисть и палитру в сторону. Блондинка самодовольно осмотрела картину, облегчённо рассмеявшись. Она чувствовала себя победителем марафона, который примерял на себя золотую медаль. Свон была не из скромных и всегда гордилась своими работами, поскольку её картины пользовались спросом, и на счету Эммы уже были десятки успешных выставок. В свои тридцать два года она уже имела собственную студию, квартиру в центре города, неплохой счёт в банке… Правда, заменить свой раритетный жёлтый Фольксваген жук на более новую модель её рука так и не поднялась. Художница была одной из самых плодовитых личностей в своей сфере деятельности, и блондинка пользовалась своей популярностью, пока была такая возможность. Она понимала, что мода — изменчива, а значит и её картины однажды перестанут быть востребованными, но Свон не унывала, поскольку сейчас всё складывалось удачно. Работы Эммы были воплощением яркости, света, дикости, хаотичности, смелости… Художница и сама была такой. Это не всегда было блондинке на руку в обычной реальной жизни, её лёгкая инфантильность и ребячливость часто были лишними в той или иной ситуации, но такой была настоящая Свон. А людей определяют именно те черты, которые они изменить в себе не могут. Эмма кинула взгляд на настенные часы, удовлетворённо хмыкнув: она проработала сегодня почти десять часов, прерываясь только на завтрак и обед, ужин художница пропустила, но это её совсем не волновало. Блондинка, наконец, закончила с картиной, над которой сидела больше недели. Она опустила взгляд на перепачканные руки, отмечая лёгкую дрожь в пальцах, которая, как Свон знала по опыту, пройдёт не скоро. Эмма неловко потёрла ладони друг о друга, пальцами разминая ноющие суставы и кисти рук. Бессонные ночи, доставка высококалорийной еды, литры чёрного кофе и полная изоляция… Звучит неприятно, но художница была счастлива. Ей были приятны эта усталость и ноющее тело. Ничтожная цена, которую блондинка готова была платить снова и снова, чтобы достигать необходимого результата. Самодовольная ухмылка Свон сменилась на мягкую и тёплую улыбку, когда взгляд зацепился за небольшой развод зелёной краски на гладкой поверхности обручального кольца. Эмма осторожно поскребла краску ногтем, чтобы вернуть украшению его невинную чистоту. Художница никогда не снимала кольцо. Ещё в день свадьбы блондинка пообещала, что этот маленький атрибут останется на её пальце до самого конца. Она будет стареть, её кожа со временем потеряет свою эластичность и станет похожа на старый пергамент, но кольцо… Оно останется таким же прекрасным. Сердце Свон отозвалось глухим стуком о рёбра при мысли о счастливой старости рядом с любимым человеком. Музыкальная дорожка сменилась с нейтральной на более ритмичную, и Эмма, соскользнув со ступеней стремянки, стала раскачиваться из стороны в сторону, позволяя уставшим коленям отойти от тянущего онемения. Она прикрыла глаза, неосознанно продолжая крутить кольцо на безымянном пальце, от которого, художница чувствовала кожей, исходил особенный жар, питающий самое сердце. Она всегда бережно и трепетно касалась своего любимого украшения, словно оно было живым. Блондинка стала подпевать песне, не заботясь о том, что берёт фальшивые ноты. Музыка играла достаточно громко, чтобы она с трудом слышала саму себя. Свон, пританцовывая, прошествовала к увлажнителю воздуха и настроила необходимые параметры. Она прекрасно знала, как избежать деформации холста, поэтому следила за температурой и освещением уже просто на уровне интуиции. Картины — очень хрупкая вещь. Нельзя допускать чрезмерного сквозняка, как и затхлости воздуха, постоянно поддерживать температуру не выше двадцати-пяти градусов и не ниже семнадцати, а влажность должна быть не выше семидесяти процентов, во избежание появления плесени. Обычно, Эмма часто перемещала мольберт по студии, чтобы достигнуть правильной кондиции, пока наносила необходимые слои, но в этот раз работа художницы была размером побольше, а потому просто так перенести холст в одиночку, не повредив его, было невозможно. Блондинке нужно было быть собранной, ведь эта картина требовала от неё большего внимания. Но сейчас, когда её детище закончено, художница могла немного расслабиться, но ненадолго. Ведь её работа не доведена до финальной точки. Через какое-то время, когда краски высохнут, блондинка покроет картину лаком, чтобы продлить жизнь своему творению. Свон немного приглушила свет и прошествовала обратно к своему рабочему месту. Она взяла плотную ткань из натуральных волокон и аккуратно накрыла её холст, словно занавесом, таким образом, чтобы не повредить свежие слои краски — ткань почти не касалась холста. Её пальцы бережно и невесомо погладили спрятанную от глаз картину, а тонкие губы растянулись во влюблённой улыбке. Эмма могла показаться странной обычным людям, но она действительно любила каждую свою картину, а эту — особенно. Художница взяла телефон и включила его впервые за несколько дней. Она имела привычку становиться затворником, когда уходила в творческий загул, и почти всё окружение блондинки к этому привыкло. Но Свон впервые настолько сильно погрузилась в работу, что забыла даже о существовании своего телефона — связь с внешним миром сильно отвлекала. Эмма до последнего откладывала этот момент восстановления связи, потому что знала, что найдёт десятки пропущенных звонков и сотни гневных смс от своей благоверной. — Чёрт! — простонала художница, когда посыпались оповещения, высвечиваясь на экране. Жена звонила, писала, даже угрожала (и угрозы однозначно преобладали в процентном соотношении). Блондинка с трудом проглотила ком в горле, посмотрев на дату на экране. — Мне хана. Свон, не решаясь прочесть хотя бы одно сообщение, уронила телефон на кресло так, словно это была бомба, которая вот-вот детонирует, и отошла на пару шагов. Эмма покачала головой, подняв руки, как бы защищаясь от невидимого противника. Она даже и представить себе не могла, что могла найти в этих гневных письмах. Художница не удивится, если вернётся домой и обнаружит, что жена в наказание за пропажу блондинки сменила замки на двери — такое уже случалось. Свон чуть себе задницу не отморозила на ступенях, пока супруга не сжалилась над ней и не впустила в квартиру, встречая Эмму суровым молчанием. Художница подошла к стереосистеме, по пути распуская волосы из пучка. Кожа головы заныла от облегчения, благодаря свою хозяйку за долгожданную свободу. Блондинке следует принять душ и привести себя в порядок перед казнью. Погибать — так с музыкой! — Алекса, — громко произнесла Свон, чтобы голосовой помощник смог распознать её слова. — Выключи музыку. Музыка из колонок тут же умолкла, и Эмма протяжно вздохнула. Тишина резала слух от непривычки, да и в целом художница не любила, когда было тихо. Жизнь блондинки всегда была полна эмоций, движения, звуков, в противном случае она чувствовала себя не в своей тарелке. Свон убрала волосы за уши, пытаясь собраться с мыслями, и облизнула губы, чувствуя неприятное волнение. Она должна прибраться, затем придать себе человеческий вид, купить огромный букет и приползти к жене с объяснениями, в надежде, что её извинения будут приняты. Эмме очень хотелось остаться в живых, а она знала, какой недовольной может быть её супруга. Художница не стала откладывать свои дела и начала убирать кисти и краски с пола, немного поспешно и сумбурно, хватаясь за всё сразу. Ей даже представить было сложно насколько в этот раз благоверная будет недовольна. Блондинка, естественно, не могла её винить. Её супруга старалась быть терпеливой к особенностям жизни со Свон, но иногда Эмма слишком увлекалась и переходила черту дозволенного. И всё же… Тринадцатое июня, как она могла забыть! Художница планировала закончить ещё двенадцатого числа… А завтра! Чёрт-чёрт-чёрт! Блондинка второпях схватила несколько банок с мутной цветной водой и понесла их в сторону ванной. Она быстро сполоснула их в умывальнике, попутно пытаясь избавиться от краски на своих руках, шее, даже на лице. Ей стоит нивелировать привычку чесать нос, когда её руки в краске. Свон с особой тщательностью тёрла ладонями и пальцами засохшую краску, которая довольно легко смывалась под горячей водой. Эмма оставила банки стекать в умывальнике, а сама вернулась обратно в студию, направляясь к креслу, где среди жестяных банок стояла последняя пластиковая бутылочка растворителя. Художница присела на корточки, взяла одну из чистых тряпок и растворитель в руки, намереваясь попробовать оттереть краску и от одежды, но отвинтить крышку не успела, услышав, как приоткрылось окно, ведущее на пожарную лестницу. Грабители? В это время суток? Блондинка застыла на месте, её сердце споткнулось, а мурашки табуном пробежали по позвоночнику: кому пришло в голову влезать в помещение, в котором горит свет? Бандиты? Наркоманы? Свон слышала, что уровень преступности в Бостоне повысился в последние пару месяцев. Она мысленно прикидывала, что можно использовать в качестве оружия из её скудного ассортимента, но, не найдя ничего подходящего, приготовилась встречать незваного гостя так, как есть. Эмма резко обернулась, готовая буквально выпихнуть потенциального оппонента обратно на лестницу, но, встретив хмурый взгляд горящих яростью глаз, вскрикнула от неожиданности. Всё внутри художницы похолодело и сковало страхом и нарастающей паникой. Она не была морально к этому готова! Чёрт возьми, лучше бы это были грабители. — Реджина! — проскулила блондинка, выронив бутылку и тряпки на пол и тут же вскакивая на ноги. Реджина Миллс собственной персоной ступила босой ногой на подоконник, наклонившись так, чтобы пролезть через оконную раму, не задев её головой. Чёрная ткань изящного летнего платья струилась по стройному телу женщины, по длине доходя чуть ниже колена, подчёркивая её фигуру в нужных местах, а откровенный вырез и приподнятый бюст притягивали взгляд к округлой груди. Брюнетка выглядела великолепно, в том числе за счёт своей королевской осанки и гордо вскинутой головы, она всё делала с достоинством и грацией, даже, когда злилась. В любой другой ситуации, Свон бы не упустила возможность отвесить Миллс кокетливый комплимент, но не сейчас, когда Реджина смотрит на неё, как пантера на лань. Эмма нервно сглотнула, натянуто улыбнувшись женщине, что та встретила без ответного энтузиазма. Брюнетка являла собой таинственность и опасность всего мира. Если бы художницу попросили бы выбрать один цвет, которым она должна была бы нарисовать портрет Миллс, блондинка выбрала бы чёрный. И дело было не во мрачных ассоциациях, которые вызывал этот цвет. Свон всегда считала, что чёрный — это сочетание всех самых ярких красок, и при этом самый тёмный их оттенок. Достаточно глубокий и таинственный цвет, под стать Реджине. Кожа женщины удивительного оливкового отлива, который очень трудно воссоздать красками, была лишена изъянов, аккуратные ступни с чёрным педикюром являли собой воплощение миниатюрности и женственности, ухоженные руки с тёмным лаком на длинных гибких пальцах, на одном из которых блестело идентичное Эмме обручальное кольцо. Свои чёрные лакированные лабутены брюнетка сняла, чтобы подняться по лестнице без риска сломать каблук или ногу, и теперь аккуратно держала их пальцами одной руки. Густые тёмные волосы Миллс тяжёлыми волнами падали на обнажённую шею и плечи, они напоминали