Сон Чарльза

      Чарльзу не часто снились сны. Возможно, это было следствием общей усталости и стресса, следствием приема антидепрессантов и кофе перед сном, возможно, следствием его нарколепсии — обо всех этих причинах говорил интернет, все они, скорее всего, имели место быть, но так ли это было важно? Ведь он не сомнолог.       Сигарета обожгла губы, и он, поморщившись, затушил ее об подоконник. Пластик на нем был дешевый и некачественный, и от частого тушения о него окурков уже весь покрылся бугорками и рытвинами. Эйлеру нравилось смотреть на этот рельеф, были даже моменты, когда он представлял, что это все — настоящая горная долина где-то далеко-далеко отсюда, там, где будет хорошо жить ему с матерью, где ей сразу станет легче, а ему — спокойнее.       Во всей этой череде горочек и пропастей было кое-что особенное, задевающее самые сокровенные струнки его души — глубокое, очень глубокое озеро. В тот раз Чарльз выкурил целую пачку, и все зачем-то тушил в одно место. Впрочем, результат ему понравился. Оно было окружено высокими аккуратными горочками, и парень сразу представил, что это высокое озеро несравненной красоты. Он даже потратил потом остаток ночи до рассвета, выискивая информацию про что-нибудь похожее в реальном мире. Похожее на его новую мечту. И нашел — озеро Тиличо в Гималаях, на высоте пяти тысяч метров. Это было идеально. Но в голове его озеро было даже лучше. Он назвал его Генриетта.       Ей не нравилось, что в комнате ужасно воняет табаком, но он только обнимал ее и шептал что-то невразумительно нежное, что-то такое, что невозможно понять вне того настроения, в котором он находился в тот вечер. И она, всегда бунтующая и беспокойная, поняла. Он говорил медленно и размеренно, успокаивая рвущуюся из недр тела душонку, маленькую, невообразимо маленькую в масштабах вселенной. И она таяла в его руках. В соседней комнате мирно спала мама, и ему казалось, что она тоже слышит его слова, и ей тоже спится спокойнее.       Когда он перешел к рассказу о горном озере, названном в ее честь, она уже давно спала. Он перенес ее на кровать, укрыл и поцеловал. Было странно чувствовать такую нежность к ней, к Анри, кого он никогда не считал кем-то особенно близким. Наверное, сегодня все изменилось.       Ее волосы разбросались по подушке, и Чарльза передернуло. Он обессиленно сел на стул и с трудом отвел глаза от нее. Было холодно и тихо. Он снова закурил. И курил долго, так, чтобы сигарета снова обожгла ему пальцы и губы. Боль сладка растеклась по всем уголкам его тела.       Он осмотрел свой подоконник и подумал, что хочет создать в этот раз. На душе было совсем спокойно, не хотелось менять существующий уклад, но кому как не ему было известно, что обманчивое спокойствие всегда страшнее нарастающей тревоги? Что настоящую ценность умиротворения можно понять только после погони, съевшей все силы? Облизнув губы, он обмакнул палец в еще горячий окурок. Из него посыпались кусочки табака, и Эйлер только посмотрел, куда они упали. Это были деревца. Да, деревца. Нежные и еще совсем молодые. И он решил. Он создаст для них луга, за которые будет не стыдно.       Его палец заскользил по подоконнику, вырисовывая нечто. Он не думал, казалось, полностью уйдя в это ощущение. Это должно было скоро кончиться, и Эйлер не сопротивлялся, пытаясь оттянуть окончание на подольше. Его палец сделал последнее движение, и перед ним раскинулись поля. Огромные, невыразимо спокойные и тихие, с редкими рощицами. Он облизал палец, не обращая внимания на брезгливость и вред. Было совсем уже поздно, и Чарльз аккуратно, чтобы не разбудить, лег рядом с девушкой, которую теперь мог назвать любимой. Все было позади. По крайней мере — на сегодняшюю ночь.       Ему приснится сон. Сон о раскинувшихся далеко лугах, сон о прекрасном горном озере, сон о Ней, той, кто лежал рядом и пах приятнее чем это было возможно в принципе. Этот сон он запомнит надолго. Может быть, даже навсегда?