***
«Dancing pairs, painted wings»
Петербург. В одном из лучших придворных театров даёт бал генерал-губернатор. Милорадович был прекрасным человеком. Коля, ещё совсем юный и неопытный, восхищался им уже тогда. Ему совсем непонятно, как может сочетаться в таком серьезном человеке, который болеет гвардией и полком, армия и искусство. Например, Николай никогда не понимал ни театра, ни музыки. Живопись с трудом осилил, когда был на обучении у лучшего французского педагога, однако и это было нужно лишь для того, чтобы без проблем работать с перспективой в инженерных делах. А этот человек умел делать невозможное. Лично, на собственные сбережения построил театр, контролировал репетиционные процессы и поставлял и костюмы, и декорации, выписывал из-за границы лучших художников. Цветные кулисы прекрасно гармонировали с пестрыми юбками дам, в этом уж Николай точно разбирался. На таких балах было не так шумно, как обычно, собирались всё-таки узкими кругами. Так, несколько знатных семей, приглашенные из-за границы гости, музыканты, поэты. Подобные вечера было даже приятно посещать, потому что акцент на танцах здесь не делался. Да и уютнее как-то было, и именно это юный Николай ценил, особенно теперь. Романов поморщился, вспоминая неприятные картинки, которые всё еще часто всплывали перед глазами. Ночь. Грохот разбитого стекла. Блеск лезвия ножа и тёмная фигура. Шрам на правом плече заныл, и Коля осторожно растёр его ладонью. Кто бы мог подумать, что на него совершат покушение. Казалось бы, третий сын в семье, никакого веса при дворе практически не имеет, куда удобнее сразу на Александра или, скажем, на того же Константина. Но жертвой стал он, хорошо хоть отделался небольшим шрамом, прислуга подлеца спугнула. Саша испугался не меньше, если не больше, кажется, месяца еще не прошло с этого чёртового нападения, а уже охрану во дворце усилил. И носится с Колей, как будто он дитя неразумное, которое грозится колени себе разбить. Раздражает.«Things I almost remember»
– Николай, – Александр вырастает как из-под земли. Сколько ни прячься, а он всё равно найдёт. Коля, кажется, никогда к этому не привыкнет. – Вот ты где, а мы ищем тебя везде. – Мы? – Да, всё верно. Познакомься, это Павел Иванович Пестель, – брат делает шаг в сторону, и Николай теряется. Мужчина за его спиной не просто был ему знаком. Кажется, полковника Пестеля Николай изучил от и до. Заочно. Сердце падает в пятки: к такой встрече сегодня он совсем не был готов. сразу захотелось обвернуться к любой отражающей поверхности и проверить, как лежат волосы, не измялся ли мундир, всё ли в порядке у него с лицом. А между тем Николай чувствовал, как медленно краснели уши. Недобрый знак, только бы Павел Иванович не заметил ничего. Кажется, его и так в гвардии не сильно чтят, ни к чему лишние отягощающие. – Здравствуйте, – коротко кивнул Коля, приходя в себя. Дар речи медленно возвращался, и ситуация требовала реабилитации. Слишком восхищенно он смотрел на человека, которого должен был видеть впервые в жизни. – Здравствуйте, – мягкий кивок головой. Боже, похоже у полковника еще и прекрасные манеры. Николай невольно зацепился за его глаза. В оранжевом свете свечей они показались ему голубее весеннего неба, не тронутого тучами. – Значит так, – похоже, Александр привел Павла не ради простого знакомства. – В связи со сложившейся ситуацией... Я решил усилить стражу вокруг твоей персоны. У меня скоро разъезды, ты тоже во дворце безвылазно не находишься, поэтому, брат мой, возникла острая необходимость найти человека, который сможет сохранить тебя во здравии. Мы с Константином посоветовались, и он предложил кандидатуру Павла Ивановича. Так что можешь считать, что теперь это твой личный полковник. Они посмеялись все втроём, только вот Николаю было совсем не до смеха, потому что словосочетание «твой личный полковник» звучало вызывающе и весьма двусмысленно. Хорошо, что болен на голову тут один только он. – Я вас оставлю, пообщайтесь пока. Николай, Павла Ивановича я переведу к тебе в полк твоей правой рукой. Жить он будет во дворце, в смежной с тобой комнате, чтобы исключить любые риски. В остальном решайте сами, всё ради спокойствия и удобства. Александр удалился, оставляя их совсем одних. Николай еще не знал, подарок ли такое назначение или очень серьезное испытание.«And a song someone sings once upon a December»