художнице дорогой шёлк: такие же мягкие и блестящие. А эти хрупкие ключицы… Блондинка годами тренировалась, чтобы хотя бы отдалённо научиться передавать кистью то, какой она видит Реджину каждый день. На пухлых губах супруги была ярко-алая помада, а выразительность бездонных карих глаз подчёркивали лёгкие дымчатые тени. Каждый раз, когда жена появлялась на виду Свон, всё остальное становилось неважным, будто женщина являла собой концентрацию всех самых ярких и живых цветов или красок на фоне серых и блеклых заурядных пятен. По внешнему виду брюнетки Эмма догадалась, что та приехала к ней после работы или делового мероприятия, возможно лишь мимолётно заехав домой. В этом платье Миллс выглядела так, словно явилась со званого ужина или какой-то представительской встречи. Художница почувствовала себя неловко в своей потрепанной временем рабочей одежде. Реджина была успешным ресторатором, под чьим руководством открылись самые именитые заведения в городе. Имя супруги было на слуху и ассоциировалось с вкусной едой, изысканной кухней, деньгами… Жена была частой гостьей на многих светских вечеринках, её знали в лицо, хотели войти в её круг общения, шёпотом произносили её имя. Она была завидной партией для многих, поэтому брак этой светской женщины с блондинкой-затворницей поверг всех в шок и долго был причиной сплетен: как эти двое вообще сошлись? Свон первое время смущалась от пристальных взглядов в свой адрес, когда появлялась на публике под руку с этой роскошной брюнеткой. Ей было плевать на то, что подумают о ней, но не хотела, чтобы репутация Миллс как-то страдала от этого. Реджина всегда игнорировала эти разговоры и научила этому Эмму. Она вселяла в художницу странную уверенность и спокойствие каждый раз, когда мягко улыбалась, когда приобнимала за талию, когда тихо смеялась ей в шею… Супруга заставляла блондинку забывать, где она находится и кто стоит рядом с ней. Свон чувствовала, что только эта женщина имеет значение, а на остальных на самом деле ей плевать с высокой колокольни. К этому Эмма и приучилась, со временем остальные тоже привыкли к художнице с чудинкой, даже стали иногда вовлекать её в беседы, на что её жена всегда кивала с благодарной улыбкой. Она знала, что блондинка делает всё это для неё. Брюнетка обладала стальной деловой хваткой, славилась своей дипломатичностью, бескомпромиссностью, строгостью и перфекционизмом. Миллс любила порядок, любила точность и ясность во всём, что было полной противоположностью блондинке. Но из-за этого Свон любила Реджину ещё больше: жена знала особенности характера Эммы и не требовала от неё изменений, хотя ей было очень тяжело мириться с некоторыми заскоками художницы. Супруга уважала работу блондинки, давала ей пространство, старалась понять… Но Свон иногда позволяла себе лишнее, и тогда супруга уже не могла сдерживаться — как сейчас, к примеру. Эмма судорожно втянула воздух, её нос автоматически настроился на знакомый тёплый аромат духов женщины, который наполнял собой воздух, завоёвывая всё больше пространства. Художница готова была заблудиться в густом каскаде чёрных волос этой удивительной брюнетки, всегда тонула в этих прекрасных тёмных глазах, таяла от каждого горящего взгляда, любовалась карамельными искорками в шоколадной радужке… А эти пухлые губы! Эмма никогда не забудет их мягкость и чувственность! И небольшой шрам на верхней губе, который должен был быть изъяном, всё равно олицетворял собой нечто волшебное, уникальное, правильное. Когда сердце горит любовью, глаза видят только совершенство. Художница столько раз в воображении рисовала Миллс, чередуя карандаши, уголь, краски… Даже самая идеальная их комбинация не могла передать всё, что являла собой Реджина. Женщина пронзила блондинку яростным взглядом, и влюблённое наваждение тут же сменилось паникой, пуская дрожь по телу Свон. Присмотревшись повнимательнее, Эмма поняла, что брюнетка часто и глубоко дышит, на щеках пылает яркий румянец, а волосы слегка взъерошены, каждый локон напоминал ядовитую змею, шипящую на художницу, будто Миллс не просто поднялась по пожарной лестнице, а взлетела по ней. Реджина была похожа на гарпию, стоя перед блондинкой во всём чёрном и готовая воткнуть каблук Свон прямо между глаз. Удивительно, что жена огнём не дышала. Надменные линии бровей супруги были сдвинуты к переносице, дикий потемневший взгляд охотился за каждым движением Эммы, которая стала неосознанно пятиться спиной от окна, чтобы не попасть под раздачу так быстро. — Дорогая, что ты тут делаешь? — голос художницы напоминал расстроенную струну гитары, звучал неестественно и плачевно. — Свон, — достаточно красноречиво прошипела женщина, спускаясь с подоконниками и рывком закрывая за собой окно так резко, что даже стекло задрожало от страха. Дело плохо. Брюнетка называла блондинку по девичьей фамилии только, когда была очень зла. А учитывая то, что Свон буквально ощутила, пропитанную ядом каждую буковку, так просто она не отделается. Миллс перед ней была подобна яростной фурии: прекрасной, но смертоносной. Если бы Реджина забралась в студию через дверь, то у Эммы был бы шанс спастись, но раз жена влетела через окно… Художнице стоило подумать о завещании. — Прости! — пискнула блондинка, толком не зная, за что конкретно просит прощения. — Ты сегодня просто прекрасно выглядишь! Очень мило с твоей стороны навестить меня. Очень приятный сюрприз, любимая! Сказав это, Свон тут же бросилась к двери, проклиная саму себя за то, что закрылась на четыре замка и чёртову цепочку. Да и эта звукоизоляция… Даже, если Эмма будет орать во всё горло и молить о помощи, её никто не услышит. Её пальцы не слушались, открывая защёлку за защёлкой, руки тряслись, пытаясь отцепить тонкую цепочку, но, как назло, всё либо заедало, либо сама художница путалась в движениях. Она чувствовала себя запертой в клетке с голодной львицей, которая через считанные секунды разорвёт её на части. Почему этот чёртов засов не поддаётся?! Блондинка оглянулась через плечо на супругу, которая вдруг плотоядно ухмыльнулась. Женщина кинулась за Свон, и всё внутри Эммы сжалось. Она пискнула от страха, резко дёрнув засов в сторону. Он поддался именно в тот момент, когда жена настигла художницу, и, как только блондинка потянула дверь на себя, чтобы выскользнуть в коридор, не заботясь о том, что на ней нет даже обуви, супруга впечатала ладонь в дверь, снова захлопнув её прямо перед носом Свон. Эмма тяжело сглотнула, чувствуя горячее дыхание женщины у себя на лице. От брюнетки пахло мятой и древесными нотками. — Стоять! — рявкнула Миллс. — Куда собралась, Свон? Художница невинно посмотрела на Реджину, похлопав длинными ресницами. Она не могла придумать достойного ответа. Подышать воздухом? Купить фейерверк, чтобы отпраздновать их долгожданное воссоединение? Мигрировать в Мексику? — Я по тебе соскучилась, — натянуто улыбнулась блондинка и тут же отскочила от жены, когда та вернула засов на место, закрыв обратно все замки. Она не даст Свон сбежать. Супруга загородила собой дверь, отрезая всякую возможность побега, при этом не сводя с Эммы опасного взгляда. Художница отбежала в центр студии, понимая, что деваться ей некуда. Женщина сейчас в том состоянии, когда может накинуться на блондинку даже, если та моргнёт неправильно. Свон вскинула руки, чтобы попытаться успокоить брюнетку на расстоянии, но ту лишь сильнее перекосило от ярости. — Да неужели?! Соскучилась? — зарычала Миллс. — Ты перешла все границы, дорогая! — Реджина… — Заткнись! — супруга вскинула руку, не дав Эмме и шанса объясниться. — Я в кои-то веки срываюсь с работы к тебе, чтобы приготовить вкусный ужин, провести приятный вечер со своей женой, ты же помнишь, что мы с тобой женаты, Эмма? — Конечно, — кивнула художница. — Наша свадьба — лучший день в моей жизни. Не прокатило. Женщина даже бровью не повела. — Я хотела устроить настоящее свидание, ведь мне впервые за долгое время удалось сдвинуть свой график, чтобы он совпал с твоим! И ты обещала, что будешь дома и освободишься от своего грёбанного проекта, подробности которого меня сейчас вообще не интересуют! — брюнетка стала медленно наступать на сжавшуюся блондинку. — Я прилетаю домой вся такая воодушевлённая и готовая к романтике, и что в итоге? Нахожу чёртову записку: «Буду не скоро», которую я ещё чудом заметила на холодильнике! Свон жалобно заскулила, глядя на ангела своей смерти. Миллс была прекрасна в своём праведном гневе. Сейчас бы взять краски и сделать пару набросков с натуры! Разметавшиеся волосы, чувственные, приоткрытые от частого дыхания, губы, блеск чёрной ткани платья от света ламп… Реджина заволокла собой всё пространство, заставив Эмму сконцентрироваться только на ней. Жена хищно прищурилась, аккуратно ступая по полу, её глаза блестели негодованием. Художница едва не споткнулась о ножку мольберта, отступая от супруги ещё на пару шагов. — «НЕ СКОРО», твою мать! Не через час, не через день, не через неделю! «Не. Скоро»! — последнюю фразу женщина процедила через стиснутые зубы. — Очень интересный временной промежуток, дорогая! Прекрасный в своей неточности! Как я должна облачить его в слова и понимать, когда ты будешь? — Так просто получилось! — блондинка повысила голос, чтобы перекричать брюнетку. — Я сама не была уверена, сколько времени займёт мой творческий отпуск. Ты же знаешь, как это работает. Я не могла позволить своей музе покинуть меня, а потому заперлась здесь… — Знаю?! Мы вместе десять лет, пять из них в браке, — Миллс склонила голову на бок, поудобнее перехватив лабутены уже в обе руки, взгляд Свон тут же метнулся к заострённым каблукам. — И ты всё ещё не понимаешь, что мне нужны точные данные! Когда, где, во сколько и всё остальное, Эмма! Какое право ты имеешь пропадать вот так? — Реджина швырнула первую туфлю в художницу, достаточно резко и неожиданно, угодив блондинке в колено. — Ай! Больно! — возмутилась Свон. — Успокойся! Давай просто поговорим! Жена надменно вскинула брови, громко фыркнув. Разговора не будет… Супруга рванула к Эмме, но та перемахнула через кресло, загородившись им от нападения женщины. Брюнетка зарычала, уперевшись свободной рукой в подлокотник кресла и пытаясь его развернуть, но художница упрямо держала спинку, оставляя предмет мебели своей неподвижной защитой. — Прости-прости-прости! — лепетала блондинка. — Я немного увлеклась и потеряла счёт времени. — Этого мало! — Миллс швырнула второй лабутен, целясь в голову Свон, но та успешно пригнулась. — Я несколько дней приходила с работы, надеясь застать в квартире свою законную супругу, а была вынуждена проводить одинокие ночи в холодной постели, пока ты шляешься здесь! — Я собиралась позвонить! — заверила Эмма. — И я не шляюсь, а работаю! — глаза Реджины вспыхнули от комментария художницы. Блондинка выбрала неудачный момент, чтобы огрызаться. — Но я закончила картину! И уже складывала вещи, чтобы собраться и поехать домой к тебе. Жена закатила глаза, холодно рассмеявшись. Она резко дёрнулась в сторону, намереваясь обогнуть кресло, но Свон тут же отбежала в сторону. Однако, супруге удалось ненадолго коснуться руки Эммы, пуская электрический разряд по телу. Художница отскочила, закусив губу. Чтобы не происходило, как бы сильно и часто эта женщина не ссорилась с блондинкой (Свон часто была причиной негодования брюнетки), Эмма знала одно: Миллс