***
С вечера встречи с тем загадочным, как назвал его Джисон, парнем прошло две недели. За это время образ Хёнджина не выходил из головы Хана ни на секунду. И нет, не влюбился он в него, совсем нет. Наоборот, Хван пугает его до чёртиков. А ещё его внешность очень сильно смущает. Джисон пытался проанализировать всё это, но успех его не настигнул ни через день, ни через два, ни через неделю. Сегодняшний день оказался очень тяжёлым в плане учёбы. Вроде бы пятница, должно быть все легко, но нет. Преподаватели словно сговорились, решив устроить студентам марафон по написанию практических работ. На последней паре Джисон уже проклинать их начал, но вероятно не из-за практических, а из-за нервов. Минхо целую неделю не было на парах. Он целую неделю не звонил, не написал и не отвечал на звонки и сообщения. Тревожные звоночки уже начали сводить Хана с ума, он даже в полицию обратился, и те обещали помочь. Минхо вот так никогда не пропадал, ничего не сказав и не оповестив. Джисон нервничает, собирая вещи в небольшой рюкзак и просматривая мессенджер чуть ли не каждую секунду, ожидая ответа от Минхо. Сердце заходится в бешенном беге, когда проходит более десяти минут, а ответа всё нет. Парень выбегает из аудитории, натягивая ветровку, бежит на улицу, игнорируя просьбы друзей подождать его. Не может он ждать. Он переживает за Минхо и очень хочет узнать, почему тот так нагло игнорирует его. Джисон бежит в общежитие, где обитает его парень. Нетерпеливо он стучит в дверь нужной комнаты, которую незамедлительно открывает Чанбин – сокурсник и по совместительству друг Ли, – и вбегает в комнату, не желая стоять в коридоре. — Чанбин-хён, Минхо не объявлялся? Он игнорирует мои звонки и сообщения, — голос дрожит и Хан ничего не может сделать, чтобы унять эту дрожь. Где-то в груди закрадывается неприятное чувство, а липкий страх сжимает органы, перекрывает кислород, заставляя задыхаться. Множество вопросов крутится в голове, но ответов нет ни на один из них. Это убивает и пугает. — Его уже неделю нет, Джи. Он даже на пары не ходит, — качает головой Со и поджимает губы, хмурится. Кажется, ему тоже это всё не нравится. С каких это пор в Сеуле начали пропадать люди ни с того ни с сего? Это странно. И первый ли Минхо? Может до него тоже пропадали люди, а полиция умалчивает. — Я сначала думал, что он у тебя зависает, вы же, ну как бы, вместе и все дела, но теперь я даже не знаю, что думать, — Чанбин садится на кровать, опускает голову и накрывает её руками, вздыхает. У Джисона невольно начинают пощипывать глаза, нос шмыгает, а в горле встаёт ком, который мешает дышать и даже всхлипывать. Минхо… Где он? Что с ним? Кто знает о его месте нахождения? Ответов нет. Джисону кажется, что его сердце сейчас точно не выживет и остановится к чертям. — Кстати, ты знал, что в городе вампир объявился? Это странно, но мне тут рассказали, что некто убивает своих жертв, выпивая из них кровь, — со вздохом рассказывает Чанбин, взъерошив свои пепельные волосы. Он поднимает взгляд на Джисона, по коже которого мурашки табунами бегут, и смотрит извиняющимся взглядом, поджимает губы. И зачем он рассказал? Теперь ещё страшнее. — Послушай, мне и так херово, а ты… — Я не хочу просто так пугать тебя, Джи, ты что! Я рассказываю то, что есть на самом деле, — восклицает Чанбин, выставляя руки перед собой, и слегка хмурится, видя страх в чужих глазах. — Прости.. — Всё хорошо, хён. Если Хо объявится, пожалуйста, набери меня, — Джисон вскакивает с кровати, утирает выступившие слезы рукой и выбегает из комнаты. Он покидает здание общежития, отчего-то чувствуя слабость в ногах, проходит к лавке и присаживается