Трофей

      Голод. Холод. Это страшно. Это невыносимо. Но всё познаётся в сравнении. Баки знает, что может быть хуже, чем голод, жажда, холод. Это то, что распускается горячим комком у него внутри, требуя погасить этот жар. Грешное, порочное, невозможно стыдное и… непреодолимое. Он согласен жить в голоде, без еды, воды и сна, только, пожалуйста, кто-нибудь, заберите из него эту всепоглощающую похоть!       Эту его ежесекундную молитву не слышит никто, даже бог. Он в особенности, ведь Баки осквернен. Этот уродливый хвост и нечистая рука… Баки пробовал отрубить хвост… больше не сможет. Даже если он смирится с болью и выживет после приступа грязного животного вожделения, адские конечности отрастут снова. Он знает, он пробовал. Хватит.       Баки упирается локтями и коленями в пол, качается под яростными и какими-то скотскими толчками одурманенного его же феромонами гидровца. Ему хорошо и омерзительно одновременно. Тело поёт, жадно принимая всё, что может дать другой мужчина. Душа же словно тонет в выгребной яме. Он и есть выгребная яма для этих солдатиков в советской форме. Солдатик, какой-то новый, Баки его не помнит, переворачивает Баки каким-то слитным и мощным движением. Силён. А может тоже действие феромонов. Баки крякает, когда спина шваркает об пол. Он обхватывает паренька, притягивает к себе ближе, бьет пяткой по заднице, подгоняя, как норовистого жеребца. Гидровец скулит и спускает, обмякает в руках, пускает слюну на человеческое плечо. Баки тяжело дышит под ним и крепче сжимает кулак, в котором зажата папироса. Всего лишь ловкость рук и никакого мошенничества. Ну, должен же он получить от Гидры хоть какую-то компенсацию.       Сжавшись в горбатый комок в самом дальнем углу, спиной к решёткам, он достаёт свой трофей. Папироса целая. В их части, да и многих других, шоколад и сигареты были в ходу наравне с деньгами, а то и предпочтительнее последних. Баки проводит папиросой под носом. Сейчас его нюх гораздо тоньше, а папироса гораздо хуже по качеству. Сено какое-то, а не табак. А туда же, мир они собрались завоевывать. Тьфу! Сигареты сначала делать научитесь.       Баки сидит до утра, под закрытыми веками мелькают одна за другой картины, как он выигрывал в карты сигареты или неизменно вытаскивал целую при жребии на ночные. Как давно это было…       Запах поганого табака преследует его несколько недель.       Гидровец, чем-то неуловимо похожий на покойного (стараниями Баки) Козлова, направляет в голову автомат и смотрит дикими глазами, как его напарник вколачивается в Баки. Ничего, малыш, ты скоро привыкнешь. Ещё немного феромонов и ты будешь не дичиться, а мечтать поменяться местами с приятелем. Может даже тебе повезёт. Хотя смотря что считать везением. Мысли путаются. Ненасытная тварь внутри требует кормления. Баки сжимает задницу, вынуждая своего… как его назвать-то? Русские говорят «jobar». Подходящее слово. Когда «jobar», взрыкнув, заполняет Баки, тот подмигивает похожему на Козлова парнишке. Тот едва не роняет оружие. Не так уж и похож, к слову. Тварь внутри облизывается. А может и не тварь… Может Баки сам… Когда гидровцы меняются, Баки сам притягивает парнишку. Тем самым жестом, который в прошлый раз стоил ему бессонной ночи и табачных крошек по всей камере. Давно это было. Объятый похотью Баки не может сообразить, почему он больше не пробовал обчистить своих недонасильников. С паршивой овцы хоть шерсти клок, а Гидре он лично оторвал бы все до последнего щупальца, не что то клок чего бы то ни было. Паренек толкается бестолково и мелко. Тварь недовольно ворчит. И Баки подминает парня под себя, седлает бёдра и раскачивается, вышибая дух из гидровца. Суля по звукам, тот, что сейчас должен направлять дуло ему в спину, сейчас полирует совсем другой ствол. Пусть это уже закончится поскорее…       Баки не поднимается с пола, холодные камни которого залиты потом и спермой гидровцев и самого Баки. Под боком жжёт кожу его новый трофей, но он не может сейчас подняться. Заметят.       Баки ждёт. Когда за стеной едва слышно раздаются шаги сменного караула, Баки ужом скользит в свой любимый угол, перехватывая плотный картонный прямоугольник. Сейчас караульным не до него, есть несколько секунд спрятать добычу. Впрочем, щёлкать коробочкой всё равно не стоит.       В полной тишине Баки смотрит на девушку в ситцевом платье и двумя косичками. У неё высокие славянские скулы, большие выразительные глаза и нежные губы. Красивая, но при этом совершенно не похожа на красоток пин-ап. Невеста? Такие фото держат не для того, чтобы надрачивать, пока сослуживцы не видят. На такие вздыхают и держат на столе, когда пишут письма домой. Баки видел такое на фронте. Воспоминания разрезают что-то между ребрами слева. Дышать становится больно. Жаль, что задохнуться Баки не может.       Парнишка небось сейчас перетряхивает всю казарму в поисках этого фото. Смешно, даже подлого гидровца, шпилящего в жопу полудемона, где-то ждёт хорошая девушка. А Баки не ждёт никто. У него даже нет фотографии Стива, чтобы благоговейно касаться кончиками пальцев, вспоминать его улыбку, плакатные речи, сильные руки и суперсолдатский член.       Ничего у него нет. Даже сам себе он не принадлежит. Он даже не может ничего украсть, потому что эту вот девушку он на самом деле никогда не увидит, не говоря уж о чём-то большем. Он может лишь испортить или уничтожить это фото, но никогда не присвоить. В камере негде спрятать карточку. Рука не поднимается уничтожить. Не заслуживает эта девочка, чтобы мелкие обрывки её фотокарточки тонули в ведре с демонским дерьмом. Зачем он только полез в карман парнишки…       Никаких трофеев больше. Никогда.