единственная заставляла её сердце биться чаще, когда оно не хотело биться совсем. И сейчас вместо того, чтобы испугаться, что Реджина едва не настигла её, художница ощутила восторг от мягких пальцев жены на своей коже. Блондинка точно ненормальная! — Ты не умеешь врать! — заявила супруга, она в бешенстве оттолкнула от себя кресло, едва не повалив его на бок. — Ты живёшь в двадцать первом веке, у тебя есть телефон. Ты могла бы хоть раз позвонить или написать, сказать, что скучаешь, чёрт подери! Я чувствую себя ненужной! — Ты нужна мне! — возразила Свон. — Я постоянно думаю о тебе! — Ну конечно! Эмма, твои картины и эта чёртова «вечно ускользающая» муза стоят у тебя на первом месте. Не я! — женщина почти кричала. — Ты даже не нашла время, чтобы хоть раз ответить на мой звонок. Один лишь твой ответ мог бы спасти сейчас твою творческую душонку! — Я отключила телефон! — призналась художница. — Прости, я не ожидала, что ты позвонишь. Да, я задержалась на день, но я правда не заметила этого! Брюнетка схватила пару каталогов с кресла и целой охапкой швырнула их в блондинку. Свон на лету поймала всего один, остальные упали к её ногам, разметавшись по полу. Эмма прижала каталог к груди, словно защищаясь им от Миллс. — Твоя студия находится в пятнадцати минутах от дома! Ты могла бы просто вернуться на ночь хоть раз, чтобы напомнить мне о том, как ты выглядишь! Откуда я знаю, что с тобой происходит? Вдруг ты заболела? Напоролась на свою кисточку? Надышалась краской и потеряла сознание? — Эти краски не токсичные, — на автомате возразила художница, за что тут же получила кисточкой в плечо — Реджина перешла на более дорогостоящую артиллерию. — Нет-нет-нет! Только не эти кисти, они ручной работы! — взмолилась блондинка. Жена взяла в руки самую большую и тяжёлую кисть, ткнув ею в сторону Свон, словно ведьма со своей волшебной палочкой. Кисть так изящно расположилась в смуглой ладони супруги! Указательный палец женщины лежал по направлению к кончику кисти, и Эмма невольно залюбовалась сочетанием глянцевого тёмного лака с белой деревянной ручкой своего рабочего инструмента. — Но ты, вместо того чтобы успокоить меня и переночевать дома, купила сюда матрас! Неужели спать на полу тут лучше, чем со мной в постели на дизайнерских простынях? — С тобой лучше! — захныкала художница. — Я просто не хотела отвлекаться, чтобы поскорее закончить работу и вернуться к тебе. — Отвлекаться на меня? — брюнетка швырнула кисть в блондинку, но та кое-как схватила её и уберегла от падения на пол. — Я тебе что — назойливая муха? Почему Свон всегда выбирает неправильные способы утихомирить Миллс? Она никогда не умела успокаивать Реджину, когда та приходила в ярость. Эмма подбирала не те слова и не то время для своих попыток. — Реджина, прошу, ты не так всё поняла! — Что я не так поняла? Что ты предпочла мне свои картины? Или что я мешаю тебе творить? — супруга стала выискивать взглядом чтобы ещё швырнуть в художницу. — Мне пришлось самой ехать сюда, чтобы увидеть, что в окнах студии горит свет и твой силуэт мелькает на заднем плане! Моя жена, оказывается, в добром здравии, орёт свою музыку, как обычно, и размахивает кистью. Я простояла на пороге тридцать минут и колотила в дверь, но ты, скотина, естественно ничего не слышала! — женщина схватила баночки с красками. — Миллс! Положи это на место! — кровь в венах блондинки застыла. — Или отойди от картины, прошу! — Ты думала о том, что мне может тебя не хватать? Нет, конечно же, нет. Ты думала только о своей грёбанной картине! — брюнетка выплеснула розовую краску на Свон, но весь цвет пришёлся именно на каталог в руках Эммы. Художница не верила в происходящее. Она медленно окинула себя взглядом: её руки и комбинезон был в свежих вкраплениях краски. Блондинка в шоке откинула испорченный каталог в сторону и выставила перед собой кисть, которую до этого Миллс сама швырнула в неё, указывая на банку с фиолетовой краской во второй руке Реджины. — Прошу тебя, поставь краски на место! Жена коварно улыбнулась, небрежно покрутив банку с краской в руке. Её карие глаза наслаждались паникой на лице Свон, как и сама супруга упивалась реакцией Эммы. — Эту краску? — Да. Женщина пожала плечами, делая вид, что наклоняется, чтобы поставить баночку на пол, но в последний момент просто швырнула банку в художницу. Пол и левая штанина комбинезона блондинки окрасились в фиолетовый цвет. Свон разочарованно застонала, выставив перед собой кисть, держа её уже двумя руками, как меч. Правда, рыцарем Эмма себя совсем не чувствовала, скорее Осликом из Шрека напротив Дракона. — В свои тридцать пять лет, — брюнетка опасно понизила голос, но это ложное нарочитое спокойствие не смогло обмануть художницу. — Я вынуждена взбираться на пятый этаж по пожарной лестнице в платье от Армани и Лабутенах из последней коллекции, чтобы найти свою жену? — Миллс взяла тюбики с красной и оранжевой красками. — Мне не шестнадцать, чтобы бегать за тобой таким образом. — Реджина, — прошептала блондинка. — Прости! — Ты не считаешь, что я уже не в том возрасте, — в Свон полетел красный тюбик. — Чтобы заниматься, — в ход пошёл оранжевый. — Подобной хернёй, Эмма? Художнице удалось отбить один тюбик на лету, второй попал ей в правое бедро. Супруга не удовлетворилась результатом. Она, бормоча под нос ругательства на испанском (её родном языке), вооружилась баночкой жёлтой краски. Женщина посмотрела на блондинку и медленно отвинтила крышку. — Я только что умылась! — чуть ли не плача выкрикнула Свон. — Переживёшь! — рявкнула брюнетка. — На меня тоже снизошло вдохновение, Эмма, — с этими словами она швырнула в жену краску, и передняя часть комбинезона художницы окрасилась в жёлтый цвет. — Ты же можешь меня понять, душа поэта требует полёта! — Это не так говорится! — Да мне плевать! — Миллс запустила в блондинку зелёную краску, несколько крупных капель попало на плечо Свон. Эмма отскочила от банки подальше, врезавшись спиной в стену. Художница затравленно проследила за изящной рукой Реджины, обручальное кольцо искрой отразило свет от ламп — жена открыла банку с синей краской. Блондинка только недавно её заказала, так и не успев воспользоваться! Свон обогнула стремянку, двигаясь вдоль стены на безопасном от супруги расстоянии. Она наставила на женщину свою кисть-шпагу, неловко размахивая ею в воздухе, словно пытаясь отогнать брюнетку от картины, которая находилась в опасной близости от неё. — Отойди от картины, Миллс, — строго сказала Эмма. — Сейчас же! Реджина помрачнела за секунду. Она замахнулась и кинула в художницу банку с краской. Блондинка присела, прикрыв голову руками, кирпичная стена за её спиной окрасилась в синий цвет. Брызги полетели на плечи и руки Свон, краска на волосах была самой меньшей проблемой Эммы. Сердце художницы гулко колотилось в груди, когда она пересеклась глазами с непоколебимым взглядом жены. Супруга тяжело дышала, сжимая кулаки. — Ты ещё будешь мне указывать? Ты?! — взревела женщина. — Та, что предпочитает мне одинокие ночи в своей проклятой студии? Или… — брюнетка схватила тюбик белой краски. Её глаза метали молнии. — Ты спишь здесь не одна? Что? Блондинка не ослышалась? Она могла совершать какие угодно ошибки, но изменять — никогда. Не Миллс, уж точно. И вовсе не из чувства самосохранения. Реджина была особенной, самой удивительной и уникальной… Подобных ей Свон никогда не встречала. Ещё с самой первой встречи женщина вызвала в Эмме небывалую смесь эмоций, которая волной завладела всем естеством художницы. Только брюнетка могла сразить на повал своей резкостью, своим коварным блеском в глазах заставить биться сердце в ускоренном ритме, а улыбкой поставить блондинку на колени. Свон вскочила на ноги, оскорблённая предположением Миллс, но та, воспользовавшись смятением Эммы, запустила в неё тюбик. Художница выставила руки перед собой, локтем отбивая снаряд. Реджина принялась ходить по студии, заглядывая под столы, проверяя шкафчики, осматривая каждую полочку. Жена заглянула даже в холодильник, пока блондинка пыталась прийти в себя и понять, что её супруга делает. Женщина важно вышагивала по студии, двигаясь резко и стремительно. Её тело было напряжено, она всем своим видом показывала, что её лучше не трогать. Свон почти не дышала, преследуя взглядом брюнетку, она не могла пошевелиться, поскольку боялась привлечь к себе внимание Миллс и тем самым напомнить о своём существовании. Так продолжалось несколько долгих секунд. Реджина даже забежала в ванную комнату, чтобы покопаться в ящике и в полочке над раковиной. Эмма, не понимая ситуации, нахмурилась. Она попыталась привести себя в порядок, поравняв на себе комбинезон, но это было крайне бесполезное занятие: смыть с себя эту палитру красок поможет только горячий душ и жёсткая мочалка. Сердце художницы всё ещё не могло успокоиться. Она трусливо покосилась на ванную, где пока находилась жена, и сделала пару шагов в сторону завешенной картины, чтобы удостовериться, что супруга не повредила полотно. Но стоило блондинке приблизиться к ней, как женщина вернулась в комнату и застыла, глядя на Свон с яростью и раздражением. Эмма осмелилась пошевелиться? — Реджина, давай поговорим? — взмолилась художница, неосознанно загораживая собой картину. — Что ты делаешь? — Ищу следы той шлюхи, на которую ты меня променяла, — выплюнула брюнетка, словно влепив блондинке затрещину. — Откуда я знаю, чем ты занималась во время своего творческого отпуска с отсутствием отвлекающих факторов в моём лице, верно? — Нет никакой шлюхи! — воскликнула Свон. — Как ты вообще могла о таком подумать? — Это бы многое объяснило! Раз уж я тебе совсем не нужна, как показала практика. Ты ведь не поинтересовалась за эти дни, как дела у твоей жены, — заявила Миллс. — Я, конечно, понимаю, что чувства могли остыть и так далее, но я бы очень оценила, если бы ты просто подошла ко мне поговорить, а не искала перепихон на стороне, прикрываясь своей картиной… — Реджина застыла не договорив. Она взглядом оценила то, как Эмма ревностно загораживает собой холст, несмотря на весь свой страх перед супругой. Женщина усмехнулась. — Сними полотно с картины. — Нет! — замотала головой художница. — Да, — брюнетка быстро подошла к блондинке, отчего та невольно сжала голову в плечи, но не отступила. — Вдруг ты прячешь под ним какую-то сучку? — небрежно отвесила Миллс с ложным безразличием. Подобные эмоциональные американские горки были главной визитной карточкой Реджины: от криков и угроз супруга быстро переходила к спокойному и нейтральному тону (но он был куда страшнее стандартных воплей женщины). — Или же изобразила её на картине? Трахаешь своих моделей, Свон? Твоя последняя выставка как раз была посвящена красоте женского тела. Я помню сколько моделей-натурщиц приходили к тебе. Они же все раздевались перед тобой, верно? — брюнетка с вызовом вскинула подбородок, остановившись в полушаге от Эммы. Её тёмные глаза окинули застывшую художницу оценивающим взглядом. — Скольких ты в итоге облапала, дорогая? Блондинка стиснула челюсти, брезгливо поморщившись. Сама мысль о том, что она будет прикасаться к кому-то ещё, кто не её жена, вызывала у неё тошноту. Свон ценила женскую красоту, это правда, могла часами изучать и любоваться плавными изгибами женского тела, но она никогда не хотела прикоснуться к кому-то. Эмма только смотрела, изучала, запоминала, а