exhibition

— Поздравляю с успешной выставкой! Герман взмахивает рукой с бокалом излишне быстро, что аж выливается некоторое количество напитка крепкого за края. Струится по стеклу, на пальцы опадает, но Зееману словно нет и дела до того — смеется он звонко, заливисто, подобно трели колокольчиков на ветру слух лаская. Щурится, да вовсе голову запрокидывает, оглушая сидящего напротив Лоренца волной эмоций. Пребывает Герман в донельзя приподнятом расположении духа, с оголенной искренностью разделяя момент триумфа с коллегой. Заслуженный успех, признание работ собственных — все то, над чем долгие года корпел ученый, все наконец получило должное внимание. Купаться в сотнях благоговейных взглядов; слушать тонны комплиментов и громогласное восхищение проделанной работой — достойная награда за труды тяжелые. И улыбается Альва, радуясь за Зеемана как за самого себя. Еще со студенческой скамьи прослыл Герман глупым оптимистичным мечтателем. Яркий, смелый и донельзя амбициозный юный ученый, кой горит собственными идеями. Теориями, набросками и грезами о несбыточном — он словно силится охватить все и сразу, не останавливаясь на достигнутом. Пылает идеями; сгорает в оных, принося все сущее в жертву мечтам давеча истлевшим. Зееман в глазах Альвы был похож то самое теплое летнее солнце, что лучами ласковыми освещало весь мир вокруг. Успокаивало, надежду даровало, разгоняя все невзгоды. И казалось, что покуда друг давний рядом, даже само море по колено дуэту их. Тихо хрустит бледными пальцами Лоренц. Поглаживает тыльную сторону ладони, воскрешая в памяти воспоминания о том, как лучи его дражайшего солнца ласкали ранее кожу усталую. Сжимали кисть в желании подбодрить аль лукаво вслед за собою увести навстречу непознанным исследованиям, но в конце оставили за собою только незаживающие ожоги на тонких нитях изувеченной души. И сейчас, покуда сверкает на устах Германа застывшая на веки вечные улыбка, а заливистый смех эхом отдается от пустых стен черепной коробки, весь мир кажется Лоренцу тем самым морем, в глубинах коего сгинет он с головой, захлебнувшись невысказанными словами и ядовитой горечью сожалений. И не может Альва не улыбнуться сдержанно в ответ. Лишь уголками губ дрожащих, едва сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Лоренц медленно берет в руки бокал с шампанским. Желает отметить столь долгожданный триумф, позволив горечи алкоголя выесть на гортани болезненные орнаменты самобичевания по моментам дней давно минувших. Выставка прошла с ошеломляющим успехом - каждый без устали воспевал хвалебные песни в адрес работ, осыпая виновника торжества вереницей комплиментов. И все ученое общество высшего света твердило об ошеломляющих открытиях. О том, какой вклад внесли чертежи в развитие науки, позволив миру исследовательскому на новую ступень взойти. О том, какое сакральное значение имеют испещренные чернилами листы, впечатлившие содержимым даже самых скептически настроенных ученых. …И, разумеется, о том насколько же велик ум Альвы Лоренца. — Да, Герман, ты полностью прав… Альва покачивает бокалом в руке и улыбается. Широко, до боли в скулах и болезненно-радостно, покуда в глаза впиваются хрустальные осколки слез. — …За успешно проведенную выставку! Выносит Лоренц руку с бокалом вперед. Тянется навстречу Герману с желанием разделить со старым другом всю ту радость и горечь от прошедшей выставки. И кажется, что вот еще секунда, и непременно зазвенит тихо стекло, ознаменовав торжественный момент. Что вот еще мгновение и!... …И ударяется бокал о воздух, так и не издав праздного звона от соприкосновения стекла. Альва улыбается. Широко, до сковывающей боли в скулах; до онемения в дрожащих губах, покуда горькие слезы медленно стекают по щекам. Выставка прошла успешно. Оглушающий триумф, признание творения великого, и средь всего великолепия был лишь один ужаснейший нюанс: — Как жаль, что ты не смог ее посетить, Герман.