Однажды ночью, буквально через неделю после того самого назначения, к Николаю вернулись кошмары. Первые два дня он пытался стойко бороться с ними и не давать слабости, даже спал исправно, только сон с таким сопровождением скорее выматывал, чем позволял отдыхать. На третий день Павел нашел его в кабинете, когда он стойко пытался справиться с бумагами, засыпая каждую минуту над несчастными документами. – Николай Павлович, разрешите? – осторожно заглянул он и, кажется, стал ещё серьезнее, чем был. – Павел Иванович? Проходите, конечно, вы спрашиваете ещё. Пестель медленно прошел вглубь и опустился в кресло, внимательно разглядывая Николая. Ну вот, кажется, уши снова краснеют. Стоило бы уже привыкнуть, Павел Иванович постоянно рядом, отслеживает его состояние поминутно, тут хочешь не хочешь попадешь под пристальное наблюдение. – Что-то не так? – Не знаю, это вы мне скажите, Николай Павлович. На вас лица третий день нет, не едите, вялые, будто в Сибири отпахали с месяц. Вас что-то беспокоит? Николай уклончиво отвёл взгляд. Врать смысла не было, но показывать свою слабость перед человеком, которого возводишь в идеал, выглядело заведомо плохим решением. Коля в принципе слишком трепетно относился к своей репутации, так что предпочитал лишний раз не показывать свои эмоции перед посторонними. Даже перед семьёй, за что раньше часто журила бабушка, а после её смерти так и вовсе. – Я обещал вашему брату, что с вами всë будет в порядке. Конечно, с безопасностью проблем у нас пока не возникает, однако ваше здоровье тоже входит в перечень тех вещей, за которыми я обязан следить, – так вот в чем дело. Романов даже опечалился несколько. Проводя с Павлом Ивановичем столько времени, он успел позабыть, что это всего лишь служба, которую тот исправно несëт, оберегая покой принца. Даже жаль как-то, что всë именно так складывается. – И потом, – Пестель отвёл взгляд, и уголки его губ вдруг приподнялись, а глаза сверкнули и превратились в лисьи щëлочки. – Знаете, у вас очень красивая улыбка. Негоже прятать её, а в таком состоянии, боюсь, у вас и сил-то на неë не останется. Вопреки словам Павла, губы Николая дëрнулись, и он в самом деле улыбнулся. Кончики ушей заалели. Ну вот, снова. Безусловно приятно, что его приближённый роняет неосторожные комплименты, но делает это так филигранно, что Коля быстро сдаётся. – Дурные сны мучают в последнее время. Всë та злополучная ночь и нападение, знаете, снится, а как будто наяву вижу. – Теперь понятно, – Пестель серьёзно кивнул, поджимая свои тонкие губы. Уставился себе под ноги, видимо, раздумывая о чëм-то важном, однако недолго. Военный человек решения принимает быстро. – Тогда будем восстанавливать ваш покой. Распорядитесь, чтобы к вам в комнату перенесли какую-нибудь небольшую кровать. – Зачем? – Николай моргнул, не понимая, чего Павел от него хочет. – Как зачем? Лягу сегодня у вас и буду оставаться, пока дурные сны не отступят. Вам будет легче и спокойнее спать, если рядом кто-то будет. Все-таки у меня ухо чуткое, военное, я в случае чего реагирую быстро. А перед сном спою вам колыбельную. Только, простите, на немецком. Они мне ближе. В этот вечер Николай в самом деле засыпал под колыбельную. Павел сидел возле его постели, мягко гладил по волосам и затягивал своим бархатным голосом какой-то мотив, а слова Романов никак не мог разобрать. Не силëн он в немецком, увы.«Someone holds me safe and warm»