затем переносила всё на холст. В сердце художницы была только эта опасная в своей ярости Миллс. — Я никого не тронула и пальцем, — голос блондинки обрёл силу. — И никогда не трону. — Никогда не говори никогда, дорогая, — Реджина старалась казаться непоколебимой в своём безразличии, но Свон видела в удивительных карих глазах, состоящих из сладкого сочетании горячего шоколада и карамели, затаённую обиду и боль, которые прятались за ширмой ярости и злости. Эмма сглотнула ком в горле, глядя на жену сверху-вниз. Она любила в своей супруге всё: умилительную разницу в росте, жёсткий характер, бескомпромиссность и прямолинейность, нежную преданность, страсть с толикой лёгкой грубости, гибкий ум, начитанность, властность… Художница никогда не целовала более мягких и горячих губ, не видела такого живого огня в глазах, не слышала более прекрасной хрипотцы в тихом мурлыкающем смехе… Блондинка никогда не смотрела на кого-то с мыслью, «я женюсь на ней», эта женщина была единственной. Свон хватило всего одного вечера, одного оскорбления в адрес её картины, сказанного вскользь во время первого знакомства, чтобы брюнетка поселилась в её мыслях навсегда. — Не смей меня обвинять в неверности, — твёрдо произнесла Эмма. — Никогда, Реджина. Я могу быть последней задницей на всей этой планете, но я твоя. С самого начала я была твоей. Ещё до того, как встретила тебя. Я не знала, но чувствовала, что не могу отдать кому-то другому своё сердце, потому что оно никогда не было моим. Взгляд Миллс дрогнул. Враждебность постепенно стала угасать в глазах, но обида никуда не исчезала. Реджина впитывала в себя всё то, что пыталась передать художница взглядом, но не могла так просто поддаться на её сладкие речи. Жена резко схватила блондинку за подбородок большим и указательным пальцами правой руки, заставляя Свон смотреть ей только в глаза. — Неужели, Эмма? Тогда почему мы сейчас в такой ситуации? Почему я чувствую себя лишней в твоей жизни? — слова приглушённым рычанием укусили слух художницы. — Нашла мне замену? Блондинка виновато поджала губы, она не могла спорить с супругой, ведь женщина была права, именно Свон виновата в том, что брюнетка так себя чувствует. Эмма знала, что как бы Миллс не храбрилось, ей страшно, что художница может предать её. Реджина была сильной женщиной, но полностью беззащитной перед своей женой. Блондинка понимала это и никогда не собиралась ломать её. Свон накрыла ладонью нежный изгиб запястья супруги, невесомо скользнув пальцами по гладкой и нежной коже руки. Близость этой брюнетки всегда творила невообразимые вещи с Эммой. Художница чувствовала, как кровь горит в венах, как сердце раздувается до размеров грудной клетки, как каждая клеточка в её теле тянется к Миллс. Желание коснуться было сильнее здравого смысла. У Реджины были очень красивые тонкие запястья, длинные ухоженные пальцы, в меру короткий дорогой маникюр. Как только кожа коснулась кожи, карие глаза тут же вцепились в лицо блондинки, пытаясь предугадать, что задумала Свон в этот раз, чтобы выбраться из своего щекотливого положения. Жена изучала лицо Эммы, не упуская ни единого взмаха светлых ресниц и не единого вздоха, сорвавшегося с тонких розовых губ. Супруга знала художницу, как свои пять пальцев: каждую родинку, первые морщинки, эрогенные зоны. И тем не менее она продолжала смотреть на блондинку каждый раз, как в первый: пытаясь разглядеть для себя что-то новое, понять эмоции в зелёных глазах, правильно интерпретировать улыбку. Женщина едва слышно вздохнула, когда Свон мягко отняла её руку от своего лица и, тепло улыбнувшись, поцеловала обручальное кольцо на пальце своей супруги. Тонкие губы коснулись золота, затем скользнули на смуглые пальцы, заставив брюнетку задержать дыхание. Миллс не отрывала взгляда от глаз Эммы, которая тоже в свою очередь впитывала в себя внимание Реджины. Насыщенные шоколадом глаза опустились на губы художницы, темнея с каждым мгновением всё сильнее. Блондинка знала этот взгляд. Только её жена могла раздеть Свон взглядом и заставить её дрожать от нетерпения и желания. Жар окатил всё тело Эммы, и художница выронила на пол кисть, которую всё ещё держала зажатой в ладони. Всего секунда, и лёгкие блондинки наполнились тёплым ароматом парфюма супруги, а сама женщина, прижавшись вплотную к телу Свон, не думая о том, что может испачкать своё дизайнерское платье в краске, обвила одной рукой шею Эммы, а второй схватилась за лямку её джинсового комбинезона мёртвой хваткой. Брюнетка потянула художницу на себя, не терпя возражений, требуя своё и не принимая отказа. Блондинка обожала такую острую собственническую нотку в отношениях с Миллс. Свон хотела принадлежать и уже принадлежала только Реджине, но та постоянно напоминала об этом. Эмма тут же наклонилась к жене, позволяя полным губам супруги грубо захватить свои в плен яростным поцелуем. Они вместе десять лет: их связывал совместный быт, случались и ссоры, разбавляемые скандалами и криками, редкими истериками и холодными оскорблениями, но художница была счастлива с этой женщиной. Ведь каждый поцелуй, примирительный или будничный, был ярче предыдущего. Брюнетка затронула что-то в сердце блондинки с самой первой встречи, но, когда именно Свон влюбилась в Миллс, было невозможно сказать. Она просто знала, что хочет быть рядом с ней с каждым днём всё больше. Знала, что имя Реджины вызывает у неё улыбку, которую она сама даже не замечала. И знала, что никогда не чувствовала себя так раньше. Блондинка растаяла. Она считала, что выиграла в лотерее, когда женщина обратила на неё внимание. Свон как сейчас помнит день их встречи. Был выпускной показ работ от академии, в котором Эмму пригласили поучаствовать. Она тогда согласилась продемонстрировать свой первый масштабный проект — картину размером с человеческий рост, темой которого был «внутренний мир» художника. Блондинка была уверена в себе, она блуждала по выставке, заводила полезные знакомства, с гордостью принимала похвалы от своих педагогов и гостей, пришедших поглазеть на творение выпускников Бостонской Академии Искусств. Свон помнит, что звонко смеялась, слушая историю потенциального спонсора, когда зелёные глаза остановились на одиноком утончённом силуэте молодой брюнетки напротив картины Эммы. Миллс была в строгом деловом костюме, стоящая обособленно от основной толпы и с нейтральным лицом изучающая работу художницы. Блондинка обычно могла по выражению лица понять нравится человеку её работа или нет, но не в случае с Реджиной. Трудно делать предположение, когда лицо женщины ничего не выражает. Свон помнит, как невольно оценила брюнетку взглядом с головы до ног, отмечая идеальные пропорции её фигуры, стройные ноги, изящные руки, играющие с бокалом красного вина. Эмма тогда, не глядя, взяла себе бокал шампанского у проходящего мимо официанта, и направилась прямо к Миллс. Она испытывала странную потребность узнать, что Реджина думает о картине художницы, жаждала услышать похвалу от красавицы, но… Будущая жена блондинки тогда даже не сразу посмотрела на Свон, когда та поинтересовалась, нравится ли женщине картина. Брюнетка пригубила вино, и Эмма на секунду потерялась, засмотревшись на то, как пухлые алые губы касаются хрустальной кромки бокала. Миллс назвала работу художницы гротескной, а автора картины — инфантильной личностью, у которой слишком сильно раздуто самомнение. «Эта работа вызывает у меня смешанные чувства. Кажется, будто художник хотел показать самого себя, но не знал за что взяться… Думаю, что у этого человека раздутое самомнение и чрезмерная любовь к красному цвету, а также проблема с восприятием критики. По картине видно, что «творец» старался угодить всем и сразу, отчего сцена, изображённая на холсте кажется хаотичной и спутанной, — Реджина взмахнула рукой, и блондинка почувствовала, будто на неё вылили ушат ледяной воды. — Автор изобразил слишком много бессвязных вещей, хотя они и нарисованы довольно детально, и игра оттенков впечатляет, — только после этих слов будущая супруга посмотрела на Свон впервые. Её тёмные глаза лениво оценили Эмму, остановившись на пылающем от возмущения лице художницы. На пухлых губах появилась коварная ухмылка. — Мне даже нравится. Пожалуй, я куплю эту картину.» Блондинка никогда не забудет тот электрический разряд, который прошиб всё тело, когда женщина посмотрела на неё. Её сердце замерло от слегка приподнятого уголка губ брюнетки, и отказывалось биться дальше. А этот тихий ровный голос с лёгкой хрипотцой пускал мурашки по коже. Как оказалось, Миллс с самого начала стала догадываться, что картина принадлежит кисти Свон, основываясь только на её реакции. Реджина на самом деле купила картину Эммы, оставив организаторам выставки свою визитку с номером телефона и адресом, чтобы те могли без труда связаться с женщиной, для доставки выкупленного произведения искусства той на дом. Художница потом долго упрашивала, чтобы организаторы поделились с ней контактами брюнетки. Блондинка вызвалась лично отвезти Миллс картину, потому что не могла выкинуть Реджину из головы. С этого всё и началось… Супруга запустила руку в светлые волосы Свон, царапая ногтями затылок и собирая локоны в кулак. Женщина отрезала Эмме любую возможность отстраниться, а та и не собиралась. Брюнетка требовательно и жадно целовала свою жену, намеренно грубо прикусив нижнюю губу художницы, чтобы сорвать тихий стон из её груди. Руки блондинки обвили тонкую талию Миллс, а пальцы впились в чёрную дорогую ткань платья, когда Реджина скользнула пальцами одной руки вниз по челюсти Свон и немного надавила на подбородок, заставив тут приоткрыть рот, чем тут же и воспользовалась. Супруга скользнула языком по приоткрытым губам Эммы, углубляя поцелуй, и полностью отключая тем самым сознание жены. Художница хотела кричать от восторга. Она хотела ходить и тыкать каждому в лицо обручальным кольцом, заявляя всему миру, что эта женщина — её. Блондинка чувствовала, как бабочки в животе взметнулись к сердцу и взорвались в грудной клетке фейерверками. Свон пылко ответила на поцелуй, положив одну ладонь на плавный изгиб шеи брюнетки, большим пальцем оставляя бледный развод синей краски на гладкой шелковистой коже. Лучшего полотна для своих работ Эмма и представить не могла. Она давно мечтала оставить на Миллс свой след, мечтала рисовать её и на ней, мечтала сделать Реджину своим произведением искусства. Жена немного отстранилась от художницы, чтобы перевести дыхание, напоследок прикусив кончик языка блондинки острыми зубами. Свон шумно выдохнула в губы напротив, по инерции потянувшись следом за супругой, но та не позволила Эмме возобновить поцелуй так легко. Женщина тяжело дышала, горящим взглядом наслаждаясь потерянным выражением лица художницы. Её мягкие пальцы ласково очертили волевую линию челюсти блондинки, пробежались по шее за ухом, но затем ладонь легла на затылок Свон, властно вцепившись в спутанные локоны. — Ты не имеешь права касаться других, — в тихом шёпоте брюнетки художница распознала опасную нотку дикости. — Твои руки принадлежат мне, вся ты принадлежишь мне, — Миллс притянула блондинку ближе, заставляя ту наклониться, затаив дыхание. Свон не осмеливалась пошевелиться, почувствовав, как губы Реджины коснулись ушной раковины, а острые зубы царапнули кожу. — Если ты вдруг забыла, Эмма, — жена прикусила