на неё, закрывает руками лицо и плачет навзрыд, чувствуя себя полностью опустошенным. Это так тяжело.. Тяжело знать, что твоего любимого человека похитили, может быть даже убили. А хуже всего этого не знать, кто это сделал. И что это за вампир, о котором говорил Чанбин? До Джисона доходит не так уж долго, но он отказывается верить в это. Всё сходится,это несомненно, но… Хёнджин? Это действительно он? Конечно, его кожа бледна как у мертвеца и глаза, клыки и прочее не дают в его лице представления о нормальном человеке, но… Чёрт. Больно. Боль от удара по затылку расходится по всему телу, голова кружится, а рассудок мутнеет, перед глазами темнота и мозг отключается, Джисон проваливается в темноту…***
Джисон бежит по улице, прячется в переулках между домами, пытается отдышаться. Чёрт… Чёрт. Хёнджин ужасен. Он вампир. Тот самый вампир, о котором рассказал Чанбин. Он похитил Джисона. Вчера вечером, когда Джисона ударили по голове… Ах, чёрт. Хёнджин псих. Почему и зачем он похитил Джисона? Хан не понимает. Но он понимает, что нужно убежать от этого психа как можно дальше сейчас. Если такое вообще возможно, то Джисон готов попытаться. Парень чувствует тяжёлое дыхание вампира в затылок, чувствует как тот наступает прямо ему на пятки, поэтому пытается бежать быстрее. Страшно. Очень страшно. Джисон бежит быстрее и… Падает. Он больно ударяется головой, даже теряет сознание и это играет вампиру на руку. Он снова его хватает. Снова тащит куда-то, и Джисон даже знает куда…***
— Ну сколько можно так на меня смотреть? — с яркой улыбкой и дьявольским смехом спрашивает Хëнджин и цвет глаз его меняется с алого на золотой. Ему весело, но он недоволен. Недоволен этим человеком. Недоволен тем, что Джисон смотрит на него с таким страхом, словно загнанный бельчонок. Ощущать его страх Хëнджину нравится. Конечно, подпитка, но для него это передоз, что и для людей наркотики. — Неужели я такой страшный, малыш Сон-и? — мурчащий голос кажется мягким, но он заставляет Джисона дрожать и дёргаться, но увы и ах, сбежать он не сможет. Цепи стягивают его запястья и лодыжки, не позволяя сделать резких движений, потому как острые шипы впиваются в кожу. — Пожалуйста, отпусти меня, Хëнджин. Отпусти — взмаливается Хан и отодвигается к изголовью дивана, на белой обивке которого красуются кляксы его крови и где-то затерялись его солёные слезы. Он проснулся не так давно, но лучше бы не просыпался. Боль в затылке, который Хёнджин пробил аж до крови, сводила с ума. Тело ломило так, словно парня переехал камаз и того хуже. А сейчас этот самый Хёнджин нависает над ним, прожигая взглядом своих кроваво-красных глаз. Джисону страшно, но больше неприятно. Почему именно он попал в лапы этого монстра? — Неужели тебе так хорошо с тем парнем, нежели со мной, Хан-и? — Хван хватает с тумбочки ножик и подползает к парню с другой стороны. Он обхватывает его голову за подбородок и слегка наклоняет назад, оголяя для себя его прекрасную шею, на которой красуются множественные следы от клыков и засохшие подтеки крови. Младший судорожно сглатывает, чувствуя, что слезы снова застилают глаза и перестаёт дышать, когда вампир проводит не острой стороной ножа по его кадыку, который сейчас так хорошо выпирает, отчего Хëнджину хочется вгрызться в него клыками. — Нужно отвечать, когда спрашивают, — Хëнджин делает несколько неглубоких царапин ножом от уха парня и в низ по шее, отчего тот коротко вскрикивает и ещё сильнее начинает дрожать и плакать. — Я люблю его, Хëнджин, — шепчет на свой страх и риск Джисон и мычит, чувствуя, как клыки оставляют новые увечья на его шее, сгибе плеча и шеи, на предплечье и