В середине декабря Александр отбыл со своей супругой в Москву на визит к высокопоставленному чиновнику, и Николай, наконец, был предоставлен сам себе. Поэтому утра и до ночи он пропадал то в казармах, то в своём кабинете, то в мастерской, где проектировал новое военное училище. Павел следовал за ним по пятам. К сожалению, самоотверженности Романова можно было только позавидовать, поэтому в обязанности Пестеля как-то незаметно вошли напоминания о приëмах пищи, сне и элементарном отдыхе. В особенно холодный вечер, когда за окном выла вьюга, Павел вытащил Николая из холодного кабинета и они засели в гостиной за горячим чаем. В ленивой беседе Николай, наконец, смог отпустить свои извечные мысли о сдержанности и маске, которую он сам же себе навязал. – Павел Иванович, – вдруг обратился он к Пестелю, прервав его рассказы о войне и службе. – Могу я вас попросить об одолжении? – Конечно. В чëм дело? – Послушайте, не могли бы вы звать меня просто Николаем. Или Колей, если вам так будет удобнее. Не мучьте меня высокопарными обращениями, прошу, в конце-концов, мы столько времени проводим вместе. Мне кажется, так гораздо удобнее, – неловко просить о таком, но, если уж Пестель занимал такую значительную часть в его жизни, просто кощунством было не предложить. К тому же, у него от постоянных «Николай Павлович» пухла голова, и если Пестель мог сделать ему такое одолжение, то Николай был бы только счастлив. – Я вас услышал. То есть тебя, – глаза Пестеля снова сверкнули в полумраке. Как же Николая пленяла его дерзость и южная горячность. Павла было так просто раскалить до вздувающихся вен или подбить на авантюру, о которой простым приближенным даже просто рассказать казалось невозможным. – Тогда у меня будет ответная просьба. Не величайте меня более по имени отчеству, даже друзья зовут меня по-свойски, я думаю, вам так тоже будет легче. А как звать, решайте сами, я на любые формы своего имени отзываюсь. Это был первый шаг к чему-то невообразимому. И первый шаг они сделали одновременно.«Horses prance through a silver storm»
– Не отставай, Пауль! Николай нёсся на своëм коне по заснеженной дороге, поднимая копытами хлопья снега вверх. Они выбрались на конную прогулку, и впервые за долгое время Романов ощущал себя по-настоящему счастливым и свободным. Он безумно любил природу, любил и зиму, несмотря на её холод и постоянные метели, но сегодня день стоял прекрасный, от мороза уши краснели естественным образом, леденели щеки и нос, даже солнце высоко над деревьями не спасало. Оно тоже холодное. Зимнее, яркое, только почти не греет. Конь Павла нëсся следом. Он ещё не успел к нему привыкнуть, лошади в Малороссии импульсивные и непредсказуемые, подстать южному красавцу, а здесь, в Петербурге, все лошади покорные и кроткие. Но Пестель и тут нашёл коня себе по нраву. Эсхила он каждый день исправно кормил, вычëсывал и, пока все боялись подходить к буйному коню, приручил его до бесприкословного подчинения. Николай тормозит у опушки, слезает с коня и невольно заглядывается на Павла. В таких декорациях он выглядит экзотично. У него чуть смуглая от южного загара, ледяные, но такие живые глаза, а ещё ему безумно идёт мундир. В те ночи, когда Пестель баюкал его своими колыбельными, Николай видел Павла без него, но не любоваться красотой в полном обмундировании не мог. Примерно в то же время он узнал, что у Пестеля невообразимо музыкальные пальцы, да и сам он весь пропитан музыкой. Когда Пауль впервые сел за музицирование при нем, он сначала хотел посмеяться, очень уж было похоже на шутку, но едва пальцы коснулись клавиш, как Николай застыл, в изумлении приоткрыв рот. Музыка любила Пестеля, а Пестель любил музыку. В этом удивительном симбиозе было прекрасно всë, и только в тот вечер Романов ощутил, чего ему по-настоящему не хватало для понимания этого вида искусства. Павел открыл ему глаза в который раз, и сопротивляться этой новой истине не оставалось сил. – Николя, ты чего застыл? – Пестель спрыгивает рядом. Ему на воротник падают лёгкие снежинки, некоторые остались белыми пятнышками на ресницах, и Коля думает, что это невероятно красиво. – Да ты же замёрз совсем, – Павел обхватывает его ладони своими, и среди холодной зимы он тёплый, почти горячий, как буйный и свободный лесной пожар. От Пестеля веет свободой и теплом. И Коля, с детства росший в строгости и прохладе, ведётся. – Поехали обратно, наверное, несколько часов уже прошло. Успеть бы к обеду. Николай не напоминает, что во дворце он может обедать, когда ему пожелается. Но пока Пестель окружает его таким вниманием и заботой, его вообще мало что волнует.«Figures dancing gracefully»