мочку уха художницы. — Я напомню. С этими словами супруга пихнула блондинку к ближайшей стене, но та не сопротивлялась. Лопатки заныли от болезненного столкновения с твёрдой поверхностью, но Свон быстро забыла о своём дискомфорте, когда женщина снова прильнула к ней всем телом. Брюнетка не просто прикасалась к ней, она захватывала и подчиняла. Эмма задрожала от голодного взгляда Миллс, от которого мурашки пробежали по позвоночнику. Художница всегда подчинялась желаниям Реджины, потому что полностью разделяла их. Блондинка знала, чего хочет её жена, знала, как супруга её жаждет, и что от неё самой требуется. Свон знала каждый миллиметр тела этой женщины, знала на вкус её кожу, запах волос… Эмма была уверена, что вслепую найдёт брюнетку в толпе. Потому что Миллс была незабываема, исключительна. Таких как она просто не бывает. Их губы встретились в требовательном поцелуе, и по венам художницы растёкся жидкий огонь, воспламеняя каждый орган и каждую клеточку в теле блондинки. Реджина самодовольно ухмыльнулась в губы Свон, когда та сама потянулась за очередным желанным поцелуем. Жена встретила Эмму на пол пути, вжимая художницу в стену и наслаждаясь тихим стоном последней, когда супруга уверенно раздвинула ноги блондинки коленом, вжимаясь своими бёдрами в её. Свон была полной дурой, лишая себя компании этой женщины во время своего творческого загула. Ни одна муза не стоит того, чтобы брюнетка проводила свои ночи в одиночестве. Миллс достойна только самого лучшего, достойна того, чтобы её боготворили, носили на руках и любили каждую секунду своей грёбаной жизни. Эмма не осознавала, насколько скучала по Реджине, пока не увидела её вживую. Внутри художницы что-то щёлкнуло, и пути назад не было. Она даст жене всё, что та потребует, и предложит всё, о чём бы та не просила. Блондинка отвечала на ласки супруги со всей страстью и чувствами, на которые только было способна. Она тянулась к женщине не только телом, но и душой. Брюнетка смотрела на Свон по-особенному, никто не дарил ей таких ярких искрящихся эмоциями взглядов. Глаза Миллс сияли каждый раз, когда Эмма улыбалась ей, когда брала за руку и переплетала свои пальцы с её, теплом своей ладони согревая Реджину холодным зимнем вечером по пути с работы, когда игриво подмигивала ей из гостиной, пока жена готовила ужин. У супруги был исключительный смех. Когда женщина смеялась, вокруг глаз появлялись очаровательные морщинки, а улыбка обнажала ровный ряд белоснежных зубов. Но такой открытой брюнетка позволяла себе быть только по отношению к художнице. Миллс — самая многогранная личность в жизни блондинки, единственная, кто заставила Свон задуматься о семье. Реджина могла быть жёсткой с Эммой, могла быть бескомпромиссной в их спорах, и потом часто припоминать художнице её прошлые ошибки, но никто не любил блондинку так, как это делала её жена. Свон даже не нужно было спрашивать супругу об этом, она видела искренние чувства женщины в её поступках, читала их в прикосновениях, и слышала в нежном шёпоте, когда брюнетка будила её по утрам. Миллс старалась относиться с пониманием к независимости Эммы, поэтому она выждала достаточно прежде, чем сделать художнице предложение руки и сердца. Именно Реджина, такая совершенная и труднодоступная, купила блондинке обручальное кольцо, о котором та даже мечтать не смела. Свон сжала ладонями талию жены и, осторожно ведя ими вниз, крепко сжала пальцами упругие ягодицы супруги. Женщина была в прекрасной физической форме, и её фигура являлась верхом мечтаний любого человека. Брюнетка плотоядно улыбнулась, слегка отстранившись, проследила взглядом за действиями своей возлюбленной. Миллс многозначительно хмыкнула, возвращая внимание Эмме. Она скользнула руками на плечи художницы и завела пальцы под бретельки рабочего комбинезона блондинки. Реджина подарила Свон медленную сексуальную улыбку и неторопливо начала стягивать бретельки с плеч Эммы. Не выдержав, художница подалась вперёд и сжала пальцами упругие ягодицы жены, подтягивая её к себе ближе. Блондинка сама нашла губы супруги, услышав её удовлетворённый смешок. Женщина чувствовала себя победительницей, и блондинка не возражала, позволив брюнетке спустить вниз верхнюю часть джинсового комбинезона. Миллс по-хозяйски вцепилась одной рукой в задницу Свон, а второй накрыла аккуратную упругую грудь Эммы, настойчиво сминая. Художница судорожно выдохнула, когда Реджина нащупала возбуждённый сосок блондинки через белую футболку — Свон не носила бюстгалтер, когда работала наедине со своими мыслями. Жена снова впилась в податливые губы Эммы грубоватым и жадным поцелуем, словно пытаясь утолить им свою необузданную жадность. Язык супруги, не встретив препятствий и сопротивления, ласкал язык художницы, сплетаясь с ним, дразня, заявляя свои притязания на него. Блондинка беспомощно цеплялась за женщину, дрожа в её руках и невольно двигая тазом навстречу бедру брюнетки в поисках желанного трения. Свон беззащитно постанывала в руках любимой, скользя ладонями от ягодиц вверх по спине Миллс, по рёбрам перебираясь на талию, собирая пальцами ткань платья в гармошку. Эмма хотела коснуться обнажённой кожи Реджины, чтобы не сойти с ума. Кончики её пальцев буквально изнывали от этого примитивного желания и похоти. Художница жаждала увековечить красоту жены, сделать её образ бессмертным, нарисовать сотни картин, на которых супруга станет главным венцом. Блондинка была уверена, что эта женщина была достойна такой памяти, этого особенного бессмертия. Брюнетка откинула голову назад, подставляя шею горячим губам Свон, и та не упустила своей возможности. Она впилась голодным поцелуем в оливковую нежную кожу Миллс в том месте, где бешено бился пульс. Сердце Реджины взывало к Эмме, и художница стремилась ответить на этот зов. Жена дарила блондинке весь мир, каждым поцелуем обещая отдавать ей всю себя снова и снова, и Свон не могла быть счастливее. Супруга в руках — всё, в чём когда-либо нуждалась Эмма. Женщина протяжно выдохнула, блаженно закрыв глаза, когда художница мягко прикусила смуглый бархат кожи, а затем провела по ним языком. Все прикосновения блондинки к телу брюнетки оставляли после себя след из красок и мурашек, и Свон не знала, что возбуждает её сильнее. Миллс шумно выдохнула на ухо Эммы, обдав её шею горячим дыханием. Её руки уверенно танцевали на теле художницы: нежно сминали грудь, хватались за плечи, пальцы спускались по рёбрам к талии, играя с нижним краем рабочего костюма блондинки. Реджина намотала бретельки полуспущенного джинсового комбинезона в кулаки, и резко дёрнула на себя. Раздался характерный треск ткани — где-то разошлись швы. Бёдра Свон оторвались от стены, врезаясь в таз жены, даря первое желанное трение между ног. Эмма заскулила, но супруге было этого мало. Она обхватила зубами нижнюю губу художницы, втягивая её в свой рот, покусывая и посасывая. Женщина знала, что делает. Она читала блондинку, как открытую книгу, поскольку выучила значение каждой реакции Свон, каждого стона и вздоха. Брюнетка терзала губы Эммы, жёстко целуя, а затем невесомо лаская припухший контур розовых губ языком. Миллс собиралась сделать так, чтобы каждый миллиметр тела художницы был отмечен и заклеймён ею. — Я напомню о себе, дорогая, — выдохнула Реджина в губы блондинки. — И сделаю так, чтобы ты никогда не забыла. Жена медленно отстранилась от Свон, не выпуская джинсовую ткань из рук и увлекая Эмму за собой. Художница послушно подалась вперёд, не сводя полного животной похоти взгляда с супруги. Она сделает всё, о чём женщина её попросит. Брюнетка подвела блондинку к окну, соседнему с тем, которое ведёт на пожарную лестницу, подальше от стремянки и картины под полотном, и окинула тёмным взглядом растрёпанный внешний вид Свон. Волосы Эммы были взъерошены, некоторые пряди окрашены в синий цвет, сквозь тонкую перепачканную ткань футболки торчали чувствительные бугорки сосков, комбинезон едва держался на бёдрах… Женщина хищно улыбнулась, обнажив зубы в коварном оскале. Чёрные пряди упали на лицо, бросая таинственные тени на сияющие азартом чёрные глаза. Эмма хотела прикоснуться к брюнетке, снова притянуть её к себе, но Миллс ловко перехватила руки художницы, когда та только подумала предпринять эту попытку. — Сними это, — Реджина взглядом указала на комбинезон. — Сейчас же. Блондинка не могла отказать. Она тут же поспешила выполнить приказ жены, поспешно и немного неуклюже скидывая плотную ткань с бёдер. Горящий взгляд супруги обжёг обнажённые бёдра Свон, скользнул по коленям на спортивные икры, задержался на ступнях — Эмма избавилась от комбинезона вместе с носками, представ перед женщиной в одной футболке и белых трусиках. Сердце художницы оглушало свою хозяйку глухими ударами, рёбра болели, а всё тело ныло от жажды физического контакта. Блондинка задержала дыхание, когда брюнетка встретилась с ней глазами. Свон залюбовалась этими изумительными длинными ресницами и глубиной взгляда. Миллс коснулась кончиками ногтей собственной шеи, повела рукой вниз, очертя играющими пальцами вырез платья, зная, что Эмма не позволит себе даже моргнуть, чтобы упустить и мгновение этого зрелища. Реджина не предлагала себя художнице, она показывала, что блондинке нужно заслужить право прикоснуться к ней. И Свон была готова наслаждаться каждой секундой этой изумительной пытки. Жена спустила с плеча тонкую бретельку платья, второй рукой коснувшись края футболки Эммы. Супруга не церемонилась, пробираясь под испачканную краской ткань, касаясь напряжённых мышц живота художницы. Блондинка вздрогнула от желанного прикосновения женщины, больно закусив губу, чтобы заглушить стон, и почувствовала металлический привкус во рту. — Проси прощения, — голос брюнетки был чуть громче шёпота. Ногти царапнули кожу живота Свон, от чего та шумно выдохнула, а пальцы игриво нырнули под кромку трусиков Эммы. — Заставь меня поверить, что тебе жаль. — Прости меня, — извинения стоном сорвались с губ художницы. — Клянусь, я больше никогда не забудусь. Ты всегда будешь стоять на первом месте. Я отвечу на каждый твой звонок, ты будешь видеть меня каждый день… — Мало, — хмыкнула Миллс, склонив голову на бок. Она скинула с плеча вторую бретельку, и зелёные глаза тут же устремились к ней. — Прошу, — Свон с трудом перевела взгляд на лицо Реджины. — Я сделаю всё, чтобы заслужить твоё прощение. Жена медленно улыбнулась, а затем и вовсе рассмеялась. Её победный величественный смех пустил новую волну по телу Эмму, скапливаясь и концентрируясь у неё между ног. Супруга нежно поглаживала пальцами область ниже живота художницы, делая шаг той навстречу. Женщина стояла достаточно близко к блондинке, чтобы та чувствовала исходящее от её тела тепло. Брюнетка приподнялась на носочки, найдя одной рукой опору в плече Свон, отчего та непроизвольно наклонилась к Миллс ближе, жадно вдыхая запах её волос. Реджина подарила Эмме чувственный медленный поцелуй, захватывая зубами нижнюю губу и оттягивая её. Художница закрыла глаза, молясь всем Богам, чтобы ей было позволено дать волю рукам, которые сейчас безвольно висели вдоль тела. Смех жены напоминал мурлыканье сытой кошки, которая не готова была прекращать играть с мышкой. Приоткрытые пухлые губы супруги коснулись подбородка Свон, скользнули вверх по челюсти Эммы, коснулись ушной раковины художницы. — Умница, — острые зубы