Физика тактильности

Владивосток тянет ладошку вперед, сначала легонько касаясь кисти Коли, а потом переплетая их руки как-то неуверенно. Сжимает пальцы некрепко, желая получить идентичную отдачу — но Новосибирск эту безмолвную просьбу то ли игнорирует, то ли в упор своим гениальным умом не понимает. Вова останавливается, все еще держа его за руку, отчего Коля неловко подается вперед, но как бы оказывается припечатанным на месте. С недоумением оборачиваясь, он пытается найти логическое объяснение столько резкой остановке, и, хоть и нечеткое, но видит его в погрустневших глазах Вовы. — Что-то случилось? — Новосибирск разворачивается к Приморскому, сокращая расстояние между ними на шаг. — Ты не хочешь туда идти? В ответ Владивосток только отрицательно качает головой, чуть поджимая губки. Отводит печальный взгляд вбок, и, не смотря на Колю, отвечает негромко: — Почему ты меня совсем не касаешься? Новосибирск лишь вопросительно хлопает глазами и переводит взгляд на их переплетенные ладони. Не находит корреляции между вопросом и действительностью, отчего рабочие микросхемы в его голове перегреваются, начинают работать туго. — Разве мы не держимся за руки? — недоуменно спрашивает Сибиряков, поднимая их ладошки в качестве доказательства. — Наши кисти ведь переплетены прямо сейчас. Хочется возразить: держится ведь только Вова, а Коля — бог его знает, почему (хотя тут, вероятно, больше не к богу, а к какому-то естественнонаучному светлому лику взывать надо), — инертен совершенно, будто новоиспеченный благородный газ в таблице Менделеева. Своеобразный такой Коляний — с окружающими контакт тоже устанавливает неимоверно тяжело. Владивосток задумчиво прикусывает щеку изнутри, рассуждая, как свои переживания до Сибирякова донести. — А почему... ты сам никогда не делаешь этого первым? — Вова переводит взгляд от глубокой синевы глаз Коли на их ладони. Новосибирск смотрит на Вову совершенно непонимающе. Коля искренне не догоняет, в чем причина душевных терзаний Владивостока: разве имеет смысл, в какой последовательности будут произведены те или иные действия — прикосновение в их случае, — если конечный результат от этого не изменится? Партнеру хочется тактильности? Так пусть касается, Коля ведь совсем не против. Математика уровня начальной школы — от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Нет же никакой разницы, прикоснется изначально Вова или Коля, ведь итог всегда получится одинаковым — они будут держаться за руки, обниматься или целоваться. Это ведь так просто. Но отчего-то грустные глаза Владивостока говорят ему об обратном. — Там, за руку взять, обнять, — Вова глазки полуприкрытыми держит, отчего его лицо еще более расстроенным выглядит. — или поцеловать иногда. Просто... обычно это только я делаю, вот у меня и складывается ощущение, что тебе это не нужно или не нравится. Рабочие микросхемы в голове Коли от тотального перегрева начинают подгорать: порой он искренне не понимал логику мыслей эмоционального Вовы. — Если бы мне не нравилось, я бы не производил ответный тактильный контакт, — серьезно отвечает Новосибирск, в подтверждение своих слов стискивая ладонь Вовы в своей покрепче. — извини, я не понимаю твой ход мыслей. Объясни, что ты имеешь в виду. Владивосток чуть вскидывает плечи и слегка поджимает губы. Коля порой, сам того не понимая, устраивал настоящие допросы с пристрастием — Вова, благо, понимал, что тот со своей эмоциональной недоступностью лишь пытается отыскать способ, как сделать для их отношений лучше, но Владивостоку свои чувства в четкий, научно обоснованный ответ облачить бывало сложновато. Как и Коле — понять весь спектр эмоций Вовы. — Мне... мне приятно, когда ты проявляешь инициативу тоже, — Приморский чуть тянет ладошку Новосибирска на себя. — это дает мне почувствовать, что... ну! Что тебе от такого тоже хорошо, и... По одному выражению лица Коли можно понять, как в его голове образуется бессчетное количество новых нейронных связей. Вова для него — самый сложный из всех учебников, самое нечитаемое уравнение и самая тяжеловычисляемая переменная. Которые, впрочем, ни на секунду из-за своей постоянной изменчивости менее интересными не становятся. — Я понимаю, что это, наверное, не твой язык любви, и прикосновения тебе не так уж и нужны, но... — Вова мнется на месте, как-то виновато подбирая слова. — мне бы хотелось, чтобы ты иногда тоже так делал. Сращивая у себя в голове запрос на тактильность и причину расстроенной интонации Вовы, Новосибирск, кажется, ищет формулу для очередного затейливого поведения Владивостока. Слушает Вову внимательно, как самый прилежный ученик, и изо всех сил старается вникнуть в те странные, недосягаемые законы его внутреннего космоса. — Если тебе это не слишком сложно, — Вова сжимает ладонь Сибирякова чуть крепче. — я понимаю, что тебе, наверное, это странно слышать, но... Владивосток не успевает закончить мысль, как Коля сжимает чуть крепче уже переплетенные руки, а вторую ладонь укладывает ему на плечо. Вова сосредоточенно договаривает что-то, поднимая голову, и только шокированно задерживает дыхание, когда Новосибирск накрывает его губы своими. Целует мягко, тепло, любяще. Как Володе и нравится – он Сибирякова и научил не просто жаться губами, а целовать чувственно, нежно. Уровень дофамина у обоих подскакивает моментально, а у Вовы мигом активизируется и орбитофронтальная кора — кончики ушей резко заливаются краской, когда он вспоминает, что они стоят посреди дороги в парке. — Н-не тут же! — вспыхивает Владивосток, неловко отстраняясь и смущенно оборачиваясь по сторонам. — А где тогда? — пытливо уточняет Новосибирск, внимательно наблюдая за реакцией Вовы. — Расскажи мне, где лучше, я буду делать так, как тебе комфортнее. Владивосток смущенно поджимает губы, пряча румянец за черными кудряшками. Для Коли любое его действие – словно эксперимент, по реакции на который он делает соответствующие выводы и применяет это в дальнейших научных исследованиях. Эксперименты, правда, порой совсем несуразные: то он пытается вывести, как долго им лучше целоваться (Вову все еще мучает вопрос, считает ли он про себя в такие моменты); то выискивает формулу, по которой можно узнать, насколько часто лучше устанавливать зрительный контакт; то и вовсе дотошно выпытывает, какие обращения Вове приятны, чтобы в течение дня говорить их с определенной периодичностью. Глупо, несуразно так. Но Владивосток понимает, что Коля изо всех сил старается. Правда старается показать, как Вова ему дорог, все усилия пытается приложить, чтобы их отношения на что-то адекватное были похожи, весь свой энтузиазм вкладывает, только чтобы Вова улыбнулся лишний раз. И Вова улыбается — смущенно, взволнованно, иногда даже чуточку нервно. Но всегда — с теплотой, с радостью отдачи, пусть и такой странной, ни на что не похожей. А когда они вернутся домой, Коля поцелует его еще раз. Только подольше, понежнее и более расслабленно. Ведь по формуле, которую он успел вывести, совершенно точно понятно — уровень окситоцина у Вовы однозначно поднимется, если он периодически будет так делать. А подобное следствие наука однозначно описывает, как положительное, так что с подобным выводом и физика Вовы становится чуточку более понятной.