Теперь на балах он не один отсиживается в углу. Пестель, как настоящий друг, следует за ним и не даёт скучать. Если раньше нужно было очень постараться, чтобы завязать интересный диалог хоть с кем-то, то теперь рядом всегда был Павел, который, будто чувствуя настоение князя, филигранно подбирал тему для беседы. Теперь на балах на Николая смотрели чаще, потому что Павел заставлял его улыбаться практически непрестанно. Александр радовался: у его младшего брата появился друг, с которым, кажется ему правда весело и хорошо. Коля как будто вылезал из своих ледяных оков, таял и оживал, как растения после зимней спячки. Он часто замечал, как Николай и Павел перешептывались, тихонько посмеиваясь, у одной из стен. Вокруг снова кружили пары, но только теперь Коле не было до того никакого дела.«Across my memory»
– Николя, а поедемте ко мне на Родину? В Малороссии сейчас теплее, чем в Петербурге, покажу вам наши степи, леса. Съездим на охоту, а потом с визитом в мой полк. – Конечно поедемте.«Someone holds me safe and warm»
В Малороссии, оказывается, давали балы ничуть не хуже, чем в Петербурге. Павел привёз Николая в гости к его товарищу Михаилу Бестужеву-Рюмину, совсем молодому и юному парнишке, который, кажется, только совсем недавно поступил на службу, а уже заработал себе чин. Николай, конечно, на такое совсем ничего не сказал. Не ему судить, сам голубых кровей, получает всë проще, чем остальные. Льстило только то, что даже в Тульчине Пестель не отходил от него ни на шаг и постоянно считался с его мнением. Даже на бал не поехал, пока не убедился, что Николай действительно желает избрать именно такой метод увеселения. На балу он познакомился с многими интересными молодыми людьми. К удивлению, знакомились с ним охотно, хотя Коля всë ещё помнил, что люди военные к нему относились с долей скептицизма. У Павла были прекрасные друзья, которые действительно многое о нëм знали и часто справлялись по поводу его дел. Николай даже опечалился. Рано или поздно волнения Александра по поводу его безопасности закончатся, и Пестель вернётся домой, а он снова останется совсем один. За стол долгий срок жизни, друзей себе Николай не нажил. Они вырываются из душной залы уже почти под конец бала, и Павел снова шутит, а Николай смеётся. На душе легко. Без постоянного попечительства он чувствует себя обыкновенным воякой, что заехал погостить в чужие края. С Пестелем безопасно и хорошо, и Николай купается в своей влюблённости, ощущая себя самым счастливым человеком на земле. За дверью раздаются отголоски музыки. Вальс. – Слышишь? Гуно, – Пестель остановился, прикрывая глаза. – Прекрасная музыка. И снова в блеске его глаз Николай улавливает хитрые нотки, кажется, поддаваясь заранее. – Николя, – тихо зовёт его Павел, мягко мажет взглядом по лицу и улыбается одними глазами. – Давай потанцуем? – Здесь? – Романов оглядывается по сторонам. Вопрос застал его врасплох. – Но... Я не очень хорошо танцую. – Брось, видел я. Очень хорошо танцуешь. Так что? – А если увидит кто? Павел с дурачливой улыбкой закатил глаза, шагая навстречу. Ладонь в ладонь, глаза в глаза, рука на талии. – Я поведу, – мягко сообщает он, делая первые шаги. Воздух в лёгких заканчивается. Пестель ведëт искусно, Николаю даже делать ничего не приходится, только ноги переставлять вовремя, чтобы не оступиться. Тогда Коля впервые ощущает, что огоньки свечей подбираются совсем близко, словно маленькие звезды, а музыка раздаётся будто ото всюду. Коридор исчезает, и они с Павлом вальсируют в лунном свете без привязки к месту и времени. Всë, что имеет значение в эту секунду, это прекрасные глаза напротив и лёгкая улыбка одними губами.«Horses prance through a silver storm»