снова задели мочку уха. — А теперь на колени. Блондинка шумно сглотнула. Во рту было сухо и недостаток слюны сильно драл горло. Весь организм Свон подсказывал ей, что нуждается в том, чтобы Эммы наполнила его этой женщиной. И художница была рада утолить свою потребность. Она почувствовала, как брюнетка надавила на её плечо, заставляя и без того ватные ноги блондинки поддаться давлению и согнуться — Свон медленно опустилась перед Миллс на колени, глядя на неё снизу вверх. Реджина коснулась лица Эммы, её пальцы дарили нежные и ласковые прикосновения в то время, как горящие глаза пробирали художницу до костей. Блондинка задрожала, когда жена крепко схватила её за подбородок. Супруга наклонилась к Свон, впиваясь собственническим поцелуем в жаждущие внимания губы, и Эмма с готовностью впустила в рот горячий язык женщины, приветствуя его, приклоняясь, обожая. Брюнетка шумно выдохнула, отстранившись и выпуская подбородок художницы из мёртвой хватки. Изящные руки скользнули вниз по чёрной дизайнерской ткани, ухоженные аристократические пальцы стали собирать юбку, с каждым разом поднимая ткань платья всё выше и выше, оголяя смуглые колени, красивые бёдра. Миллс приподняла юбку достаточно высоко, чтобы блондинка увидела чёрное кружевное бельё Реджины, которое манило к себе внимание Свон, взывая к самым потаённым желаниям. Эмма тут же коснулась идеальной атласной кожи щиколотки своей жены, сначала неторопливо, словно спрашивая разрешение, а затем более уверено, не встретив сопротивления. Её пальцы порхали по гладкой и разгорячённой коже, пробираясь выше по икре к колену, пока зелёные глаза прослеживали маршрут собственной руки. Прикосновения художницы стали более голодными, пальцы заменились ногтями, оставляя после себя покрасневшие тонкие дорожки, вырывая тихий стон из груди супруги. Этот удивительный звук проскользнул мимо накрашенных губ женщины и поцеловал раковину уха блондинки. У Свон закружилась голова от восторга. Эмма придвинулась ближе к брюнетке, закидывая её ногу себе на плечо, встречаясь взглядом с опасным блеском в глазах Миллс. Реджина тут же вцепилась одной рукой в подоконник, чтобы придать себе равновесия, пока пальцы второй руки блуждали в спутанных волосах художницы, приятно царапая кожу головы тёмным маникюром. Блондинке нравилось, как выглядели её бледные руки в разноцветных разводах краски на смуглой и девственно чистой коже жены. Свон понимала, что даже в самом сумасшедшем порыве страсти, она не сможет их задействовать, чтобы доставить супруге желанное удовольствие и разрядку, но пальцы были не единственным её оружием. Эмма прикоснулась губами к внутренней стороне бедра супруги, пробуя её на вкус, вдыхая любимый и знакомый сердцу запах. Художница самозабвенно целовала и покусывала оголённое бедро женщины, ощущая, как брюнетка неосознанно направляет её голову выше к своему нижнему белью. Блондинка скользнула руками к бёдрам Миллс, призывно сжимая их пальцами, нежными поцелуями прокладывая себе путь к центру Реджины. Свон коснулась носом кружевного белья, вдохнув мускусный аромат возбуждения своей жены, взволнованно облизнув пересохшие губы. Эмма сходила с ума от осознания, что супруга желает её, что именно она — причина мокрого нижнего белья женщины, как было всегда и не изменилось с течением времени. Ведь брюнетка могла получить кого угодно в этом мире. Но из огромного числа вариантов, она выбрала именно художницу, связала с ней свою жизнь, и всегда доказывала блондинке, что не пожалела о своём выборе. Миллс никогда не сомневалась в Свон, никогда не раздумывала, когда речь шла об Эмме. Для Реджины никогда не было других вариантов. Художница — была её единственным выбором. Блондинка почувствовала, как жена пошатнулась с тихим стоном, когда Свон поцеловала её лобок через кружевную ткань. Хватка супруги стала железной, а тёмные глаза не отрывались от Эммы, любуясь, наслаждаясь, мотивируя к дальнейшим действиям. Художница опалила дыханием чувствительное место между ног женщины, а затем касаясь губами пропитанной соками брюнетки ткани. Она намеренно приоткрыла губы и слегка прикусила половые губы Миллс, заставив ту взять в кулак волосы на затылке блондинки и сжать. Реджина с тихим стоном запрокинула голову назад, прикусив губу и медленно пропуская её между зубами. Наблюдать за женой было немыслимо приятно и чертовски хорошо. Супруга была во власти Свон почти в той же степени, как и сама Эмма принадлежала сейчас этой женщине. Художница задрала юбку платья ещё выше одной рукой, второй продолжая придерживать брюнетку за бёдра. — Прости, — шептала блондинка в перерывах между поцелуями. — Прости меня. Миллс дёрнула Свон за волосы, заставляя ту оторвать от своего занятия и посмотреть прямо в потемневшие бездонные глаза Реджины, которые поглощали и затягивали Эмму в свои омуты с космической силой. Жена тяжело дышала, любуясь художницей, а затем вдруг ласково и нежно улыбнулась ей. Она убрала ногу с плеча блондинки и потянула ту вверх, заставляя подняться. Супруга вовлекла Свон в долгий поцелуй, обвив руками её шею, и притянула Эмму ещё ближе, словно пытаясь слиться с ней воедино. Художница таяла от поцелуев любимой женщины. Она запустила одну руку в шелковистые волосы брюнетки, а второй нащупала бегунок молнии на спине — она хотела избавить Миллс от платья. Реджина игриво выгнулась навстречу прикосновениям блондинки, и та, обрадовавшись разрешению, смело потянула собачку вниз. Платье упало к ногам жены, и руки Свон моментально легли на обнажённую кожу спины супруги, сминая её пальцами, впиваясь ногтями. Женщина была почти полностью обнажена, осталась лишь тонкая полоска кружевных стрингов на её бёдрах. Эта брюнетка была воплощением красоты и изящества. Венера Милосская — жалкая пародия на то, что должна являть собой настоящая богиня. Миллс уже была ею. Других таких не существовало. У Реджины была пышная упругая грудь, тонкая талия, округлые бёдра. Жена с самодовольной ухмылкой позволила Эмме рассмотреть себя. Художницу сильно возбуждала обоснованная самоуверенность супруги, разбавленная самодовольством. Женщина знала, чего стоит, и это было чертовски сексуально. Блондинка застонала, целуя шею брюнетки, её губы впились в выступающие ключицы, а руки изучали лопатки, изящную спину, пальцы скользили вверх-вниз по позвоночнику. Было настолько хорошо, что эмоции вырывались из Свон сами по себе, не поддаваясь контролю, всеми возможными способами. Хотелось смеяться, кричать, стонать и биться в экстазе от того, что Миллс сейчас рядом с ней. Реджина подставляла шею под губы Эммы, продолжая сжимать упругую грудь художницы через футболку, дразня пальцами соски. Её умелые руки скользнули вниз, пробираясь под края футболки. Опытные пальцы сжимали выступающие рёбра, пока жена шумно дышала на ухо блондинки. Нетерпение Свон вызвало у супруги лёгкий смешок, а затем тёплая ладонь женщины накрыла твёрдый сосок Эммы. Художница зашипела, когда брюнетка игриво ущипнула чувствительный бугорок, а затем снова сжала грудь блондинки. Миллс любила мучать Свон, но и у неё терпение тоже было не безграничным. Реджина отстранила от себя Эмму на несколько секунд, но лишь для того, чтобы стянуть футболку художницы через голову. Блондинка не успела даже опомниться, как горячие губы жены тут же прильнули к бледной шее Свон. Супруга покусывала чувствительную кожу Эммы, всасывая её в рот через зубы, покусывая, зализывая и снова посасывая. Женщина намеренно отмечала тело художницы, ставила клеймо, напоминания о том, что блондинка принадлежит только ей. Только у брюнетки была безоговорочная власть над телом Свон, и никак иначе. Миллс прильнула к Эмме, прижимаясь своей грудью к обнажённой груди художницы, и у той тут же подкосились ноги от нахлынувших ощущений. Реджина продолжила свой маршрут из поцелуев, укусов и засосов к груди блондинки. Она игриво лизнула один сосок, впиваясь рукой в ягодицу Свон, тем самым удерживая Эмму от падения, а затем резко, но не сильно прикусила его. Художница громко вскрикнула от неожиданных ощущений, царапая ногтями смуглый бархат кожи на спине жены. Её взгляд помутился. Женщина подтолкнула Свон к подоконнику, пока та не упёрлась бёдрами в его край. Эмме не нужны были подсказки. Она послушно запрыгнула на подоконник и снова притянула к себе брюнетку. Миллс властно целовала художницу, резко раздвинув её ноги и удобно устраиваясь между ними. Реджина толкнулась тазом вперёд к центру блондинки, вызывая у той стон на грани плача. Свон почти скулила, чувствуя, как бёдра жены вплотную прижимаются к её, и единственное, что отделяет их от долгожданного контакта: ткань трусиков. Супруга не переставала целовать Эмму, пока руки исследуют изгибы извивающегося тела художницы. Громкие стоны блондинки заставляли что-то тёмное внутри женщины взять над ней верх, она чувствовала и испытывала то, что могло погубить не только Свон, но и её саму. Однако Эмма готова была пойти на риски. Художница была зажата между прохладным оконным стеклом и раскалённым телом брюнетки. Блондинка где-то на задворках сознания понимала, что любой случайный прохожий мог поднять голову и увидеть то, чем сейчас занимались Свон и Миллс, но её сейчас это совсем не заботило. Эмму возбуждал тот факт, что Реджина намеренно усадила её на подоконник на всеобщее обозрение, словно показывая, что художница занята и она единственная, кто может вот так владеть ею. Эта мысль сводила блондинку с ума. Жена вернула своё внимание к груди Свон, покусывая и посасывая возбуждённые соски, упиваясь громкими стонами Эммы. Художница не сдерживалась: она кричала, потому что знала, что супруге нужно было слышать её крики, нужно было чувствовать, как блондинка разбивается на мельчайшие осколки и разваливается на части в её руках. Зрачки Свон сильно расширились, когда женщина зацепила пальцами резинку трусов Эммы и потянула её вниз, сердце гонгом отбивалось в груди художницы от предвкушения. Блондинка послушно приподняла бёдра, чтобы брюнетка без труда стянула последнюю преграду с тела жены. Миллс отстранилась всего на минуту, аккуратно стягивая трусики с длинных ног Свон. Реджина дала себе минуту полюбоваться открывшейся перед ней картиной: Эмма сидела на подоконнике на фоне ночного Бостона, развратно и греховно раздвинув ноги, а её зелёные глаза горели распутным пламенем. Жена медленно облизнулась, скользнув взглядом вниз от лица художницы по её аккуратной груди, стройному и подтянутому телу, к манящей влаге между ног блондинки, на которой и сконцентрировалась. Свон нуждалась в супруге и бесстыдно демонстрировала свою потребность. То, что Эмма испытывала к женщине, было не просто естественное влечение, а скорее ненасытное желание, достойное порицания, и жажда наслаждений, которые могли гарантировать только эти кроваво красные губы и опытные руки. Брюнетка вернулась к художнице, и блондинка с готовностью встретила свою супругу. Они слились в чувственном поцелуе, когда Миллс накрыла ладонью лобок Свон, намеренно надавив на него. Все органы в теле Эммы словно стянули удавкой, с губ слетела неразборчивая мольба прямо в беспощадный рот Реджины. Жена, ухмыльнувшись, вняла просьбе художницы и уверенным движением толкнула ладонь дальше вниз, раздвигая пальцами скользкие от смазки складки блондинки. Не дав Свон опомниться и осознать, что происходит, супруга медленно и мягко