Её пятьдесят поцелуев

31 октября.       Гермиона, прикусив нижнюю губу, продолжала тереть салфеткой скулу. Кожу начинало жечь, но в своём упорстве у неё не получалось остановиться. Грудная клетка вернула размеренный ритм только пару минут назад, стоило ей облокотиться о край раковины после небольшой пробежки по Хогвартсу.       Три. Чтоб его. Часа ночи.       Негодование потихоньку успокаивалась. А свежесть, даже немного сырость, которая встретила её в ванной старост, — протрезвляла. Она позволяла начать мыслить ясно, и вместо того, чтобы прокручивать в голове нелепый поцелуй, Грейнджер вспомнила, как же прекрасно начинался этот день…       — У нас есть офигенная идея!       Сказали ей за завтраком Гарри и Рон. Но уже тогда в ней зародились сомнения, ведь обычно весь хаос начинается с этой самой фразы?       — Ну, Гермиона, будет весело! — настаивали ребята, чокаясь тыквенным соком. — Давай сходим?       В правдивости их слов было сложно усомниться. В том, что будет весело, когда все шестикурсники соберутся в одном помещении, она точно не сомневалась. Все факультеты и одна Выручай-комната. Грейнджер была уверена, что где-то у неё на лице во время уроков светилась односложная надпись, что эта идея — крайне плохая. Её стёрла Джинни Уизли своими кремами, тонами, блеском для губ и… гримом?       Джинни решила, что не помешает «праздничный» образ, и если от костюмов пирата, феи, Макгонагалл и мерлин-знает-кого там ещё Гермиона стоически отказывалась, то от маленького рисунка на щеке сбежать не удалось.       — Очень… миленько получается, — бормотала Уизли, вырисовывая чёрточку за чёрточкой. Гермиона хотела бы ответить на это утверждение, да было настолько щекотно, что она еле сдерживала чих. Говорила же мама, что краска на коже — это дело хреновое.       Особенно оранжевая.       Особенно, когда это символ такого праздника, как Хэллоуин.       — Джинн, — глухо начала Гермиона, нахмурившись. — А ты знала, что тыквенная голова символизирует одновременно окончание сбора урожая и отпугивает злых духов?       — Гермиона, не крутись и не хмурься, а то рисунок размажется.       — А ещё… — она жаждала успокоиться и выговориться, поэтому поток её слов был настырен. — Джек и его блуждающий огонёк будут преследовать наши неприкаянные души.       — Всё! — облегчённо выдохнула подруга, закрывая коробочку с гримом. — Пойдём веселиться, душа моя.       — Неприкаянная!       Гермиона успела отметить в зеркале свой необычный внешний вид: ярко накрашенные глаза, подчёркивающий взгляд рисуночек, который можно было бы посчитать милым, если бы она была чуть тупее и относилась к тыкве как к простому праздничному атрибуту. Вишенкой стал чудесный, но немного липкий и совсем не вкусный блеск для губ, о котором Джинни напоминала ей даже спустя месяц после дня рождения.       Интересно, за сколько этот проклятый тюбик закончится?       Ей же не подарят второй, да?       — Грейнджер!       — Иду-иду! — закатила глаза, желая себе эфемерной удачи и мечтая, чтобы эта вычурная тыковка и правда могла отпугивать злых духов.