Впервые Павел целует его во время конной прогулки. Вокруг глухая степь, ни души, только они вдвоём да кони. Его губы попадают в плен Пауля неожиданно. Кажется, секунду назад они обсуждали вчерашнее посещение полка, и Николай делился своими мыслями по поводу устройства и организации солдат, восхищался тем, как хорошо и правильно Пестель сделал, что полк из полной непригодности стал примерным менее, чем за год. Павел слушал его, не перебивая, только улыбался и смотрел странно. А потом, когда Николай умолк, прерывая восторженное щебетание, притянул его к себе за плечи и накрыл его уста своими. Павел не был настойчивым, поцеловал коротко, чтобы дать возможность передумать, только вот ни один из вариантов развития событий не заставил бы Колю хоть на секунду засомневаться в решении. Всë, что вызывало замешательство, это спонтанность поступка. Но именно это в Пестеле он и любил. Горячность, дерзость и спонтанность. Когда Николай приходит в себя, Пестель уже практически отстранился. Они оба открывают глаза, удерживают зрительный контакт пару секунд, а потом Романов сам тянется вперед и целует на этот раз первым. Среди холодной стихии этот поцелуй ощущается оазисом в пустыне.«Figures dancing gracefully аcross my memory»
Они лежат полуобнаженные на большой кровати в доме Павла Ивановича. За окном снова ночь, которую они коротают в объятиях друг друга. – Ники, мой принц, – шепчет Павел, ласково перебирая его кудри. – Мой Аполлон. Его любви Николаю недоставало всю сознательную жизнь. Именно о таком он мечтал: чтобы и лучший друг, и пылкий любовник, и чтобы бабочки в животе порхали от одного только взгляда. Романов довольно улыбается и смущëнно прячет лицо в плече Павла. Луна заглядывает к ним в окно, и в лунном свете Пестель выглядит как сон. Сладкий, но недосягаемый. – Mon amour comme je suis heureux que tu sois avec moi,– шепчет Паша около уха, и по телу снова бегут сладкие мурашки. С ним Николай чувствует себя самым особенным. Только с ним он настоящий принц. Разлука теперь не страшна. Он уверен, что их с Павлом не сможет разлучить даже смерть.«Far away, long ago glowing dim an as ember»
День восстания он помнит смутно. Рано утром, пока все спали, толпа бунтующих вывалила на улицу. Его разбудила прислуга и отправила прочь из дворца. Сказали, что Александр уже поехал на площадь к восставшим, Константину выслали депешу, а ему, как старшему из оставшихся детей, было необходимо ехать прочь вместе с остальными и матерью. Павла нигде не было. Прислуга не отвечала на вопросы, только пожимала плечами. Другие дети тоже совсем ничего не знали. Сердце охватывала тревога. Куда он подевался? Почему исчез, не промолвив ни слова? В безопасности ли он, или быть может опять геройствует? Ответов не было, как и времени их искать. Николай помог сёстрам и матери забраться в экипажи, и они двинулись в ближайшее безопасное имение. К вечеру пришла весть, что восстание было подавлено.«Things my heart used to know, things it yearns to remember»
Николай уже позже узнал, что Пауль был причастен к восстанию. Александр рассказал ему лишь тогда, когда Пестеля сослали к чëрту не куличики без возможности связаться с ним. Сердце разбилось на тысячу мелких осколков, а в голове совсем не укладывалось. Это же Пауль, его милый, нежный, преданный Паша. Он просто не мог так поступить. После горячих клятв, после пламенных речей и тех дней и ночей, что они провели вместе, он не мог так просто воткнуть нож ему в спину. Но реальность была ужасающей и неизменной: Павел Пестель предатель, узурпатор и вольнодумец, Иногда Коля думал, отчего Паша не убил его сам. У него было столько прекрасных возможностей для самосуда, для самой жестокой расправы, но он ни разу не воспользовался ни одной. Ему хотелось думать, что Павел и правда любил его, и что те слова не были сказаны лишь для того, чтобы оказаться поближе к тайнам престола. В один вечер к нему в комнату постучали. Настроения принимать гостей у Николая теперь не водилось, поэтому в душе теплилась надежда, что это просто прислуга интересуется здоровьем цесаревича. Но за дверью оказался смутно знакомый ему человек, кажется, даже если он и видел его, то давно и вскользь, может, они даже знакомы толком