обвела клитор Эммы, вырисовывая только ей известные узоры, снова овладевая её губами. Художница выгнулась в спине, а воздух покинул лёгкие. Она впилась пальцами в плечо ведущей руки женщины, плотнее прижимая к себе ладонь брюнетки. Блондинка отвечала на нежное прикосновение пухлых губ, тело отзывалось сладкой дрожью на каждое движение пальцев Миллс, а руки цеплялись за шею и плечи Реджины, притягивая ту ещё ближе, требуя более тесного физического контакта. Жена тяжело дышала, её сводило с ума то, что она видит перед собой. Она чередовала властные прикосновения и нежные трепетные касания, грубые укусы и чувственные полные любви поцелуи. Супруга хотела заставить Свон почувствовать весь спектр эмоций, который испытывала сама, и Эмма видела это в ярких золотистых искорках на радужке потемневших любимых глаз, обрамлённых густыми ресницами. Ведь женщина внимательно смотрела на художницу, контролировала её удовольствие, заставляя ту балансировать на грани райского наслаждения и адских пыток. Брюнетка танцевала пальцами на клиторе блондинки, усиливая давление на чувствительный комок нервов, одновременно покрывая поцелуями шею Свон, пока из горла той вырывались жалобные крики. Миллс не просто касалась Эммы, она играла с её телом, как виртуозный музыкант, сочиняющий новую симфонию. Её умелые пальцы кружили, гладили, давили, ласкали, брали. Клитор художницы с радостью принимал всё это, пуская электрические разряды по венам блондинки, отключая мозг и запуская сердце. Свон обхватила ладонями лицо Реджины, притягивая ту к себе, и жадно поцеловала, толкаясь бёдрами в руку жены. Супруга удовлетворённо мурлыкнула, отвечая на поцелуй, слегка сжимая одной рукой горло Эммы, словно наказывая за своевольность. Жадный язык женщины обследовал рот художницы, подразнил чувствительное нёбо, подчинил себе язык блондинки. Свон готова была погибнуть от этих удивительных мук. Брюнетка легко скользнула двумя пальцами в разгорячённое лоно Эммы без предупреждения, обводя влажным языком контур губ художницы. Блондинка издала гортанный рык, всасывая в рот пухлую губу Миллс и с причмоком выпуская её обратно. Она была на седьмом небе от наслаждения и радости, встречая долгожданное проникновение. Реджина шумно выдохнула, удерживая Свон за горло на небольшом расстоянии, не давая той снова поцеловать себя. Эмма чувствовала себя беспомощной чувствуя на лице горячее дыхание жены, но не имея возможности прикоснуться к желанным губам. Супруга сначала грубо и быстро входила в художницу двумя пальцами, чуть ли не вколачивая её в подоконник, но с каждой секундой её толчки становились более плавными, заботливыми и точными. Это было слишком хорошо. Блондинка резко открыла глаза и с силой сжала плечи женщины, ведя ладонями выше и ныряя под густые чёрные локоны, впиваясь пальцами в шею. Брюнетка сконцентрировалась на скользящих проникновениях в Свон, намеренно прижимая пальцы к верхней стенке лона Эммы, задевая и дразня чувствительный бугорок. — Реджина, — выдохнула художница, всхлипнув от переизбытка эмоций. Она просто хотела произносить это имя снова и снова, кричать его, стонать каждую букву в экстазе. Блондинке казалось, что всё внутри неё горит, и она чувствует каждую клеточку своего тела, каждый волосок на теле. Миллс зарычала. Свон знала, как на Реджину влияет её собственное имя, произнесённое вот так. Жена скрутила пальцы внутри Эммы, зажав желанную точку внутри художницы подушечками указательного и среднего пальца, и принялась толкаться, не давая тем самым себе полностью покидать манящий жар сущности блондинки. Её точные и идеальные движения руки создавали правильное давление на центр наслаждения Свон, и Эмма не могла больше себя контролировать. Она громко кричала, царапая спину супруги, не оставляя на ней и живого места, но женщине так только больше нравилась. Художница оказалась в ловушке хищной дикой кошки, которая буквально уничтожала свою жертву медленно и мучительно. Брюнетка ввела в блондинку третий палец, расположив большой на набухшем клиторе таким образом, чтобы тот стимулировал Свон и поддерживал в тонусе. Все движения Миллс шли в чудесной гармонии друг с другом: она двигала рукой, сжимала пальцы, играла с истерзанным центром Эммы, пока вторая рука удерживала ту за шею, мягко поглаживая ногтями короткие волоски на затылке художницы. В какой-то момент Реджина резко толкнулась вперёд, навалившись на блондинку, впиваясь в истерзанные розовые губы горячим поцелуем. Свон задрожала всем телом, двигая бёдрами навстречу руке жены. — Запомни, — выдохнула супруга в приоткрытые губы Эммы. — Я всегда нуждаюсь в тебе, — женщина ускорила темп, художница сильнее стиснула бархатную кожу под своими пальцами. — Твоё тело знает мои руки и жаждет только их, — брюнетка провела языком по губам блондинки, но не позволила той захватить его в плен. — Ты только моя. Всегда была и всегда будешь, — Миллс толкнулась глубже пальцами, одновременно надавив на клитор и замерла. С диким стоном Свон выгнулась в спине, по телу пронёсся мощный разряд, заставив Эмму дёрнуться вперёд. Художница дрожала и извивалась на овладевших ею пальцах, в глазах потемнело, что-то взорвалось внутри атомным взрывом. Всё тело блондинки онемело и в то же время стало ватным и воздушным от долгожданного высвобождения. Свон откинула голову назад, прижавшись затылком к прохладному стеклу, с наслаждением приняв ещё пару мягких успокаивающих толчков Реджины прежде, чем та аккуратно покинула её. Жена уткнулась носом в шею Эммы, мягко целуя кожу, под которой бился в экстазе пульс. Художница запустила руку в волосы супруги, неторопливо перебирая пряди, и женщина подставила голову под прикосновения блондинки, как кошка. Свон пришлось проморгаться, чтобы глаза снова обрели способность видеть. Брюнетка смотрела на Эмму со всей нежностью мира, её тёмные глаза были по-прежнему полны желания, но и особенного восхищения, из-за которого художница всегда чувствовала себя особенной. — Твоя, — хрипло произнесла блондинка, обручальное кольцо согласно отозвалось золотистым блеском на пальце. — Навсегда. Миллс улыбнулась, помогая Свон придвинуться ближе к краю подоконника, и нежно поцеловала жену в уголок губ. Эмма обняла Реджину, прижавшись всем телом к груди супруги, и ласково провела носом по смуглой шее, вдыхая любимый аромат. Парфюм женщины смешался с запахом секса и это был просто божественный тандем. Брюнетка так и осталась стоять между ног художницы, обвив руками её талию, отвечая на объятие. Блондинка прикрыла глаза и улыбнулась. — Прости. — Я всё ещё злюсь на тебя, — услышала Свон шёпот Миллс, но в этот раз без укора. Реджина говорила мягко, трепетно, с любовью. — Я могу исправить ситуацию, — Эмма поцеловала жену за ухом. — Ты вся в краске, — супруга немного отстранилась от художницы, чтобы взять её лицо в ладони и заглянуть в глаза. — Это не безопасная затея. — Не вся, — тихо ответила блондинка, игриво облизнувшись. Чёрные глаза проследили за языком Свон, идеальные брови заинтересованно взметнулись вверх. Женщина коснулась большим пальцем нижней губы Эммы, очертила её контур, немного надавив, заставляя художницу приоткрыть рот. Блондинка лизнула подушечку большого пальца и почувствовала, как хватка брюнетки на её талии усилилась. Свон довольно усмехнулась. Она сползла с подоконника, опустив ладони на бёдра Миллс, и теперь уже снова возвышалась над Реджиной. Уговаривать жену было не нужно. Супруга подпрыгнула, обвив ногами бёдра Эммы, и художница тут же поудобнее подхватила её спортивную задницу, удерживая на себе. Женщина зарылась пальцами в волосы блондинки, притягивая для очередного поцелуя, который в этот раз был лишён жёсткости и грубости. В этом касании губ Свон почувствовала трепетное ожидание. По насквозь мокрому белью брюнетки, которое сейчас вплотную прижималось к её животу, Эмма поняла, что Миллс нуждалась в физической разрядке не меньше, чем до этого нуждалась сама художница. Блондинка ответила на поцелуй, прикусила подбородок Реджины, спустилась губами на шею, царапая кожу зубами, но не оставляя засосов. Её жена — деловая женщина, и отмечать своё тело позволяла только в тех местах, которые можно скрыть тканью костюма или платья. Свон понесла супругу к матрасу, позволив той снова завладеть своими губами. Тело Эммы ныло от усталости, но непреодолимое желание доставить жене оргазм возобладало над художницей. Блондинка опустилась на матрас, усаживая брюнетку себе на колени, и заботливо чмокнула Миллс в нос, заставив ту умилительно поморщиться и усмехнуться. Глаза Реджины весело засияли, а руки запутались в волосах, массируя пальцами кожу головы Свон. Эмма поддалась вперёд, воруя томный поцелуй жены, кончиками пальцев медленно провела по её скулам, ненадолго задержавшись на едва заметных морщинках у глаз. Художница была рада годам, проведённым рядом с супругой, и рассчитывала ещё на десятилетия счастья, которые она потребует у этой женщины. На меньшее блондинка была не согласна. Пухлые мягкие губы брюнетки были слаще карамели. Миллс улыбнулась сквозь поцелуй, когда Свон запустила руки под ткань трусиков сжимая её ягодицы. Реджина поцеловала Эмму в щёку, одной рукой сминая бледную грудь. — Сорви их, — приказала жена. Художница судорожно выдохнула, но тут же поспешила повиноваться. Треск рвущейся ткани стрингов разрезал уютную тишину. Супруга слегка приподнялась на коленях блондинки, позволив той избавиться от ненужной и бесформенной ткани, которую Свон отшвырнула в сторону. Ощутив на коже разгорячённую влагу промежности женщины, Эмма едва сдержала стон. Брюнетка снова поцеловала художницу, неторопливо лаская языком её язык, пока руки блондинки танцевали по спине Миллс. Свон заменила пальцы на ногти и провела руками вниз от самых лопаток до ягодиц Реджины, от чего та приглушённо застонала и выгнулась. Эмма склонилась к ключицам жены, языком прослеживая их выступы, спускаясь ниже к груди. Художница целовала сантиметр за сантиметром, призывно сжимая пальцами задницу супруги, чувствуя упругие мышцы под своими прикосновениями. Блондинка вобрала в рот возбуждённый сосок женщины, обведя языком его ореол, и слегка прикусила. Брюнетка застонала, прижимая голову Свон к груди, поощряя её действия. Эмма немного насладилась соском, а затем переключилась на вторую грудь. Художница прикусила кожу и губами втянула её в рот, оставляя после себя покрасневшее пятнышко. Руки блондинки сами по себе оказались на пышной груди Миллс, нежно, но умело сжимая её, разместив пальцы на сосках. Внутри Свон снова разгорался пожар. Её знающими движениями руководили чувства, пылающие в груди и взращённые годами. Реджина, тихо выругавшись, сжала плечи Эммы и слегка надавила на них, прося лечь на спину. Художница послушно упала на матрас, с обожанием глядя на жену снизу вверх. Супруга снова руководила процессом, и блондинка была не против. В их спальне главенство всегда принадлежало этой женщине. Закусив губу, брюнетка усмехнулась, ёрзая бёдрами по коже Свон, оставляя после себя влажный след. Миллс склонилась над Эммой, лаская нежными прикосновениями кожу щеки художницы. — Я хочу, чтобы теперь ты смотрела на меня, — тихо, но бескомпромиссно произнесла Реджина. — Я хочу, чтобы ты не отрывала от меня взгляда. — Обещаю, — прошептала блондинка. Её жена тепло улыбнулась, продолжая двигать бёдрами в призывном и стимулирующем