friends

      Они просто друзья. Самые лучшие, хорошие, поддерживающие и близкие. И никто из них не задумывался об этом раньше, разве совсем немножко и пару раз, но, вообще-то, точно не больше. Просто в какой-то момент всего становится слишком много — легких чмоков при встрече и на прощание, откровенного облапывания друг друга («Кажется, в последние дни ты хорошенько трудишься»), пошлых шуточек и всего, что раньше они считали неправильным и выходящим за грань. Теперь, выходит, любая возможная граница размылась, оставляя жалкое «бро» только в их грязных мыслях, затянутых откровенным желанием и странными фантазиями.       И если бы Джисон мог предотвратить это, то он сделал бы это без лишних раздумий. Купил машину времени, стер себе память, убил лишних свидетелей — что угодно, лишь бы навсегда оставить этот позор чем-то несуществующим, издалека напоминающим сон с высокой температурой или самые извращенские фантазии. Но он все еще в реальности, а его лучшие друзья (как же трудно произносить «друзья», когда именно на них стоит четко и по команде) совсем рядом, коленками жмутся ближе и улыбаются пьяно, будто им хватило этих жалких капель вина. Хан знает, что они мыслят здраво и осознанно, а вот он сам... ну просто не может. Не тогда, когда чья-то рука так нагло залезает под просторную ткань шорт, а другая сдержано водит по спине. Слишком интимно, слишком неправильно. До головокружения и убогого желания обнажиться, целоваться до нехватки кислорода, чувствовать друг друга кожей к коже, трогать бесконечно много и позволить чуть больше, чем обычно позволено в бро-связях. Может, он пьянеет быстро. Может, так влияет сама атмосфера и скрытая глубоко внутри влюбленность (все еще неправильная, отвратительная самому себе). Может, утром им станет плевать.       Минхо красивый. Просто факт, который невозможно оспорить. У него невероятно привлекательная внешность, цепляющий взгляд и все такое, а еще он мягкий и совсем нежный, если пообщаться с ним ближе. И сейчас, кажется, он выражает все это через неловкие поглаживания и легкие поцелуи в щеку. Он не уверен, ровно как и сам Джисон. У него все еще есть принципы и установки в голове, и нарушать их так чертовски сложно. А хочется. Сильно.       Хенджин — другой. В нем просто нуждаешься, в сексуальном или романтическом плане, его губы созданы для поцелуев, а тело — для укусов и царапин. Он уверен в себе и уверен в них, позволяет действовать смело и открыто показывать, как сильно нуждается прямо сейчас. Его рука резко ложится на руку Минхо на чужой спине, а зубы впиваются в обнаженную шею. И Хан банально не может контролировать себя, позволяя мягкому стону окутать комнату. Кажется, это конец.       — Что мы делаем? — тихо интересуется Минхо, боясь ляпнуть что-то лишнее. Он просто озвучивает за всех, потому что логичное «почему?» и «зачем?» не дает никому покоя, как бы внешне спокойно они не выглядели. Не каждый день ты трахаешься со своими лучшими друзьями, так или иначе.       — То, о чем ты мечтал.       Он так откровенно стебется. Демон. Хенджин самый настоящий демон. И если Минхо единожды упомянул, какие его друзья красивые и сексуальные — «если бы я был девушкой..» — то это не повод так нагло насмехаться над ним на протяжении года. Сейчас, наверное, уже не до смеха. Особенно, когда рука Хана находит место на его щеке, притягивая для легкого чмока в самые губы. Боже, как они пришли к этому? Как из обычной встречи с бонусом в виде свежих сплетен и вкусной еды, они вместе оказались на одной кровати, готовые вот-вот наброситься и сожрать друг друга? Типа, это не так плохо.       — Расслабься, хен, — Хенджин неожиданно оказывается рядом, шепчет в самое ухо, будто заранее зная обо всех слабостях Минхо.       Его откровенно трясет. Когда Джисон, совсем раскрасневшийся и довольный, неловко тянет низ толстовки вниз, а Хван так нагло смеется, чересчур довольный реакцией своих друзей на такие незамысловатые ласки. Минхо не знает, что делать и куда деть самого себя — неуверенно продвигается ближе, нервно теребя края собственной кофты в жалких попытках унять дрожь. Это не может оставаться незамеченным (точно не тогда, когда между ними полыхающие сантиметры, а глаза бегают от одного лица к другому, желая зацепиться за каждую незначительную эмоцию).       Хенджин ведет. Снова невероятно доминантный и такой заботливый, что под его взглядом просто плавишься, не в силах сопротивляться. Он притягивает Минхо для поцелуя сам, сплетает их языки и сильно впивается в нижнюю губу, сразу без стеснения слизывая капельки крови. Одновременно с этим цепляется рукой за сжатые кулаки Хана, мягко поглаживая выступающие косточки большим пальцем.       — Хен, — Джисон хнычет где-то рядом, так непозволительно громко и грязно, что внизу что-то скручивается в тугой узел. Он так ужасно нуждается, что почти плачет, хотя они толком и не начали, остановившись на неловких касаниях и воздушных поцелуях.       — Хан-и такой очаровательный, — Хенджин отстраняется, с интересом изучая потерянных парней перед собой. Конечно, сегодня именно он управляет ситуацией, и это ощущение контроля отдает жаром в груди, — Минхо, ты ведь хочешь заставить его рыдать?       Две пары глаз устремляются прямо на него, с нескрываемым желанием и интересом изучая реакцию, округлившиеся глаза и забавно приоткрытый рот. Ли запоздало кивает, все еще сомневаясь в правильности всего происходящего, но сам так отвратительно сильно хочет этого, что уже не может сопротивляться. И никогда не мог, наверное, очарованный двумя этими парнями, так нагло засевшими в его вечных мыслях и чувствах.       Хенджин мягко смеется, невероятно довольный их согласием, а после укладывает Хана на кровать, взглядом приказывая расслабиться и просто наслаждаться. Минхо совсем немного теряется, но после находит себе место между призывно разведенных бедер, руки опуская на приоткрывшуюся полоску живота. Контраст вечно горячей кожи Джисона и почти ледяных рук заставляет дернуться, но Хенджин сбоку с силой давит на грудь, не оставляя малейшего желания сопротивляться.              — Умница, — хихикает громко, будто насмехаясь, но в награду тянется к призывно приоткрытым губкам, оставляя несколько невинных поцелуев, — Я могу снять твою кофту? — Хенджин шепчет куда-то в шею, пуская тысячи мурашек по чувствительной коже. Хан кивает почти сразу, — Словами, милый.       — Снимай, — он говорит на грани слышимости, пытаясь спрятать горящие щеки в мягких простынях и подушках, уже пропахших их духами.       — Ты слышал его, хен.       Минхо теряется, но резко тянет чужую ткань вверх. Вздыхает неприлично громко, ощупывая чужие выступающие мышцы и ногтем цепляя соски. Хан такой красивый, что дышать становится труднее в несколько раз, а откровенное желание оставить на чистой коже свои укусы и синяки возрастает слишком быстро. Ли любуется долго, в конце концов поддаваясь навязчивым желаниям — наклоняется ближе, оставляя поцелуи на нежной коже. Джисон под ним извивается, почти плачет от прикосновений, но все равно ладошкой зарывается в короткие волосы на затылке, прижимая к себе ближе. Хочется большего. Так много, чтобы провалиться в эти ощущения без остатка.       — Больше, — Хан почти не стесняется, просит громко и много, подчиняясь своим желаниям, — Минхо, пожалуйста, — он толкается бедрами в пустоту, совсем на грани, когда Хенджин помогает до конца стянуть верх и сам припадает к соскам, прокручивая их между пальцами.       Хван смеется легко, очарованный такими нуждающимся парнями, слепо полагающимися на него. Минхо смотрит из под пушистых ресничек, одним взглядом умоляя позволить ему приступить к большему, а Джисон не сдерживается полностью, вслух упрашивая не тянуть. Хенджин с ума сходит, наблюдая за ними и их очаровательной реакцией, что просто не может тянуть больше — кивает легко, но этого, видимо, им недостаточно. Хочется много слов, слышать друг друга и подчиняться громким приказам, полностью отдавая себя в надежные руки.       — Что ты хочешь сделать, хен? — он тянет руку к его лицу, ласково укладывая ее на щеку, чтобы привлечь внимание и заставить посмотреть прямо в глаза, такие же туманные, как и у него самого. Минхо ластится ближе, трется об ладошку неосознанно, походя на самого настоящего кота, — Такой ласковый, самый нежный. Может сделаешь приятно нашему Джисон-и? — Хенджин тянет имя, гипнотизируя своим мелодичным голосом. И если бы Ли хотел отказать, он бы все равно не смог, поддаваясь чужому очарованию. Поэтому, конечно, он кивает, отползая чуть дальше, цепляясь за резинку чужих штанов.       — Снимай, — Хан просит, почти приказывает, если бы не тяжелый всхлип после. Мычит от внезапных поцелуев в шею, но старательно сдерживается от лишних движений, позволяя самому старшему стянуть с себя ненужные спортивки вместе с бельем.       Он остается полностью обнаженным, таким открытым и нуждающимся, что время, кажется, замирает. Останавливается за пределами этой комнаты, продлевая короткие минуты внутри. Оставляет им почти бесконечность, чтобы насладиться друг другом, раскрывая все свои тайные желания и обнажая не только тела, но и души.       