***

      Порой ей самой казалось, что она не любит людей. И выражалось это в невозможности разговаривать с ними на одном языке. Как иногда выражался Гарри, у неё он был свой личный, «Грейнджеровский».       Именно на это она успешно списала тот факт, что провела полвечера на кресле. В отдалении с бокалом огневиски, который ей всучила подруга. Даже возмутиться наличию алкоголя не смогла. Строгая староста в ней умерла ещё в тот момент, когда не пошла рассказывать Макгонагалл о подпольных дуэлях.       И только настороженные кивки и приветствия стали её спутниками на этот праздник.       Пока Грейнджер задумчиво крутила чёртов бокал в руках, наблюдая за янтарной жидкостью, Гарри с Джинни общались со своей командой о первом матче в предстоящем сезоне, а Рон… эх. Рон крутился вокруг феечки Лаванды Браун. Они интимно разговаривали на диване, почти обнимаясь, уютно танцевали, обнявшись, и ей оставалось только в мечтах представлять себя на месте блондинки, талию которой обнимают сильные мужские ладони.       Музыка. Алкоголь. Тупые бесполезные разговоры. И ноль пользы.       Почему-то свой КПД в последние три часа она оценивала в те процеженные два глотка огневиски.       Ну и один почти-полезный разговор с Невиллом о новом сорте Цапеня.       Если бы ей наконец-то удалось поговорить с постоянно глазеющим в её сторону Кормаком, то вечер определённо считался бы «проведённым не зря». Но этот смелый парень не отваживался подойти сам, что удивляло её.       Может, гриффиндорка не понимает мужскую психологию, и где-то в их собственном тезаурусе выведена рекомендация: «Томные взгляды в сторону девушки притянут её к вам в прямом и переносном смысле». Если вдруг это окажется правдой, то она лично переговорит с составителем этого пособия. Даже если это окажется сам министр магии. Особенно, если это окажется он. Ведь где-то в умах этих людей поломалась логическая цепочка, которую без неё точно не починят.       — Гермиона, пойдём же! — из уже примерно составленного жалобного письма гипотетическому министру её выдернула прибежавшая Джинни.       Вырвавшись из мыслей, она лишь покачала головой.       — Куда это… — своё никому ненужное возмущённое «ещё» Грейнджер проглотила. Потому что её, бесцеремонно ухватив за ладонь, которая всё это время задумчиво подпирала подбородок, потянули в другой угол комнаты. Жидкость из стакана в другой руке неловко выплёскивалась, оседая каплями на пальцах.       — Я нашла нам двенадцатого игрока!       У сидящих в кругу словно по команде поднялись брови.       На удивлённые взгляды Гарри, Рона, Блейза, Маклаггена, Лаванды, Паркинсон, Лавгуд и ещё нескольких незнакомых ей слизеринцев Грейнджер, всё ещё держа в одной руке бокал, лишь пожала плечами.       Она тут вообще ни при чём.       — Правда или действие! — присаживаясь возле Гарри, воскликнула Уизли, поясняя заодно, зачем её и позвали. — Думаю, правила вам известны, у каждого по три действия и…       — А почему ты сказала, что я двенадцатая, если нас одиннадцать? — недоуменно перебила Грейнджер, занимая место по левую руку от Рона. С другой стороны, что не удивительно, сидела Браун. Но от мысли о руке Рона на коленях у Лаванды её отвлёк внезапный ответ. Голос с ленцой прозвучал за спиной:       — Я вернулся.       Гермиона замерла.       Где-то сбоку на подлокотнике кресла, где восседал Забини, удобно устроился Малфой. Тоже со стаканом в руках.       Они не виделись несколько недель… почти.       — Вот теперь двенадцать, — протянула Джинни, кидая листочек с её именем в шляпу, и добавила, намекая, что хочет скорее начать играть. — Гермиона, и ты можешь перестать считать и занудствовать.       Она сделала глоток из стакана. Третий за весь вечер.       Рон, подхватив шутку сестры, посмеялся:       — Это же Гермиона.       — Всё! Поехали!        Джинни торопливо пихнула шляпу Гарри, который и тянул первым.       — Правда или действие… — бумажки в шляпе шуршали, пока парень выбирал. — Лавгуд?       — Действие! — похлопала в ладоши девушка.       — Заплети косичку… — чертята плясали в глазах её друга, намекая, что тот придумал что-то, по его мнению, гениальное. Но, когда Поттер посмотрел в её сторону, ведьма была готова использовать силенцио. — Гермионе!       — Гарри!       Голос поднялся до фальцета, мало того что она выглядит странно с этой тыквой, так ещё и возмущена донельзя.       А он, посмеиваясь, качает головой.       — Да-да, кстати, Луна, — отмахнулся истинный смельчак и иронично шепнул Палумне так, чтобы все в кругу обязательно услышали. — Она терпеть не может, когда трогают её волосы. Поэтому… удачи!       Грейнджер выдохнула, понимая, что пойти навстречу Лаванде не так страшно, как поссорится с Гарри при слизеринцах. Она стоически сидела смирно, цедя маленькими глоточками алкоголь, пока её волосы трогали чужие руки. Мерлин… это жутко. Ужасно. Неприемлемое нарушение её личных границ.       Её волосы всегда пахли ромашковой отдушкой шампуня.       И, если они впитают запах каких-то терпких эфирных масел с ладоней Лавгуд, она это не вынесет. Слишком мило и вежливо Луна заплела ей небрежный колосок, оставшись довольной собой и своей работой. Но, вопреки ожиданиям, Гермиона, как любая другая девочка, не побежала смотреться в зеркало, а лишь фыркнула и ушла в свои мысли. Они были интереснее, чем эта бестолковая игра. Теперь Полумна тянула бумажку, а она размышляла о том, почему Малфой избегает её.       Сама Гермиона не до конца уверена в этой гипотезе. Не хватает вводных, а если точнее, причины. То он подходил практически каждый день, требуя поцелуй, а то, начиная с её дня рождения, стал обходиться одним поцелуем в неделю. И… эти самые «должки» отдаются напоминанием о первом поцелуе. Неопытном, когда она пыталась хоть как-то выкрутиться, сминая его губы, а парень не реагировал. Только в последние разы с его стороны будто пропало что-то. Будто искра исчезла.        Или интерес погас?       Драко не просто не старался или халтурил, он словно был… равнодушен? Ледышка вернулась на своё законное место, и оставалось гадать, не были ли те их четыре поцелуя воспалённым воображением её головушки.       С воспоминаний о последних неделях её сбил голос Блейза:       — Малфой, правда или действие?       — Правда.       Забини явно был воодушевлён возможностью подколоть друга и задать интересный вопрос. Однако спокойный голос Драко указывал на то, что он не ожидал от друга провокационного вопроса. Но тот уже вошёл в раж.       — Почему в прошлом месяце, когда я вернулся в нашу комнату, застал тебя на своей кровати? — на поднятую бровь друга он поспешил оправдать свой манёвр, буркнув в стакан с огневиски. — Сколько я не спрашивал, ты не отвечал, поэтому ты не оставил мне выбора.       Забини сделал глоток, подмигнув Малфою.       Может, он не хотел отвечать, потому что это нарушало его личные границы?       Хотя, какие там личные границы, если Забини, вернувшись утром и с похмелья упав на свою кровать, приземлился на мирно спящего друга. Гермиона не застала этот момент, уйдя раньше, чтобы никого не застать, но почему-то эту картинку она представляла себе так.       — Моя кровать в ту ночь, Блейз, приютила гостью, — безэмоционально ответил Малфой.       — Какую? — хором подхватил весь круг.       — Какую ещё гостью? — неверяще, открыл рот Блейз. — Наша комната священна, потому что мы никого в неё не приводим, Драко! — и с интересом протянул. — Даааа же?       Ответ на свой вопрос слизеринец так и не услышал, потому что Малфой лишь отмахнулся, закатив глаза.       — Это не считается! — первым очнулся Кормак.       — Да, это не ответ, — подхватил Рон.       Не-не-не, вполне себе ответ!       Ей хотелось вскочить с места и запротестовать, но это бы прозвучало странно, поэтому Грейнджер лишь перевела взгляд на спокойного и невозмутимого Драко.       — Мне нечего добавить, — пофигистично парировал он.       — Тогда ты выполняешь действие-наказание, а ход переходит… Кормаку! — поучительно настояла Джинни, кивнув Забини. — Блейз, пас!       — Да-да, хорошо, — тот, задумавшись, осмотрел комнату и сказал. — Драко, скажи вон той блондиночке с пуффендуя, что у неё самые прекрасные сиськи, что ты видел в своей жизни!       Прекрасные… что?       Сиськи?       Пока вся компания наблюдала за выполнением наказания, Гермиона почувствовала укол ревности. Лаванда позволила себе, зарывшись пальчиками в волосы Рональда, целовать его в шею. Да ещё и бормотала что-то про свои идеальные формы.       — Теперь я, — лицо Маклаггена стало до жути довольным, когда, вытащив бумажку из шляпы, он продекларировал фамилию. — Грейнджер!       Захотелось автоматически исправить: «Мисс Грейнджер, сэр». Где-то в его донельзя довольном тоне была спрятана долька горького лимона, от которой Гермиона поморщилась.       Малфой уже вернулся на своё место. Не один. Та блондиночка, увязавшись за своим воздыхателем, удобно пристроившись у него на коленях, крутила бокал с коктейлем в руках. А сам «воздыхатель» сверлил взглядом Кормака.       — Правда, — в своей манере цокнула гриффиндорка.       Никогда не любила эти глупости.       — Скажи нам… Гермиона, — мальчишка перед ней, развеселившись, подмигнул. — С кем был твой первый поцелуй? — помотав головой, подправил. — Если он, конечно, был.       Вот теперь ещё больше не любит.       Он смотрел на неё с ожиданием, растянув губы в улыбке. Язвительность и самодовольство пробирали до самых косточек. Была бы она эмпатом, то сейчас бы почувствовала его тихую радость от победы. Только, что ему с этой победы?       Да, он поставил Гермиону Грейнджер в угол, сам не подозревая этого. Или всё-таки подозревая?       Поэтому прикусил нижнюю губу в ожидании ответа.       Соврать — не вариант.       Бумажка в его руках загорится, если она соврёт. В другом случае, Гермиона не просто выпадет из игры, чего ей хочется, но и выполнит наказание.       Игры с магическими приколами порой удивляли.       Она гадала, чья напряжённая поза сейчас её волнует больше. Рона или Драко. Они ожидают ответа? Если Малфой, понятно, боится, что раскроется их маленькое обстоятельство, то для чего Уизли положил ей руку на плечо? Он хотел что-то сказать, но разве после волос будет ли волновать Гермиону следующий выпад в сторону её личных границ? Там где раз, будет и второй.       — Я не буду отвечать, — стряхнув свою объёмную косу с плеча, с вызовом цокнула она. — Давай своё наказание.       — Поцелуй, — победоносно задирает подбородок Маклагген. — Поцелуй. Меня.       — Здесь? — скептично трескается её голос.       — Стесняешься?       «Да пошёл ты», — пронеслось в мыслях, пока Грейнджер, передав свой полупустой бокал Рону, поднималась на ноги. Где-то сбоку хмыкнул Малфой, сгоняя девушку, что до этого перебирала его волосы, со своих колен.       Оказавшись перед Кормаком, гриффиндорка за считанные секунды притянула парня к себе за рубашку. Ей бы с такой реакцией в квиддич играть, а не ему. Касаясь уголка его самодовольной улыбки своими губами, зло цедит:       — Не смей. Приближаться ко мне. Больше.       Тихо. Чтобы фраза осталась только между ними.       Она проводит своими губами по его, оставляя резким мазком ядовитый отпечаток клубничного блеска. Проклятая бумажка у него в руках загорается зелёным, что означает, что задача выполнена. С блеском.       — Пойду подкрашу губы, — подхватывая сумочку с пола и не оборачиваясь, направляется в сторону выхода. — Браун, передаю ход тебе.       Бокал остаётся в руках опешившего Рона, пока огневиски, разбавленное в её крови, тянет к кровати. В сладкий сон. Грейнджер покинула шумное помещение и, оказавшись в коридоре, глубоко вдохнула сырость октября. Вопреки своим желаниям, нанесла на губы блеск, чтобы её не уличили во лжи. Но желание побыть одной и осмыслить, что сейчас только что произошло, так и не погасло в ней.       Она стояла, всматриваясь в окно. Звёзд на тёмном-тёмном небе почти не видно. Но на душе становится спокойно только от осознания, что они там есть. Точно есть. И хотелось нырнуть в эту необъятную пустоту неба. За ними, наверное.       На неё так влияет алкоголь, озарило её после пришедшей мысли, что для полноты картины не хватает сигареты.       Табачный противный дым.       Терпкий.       Тот, который она пробовала лишь раз. Поэтому помнит, как он горечью оседает на губах, зависает в слюнях, в горле.       — Грейнджер.        Её фамилия его голосом напоминает этот самый жгучий табак.       На подоконник, сковывая её движения, облокотились мужские ладони. И перстень с гербом семьи Малфоев не оставлял сомнений, кто стоит за ней.       Она прошептала:       — Что?       Развернулась, ощущая себя в клетке.       — Малфой, — ей пришлось задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. И голос её звучал обречённо.       В голове, зациклившись, сразу несколько мыслей водили хороводы:       Она должна вернуть ему плащ.       Она должна прекратить всё это.       Она должна быть влюблена в Рона.       Но его дыхание обезоруживает. И её податливая внутренняя девочка хотела. Нет. Она желала знать, почему в последние недели Малфой был равнодушен и холоден.       Его ладонь зависла рядом с её лицом.        — Давай тоже обманем дьявола, Грейнджер?       Он не глуп. Весь вечер она ждала этого разговора, сама не подозревая об этом.       «Давай».       — Тебе что-то от меня нужно?       — Да, ты права, — проведя большим пальцем по щеке, размазав тем самым маленькую тыковку, выдохнул он. — Мне и правда кое-что от тебя нужно.       Малфой не отводил взгляд, продолжая растирать на её коже оранжевую краску. Не отрываясь от этого занятия, он завладел её губами, оставляя на них свою ярость. Кусал. Проводил языком, ожесточённо пытаясь своими движениями что-то доказать. Но губы — не слова. Это эмоции, это боль и желание, что появилось в пылу спора. В пылу нелепой случайности.       Вкус алкоголя удваивался, и ей думалось, что стоит поднести спичку, и они оба вспыхнут.       Где-то на её пальцах до сих пор был вкус огневиски.       К удивлению, Драко чмокнул её в уголок губ, что никогда не делал ранее, и прошептал:       — Этот блеск ужасно тебе не шёл, — ухмыльнулся слизеринец и спросил. — Ты хочешь это прекратить, Грейнджер? — от растерянности, от неожиданности, что они соприкоснулись лбами, Гермиона растерянно кивнула, ещё не до конца понимая, что Драко хочет донести. — Тогда, слушай…       — Гермиона!       Позже Грейнджер не сможет вспомнить, что услышала первым: вскрик подруги или звон от бокала, выпавшего из её рук и бесславно разбившегося о плитку.       Повезло, что на звон никто не сбежался.       Мужские пальцы, которые как-то успели расплести её косу и зарыться в волосы, — пропали.       — Джин, я… — сглотнула, почувствовав знакомую тяжесть водопада волос на плечах. — Я пойду спать.       Растерянный кивок подруги, означавший, что они поговорят позже, стал фальстартом. Стал стартом её долгого бега… от самой себя. И не только в лабиринте коридоров Хогвартса она боялась потеряться. . . .       Уже стирая оранжевую краску с лица, Гермиона Грейнджер поняла, что они с Малфоем способны обмануть не только одного дьявола.