выжидании. — Твои глаза… — супруга тихо усмехнулась. — С самой первой встречи я поняла, что твои глаза будут преследовать меня повсюду. Женщина ещё раз поцеловала Свон, грязно застонав в самые губы, когда Эмма, сжав бёдра брюнетки, подтолкнула её выше. С развязным звуком разорвав поцелуй, Миллс позволила художнице спуститься ниже на матрасе, а сама разместила свои бёдра таким образом, чтобы лицо блондинки находилось прямо под ней. Реджина вцепилась руками в стену над головой Свон, почувствовав частое дыхание на своей вагине. Она закусила губу и прикрыла глаза, пытаясь собрать с мыслями, но Эмма не отрывала взгляда от жены. Она скользила глазами по упругим бёдрам, подтянутой талии, пышной груди, вздымающейся от тяжёлого дыхания, по идеальному лицу своей супруги… Художница любовалась любимой женщиной и знала, что сейчас получит удовольствие не меньше, чем сама брюнетка. Блондинка опустила руки на бёдра Миллс и надавила на них, заставляя Реджину опуститься себе на лицо. Жена распахнула почерневшие глаза, диким и голодным взглядом впиваясь в глаза Свон, шумно выдыхая сквозь стиснутые губы. Эмма неторопливо провела языком по влажным складкам супруги, с которых уже буквально стекали соки возбуждения женщины. Вкус брюнетки был несравним ни с чем: такой же терпкий, яркий, сильный, какой была сама Миллс. Художница усилила давление бёдер Реджины, языком раздвигая половые губы жены, вырывая протяжный и беззащитный стон из груди супруги. Блондинка чувствовала себя всесильной, доставляя удовольствие женщине, которая славилась стальным характером, которой остерегались и которую уважали, которой боялись перейти дорогу. Свон уже считала себя победительницей, имея возможность держать в руках такую властную брюнетку, контролируя её удовольствие. Эмма ещё раз провела языком по всей промежности Миллс, упиваясь её вкусом, задев острым кончиком языка набухший комок нервов. Художница подалась вперёд, обхватывая клитор Реджины губами, втягивая его в горячий рот, посасывая его и лаская шероховатым языком. Её жена шумно выдохнула, проведя ногтями по белой стене, но не отрывая взгляда от лица блондинки. Свон надавила языком сильнее, а затем, выпустив клитор изо рта, начала кружить языком вокруг пульсирующего бугорка, иногда снова втягивая его губами. Супруга застонала, слегка сжимая бёдрами голову Эммы, но это лишь поощрило художницу. Блондинка принялась вырисовывать на клиторе свою картину, используя вместо кисти кончик своего языка, наслаждаясь дрожью в теле женщины. Руки Свон обвили бёдра брюнетки, задавая той нужный ритм и не позволяя отстраниться, а пальцы вцепились в смуглую кожу. Эмма самозабвенно целовала, сосала, ласкала клитор Миллс, занимаясь с ним любовью своим языком, пока Реджина извивалась над художницей, выкрикивая ругательства на испанском, переводить которые блондинке не было необходимости. Свон обвела языком внутреннюю часть складок, наслаждаясь вкусом своей жены, представляя как внутри живота супруги стягивается тугой узел от её манипуляций. Женщина уже сама стала двигать бёдрами навстречу языку Эммы, и художница застонала прямо в половые губы брюнетки, обдавая горячим дыханием нежную влажную кожу, вызывая очередную волну дрожи по телу Миллс. Реджина одной рукой нырнула в золотистые волосы художницы, второй рукой продолжая держать упор в стену. Её пальцы судорожно сжали локоны блондинки в кулак, а с кровавых губ сорвался очередной стон, когда Свон сильнее сжала руками бёдра жены и скользнула языком ко входу, неторопливо проникая внутрь. Эмма наслаждалась вкусом и мягкостью нежных стенок, обволакивающих её язык. Супруга выгнула спину и застонала громче, и этот звук отголоском отозвался во всём теле художницы, разливая огонь по её органам. Блондинка начала толчками проникать в пылающее желанием лоно женщины, слизывая сочащееся из него возбуждение. Она снова и снова входила в брюнетку, вдыхая полной грудью её запах, наблюдая как беспомощно Миллс пытается ухватиться за всё подряд, чтобы не упасть. Свон скользнула от входа выше к клитору, резко втянув его в рот, нежно покусывая и тут же успокаивая его языком. Реджина вскрикнула, а затем прикусила свою губу, всё сильнее сжимая волосы Эммы. Жена рвано дышала и выгибала тело, царственно восседая на художнице. Она ускорила ритм движения своих бёдер, навстречу трахающим движениям языка блондинки, и та, недолго думая снова проникла в лоно супруги. Женщина встретилась взглядом со Свон, словно проверяя, наблюдает ли та за ней, и, отметив, что Эмма не смела её ослушаться, ещё раз громко застонала. У художницы словно отказали все чувства, кроме всепоглощающего желания довести брюнетку до оргазма. Она принялась быстрее и глубже проталкивать язык в Миллс, иногда выскальзывая, чтобы уделить внимание клитору, засосать его, нарисовать новые узоры на пульсирующем комке нервов и подарить нежную ласку, снова и снова возвращаясь ко входу Реджины. Блондинка настолько увлеклась, что не сразу почувствовала, как стенки влагалища жены стали сжимать её язык, а пульсация на клиторе усилилась, заставив Свон удовлетворённо зарычать. Эмма напрягла язык, делая толчки более твёрдыми, и провела им по всей длине складок, вылизывая половые губы. Тело супруги содрогнулось и выгнулось, словно её ударило током. Женщина лихорадочно втягивала воздух, выпуская его обратно из лёгких со стоном. Она сильно сжала бёдрами голову художницы, имя блондинки криком слетело с губ брюнетки. Несколько волн судорогой пронеслись через всё тело Миллс и она, наконец, обмякла, уткнувшись лбом в стену. Реджина, чтобы не перекрывать Свон дыхательные пути, соскользнула с её лица падая на бок рядом на матрас. Эмма счастливо облизнувшись, подобралась ближе к жене, приподнялась на локте и ласково улыбнулась. Супруга лежала на боку, пытаясь восстановить дыхание, её глаза были закрыты, с покусанных губ слетало неразборчивое мычание, чёрные волосы разметались по подушке. Женщина была прекрасна. Художница провела кончиками пальцев от бёдер по рёбрам к плечу брюнетки, едва касаясь кожи, впитывая в себя чудесный образ расслабленной и удовлетворённой Миллс. Ресницы Реджины затрепетали, и жена лениво приоткрыла глаза, глядя на блондинку сияющим взглядом. — Ты прощена, — пробормотала супруга, и Свон рассмеялась, качая головой. Эмма наклонилась, оставляя на губах женщины целомудренный поцелуй, будучи невероятно счастливой. — У меня всегда была только ты. И всегда будешь, — художница провела рукой по волосам брюнетки, убирая их с лица. — Ты моя единственная любовь. Первая и последняя. — Не цитируй мою свадебную клятву, — закатила глаза Миллс, но всё же не смогла сдержать улыбки. — Ты же знаешь, что я не умею говорить, — пожала плечами блондинка. — Поэтому у меня есть краски и кисти, чтобы выразить то, что я не способна облачить в слова, — Свон коснулась щеки Реджины. — Я хочу как-нибудь попробовать порисовать на тебе, если позволишь. — Боди-арт? — жена задумалась. — Хорошо, я не против. Я взяла отпуск через месяц. Подумала, что мы могли бы съездить куда-нибудь. Потеряться на пару недель друг с другом. Ты могла бы взять краски в поездку. — Звучит просто замечательно, — искренне ответила Эмма. — Спасибо. — Я скучала, — тише добавила супруга. — Прости, если перегнула палку. — А, так это было наказание? — вскинула брови художница. — Заткнись, — фыркнула женщина, рассмеявшись. — Не позволяй себе такого больше, и мне не придётся действительно наказывать тебя. — Обещаю, — блондинка чмокнула брюнетку в губы. — Я больше не буду пропадать без связи. — Хорошо. — Я тоже скучала, Реджина, — Свон не могла не любоваться Миллс. — И никогда не забывала, насколько ты прекрасна. Реджина ответила мягкой улыбкой. Она обхватила шею Эммы рукой и притянула к себе для лёгкого поцелуя, и художница растаяла от нежности и мягкости этого жеста. Жена отстранилась, уткнувшись лбом в лоб блондинки. — Поехали домой? Примем душ, — супруга игриво погладила бедро Свон. — А утром позавтракаем вместе. Хочу несколько дней провести с тобой, не выходя из квартиры, Эмма. — И из постели? — уточнила художница с ребячливым смешком. — Естественно. — Тогда я мигом, — блондинка быстро поцеловала женщину в губы и поспешила подняться с матраса. — Попробую отмыть от себя краску. Подождёшь несколько минут, пока я соберусь? Брюнетка медленно окинула взглядом обнажённое тело Свон, в тёмных глазах заплясали черти. Миллс закусила губу, возвращая внимание Эмме, которая буквально забыла, как дышать от такого похотливого внимания со стороны Реджины. Жена лежала на боку, подперев голову рукой, лениво улыбаясь. — Я подожду. Художница метнулась в ванную, включая горячую воду и хватаясь за мыло. Она активно смывала с себя засохшую краску, думая лишь о супруге, которая царственно возлегала на её матрасе. Рядом с этой женщиной блондинка ощущала себя вечно влюблённым подростком, и это чувство её окрыляло. Свон с большего удалось устранить с себя краску. Она слегка намочила волосы, пытаясь удались краску и с них, но без особого успеха, избавилась от цветных разводов с руки и шеи. Эмма достала с полочки свежие трусики и запасную футболку, которую обычно использовала в качестве пижамы, натянула на себя одежду и вернулась в студию. Она нашла брюнетку, одетую в платье, на ногах уже красовались её любимые туфли. Художницу не покидала мысль, что под юбкой у Миллс ничего нет… Реджина стояла у стремянки с полотном в руке, удивлённо разглядывая ранее скрытую картину. Сердце блондинки подскочило, но она постаралась не выдать своего волнения. Свон осторожно подошла к жене, нервно потирая ладони, и посмотрела на часы. Было начало первого ночи следующего дня. Четырнадцатое число. — Эмма, — супруга не могла поверить, что видит перед собой. — Это что? Художница перевела взгляд на картину, не понимая, как объяснить. На холсте было изображено красивое убранство, освещённое свечами, гармоничное сочетание тёмных и тёплых красок из арсенала блондинки. Посреди богато-обставленной средневековой комнаты стоял белый единорог с серебристо-серой гривой (Свон редко рисовала животных, а потому сказочное создание заняло у неё слишком много времени и сил), а на его спине было изображено два силуэта: сплетённые тела двух женщин, бледной блондинки и смуглой брюнетки, сидящие лицом друг к другу и дарящие любовные ласки. — Эмма, — Миллс указала на изображённых лирических героинь. — Это… Это же мы, да? — Мгм, — Эмма поджала губы, осторожно посмотрев на шокированное лицо Реджины. — По-моему вышло очень похоже. — Ты над этим работала столько времени? — жена нервно рассмеялась. — Зачем? — С годовщиной, — смущённо ответила художница. — Я хотела подарить тебе эту картину… Уже сегодня, получается. Супруга тоже посмотрела на настенные часы, удивлённо вздохнув. С блондинкой женщина потеряла счёт времени. Она стала тихо посмеиваться, прикрыв пальцами рот. Брюнетка весело смотрела на Свон, пока её плечи содрогались от смеха. — Я думала, что это будет оригинальный подарок. Я вложила в картину всю душу… Она будет здорово смотреться в твоём кабинете или у нас в спальне… — договорить Эмма не смогла. Миллс обхватила ладонями лицо художницы и притянула к себе для глубокого поцелуя. — И тебя с годовщиной, Эмма Миллс. Я ни за что не повешу эту картину в своём кабинете, — прошептала Реджина в губы блондинки. — Но спасибо! Мне очень нравится.