Минхо сдается первым. Вздыхает громко, восхищаясь открывшейся картиной. Хенджин отмирает только после этого, чтобы со скоростью света собрать себя по кусочкам и продолжить вести, направляя своих мальчиков.              — Чего ты остановился? — он приподнимает бровь в немом вопросе, всеми силами стараясь не выдать свою собственную слабость прямо сейчас, — Ты же хотел сделать ему приятно, почему сейчас тебе так тяжело собраться?       Минхо хочет продолжить, извиниться или остановиться вовсе, но не может вообще ничего, медленно погружаясь на дно своих чувств и эмоций. Этого слишком, они — слишком, но он совсем не хочет прекращать, когда собственное возбуждение неприятно упирается в твердую ткань джинс. Поэтому сдается снова, неуверенно обхватывая чужой член ладонью.       Сверху слышится приглушенный стон (видимо, Хан все еще стесняется своих очаровательных звуков), а после жалкие просьбы о чем-то большем, куда более неприличном и грязном. И Минхо вновь подчиняется, позволяет управлять собой. Он неуверенно тянется вперед, вбирая в рот ровно на половину, борясь с ужасным рвотным рефлексом. Позволяет себе привыкнуть, оставаясь неподвижным какое-то время, пока не чувствует чью-то ладошку в волосах. Ли хочет открыть глаза, посмотреть выше и стукнуться взглядами с парнями, но понимает, что буквально находится на грани, готовый кончить только от ощущения тяжести на языке. Так стыдно.       — Двигайся, — Хенджин говорит с придыханием, любуется открывшимся видом и медленно сходит с ума сам, готовый вот-вот сорваться. Но вместо этого с усилием давит на голову Минхо, вынуждая его насадиться сильнее. Тот почти давится, но уверенно продолжает обводить языком выступающие венки, находя отдельное удовольствие в мягких всхлипах, отдаленно доходящих до горящих ушей.       Хан теряется в ощущениях, когда Минхо помогает себе руками, не в силах взять на всю длину, а Хенджин одной рукой продолжает играться с бусинкой соска, параллельно обжигая кожу своими влажными поцелуями. Он просто не выдерживает, сильнее толкаясь бедрами и, одновременно с этим, пытаясь уйти от настойчивых чмоков в самые чувствительные места. Мечется по кровати, вспотевшими руками со всей силы сжимая покрывало, когда из уст сами по себе вырываются нуждающиеся «быстрее» и «еще».       — Я сейчас откинусь, — Джисон произносит совсем тихо, когда его губы неожиданно ловят другие, пухлые и совсем мягкие. Хенджин целуется грубо, почти жестоко, но так правильно прямо сейчас. И Хан сдерживаться просто не может — сам вплетает пальцы во влажные волосы Минхо, надавливая еще сильнее.       Они стонут в унисон. Ли — от неожиданности, а Джисон от созданных вибраций. И выходит так оглушительно громко, что краснеют не только кончики ушей. Шея, щеки, даже непрерывно вздымающаяся грудь — буквально все. Хенджин смотрит, впечатывает себе это в память и стонет тоже, больше не сдерживаясь. Он так сильно возбужден, что контролировать себя сил нет. Поэтому он вновь тянется к чужим губам, вместе с этим сильнее надавливая на голову Минхо, не позволяя ему отстраниться.       Хан хочет предупредить, остановить, сказать, но все слова тонут в поцелуе, мешаясь со всхлипами. Он жмурится до звезд перед глазами и изливается прямо в чужой рот, пораженный собственной маленькой выдержкой. Наверное, этого всего слишком много — четверо рук и двое губ, касающихся в самых интимных местах.       Минхо отстраняется и послушно высовывает язык, даже если прямой просьбы не было. Хенджин смотрит зачарованно, а Джисон одним жестом подзывает к себе, сразу прерывая все возможные вопросы поцелуем. Грязно, слюняво, с ужасным солоноватым привкусом — то, в чем Ли так отчаянно нуждался.       — Хен такой грязный, — Хан, наконец, приходит в себя, хихикает звонко и легко шлепает по ягодице.       И этого действительно хватает, чтобы Минхо позорно закончил, так и не прикоснувшись к себе. С громким стоном на губах, дрожа в руках Джисона.       Хенджин всхлипывает вместе с ним, когда легко приспускает брюки и самостоятельно надрачивает, желая прийти к долгожданной разрядке. Он изливается в руку, падая в родные объятия. Кажется, теперь это точно конец, но втроем так тепло и хорошо, что думать об этом совсем не хочется.       — Сейчас бы закурить, — тянет Джисон, уже на грани сознания. Он ужасно вымотался, явно не готовый к чему-то подобному.       — Издеваешься?       — Озвучиваю ваши мысли вслух.       — Мы теперь, типа, встречаемся, — Хенджин не может сдержать коварной улыбки, когда ловит на себе два удивленных взгляда, — Просто озвучиваю ваши мысли вслух.