не были. – Ваше Высочесто, – низко поклонился мужчина. Николай внимательно оглядел его. Седой, но одет хорошо, кажется, дворянин, но не военный. – Прошу простить, что я потревожил вас в такой поздний час. Дело в том, что у меня совсем нет времени, а меня направили к вам с важным поручением. Меня зовут Иван Фёдорович, я учитель музыки Павла Ивановича. Мы с вами виделись у него дома, когда вы гостили в Малороссии. Имя, которое так резало слух, снова повисло в воздухе. – Дело в том, что я недавно получил от него письмо. Знали ли вы, что Павел Иванович написал для вас вальс? Он написал мне с просьбой приехать к вам и исполнить его для вас. Позволите? Первые аккорды очень напомнили Николаю колокольчики на зимних санях. Ему стало понятно, почему Пауль просил исполнить своë произведение Ивана Фёдоровича. Играл он также искусно, как и Павел. Медленно, но верно, вальс набирал обороты, и вскоре еле слышная мелодия превратилась в самую настоящую сказочную музыку. В ней Николай увидел всë: запорошенную снегом дорогу, летящих коней, камин в холодную ночь, смятые простыни, музицирующего Павла, а ещё робкий поцелуй на веках, которым награждал его Павел в самые тяжёлые минуты. На глазах выступила непрошенная влага. Николай, кажется, впервые понял и почувствовал музыку так, как не чувствовал её никогда. С ним будто разговаривала душа Пауля, и его добрые глаза сами возникали в памяти. На прощание добрый Иван Фёдорович оставил ему ноты. На обратной стороне он прочитал «Моему liebe Нике. Я всегда рядом»***
Времени миновало уже столько, что и не упомнишь. Ему пришлось наверстывать пробелы в музыкальном воспитании, чтобы играть вальс Пауля самому. Конечно, он узнал игравшую на балу музыку с первых нот. Кажется, он мог бы сыграть её и без нот, и с закрытыми глазами тоже. Дурман рассеивается, и он уже не Коля из прошлого, а Николай Павлович, глава семьи, отец и муж. И у него всë действительно хорошо. Шарлотта родила ему прекрасного сына, Александр здравствует, матушка бодра и весела. Только вот сердце всë ещё болезненно сжимается от воспоминаний. А ещё, кажется, глаза снова мокнут от такой родной и прекрасной музыки. Когда звезды возвращаются на прежнее место, а лунный туман рассеивается окончательно, Николай слышит шаги за спиной. Меньше всего ему сейчас нужна компания. В голове вдруг возникает неожиданный вопрос о том, как вальс Павла попал к дворцовому оркестру, и почему они сегодня играют его. Ведь кажется, Николай не помнит, чтобы хоть мельком слышал весть о вальсе опального вояки. Такое бы точно подняло на уши весь свет. Он оборачивается, чтобы уйти и не делить интимную атмосферу с посторонним человеком, но застывает на месте. Ноги перестают слушаться, и Коля цепляется за перила, чтобы не свалиться на месте. У него точно злые видения, он помешанный, не иначе. Потому что в дверях балкона стоит Пестель. Его Пауль, чуть уставший, с лёгкой щетиной, но всë ещё безупречный и с такими же добрыми глазами, как и раньше. Романов не верит своим глазам. Он моргает несколько раз, но наваждение не уходит. – Пауль? Это ты? – Я, Николаш, я, – кивает Пестель и мягко шагает навстречу. Настоящий. Живой. – Но ты же... Как? – Уже не в ссылке. Я же обещал, что всегда буду рядом. Мысли плывут, не дают собраться и ответить что-то существенное. В голове туман, а ноги совсем ватные. – Александр и Константин давно знали про назревающий бунт. Император спускал всë с рук, молчал и позволял собирать силы. А Константин, когда узнал, что Александр Павлович не собирается принимать меры, вызвал меня к себе. Я внедрился в общество и приблизился к самым верхам. Собственно, благодаря нашим с Константином Павловичем силам и подавили восстание. А меня сослали далеко, твой брат был в Польше, и только недавно приехал, чтобы рассказать о нашей авантюре. Так нужно было, Николаш. Я не предатель. Коля делает несмелый шаг навстречу и почти сразу оказывается в его объятиях. Сердце трепещет как в первый раз, пока вдалеке набирает последние обороты их с Павлом вальс.«And a song someone sings once upon a December»