С каждым мазком ты ближе

Erik Satie - Gymnopedie No.1 В тёмном тонущем свете, где-то в глубине, в немом шуме, что разбавлялся лишь композициями Эрика Сатье, раздаётся шорох кисти, мажущей пастелью по чистому белому полотну. На этот раз цвета совсем не темные, а яркие, но с привычной ноткой тоски — наполнены теплом, что отзывалось в бронхах дребезжанием, но среди яркого света украдкой скользила печаль. В голове, что была забита тучей образов, один мелькал ярче всех. Красивый. Так близко — но так недосягаемо. Непроизвольно, рука сама тянется навстречу образу, что в темной мгле кажется таким реальным. Будто вот вот и он словит за кисть, притянет и обнимет. Утонет в этом сладком аромате мяты от пушистых волос, прильнет к нежной, словно кукольной, коже, что казалось, была мягче сахарной ваты; нырнет понуро в тёмные глубокие глаза, цвета женой карамели, гложущие сердце непонятным теплом, что где-то внутри вздымалось вихрем чувств. Прямо сейчас, перед ним, был он. Но лишь в его мыслях. Комната всё так-же покрыта густым комом, запахом свежеоткрытой краски и погрязших в краске кисточек плюхающих в стакане с водой. Силуэт, что был рядом, всё так-же был недосягаем. Но даже так, Хёнджин ощущал то тепло, что он излучал. Взмах кисти, — мазок, новый — заново. Светлый тон цвета ангельских крыльев, в перемешке с серой дымкой давал цвет неописуемой тоски и надежды. В изображаемых глазах был туман, что скрывал яркую улыбку, придавая картине ещё большей жизни. Они всегда сияли счастьем, но в жизни они тоже были покрыты туманом — полуулыбка, полупечаль. Но даже сквозь пелену, его глаза сияли ярче солнца. Он любит, но не может. Не может коснуться этих губ, что манили даже с расстояния тысяч километров, не может ощутить эти руки на своих щеках. Где-то внутри необузданно сильно разгорались чувства, которыми можно было топить города. Силуэт, что засел так глубоко в мыслях, с каждым новым мазком, ставал яснее. Лицо приобретало привычные черты. Глаза, что были вымазаны хаотичными мазками, отдавались тенью, забирая часть его самого. Душа тянулась, губы безмолвно дрожали, а сердце выбивало из кожи вон. Он сейчас перед ним — но лишь на полотне. Даже на нём он сиял. Улыбка излучала самые трепетные чувства, на которые только способен человек, а глаза манили, топили в себе и подчиняли. Непроизвольно кисть была отложена в строну, а вытянутые как струны пальцы, легли на образ губ, что были четко очерчены из глубин памяти. Мягкие. Даже на полотне они были совершенством. Хотелось обвести, потрогать, прикоснуться и поцеловать — невесомо, оставляя оттенок своих на его устах, задерживая навеки в памяти. В этой тонущей в темном свете комнатке, что поглощала гущи чувств, оставаясь розбрызгом на полотне, Хёнджин сидел один, наедине со своими мыслями. Лишь он видел четкий образ перед собой; знает, что чувствует прямо сейчас его сердце. Тоскливое, любящие и с ноткой надежды, что однажды образ, который он рисует из разу в раз, станет явью, и те губы, что были недосягаемыми но так близки — оставят свой след на его. Руки лягут на щеки, а глаза потопят в себе. Отводя руки, парень тянется к волосам, что завязаны в хвостик и распускает. Запускает пятерню в густые темные волосы и тяжело вздыхает. Сегодня только он и силуэт на полотне знают, что чувствует его сердце. Отставив картину в край небольшой комнаты, брюнет задвинул темные шторы, скрывая комнату от чужого взора и настойчивой луны, что лучами пробиралась даже через шелковые шторы. Подходя к дверям, рука упала на ручку, а дыхание сдавило. Повернувшись назад, он бросил взгляд на те глаза, что смотрели сквозь него. Пленили, сдавливали и вызывали полуулыбку на измученном лице, что только сейчас, и только здесь, обнажало всю тоску. Кидая броский взгляд, парень вышел из комнаты, оставляя всё то, что ощущал там, позади. Где-то внутри трепещет надежда, что силуэт, что он рисует из разу в раз однажды станет явью, и наконец, сможет ощутить эти губы на своих. Обнять и не отпускать. Но пока что, только тот силуэт будет знать, что происходит в этой комнате, пока другой, настоящий, мирно спит. Надежда умирает последней, как и любовь, что поселилась где-то глубоко в сердце. Там, куда путь знает только один. И однажды, он найдёт. Точно найдёт..