(не)достойные

— какое. тебе. дело? — прошипел обанай, с прищуром глядя на гию. их отправили на задание, где демон зацепил когтем бинты на лице игуро, обнажив шрамы. конечно, он не в порядке. он был вынужден терпеть это унижение, раскрывшись перед самым ненавистным для себя из столпов. в тот момент, гию воспользовался замешательством демона перед лицом обаная, и отрубил ему голову. как тут возможно быть в порядке, когда твоё достоинство растоптали в клочья? — я беспокоюсь, — слова разрезали воздух. обанай не поверил в их искренность, и раздражение в нём вскипело настолько, что он выпалил: — не смеши меня, — он фыркнул, — что ты можешь знать о том, чтобы беспокоиться за других? глядя на тебя, складывается впечатление, что ты никого в жизни не любил, кроме себя. с ним всегда так. слова обаная всякий раз иглами заползают под кожу, целясь в сердце. больно, но гию знает — за его словами прячется маленький, обиженный на весь мир ребёнок. точно такой же, как и у него самого. гию присел, чтобы обозначить — они на равных. — правда? мне жаль, что ты так думаешь. в моей жизни были люди, которых я любил, которые любили меня. к сожалению, они мертвы, — гию говорит спокойно, что может сложиться впечатление, что он это принял. но чутьё обаная не проведёшь — он чувствует, как много боли за этими словами. непрожитой, невысказанной. сердце щемит. — сочувствую, — обанай говорит искренне, пускай по нему этого и не скажешь. но гию слишком хорошо его чувствует, чтобы понять это. — я не знал. — всё в порядке. мой друг умер, спасая меня. он был сильнее, способнее, лучше — во всём. он был достоин звания столпа. в отличие от меня, — воздух наполнился тяжестью, словно свинцом. обанай присел, принимая жест гию. как много, оказывается, может быть печали и тоски в одном человеке. того, что он молча носит на своих плечах. как же они похожи. — я тоже не знаю, что такое «быть достойным». я родился в семье сектантов, поклонявшихся демону-змее. они держали меня в клетке, потом по приказу этого ублюдка разрезали рот. я понял, что нужно бежать, и сделал это. демон убил их всех, — обанай смотрел на небо, а в глазах отражались звёзды. он говорил без сожаления, без тоски, сухо констатируя факты. — я просто кусок дерьма, родившийся в такой же дерьмовой семье. я никогда не буду чего-то достоин. ничего, кроме худшего. гию смотрит на него, словно в отражение в зеркале. у них разные истории, разные характеры. но такой одинаковый взгляд на самих себя. глядя на это со стороны, становится тяжко, и гию впервые осознаёт, насколько это губительно — думать так, и говорит: — ты не несёшь ответственности за то, что сделала твоя семья. то, что в твоих жилах течёт их кровь, создаёт только ваше биологическое родство, всё остальное — твоя воля. и в твоей воле доказать, что ты лучше, чем они, — гию перевёл взгляд с земли ему в глаза, — и ты уже это сделал. а значит, стал достойным, — гию улыбнулся, и обанаю стало так тепло. от этой улыбки, от этих слов. он даже не знал, что гию может быть таким. под покровом ночи их разговор становился глубже, а немногословное спокойствие гию вдруг стало таким уютным. хотелось просидеть так всю ночь, болтая, делясь откровениями, улыбаясь, смеясь. стена между ними пала, и стало так легко на душе — обнаружить, что они друг другу больше не чужие, что даже между двумя противоположностями может существовать близость. — спасибо, гию. ты тоже сделал достаточно, чтобы утвердить своё звание столпа, — обанай улыбнулся, и гию улыбнулся в ответ, потому что знал, что он дальше скажет. — а значит, стал достойным? — улыбка гию стала шире. — именно, — и улыбка разлилась в смех. и так легко стало, так спокойно. будто смех пошатнул тяжесть на сердце, сметая её, облегчая боль. может, не сразу, но она отпустит, теперь они это знают. и они оба будут в порядке.