Я здесь.

Сынкван не часто курил. Если вообще хоть когда-то курил специально. Его тревожили чаще всего мысли, непробиваемый, густой поток бессмысленной чепухи, обыденной в ночное время. И как раз этой ночью он тоже не спал. Он глушил то ли боль, то ли разочарование, то ли общую мешанину всех эмоциональных пороков человеческой натуры. Ну, а сигара добавляла горечь, как ни странно. В чем был смысл? Он сам не знает. Стоило бы задать вопрос тогда о том, зачем вообще курят сигареты. А пока так тянулось время, едкий дым разъедал глотку по самое дно. Бу не хотелось портить связки, данные по природе, но он продолжал тянуть дым в себя, пока голова принимала не тот воздух не в те дыры. Дурман медленно заставил опустить голову на скамейку. «луна», - думал Сынкван. «прямо как его волосы», - незатейливо мнимо отвечала луна. У парня складывалось впечатление, что даже небесное тело подозревало об очевидной проблеме его души. Но пока что только оно. Не было сил. Не было красок на палитре. Не было возможности выдавить из себя эти краски и достать кисти, чтобы заинтересовать самого себя. Какой бред. Но такой же бред был бы, если бы он делал это для всех, но только не для себя. - Кван-и. Сынкван открыл глаза. Мягкие, серебряные от влажности волосы колыхались на макушке пришедшего, а белая холщовая рубаха, развиваясь, открывала аккуратные ключицы. В этом было собственное спокойствие. В этом был весь Вернон. И в этом был интерес Бу. - А, Вернон-а, - нежно тянул старший. – Я решил выйти, отвлечься от шума, - «в голове» хотел сказать Сынкван, но запнулся как только понял, что не хочет втягивать в это еще кого-либо. Он ничего не отвечал, а мирно внимал силуэт Сынквана. Сквозь его черты проходила луна, которая уже не давала легкости. Она блестела, слепила, пока Чхве был рядом. Бу ничего не мог поделать, кроме того, чтобы просто не смотреть. - Ты курил. «Глаза. Глаза говорят все, и слишком много», - подумал парень. Да, Вернон отличался прямолинейностью, но не понять этого нельзя было, позже осознал Бу. - Что если да? Вернон опешил. - Что если да? – продолжал Сынкван, набирая напор. - Что если я вынужден, как бы глупо это не звучало. Да мне полно лет, чтобы осознавать ответственность, но ох, - он снова запинается, - если бы дело было только в этом. Он прервался, чтобы перевести дух, пока Вернон решил переместится к нему, на лавку, закидывая руку на его плечи. Влажное тело, видимо после душа, отдавало свежестью леса и теплом, которое растеклось небольшой порцией внутри. - Что если я не понимаю ничего, пока нахожусь с холодной головой. Здесь или там, не важно. Я ничего не понимаю. - Почему ты думаешь, что я осужу тебя? Он резко повернул голову. Здесь, внутри, все застоялось, закоптилось, когда в глазах смотрящего были живые фейерверки. Они жили своей жизнью, насыщенной, но внешность казалась диаметрально противоположной. Очаровательный юноша для Сынквана и обреченный парень для Вернона. - А дай мне попробовать. - Что дать попробовать? – он не дал даже минуту на подумать. - Покурить. Я хочу попробовать понять тебя. - Я не уверен что тебе стоит. - Ты не уверен. А я знаю, что хочу попробовать твои переживания. Это было, наверное, единственное прямое высказывание о желании понять его. Во всей жизни. Пока он тянулся в сумку за убранной пачкой намозоленными, огрубевшими от грифа гитары пальцами, ветер сдувал волосы из-за забранного уха. Сынкван отчетливо чувствовал на своем затылке непрерывный взгляд. Но, повернувшись и протягивая сигарету с никотином своих переживаний, он не успел понять, что всё написано на его губах. Вернон видел всю горечь на искусанных губах. Теперь и чувствовал. Сигара канула на асфальт. За ней слеза. - Я хочу быть здесь, даже если ты принимаешь эту отраву, я хочу принимать тебя. кап.