везде, куда вампир может дотянуться. Он не кричит от неожиданности и боли, просто мычит и изредка издаёт шипящие звуки. Кажется, на его теле и правда живого места нет. Пока он спал, Хван успел оставить свои метки чуть ли не на всех участках карамельной кожи, которые расцвели огромными синими и красными бутонами цветов. Неужели он так с ним из-за Минхо… Но почему? За что? Что нашло на него? Они даже не знакомы… — Правда? — сладко тянет Хван и, кажется, что тёмная комната озаряется светом – так ярко и широко он улыбается. С его окровавленных губ срывается смех. Он на несколько секунд снова присасывается к чужой коже, но быстро отстраняется. — Пойдём, что покажу, — голос звучит угрожающе. Так по крайней мере слышит его Джисон, отчего крупно вздрагивает и украдкой разминает затекшие конечности, когда цепи наконец-то освобождают его. Он на секунду думает о побеге, но останавливает себя. Какой побег? Он умрёт, если выпрыгнет с из окна. Здание, в котором обосновался этот вампир представляет собой что-то похожее на заброшенный офис, как отмечает Хан, пока на негнущихся ногах следует за вампиром. Тут давно никто не работает, но и здание сносить люди не хотят. Наверное думают, что работа здесь когда-нибудь возобновится, но нет. Теперь это всё – владения Хëнджина. Пока парни идут, Джисон успевает разузнать о Хёнджине немного, а именно о том, кто он такой и почему занимается такими зверствами. Хван с удовольствием поясняет, что несколько лет назад в мире существовали расы. Расы людей, чьё количество было свыше нескольких миллиардов, и раса вампиров, которых зверски истребили в восемнадцатом веке. До этого времени и люди и вампиры жили в так называемой гармонии, пока один из последних не одичал и не начал убивать людей. Кровь животных ему быда не нужна, а вот люди… В итоге его убили, а следом и остальных, кто не успел сбежать. Те, кто успели сбежать, разбежались по разным странам, и только семья Хван осталась в Корее. До недавнего времени Хёнджин жил как самый обычный человек, пытаясь заменять кровь обычным томатным соком, но, увы, природа взяла своё. Он начал убивать, выпивая из жертв кровь. Это привело ко всеобщему замешательству, но пока так никто и не поймал его, ведь в лицо не видел. О вампирах давно все забыли, считая их героями легенд и сказок, но если люди во что-то не верят, это не значит, что этого нет, верно? Хван приводит Хана в подвал здания. Темнота сковывает движения младшего, заставляет в страхе озираться по сторонам и неосознанно прижиматься к вампиру, ведь тот точно способен его защитить. Со смешком Хëнджин зажигает свет, а Джисон дёргается. Хван так быстро перемещается… Джисон никогда не привыкнет к быстрым перемещениям вампира. Хван возвращается к нему и без предупреждения открывает дверь, за которой уже включён свет. Он приглашает парня войти внутрь, а сам остаётся за дверью, наслаждаясь истошным воплями Джисона. Недолго он наслаждается и всё же проходит внутрь. Его глаза блестят золотым от наслаждения, но после возвращают себе прежний кровавый цвет. Джисон продолжает кричать, давится слезами и проклинает того, кто и так уже миллион раз проклят. Он обнимает бледное окровавленное тело Минхо, прижимает его к себе, всё кричит и плачет навзрыд. — О, Джисон-и, — тянет слащаво вампир и качает головой. — что ты наделал? — его шёпот отбивается от чёрных стен подвала, а после на его губах расплывается жуткий оскал. — Если бы ты не сбежал, он сейчас был бы жив — наигранная обида и укоризна в голосе заставляют младшего шептать что-то и мотать головой. Хëнджин наслаждается этим, но всё же решает, что стоить добавить деталей в рассказ, поэтому продолжает: — Я наслаждался криками этого парня, Хан-и. Он так кричал — и облизывает губы под ошарашенным и испуганным взглядом Джисона. — Я резал его тело, избивал, пил кровь, выдергивал волосы и ногти. Глянь на его руку, малыш, — усмехается и закатывает глаза, получив отрицательный ответ. — Твоё право. Это всё из-за тебя. Я предупреждал тебя не раз о том, что будет, если ты попытаешься сбежать. А уж тем более к кому-то, кто не я... — Прекрати. Замолчи. Пожалуйста, оставь меня в покое — шепчет Хан и глотает крупные слезы. Он осторожно кладёт бездыханное тело Минхо на холодный пол и поднимается. Он чувствует, что если сейчас же не совладает с собой, то упадёт в обморок от запаха гнили и головокружения. Ему тяжело, но он подходит к Хëнджину, который стоит как ни в чем не бывало и усмехается. — Почему я? Почему именно мне ты решил испортить жизнь? — его голос срывается на крик, а после совсем стихает. Наверное голосовые связки потеряли свою работоспособность из-за многочисленных криков. — Ты мне понравился. Я не на всех подряд вот так вот набрасываюсь, — отвечает Хван и, пресекая любые попытки младшего заговорить с ним, ведёт куда-то вглубь подвала. Джисон несколько раз дёргается, пытаясь вырваться, хотя умом понимает, что не получится у него ничего. Хван словно куклу укладывает его на что-то холодное, но мягкое. В темноте Джисон совсем ничего не может разглядеть, но когда вампир зажигает свечи, он видит, что лежит на кушетке, которые обычно используются в медицинских целях. Хван снова стягивает его руки, пока избавляет от элементов одежды, а после ноги, чтобы снять рубашку. А потом фиксирует руки над головой парня. Всё как он любит: приглушённый свет, испуганный взгляд в свою сторону и принадлежности с помощью которых он измывается над своими жертвами. И Джисон пока единственный кто не узнал о его главных фетишах, но Хван сейчас это обязательно исправит. — Закрой глаза, малыш, — Джисону страшно, но он выполняет, не хочет получить по лицу или по чему-либо ещё. Его губы снова сжимаются в тонкую полосочку, а веки и ресницы дрожат, глаза в любой момент готовы открыться. С его губ срывается негромкий вскрик от неожиданности и жжения в области живота. Хëнджин с животным наслаждением наблюдает как парень дёргается и хрипит, надеясь стряхнуть горячий воск с себя, но его попытки успехом не увенчались. Хван ещё недолго играется с воском, вырисовывая капельками узоры, а после снова хватает нож. Он осторожно водит по животу парня холодным металлом заставляя его издавать писки и хрипы от страха и боли. Когда весь застывший и отодранный воск валяется на полу, Хëнджин пускает в ход клыки. Он впивается в те места, где образовались ожоги, и довольствуется истошными криками боли парня. Он обвивает рукой его талию, чтобы не сумел двинуться хотя бы на миллиметр, и прекращает своим манипуляции. — Ооо, ты хочешь что-то сказать? — мурлычет вампир и смеётся, наблюдая как Джисон хватает ртом воздух. — Я тебя ненавижу — выдыхает озлобленно Хан и мычит от жуткой боли в районе бедра. Хван вгоняет нож чуть глубже, на его лице снова расплывается маниакальная улыбка. Джисон болезненно хнычет и при малейшем движении или касании ножа срывается на крик. — А ты мне нравишься, очень, — Хван впивается в пухлые губы поцелуем и ведёт холодными пальцами по больным участкам живота, открывается от истерзанных губ и якобы не нарочно нажимает на нож. — Больше не смей сбегать от меня. Мне совсем не хочется делать тебе больно, — шепчет и убирает руки, заставляя парня болезненно взвыть. Джисон плачет, мысленно обращается к Богу, который навряд ли услышит его, оставив на растерзание этому монстру.